Глава 19

Дженни выбралась из деревянной бадьи, закуталась в мягкий бледно-голубой халат, протянутый горничной, и раздвинула занавеси, скрывающие альков, где была установлена бадья вышиною по плечи. Объемистый халат, хоть и очень красивый, явно принадлежал кому-то, кто был гораздо выше ростом; рукава свисали дюймов на шесть ниже кончиков пальцев, а подол волочился следом на целый ярд, но одежды были чистыми и теплыми, и, проведя много дней в одном и том же грязном платье, она сочла халат божественным. Был разожжен веселый огонь, чтобы не простудиться, и она присела на кровать и принялась сушить волосы.

Горничная зашла сзади с щеткой в руке и принялась расчесывать спутанные пряди пышных волос своей госпожи, в то время как другая девушка появилась с охапкой переливающейся бледным золотом парчи, которая, по предположению Дженни, должна была оказаться платьем. Ни одна из служанок не проявляла каких-либо признаков открытой враждебности, чему Дженни нисколько не удивлялась, учитывая сделанное герцогом во дворе предупреждение.

Воспоминание об этом постоянно возвращалось, дразня Дженни словно загадка. Несмотря на напряженные отношения между ними, Ройс сознательно и публично наделил ее своей собственной властью по отношению ко всем и каждому. Он поставил ее на равную с собой высоту, что выглядело бы весьма странным для любого мужчины, тем более для такого, как он. Похоже, он совершил это из сострадания к ней, и все-таки она не могла припомнить ни единого когда-либо совершенного им поступка, включая освобождение Бренны, который не руководствовался бы тайными соображениями, служившими его личным целям.

Приписывать ему такую добродетель, как сострадание, было бы крайне глупо. Она видела собственными глазами, сколь безгранична жестокость, на которую он способен, — вплоть до убийства ребенка, швырнувшего ком грязи… Это больше, чем жестокость, это варварство. С другой стороны, он, может быть, никогда и не собирался предавать мальчика смерти; может, он попросту реагировал медленней Дженни.

Вздохнув, она оставила до поры попытки разгадать загадку своего мужа и обернулась к горничной, которую звали Агнес. В Меррике меж хозяйками и служанками вечно шла болтовня, доверительный обмен сплетнями я секретами, и хотя невозможно было представить, чтоб эти горничные когда-нибудь принялись с ней шушукаться и хихикать, Дженни была твердо убеждена, что по меньшей мере они должны разговаривать. — Агнес, — сказала она тщательно продуманным, ровным и вежливым тоном, — что это — платье, которое мне предстоит надеть нынче вечером?

— Да, миледи.

— Как я догадываюсь, оно принадлежало кому-то другому?

— Да, миледи.

За последние два часа это были единственные слова, произнесенные обеими горничными, и Дженни переживала разочарование вкупе с отчаянием.

— Кому же именно?

— Дочери бывшего лорда, миледи. Обе они оглянулись на стук в дверь, и через секунду трое крепких слуг поставили на пол огромные сундуки.

— Что там? — озадаченно поинтересовалась Дженни и, поскольку служанки, похоже, не знали ответа, спрыгнула с высокой кровати и пошла лично исследовать содержимое. В сундуках оказались захватывающие дух груды тканей, каких она в жизни не видывала, — богатые атласы, парча и бархат, расшитые шелка, мягкий кашемир, полотно, до того тонкое, что почти просвечивало. — Какая красота! — выдохнула Дженни, касаясь изумрудного атласа.

Раздавшийся в дверях возглас заставил всех трех женщин обернуться.

— Вам, стало быть, нравится? — спросил Ройс. Он стоял в дверном проеме, упираясь в косяки плечами, наряженный в нижний камзол из темно-рубинового шелка и в верхний из свинцово-серого бархата. Узкий серебряный пояс с рубинами на пряжке опоясывал талию, с него свисал декоративный кинжал с огромным пламенеющим рубином, поблескивавшим на рукоятке.

— Нравится? — повторила Дженни, не в силах сосредоточиться, потому что его взгляд, скользнув по ее волосам, остановился в вырезе халата. Она проследила, пытаясь понять, куда он уставился, и запахнула разошедшиеся отвороты, зажав ткань в кулачок.

Легкая насмешливая улыбка тронула его губы при этом стыдливом жесте, он взглянул на обеих служанок и решительно приказал:

— Оставьте нас.

Они повиновались с почти панической поспешностью, как можно проворнее прошмыгнув мимо него.

Когда Агнес проскальзывала позади Ройса, Дженни увидела, что она быстро перекрестилась.

Закрыв за собой дверь, Ройс смотрел на Дженни, и по спине ее пробежал холодок тревоги. Пытаясь найти спасение в беседе, она проговорила первое, что пришло в голову:

— На самом деле вам не следовало бы столь резко говорить со служанками. По-моему, вы их пугаете.

— Я пришел не затем, чтобы обсуждать служанок, — спокойно заметил он и направился к ней. Остро чувствуя свою наготу под халатом, Дженни предусмотрительно отступила на шаг и, конечно же, наступила на волочащийся шлейф. Не в силах двинуться дальше, она смотрела, как он наклоняется к открытым сундукам и извлекает оттуда ворох тканей.

— Так вам нравится? — снова спросил он.

— Что? — вымолвила она, стянув халат на горле и на груди так туго, что едва могла вздохнуть.

— Вот это, — сухо уточнил он, жестом указывая на сундуки. — Это ваше. Пользуйтесь, шейте себе платья и все, что вам нужно.

Дженни кивнула, опасливо наблюдая, как он, потеряв интерес к сундукам, шагнул к ней.

— Ч-чего вы хотите? — сказала она, ненавидя дрожащий звук собственного голоса.

Он остановился на расстоянии вытянутой руки, но вместо того чтобы привлечь ее к себе, спокойно заявил:

— Я, во-первых, хочу, чтобы вы ослабили хватку на том халате, который на вас надет, покуда не удушились. Я видел мужчин, болтавшихся на веревке, натянутой ничуть не крепче.

Дженни заставила онемевшие пальцы чуть-чуть разжаться и принялась ждать продолжения, а он по-прежнему разглядывал ее молча, и она наконец не выдержала:

— Ну? Что еще?

— Еще, — ровно отвечал он, — я хочу с вами поговорить, так что прошу садиться.

— Вы пришли сюда… поговорить? — переспросила она и, видя его кивок, ощутила такое облегчение, что подчинилась беспрекословно — пошла к кровати, волоча за собой ярд голубой шерсти, уселась, подняла руку, откинула пальчиками со лба волосы и хорошенько встряхнула локонами, сбрасывая их с плеч. Ройс наблюдал, как она пытается привести в порядок блестящие волны, струящиеся по плечам и спине, и угрюмо думал, что это единственная на свете женщина, которая умудряется выглядеть соблазнительной, практически утопая в халате.

Справившись с волосами, она обратила на него внимательный взгляд:

— О чем вы пришли говорить?

— О нас. О нынешнем вечере, — сказал он и пошел к ней. Она соскочила с кровати, точно ее обожгло огнем, и, шарахнувшись от него, оказалась припертой к стене. — Дженнифер…

— Что? — нервно выдохнула она.

— Позади вас горит камин.

— Мне холодно, — дрожа, заявила она.

— Через минуту вам будет слишком жарко. Она подозрительно глянула на него, потом вниз, на шлейф длиннющего халата, и вскрикнула в тревоге, сдернув полы с раскаленных угольев. Лихорадочно стряхивая с подола пепел, вымолвила:

— Ужасно жалко. Такой чудный халат, только, наверно, немножко…

— Я имел в виду нынешний праздник, — решительно перебил он, — а не то, что должно произойти потом между нами. Но раз уж мы затронули эту тему, — продолжал он, следя за ее охваченным паникой лицом, — может быть, вы расскажете, почему перспектива лечь со мной в постель так вас вдруг устрашает.

— Я не боюсь, — отчаянно возразила она, полагая, что было б ошибкой проявлять какие-нибудь признаки слабости. — Но, один раз попробовав… попросту не желаю совершать это еще раз. Со мной было почти то же самое, когда… когда я съела гранат. Попробовала и больше не захотела. Со мной иногда так бывает.

Губы его дрогнули, он снова сдвинулся с места и остановился прямо перед ней.

— Ежели вас беспокоит только отсутствие желания, я думаю, что могу помочь.

— Не прикасайтесь ко мне! — предупредила она. — Или я…

— Не угрожайте мне, Дженнифер, — спокойно перебил он. — Это ошибка, о которой вы пожалеете. Я прикоснусь к вам, когда захочу.

— Ну теперь, испортив всякое удовольствие, которое мне мог доставить нынешний вечер, — ледяным тоном проговорила Дженни, — не оставите ли меня в одиночестве, дозволив одеться?

Колкая фраза ничуть не задела его дьявольского самообладания, однако голос Ройса вроде бы смягчился.

— Я не собирался сообщать новости, которые заставили б вас страшиться ночи, но милосерднее известить, как будут развиваться события, чем оставлять гадать в неизвестности. Есть многое другое, что должно быть улажено между нами, однако все это может до поры обождать. Впрочем, отвечу на ваш вопрос: истинная причина моего прихода вот в чем…

Дженни прозевала неуловимое движение его руки, продолжая с настороженностью и смятением вглядываться в лицо в уверенности, что он намеревается поцеловать ее. Должно быть, он догадался, так как твердые, чувственные губы изогнулись в усмешке, но по-прежнему продолжал глядеть ей в глаза, не двигаясь навстречу. После продолжительного молчания он мягко молвил:

— Дайте мне руку, Дженнифер. Дженни посмотрела на свою руку и в полном замешательстве неохотно разжала пальцы, впившиеся в ворот халата.

— Руку? — тупо повторила она, протягивая ладонь в его сторону на дюйм-другой.

Он взял левой рукой ее пальцы, от теплого пожатия по коже забегали предательские мурашки, и тут, только тут она наконец заметила великолепное кольцо, покоящееся в маленькой, инкрустированной драгоценными камнями шкатулочке на раскрытой ладони его правой руки. В тяжелую и широкую золотую оправу были вставлены изумруды. прекраснейшие из всех, какие ей когда-либо доводилось видывать, — горящие камни, которые сверкали и подмигивали в пламени свечей, когда он надевал массивное кольцо ей на палец.

Может быть, из-за увесистого кольца и всего, что оно означало, может быть, из-за странного сочетания нежности и грусти в устремленных на нее серых глазах, сердце Дженни забилось с удвоенной силой. Хрипловатым голосом он заметил:

— Мы все делаем не в привычном порядке — вы и я. Вступили в брак до венчания, и я надел на ваш палец кольцо намного позже произнесения брачных обетов.

Дженни как заколдованная неотрывно смотрела в бездонные серебряные глаза, низкий, хриплый голос ласкал ее, зачаровывая все сильней, а он продолжал:

— Но хотя до сих пор в нашем браке все шло не так, как положено, я хотел бы просить вас об одолжении…

Дженни не узнала в еле слышном шепоте собственный голос:

— О каком… одолжении?

— Только на нынешний вечер, — сказал он, дотягиваясь и обводя кончиками пальцев контур ее вспыхнувшей щеки, — нельзя ли нам отложить разногласия в сторону и вести себя как обычная чета новобрачных на обычном свадебном торжестве?

Дженни думала, что вечерний праздник устраивается в честь его прибытия домой и последней победы в войне против ее народа, а вовсе не ради их женитьбы. Он заметил ее колебания, и на губах мелькнула кривая ухмылка.

— Поскольку невинная просьба явно не в силах смягчить ваше сердце, я вместе с просьбой предложу сделку.

Отчетливо сознавая, какой эффект производит поглаживание по щеке его пальцев и какую притягательную силу стало вдруг излучать его большое тело, она спросила дрожащим шепотом:

— Какую сделку?

— В обмен на подаренную мне нынче ночь я отдам одну ночь в ваше личное распоряжение в любое время, в какое укажете. Не важно, как вы пожелаете ее провести, я отдам ее вам, и вы сможете делать все, что вам будет угодно. — Она все еще колебалась, и он с насмешливым отчаянием покачал головой. — Какое счастье, что я никогда не встречался с таким упрямым противником на поле боя, ибо, боюсь, ушел бы побежденным.

Неведомо почему, это признание, высказанное с ноткою восхищения в голосе, сильно поколебало сопротивление Дженни. Следующие слова ослабили его еще больше:

— Я прошу одолжения не для себя одного, крошка, но и для вас тоже. Не кажется ли вам, что после всех бурь, которые предшествовали нынешнему вечеру и, возможно, продолжатся после него, мы оба заслуживаем получить одно особенное, ничем не запятнанное воспоминание о нашей свадьбе, которое могли бы хранить и лелеять?

Комок не имеющих названия чувств застрял у нее в горле, и хотя она не забыла ни одной из серьезных обид, обвинение в которых могла ему предъявить, воспоминание о невероятной речи, произнесенной им перед своим народом в ее защиту, еще было живо в памяти. Кроме того, перспектива прикинуться на несколько часов — лишь на сегодня — желанной невестой при нем, страстном женихе, казалась не только безвредной, но непреодолимо и сладостно привлекательной. Она наконец кивнула и тихо сказала:

— Как пожелаете.

— Почему, — пробормотал Ройс, глядя в ее пьянящие глаза, — каждый раз, когда вы уступаете добровольно, как теперь, я чувствую себя королем-победителем… А когда покоряю вас против воли, чувствую себя презренным нищим?

Не дав Дженни прийти в себя от сего ошеломляющего признания, он собрался уходить.

— Постойте, — окликнула Дженни, протягивая шкатулочку, — вы забыли вот это.

— Она ваша вместе с двумя другими вещицами, которые в ней находятся. Ну-ка откройте.

Шкатулка была золотой, сплошь изукрашенной, вся крышечка инкрустирована сапфирами, рубинами, изумрудами и жемчугами. Внутри лежало золотое кольцо — женское кольцо, с глубоко утопленным в оправе огромным рубином. А рядом… Брови Дженни изумленно нахмурились, она посмотрела на Ройса, переспросила:» Ленточка?»— и снова взглянула на простую, узенькую розовую ленту, аккуратно свернутую и уложенную в шкатулке, достойной драгоценностей короны.

— Два эти кольца и лента принадлежали моей матери. Это все, что осталось после того, как поместье, где родились мы со Стефаном, было уничтожено во время осады. — И с тем он ушел, предупредив, что будет ждать ее внизу.

Ройс закрыл за собой дверь и минуту стоял неподвижно, не меньше самой Дженнифер изумленный тем, что наговорил ей, и тем, как он с ней разговаривал. Его все еще мучило, что она дважды обманула его в замке Хардин и участвовала в заговоре отца с целью лишить его не только жены, но и наследников. Но у Дженнифер было одно неоспоримое оправдание, говорящее в ее пользу; как бы он ни старался не думать об этом, оно извиняло ее:» Все потому, что я оказалась на пути вашего мародера-брата, прогуливаясь на холме…»

С улыбкой вожделения Ройс пересек галерею и зашагал вниз по широким дубовым ступеням в большой зал, где уже далеко зашло веселье. Он готов был простить ее прошлые поступки, однако обязательно должен дать ей понять, что в будущем не намерен терпеть никакого обмана.

В течение нескольких минут после его ухода Дженни оставалась на месте, глухая к усиливающемуся шуму пирушки, доносящемуся из большого зала. Глядя на усыпанную драгоценностями, выстланную бархатом шкатулку, лежащую на ладони, она пыталась утихомирить внезапный крик совести, протестующей против того, на что она согласилась. Потом повернулась, медленно подошла к изножью кровати и заколебалась, беря в руки сияющее золотом платье, разложенное поперек постели. Разумеется, завела она спор с совестью, она не предаст ни семью свою, ни страну, ни кого-либо еще, отложив враждебные счеты между собой и герцогом всего на несколько коротких часов. Безусловно, она заслуживает этого одного-единственного небольшого удовольствия. Ей мало чего остается просить на остаток замужней жизни, кроме единственного недолгого момента, нескольких часов беззаботного счастья, в которые можно почувствовать себя невестой.

Золотая парча оказалась холодной на ощупь, когда Дженни неспешно поднимала платье, держа его на весу перед собой. Приложила, глянула вниз, на ноги, и с удовлетворением отметила, что оно как раз нужной длины.

Вошла горничная Агнес, неся под мышкой длинный верхний наряд из сине-зеленого бархата и такую же бархатную мантию, отороченную золотом. Женщина с суровым видом остановилась неподалеку, и на долю секунды изумление смягчило ее каменные черты, ибо бесчестная рыжеволосая дочка вероломного Меррика стояла посреди комнаты с босыми ногами, высовывающимися из-под подола длинного халата, примеривая поспешно перешитое золотое платье, глядя на него сияющими от радости глазами.

— Прелесть, правда? — восторженно проговорила она, поднимая сверкающий взгляд на ошеломленную Агнес.

— Оно… — запнулась Агнес, — его принесли вместе со всеми нарядами, какие нашлись средь вещей старого лорда и его дочек, — грубовато пояснила она.

Вместо того чтобы с негодованием отбросить ношеное платье, чего отчасти ожидала Агнес, молодая герцогиня разулыбалась от счастья и заявила:

— Но посмотрите… оно вроде бы мне как раз!

— Оно… — снова запнулась Агнес, пытаясь сравнить представшую перед ней простодушную девушку с услышанным о ней; среди слуг ходили сплетни, будто сам хозяин обозвал ее потаскушкой, — …его обрезали и укоротили, покуда вы спали, миледи, — удалось договорить горничной, и она осторожно разложила на постели одежды и мантию.

— Правда? — переспросила Дженни, выказывая немалое восхищение при взгляде на искусные стежки по бокам золотого платья. — Это вы шили?

— Я.

— И всего за несколько часов?

— Да, — коротко отвечала Агнес, стыдясь своих двойственных чувств по отношению к женщине, которую должна была презирать.

— Очень искусная работа, — мягко признала Дженни. — Я бы так не смогла.

— Желаете, чтобы я помогла вам убрать волосы? — спросила Агнес, холодно отказываясь от похвалы, но почему-то чувствуя, что поступает нехорошо. Обойдя Дженни кругом, она взяла в руки щетку.

— О нет, пожалуй, не надо, — заявила ее новая госпожа, широко улыбаясь опешившей горничной через плечо. — Сегодня я собираюсь несколько часов пробыть новобрачной, а невестам позволено носить волосы распущенными.