Глава 18

На протяжении всего следующего дня Дженни стоически терпела каменное молчание своего супруга, в то время как в голове у нее лихорадочно вертелись вопросы, ответить на которые мог только он, и наконец к полуночи, придя в тупое отчаяние, не вытерпела и заговорила сама:

— Сколько продлится это нескончаемое путешествие в Клеймор, если, конечно, предположить, что путь наш нацелен именно туда?

— Дня три, в зависимости от грязных дорог. Семь слов. Все, что он произнес за несколько дней! «Неудивительно, что они с Ариком так единодушны!»— в неистовстве подумала Дженни, принесла в душе клятву больше не доставлять ему удовольствия, вновь заводя разговоры, и вместо того сосредоточилась на мыслях о Бренне, гадая, как та поживает в Меррике.

Через два дня она снова не удержалась, зная, что Клеймор должен быть уже близко, и переживая нараставшие с каждой минутой страхи перед тем, что ее там ожидает. Три коня, выстроившись в ряд, трусили шагом по сельским тропкам. В центре и чуть впереди ехал Арик. Она подумывала, не побеседовать ли с братом Грегори, но голова его была слегка опущена, и это могло означать, что монах молится, каковому занятию он предавался большую часть пути. Страстно желая поговорить хоть о чем-нибудь, отвлекшись от мыслей о будущем, она оглянулась через плечо на восседающего позади нее мужчину и спросила:

— Куда подевались все ваши люди, те, что скакали с нами к монастырю?

Обождала какого-нибудь ответа, но Ройс хранил холодное молчание. Потеряв в результате жестокосердного отказа даже поговорить с ней и рассудок, и осторожность, Дженни метнула в него бунтарский взгляд:

— Вопрос слишком труден для вас, ваша светлость? Насмешливые слова ударились о ледяную защитную стену, которую Ройс тщательно возвел вокруг себя, борясь с искушением, которое возникало на протяжении бесконечных трех дней пребывания в опасной близости с ее тесно прижатым к нему телом. Смерив ее тяжелым прищуренным взглядом, он прикинул, велик ли риск вступать в какую-либо беседу, и решил не вступать.

Выяснив, что его нельзя даже разозлить до такой степени, чтобы он с ней заговорил, Дженни вдруг обнаружила редкостную возможность позабавиться на его счет. С детской радостью и хорошо скрытой враждебностью она моментально погрузилась в издевательские рассуждения без его участия.

— Да, как я погляжу, расспросы о ваших людях озадачили вас, ваша светлость, — начала она. — Прекрасно, давайте-ка я попробую упростить.

Ройс сообразил, что она сознательно издевается, но на миг вспыхнувшее раздражение быстро уступило место невольной заинтересованности в дальнейшем, покуда Дженни бесстрашно и мило продолжала свой монолог.

— Для меня очевидно, — заметила она, посылая ему из-под длинных, загнутых ресниц притворно сочувственный взгляд, — что отнюдь не по слабоумию вы так тупо уставились на меня, когда я поинтересовалась вашими людьми; скорее всего вас подводит память! Увы, — вздохнула она, тут же прикидываясь преисполненной искренней скорби, — боюсь, престарелый возраст начинает сказываться на вашем рассудке. Но не бойтесь, — уверенно пообещала она, подбадривая его взглядом через плечо, — я постараюсь спрашивать очень и очень просто и попытаюсь помочь вам припомнить, куда вы подевали своих пропавших товарищей. Итак, когда мы подъехали к монастырю… Помните монастырь или нет? — допытывалась она, оглядывая его, и принялась помогать:

— Монастырь! Ну знаете, большой каменный дом, где мы впервые встретили брата Грегори?

Ройс ничего не ответил, посмотрев на глядящего прямо перед собой, бесчувственного ко всему Арика, потом на монаха, чьи плечи начали подозрительно подергиваться, а Дженни сокрушенно продолжила:

— Ах, бедный, бедный! Вы позабыли, кто такой брат Грегори, правда? — Живо сверкнув глазами, она подняла руку, ткнула в монаха длинным, сужающимся к кончику пальцем и объявила с энтузиазмом:

— Вот он! Вон тот человек рядом — брат Грегори! Видите? Ну конечно же, видите! — отвечала она, нарочно обращаясь с ним как с недоумком-ребенком. — А теперь соберитесь с силами, подумайте крепко-крепко, ибо следующий вопрос будет сложней: вспоминаете вы людей, которые были с вами, когда мы приехали в монастырь, в котором был брат Грегори? — И добавила, горя желанием пособить:

— Их было человек сорок. Сорок, — с необычайною обходительностью подчеркнула она, к недоверчивому изумлению Ройса, растопырила у него перед глазами пять маленьких пальчиков и стала любезно объяснять:

— Сорок — это вот столько…

Ройс оторвал взгляд от пальчиков, подавляя смех.

— И еще столько, — отважно продолжала она, поднимая другую руку, — и еще, — повторила она трижды, каждый раз демонстрируя десять пальцев. — Ну, — торжествующе заключила Дженни, — теперь вспомнили, где вы их потеряли?

Молчание.

— А куда направили?

Молчание.

— О Господи, дела ваши обстоят хуже, чем я думала, — вздохнула она. — Напрочь забыли, да? Ну и ладно, — сказала она, разочарованно отворачиваясь от Ройса, по-прежнему замкнутого в молчании, и недолгое удовольствие от поддразнивания улетучилось, сменившись вспышкой гнева. — Можете особо не беспокоиться! Я уверена, найдете других, кто будет вам помогать похищать из аббатств невинных, резать детей и…

Ройс вдруг напрягся, прижал ее к груди, от его теплого, коснувшегося ушка Дженни дыхания по спине у нее забегали нежелательные мурашки, а он склонил голову и тихо проговорил:

— Дженнифер, бездумной своей болтовней вы просто испытывали мое терпение, но выражением неприязни портите мне настроение, а это ошибка.

Конь под седоками немедленно отозвался на чуть ослабевший нажим хозяйских коленей и сразу замедлил шаг, пропуская других лошадей вперед.

Впрочем, Дженни ничего не заметила, испытав при звуке человеческого голоса противоречивые чувства пьянящего облегчения и бешенства, вызванного столь долгим с его стороны отказом ей даже в этом, и не смогла сдержать злости.

— Святители небесные»я никак не желала бы рассердить вашу светлость! — воскликнула она с нарочито преувеличенной тревогой. — Осмелься я на такое, меня ожидала б ужасная судьба в ваших руках. Дайте подумать, что б вы такого страшного могли со мной сотворить? А, знаю! Погубить мою репутацию! Нет, — продолжала она, как бы хорошенько подумав, — вы не можете этого сделать, поскольку успели непоправимо сгубить ее, принудив меня остаться с вами в Хардине без сестры. Догадалась! — вдохновенно выпалила она. — Заставите лечь с вами в постель! А потом устроите так, чтоб все жители двух стран знали, что я разделила с вами ложе! Но нет, все это вы уже проделали…

Каждое произносимое ею язвительное слово терзало совесть Ройса, и он чувствовал себя тем самым варваром, которым его частенько называли, а она продолжала его добивать:

— Поняла наконец! Раз все это уже свершилось, остается проделать только одно.

Не в силах сдержаться, Ройс спросил с притворной небрежностью:

— Что именно?

— Вы можете жениться на мне! — вскричала она с фальшивой победной радостью, однако тирада, начавшаяся с направленных на него оскорблений, теперь выглядела горькой шуткой над самой Дженни, и голос ее задрожал от страдания и боли, хоть она доблестно пыталась продолжить в том же веселом и ироническом тоне:

— Вы можете жениться на мне, увезя при этом из родного дома, из родной страны, и приговорить к жизни в ваших руках, полной публичного унижения и насмешек. Да, вот именно! Именно это я заслужила, не правда ль, милорд, за совершение немыслимого преступления, пустившись гулять на холме близ аббатства и оказавшись на пути вашего мародера-брата! — И добавила с притворным самоуничижением:

— Что ж, учитывая чрезвычайность проступка, утопить и четвертовать меня было бы слишком милостиво. Это преждевременно положило б конец моему позору и несчастью. Это…

Дженни задохнулась, когда рука Ройса вдруг обвилась вокруг талии, мягким ласковым жестом легла на грудь, поразив ее и лишив дара речи. Она не успела опомниться, как он приложился щекою к ее виску и сказал прямо в ухо хриплым, до странности нежным шепотом:

— Хватит, Дженнифер. Довольно.

Другая рука обхватила за пояс, потянула назад. Прижатая к его телу, ощущая ласкающую ладонь на груди, чувствуя, как ее окутывает вновь исходящая от него сила, Дженни беспомощно угнездилась в неожиданном уюте убежища, предложенного им в тот момент, когда перед нею маячило ужасное своей неизвестностью и жестокостью будущее.

Оцепенев, она чуть расслабилась, прижимаясь к нему, в тот же миг рука его напряглась, стискивая ее крепче, другая, поглаживавшая одну грудь, поползла в сторону и мягко накрыла вторую. Небритый подбородок легонько потерся о висок, Ройс повернул голову, приложил теплые губы к щеке, ладонь его медленно, нежно, безостановочно скользила по грудям, рука, обнимавшая талию, плотно удерживала Дженни. Стоя перед будущим, где не было ничего, кроме бед и страха, она закрыла глаза, стараясь сдержать опасения, и отдалась мимолетной сладости момента, дурманящему ощущению вновь обретенной безопасности под прикрытием его тела, под защитой его силы.

Уверяя себя, что всего-навсего утешает и отвлекает перепуганное дитя от горестей, Ройс раздвинул тяжелые волосы на затылке, поцеловал макушку, легонько провел губами по шее вверх к ушку, пощекотав там носом, прежде чем прижаться к молочной коже щеки. Не сознавая, что делает, он поднял руку выше, коснулся теплой плоти в вырезе лифа, просунул руку за корсаж, охватив манящую грудь. Это была ошибка — из чувства протеста или от удивления Дженни заерзала в объятиях, и от прикосновения ее ягодиц к чреслам в нем вспыхнуло то самое желание, с которым он боролся три долгих дня… три бесконечных дня, когда чувствовал между ног ее бедра, когда груди ее соблазнительно колыхались перед глазами и до них можно было дотянуться рукой. Подавляемая в течение трех дней страсть высвободилась, поднялась, диким огнем разлилась в венах, едва ли не полностью помутив рассудок.

С почти болезненным волевым усилием Ройс вытащил ладонь из-за корсажа, отнял губы от щеки. Но в тот же миг рука его, словно руководимая собственной волей, поднялась к ее лицу. Ухватив пальцами подбородок, он повернул к себе это лицо, приподнял, заглянул сверху вниз в самые синие в мире глаза — глаза ребенка, наполненные смятением и смущением, — а мозг его все прокручивал снова и снова смысл ее слов, терзавших не желавшую больше молчать совесть.

«Я оказалась на пути вашего мародера-брата, прогуливаясь на холме… и за преступление это заслуживаю своей судьбы… Вы сгубили мою репутацию. Вы заставили меня лечь с вами, а потом опозорили в глазах двух стран. Меня надо бы утопить и четвертовать… За что? За то, что я оказалась на пути вашего мародера-брата. Вот за что… за одно только это».

Не задумываясь о своих действиях, Ройс нежно приложил пальцы к гладкой щеке, зная, что собирается поцеловать ее, не уверенный больше, что имеет какое-то право бранить ее.

Жирный перепел вылетел из чащи, метнувшись через дорогу перед лошадьми. Кусты вдоль дороги раздвинулись, высунулась круглая веснушчатая мальчишеская физиономия, медленно обшаривающая глазами заросли справа в поисках перепела, которого паренек незаконно преследовал в лесах Клеймора. Озадаченный взгляд, повторяя путь птицы, теперь медленно перемещался влево… вдоль тропы… прямо перед собой… потом на несколько футов дальше… Взгляд карих глаз встревоженно приковали сильные ноги огромного вороного боевого коня совсем рядом слева. С заколотившимся от страха быть пойманным за браконьерство сердцем Том Торнтон нерешительно перевел взор вверх от лошадиных ног к широкой атласной груди скакуна, изо всех сил молясь, чтобы, посмотрев в лицо всадника, не встретиться с ледяными глазами бейлифа замка; но нет, у этого седока были золотые шпоры — свидетельство, удостоверяющее его рыцарское звание. С облегчением Том также отметил, что ноги мужчины весьма длинные и мускулистые, а не жирные, как у бейлифа. Испустив долгий удовлетворенный вздох, Том глянул выше и чуть не завопил с перепугу, наткнувшись на щит, висевший возле ноги всадника, на щит, украшенный устрашающим изображением оскалившегося черного волка с обнаженными белыми клыками.

Бросившись бежать. Том сделал шаг, потом умерил прыть и осторожненько повернул назад. Говорят, будто рыцари Черного Волка прибывают в Клеймор и будто сам Волк собирается поселиться в тамошнем большом замке, вспомнил вдруг он. А ежели так, рыцарь на коне вполне может быть… может на самом деле быть…

С трясущимися от страха и волнения руками. Том забрался в кусты и замер в нерешительности, пытаясь припомнить все слышанные им описания Волка. Легенда гласила, что скачет он на огромном коне, черном как смертный грех, а сам Волк так высок, что людям, желающим видеть его лицо, приходится запрокидывать голову. Боевой скакун на дороге был решительно черен, и у его седока были длиннющие, мощные ноги очень высокого человека. Говорят также, лихорадочно припоминал Том, что на лице, возле рта. Волк носит шрам в форме буквы «С», оставленный волком, которого он убил голыми руками, когда был всего-навсего мальчишкой лет восьми от роду и зверь набросился на него.

Вдохновляясь при мысли о зависти, которую вызовет, будучи первым, воочию увидавшим Волка, Том раздвинул кусты, высунулся и уставился прямо в темное лицо мужчины. Там, под щетиной, в углу рта… был шрам! В форме буквы «С»! Сердце бешено билось, пока он разглядывал отметину, и, вспомнив тут же еще кое-что. Том оторвал глаза от лица Волка. Жадно оглядываясь вверх и вниз по дороге, он с надеждой разыскивал светловолосого великана по имени Арик, великана, который, по слухам, охранял день и ночь своего господина и носил топор с рукоятью толщиною в ствол дерева.

Не сумев разглядеть великана, Том быстро взглянул назад, чтобы попристальней рассмотреть знаменитого человека, и на сей раз охватил всю открывшуюся перед ним картину, заставившую его потрясение и недоверчиво разинуть рот. Черный Волк, жесточайший воин во всей Англии да и во всем мире, сидел на могучем своем боевом скакуне со свернувшейся в его объятиях девушкой, держа ее нежно, точно младенца!

Погруженный в раздумья, Ройс не обратил внимания на легкие звуки, донесшиеся сбоку, когда кусты сомкнулись и что-то шмыгнуло по направлению к деревне. Он созерцал упрямую, мятежную девочку-женщину, которая была теперь его женой. Была она, кроме того, интриганкой и лгуньей, но он не хотел сейчас думать об этом. Не сейчас, когда голова занята более приятными мыслями… о поцелуе, которым он готов ее наградить. Глаза ее почти закрылись, длинные вьющиеся пряди волос раскинулись красновато-коричневым веером, отбрасывая тени на гладкие щеки. Взгляд упал на ее губы, мягкие, розовые, призывающие к поцелую. Щедрые, соблазнительные губы. Расслабившись в полудремоте, лежащая у него на груди Дженни почти не почувствовала, как пальцы его крепче смыкаются на подбородке.

— Дженнифер…

Уловив в голосе странную хриплую нотку, она раскрыла глаза и обнаружила, что глядит в затуманившиеся серые очи, а идеально очерченные губы склоняются прямо над ней. И тут ее словно ударило осознание того, до чего дошло дело при ее попустительстве и до чего дойдет, если она не остановит. Она тряхнула головой, пытаясь ткнуть локтем в ребра и высвободиться, но рука его проворно перехватила ее.

— Нет! — выпалила она.

Гипнотический серебристый взгляд приковал ее, губы изогнулись, издав единственное непререкаемое приказание:

— Да.

Протестующий крик застрял у нее в горле, подавленный крепким, собственническим поцелуем, который длился, казалось, целую вечность, и чем дольше она противилась, тем настойчивей он становился. Ройс целовал ее томительно долго, принуждая вспомнить, как все было меж ними в Хардине, и предательская память Дженни именно так и сделала, С вырвавшимся из глубины души стоном она сдалась, уступила, ответила поцелуем, сказав себе, что один ничего не значит, но когда он завершился, ее била дрожь.

Подняв голову, Ройс глянул в сонные синие глаза, и Дженни увидела на его лице выражение неподдельного наслаждения, смешанного с недоумением.

— Почему, когда ты сдаешься, я чувствую себя побежденным?

Дженни вздрогнула, отвернулась, узкие плечи ее застыли.

— Я сдалась только в маленькой стычке, ваша светлость, война еще предстоит.

Дорога в Клеймор вилась широкой дугой меж деревьями, вела их далеким кружным путем, избавляя от необходимости продираться сквозь густой лес. Будь Ройс один, он выбрал бы кратчайший маршрут, но сейчас, когда они пребывали в такой близости, не желал, чтоб мгновение промелькнуло. Ему вдруг захотелось разделить с Дженнифер это страстное чувство. Гадая, как сгладить возникшие между ними трения, Ройс ответил на заданный ею раньше вопрос о местонахождении людей, бывших с ними в монастыре, и с улыбкою в голосе проговорил:

— На случай, если вам все еще интересно, пятьдесят мужчин, приезжавших в монастырь вместе с нами, пробираются сюда группами по пять человек, каждая своей дорогой, чтобы преследователям из Меррика тоже пришлось разделиться на меньшие группы в целях погони. — И, поддразнивая, добавил:

— Желаете знать, чем они займутся потом?

Дженни презрительно встряхнула золотисто-рыжими волосами.

— Я знаю, чем они займутся потом. Выбрав выгодную позицию в зарослях, ваши друзья попрячутся за кустами и за камнями, как змеи, поджидая, когда можно будет жалить людей моего отца в спины.

Он хмыкнул по поводу гневной издевки над его кодексом чести и насмешливо посетовал:

— Как жалко, что я не подумал об этом;

Хотя Дженнифер не соблаговолила ответить, плечи ее обмякли, и Ройс почуял, что ей интересно разузнать побольше. Желая теперь удовлетворить ее любопытство, он продолжал разъяснения, пока они огибали последний поворот дороги:

— Всего несколько часов назад люди мои находились милях в десяти позади нас, рассыпавшись на пять миль в разных направлениях. Сейчас они собираются вместе, очень скоро сомкнут ряды и двинутся следом за нами. Там, позади, и останутся, поджидая, когда люди вашего отца смогут ударить им в спины кинжалами, — добродушно добавил он.

— Чего не потребовалось бы, — многозначительно заметила она, — если б меня сперва не похитили из аббатства и не доставили к вам…

— Хватит! — отрезал он, раздраженный ее неутихающей враждебностью. — Если хорошенько подумать, обошлись с вами неплохо.

— Неплохо обошлись? — взорвалась она, не веря своим ушам. — Стало быть, вы считаете милостью подвергнуть насилию беспомощную девушку, лишив ее чести вместе с надеждами выйти замуж за человека по своему выбору?

Ройс открыл было рот, чтоб ответить, а потом решительно закрыл, ибо больше не в силах был ни оправдывать, ни полностью осуждать свои действия. С точки зрения разгневанной Дженни, он поступил бесчестно, удерживая ее в плену. Ему же собственное обхождение с пленницей казалось прямо-таки рыцарским!

Через миг миновали последний поворот, и все эти неприятные мысли вылетели из головы Ройса. Он машинально натянул поводья, неизбежно вынудив Зевса с излишней резкостью остановиться, отчего Дженни едва не свалилась с седла.

Обретя равновесие, она бросила через плечо мрачный взгляд, но Ройс глядел прямо перед собой куда-то вдаль, и на устах его играла слабая улыбка. Он качнул головою в ту сторону, куда смотрел, и тихо молвил странным голосом:

— Взгляните.

Она последовала его совету и широко раскрыла глаза от наслаждения необычайной картиной. Прямо перед ними, красуясь в золотом осеннем великолепии, лежала широкая долина, усеянная крытыми соломой домиками, испещренная аккуратными, ухоженными полями. Дальше, угнездившись средь пологих холмов, раскинулась живописная деревушка. А еще выше, полностью занимая обширное плато, стоял гигантский замок с флагами, реющими на взмывающих ввысь башнях, и цветными витражами в окнах, сверкающих на солнце как крошечные драгоценности.

Конь двинулся вперед быстрым шагом, а Дженни, на время позабыв о своих горестях, любовалась пышностью и гармоничною соразмерностью представшей перед глазами картины.

Высокая стена, размеченная двенадцатью изящно круглившимися башнями, полностью замыкала замок со всех четырех сторон. Пока Дженни смотрела, стражи, расставленные вдоль стены замка, подняли трубы, издали длинный двойной сигнал, и через минуту был спущен подъемный мост. Вскоре по нему загрохотали всадники в ливреях и сияющих под солнцем шлемах, держа в руках стяги, колышущиеся маленькими, мельтешащими точками. Дженни увидела крестьян, которые сбегались с полей и выскакивали из хижин, валили толпами из деревни, спешно направляясь к дороге и выстраиваясь в ряд по обеим ее сторонам. Ясно, подумала Дженни, высокопоставленная персона, владеющая поместьем, должно быть, ждет их и устраивает гостеприимную встречу.

— Ну, — вымолвил позади Ройс, — что скажете? Она обернулась, взглянув на него горящими от восторга глазами, и тихо призналась:

— Чудесное место… Я никогда не видела ему равного.

— Похоже на ваше королевство грез? — усмехаясь, поддразнил он, и она могла бы сказать, что его необычайно обрадовала ее оценка великолепия замка и окружающих красот.

Он улыбался почти неотразимо, и Дженни торопливо отвернулась к замку, чтоб не поддаться, но ничего не могла поделать с царящим вокруг очарованием. Внезапно она различила далекий конский топот, надвигающийся сзади, предположив, что это, наверное, люди Ройса сокращают разделяющий их разрыв. И впервые за несколько дней ощутила острое беспокойство по поводу своего внешнего вида. Она все еще носила свадебный наряд, надетый ночью, когда Ройс похитил ее из Меррика, но он был весь изодран и перепачкан после вынужденного спуска по стене Меррика и скачки сломя голову по лесам. Вдобавок платье и плащ вымокли под дождем, потом высохли под солнцем, превратившись в линялые, покрытые пятнами, измятые тряпки.

Сейчас же им явно предстояло остановиться в замке, принадлежащем некой весьма важной особе, и хоть она уверяла себя, будто ей абсолютно плевать, что подумает какой-нибудь английский дворянин или его крепостные с вилланами, мысль опозорить пред ними себя, а стало быть и своих родичей, была ей ненавистна. Она попыталась утешиться соображением, что по крайней мере имела возможность вымыть голову нынче утром в ледяном ручье, пробегавшем близ места, где они на ночь разбили лагерь, но была абсолютно уверена, что волосы — единственное реальное ее достояние — представляют собой спутанную копну, утыканную листьями и хворостинками.

Повернувшись, она с некоторым испугом взглянула на Ройса и спросила:

— Кто здешний лорд? Кто владеет таким дворцом? Он оторвал взгляд от замка на холме, которым, кажется, восхищался не меньше Дженнифер, и посмотрел на нее, выказывая насмешливое удовольствие.

— Я.

— Вы! — вскричала она. — Но ведь вы сказали, что мы доедем до Клеймора через три дня, а не через два!

— Дороги оказались суше, чем я думал. Устрашенная тем, что его вассалы впервые увидят ее такой неряшливой и испуганной, Дженни машинально схватилась за взлохмаченные волосы, что во все времена свидетельствовало об озабоченности женщины своей внешностью.

Этот жест не укрылся от Ройса, любезно остановившего гигантского скакуна, покуда она пыталась расчесать пальцами колтуны. Он наблюдал, забавляясь ее тревогой, ибо выглядела она прелестно с растрепанными волосами, молочно-белой кожей, живыми синими глазами, пышущая здоровьем после нескольких дней, проведенных на свежем воздухе. Собственно говоря, решил он, первым официальным его деянием в качестве ее супруга должен бы стать запрет скрывать изумительную массу золотисто-рыжих волос под сбытыми капюшонами и вуалями. Ему нравится, когда они распущены и падают на плечи непокорным и щедрым потоком или, еще лучше, рассыпаются по его подушке, как бы покрывая ее плотным, колышущимся атласом…

— Вы могли бы предупредить меня! — мрачно молвила Дженни, вертясь в седле в безуспешных попытках разгладить складки на погубленном бархатном платье, одновременно озабоченно поглядывая на людей, выстроившихся впереди вдоль дороги. Ливрейные слуги, скачущие к ним издали, явно составляли почетный караул, прибывающий с целью препроводить своего лорда домой с подобающими почестями. — Я никак не воображала, что это ваше поместье, — нервно заявила она. — Вы глазели на него так, словно никогда прежде не видели.

— Я и не видел. По крайней мере в таком состоянии. Восемь лет назад я собрал архитекторов, чтобы приехать сюда и вместе набросать план дома, который мне хотелось иметь, когда покончу с битвами. Я все намеревался вернуться и посмотреть, да Генриху вечно требовалось, чтоб я был срочно в каком-нибудь другом месте. Ну в каком-то смысле все к лучшему. Теперь накопилось достаточное состояние, чтобы моим сыновьям никогда не пришлось зарабатывать золото ценой собственных сил и крови, как выпало мне.

Дженни в смятении уставилась на него:

— Вы хотите сказать, что покончили с битвами? Он окинул ее взглядом и с веселой иронией проговорил:

— Доведись мне атаковать Меррик, это было б моей последней битвой. А вышло так, что я штурмовал последнюю стену замка, когда похищал вас оттуда.

Дженни так ошеломили эти поразительные откровения, что у нее зародилась нелепая мысль, будто он неким образом принял это решение из-за нее, и, не успев одуматься, девушка выпалила:

— Когда вы все это решили?

— Четыре месяца назад, — грубовато-решительно заявил он. — И если вдруг вновь подниму руку с оружием, то лишь по одной причине — когда кто-нибудь посягнет на то, что принадлежит мне.

Засим он умолк, устремил взор вперед, напряженное лицо его мало-помалу смягчилось. Оторвав наконец взгляд от замка, он опустил глаза на нее и с кривой усмешкой спросил:

— Знаете, чего я больше всего жду от новой жизни — после мягкой постели, в которой буду спать по ночам?

— Нет, — призналась Дженни, изучая его чеканный профиль и чувствуя, что совсем не знает этого человека. — Чего же вы больше всего ждете?

— Еды, — недвусмысленно объявил он, вновь приходя в хорошее расположение духа. — Хорошей еды. Нет, не просто хорошей, а превосходной, и чтоб стол накрывали три раза в день. Деликатесной французской еды, и острой испанской еды, и здоровой английской еды. Я жду, что ее подадут на блюде, доведенную до совершенства, вместо того чтоб хвататься за вертел с полусырым или обуглившимся куском. А потом я желаю десерта — пирожных, и тортов, и всяческих сластей. — Он стрельнул в нее довольным, полным насмешки над собой взглядом и продолжал:

— По ночам перед началом сражения большинство мужчин думает о своем доме, о своей семье. А знаете, о чем я думал, лежа без сна?

— Нет, — отвечала Дженни, сдерживая улыбку.

— О еде.

Она не сдержалась, не в силах прикидываться глухой, и разразилась смехом при столь невероятном признании из уст человека, которого шотландцы называли сатанинским отродьем, но хоть Ройс и послал ей в ответ короткую улыбку, внимание его было приковано к окружающему пейзажу, взгляд обшаривал земли и замок, словно он упивался картиной.

— В последний раз я был тут, — объяснил он, — восемь лет назад, работая с архитекторами. Замок шесть месяцев подвергался осаде, и внешние стены лежали в руинах. Часть самого замка была разрушена, а все эти холмы сожжены.

— И кто же его осаждал? — подозрительно поинтересовалась Дженни.

— Я.

На языке ее вертелся язвительный ответ, но мысль испортить приятное настроение вызвала вдруг отвращение, и вместо этого она легковесно заметила:

— Нечего удивляться, что шотландцы всегда будут на ножах с англичанами, ибо в нашем образе мыслей нет ничего общего.

— В самом деле? — сказал он, усмехаясь в ее задранное к нему личико. — Почему так?

— Ну согласитесь, — отвечала она с вежливым превосходством, — престранный обычай у англичан стирать с лица земли собственные замки, что вы проделывали на протяжении столетий, тогда как могли бы сражаться с шотландцами… с врагами, — поспешно поправилась она, — и разрушать их замки.

— До чего увлекательная идея! — поддразнил он. — Мы, однако, старались проделывать и то, и другое. — Она фыркнула над этим ответом, а он продолжал:

— Впрочем, если знание шотландской истории меня не подводит, кажется, ваши кланы бились друг с другом на протяжении веков, умудряясь одновременно нарушать наши границы, и совершать набеги, и жечь, и всячески нам досаждать.

Решив лучше оставить эту тему, она оглянулась на огромный замок, сияющий под солнцем, и полюбопытствовала:

— А почему вы его осаждали? Потому, что хотели забрать себе?

— Я штурмовал его потому, что барон, которому он принадлежал, вступил с несколькими другими баронами в заговор с целью убийства Генриха, в заговор, который чуть не удался. Это место тогда называлось Уилсли, по имени владевшего им семейства, но Генрих отдал его мне с условием, что я его переименую.

— Почему?

Взгляд Ройса стал суровым.

— Потому, что именно Генрих возвысил Уилсли до барона и наградил этим поместьем. Уилсли был одним из немногих доверенных его дворян. Я дал замку имя Клеймор в честь семейств моей матери и отца, — добавил Ройс, пришпоривая коня и посылая Зевса вперед быстрой рысью.

Всадники из замка летели с холма вниз и приближались навстречу. В неумолчном глухом топоте позади, постепенно надвигавшемся и становившемся громче, уже можно было явственно различить лошадиный галоп. Дженни оглянулась через плечо и увидела полсотни человек, нагоняющих их.

— Вы всегда планируете события с такой точностью? — спросила она с поблескивающим в глазах нерешительным восхищением.

Его прищуренный взгляд выражал удовлетворение.

— Всегда.

— Почему?

— Потому что, — охотно объяснил он, — расчет времени помогает выйти из битвы верхом на коне, а не быть вынесенным на щите.

— Но ведь вы больше не будете биться, зачем же рассчитывать и планировать?

Ленивая улыбка его была почти мальчишеской.

— Верно, только это уже вошло в привычку, а от таких привычек трудно отделаться. Мужчины, что позади нас, годами сражались со мной бок о бок. Они знают, о чем я думаю и что хочу сделать, почти не нуждаясь в моих словах.

Рассуждать больше не оставалось времени, отряд из замка во главе с Ариком был почти перед ними. Только Дженни спросила себя, собираются ли всадники останавливаться, все двадцать пять человек неожиданно совершили поворот кругом с такой точностью, что она чуть не зааплодировала. Арик занял позицию прямо перед Ройсом, а пятьдесят рыцарей позади выстроились образцовыми колоннами.

Дженни переживала душевный подъем при виде цветистой процессии, скачущих коней, красующихся флагов и, несмотря на решимость не обращать внимания на мнение увидавших ее людей, внезапно преисполнилась жуткой нервозности и некой необоримой надежды. Каковы бы ни были ее чувства к мужу, эти люди станут ее людьми, ей суждено провести среди них всю жизнь, и ужасная истина состоит в том, что она не способна совладать с желанием понравиться им. За осознанием сей истины моментально последовал новый прилив чудовищных сожалений по поводу своей неопрятной внешности и общих физических недостатков. Закусив губку, Дженни произнесла быструю, страстную молитву, чтобы Господь заставил их полюбить ее, и принялась поспешно соображать, как лучше вести себя при встрече с подданными. Надо ли улыбнуться деревенским жителям? «Нет, — лихорадочно думала она, — учитывая обстоятельства, это вполне может оказаться неподобающим». Но в то же время не хотелось и выглядеть абсолютно бесчувственной, так как тогда они по ошибке сочли бы ее холодной или надменной. В конце концов, она шотландка, а многие считают шотландцев холодными и горделивыми. И хотя Дженни гордилась шотландским происхождением, ни при каких обстоятельствах не желала бы, чтоб эти люди — ее люди — в заблуждении признали ее недоступной.

Они были в нескольких ярдах от четырех сотен деревенских жителей, выстроившихся вдоль дороги, и Дженни пришла к заключению, что лучше слегка улыбнуться, чем прослыть холодной или слишком гордой. Изобразив на губах скромную улыбку, она в последний раз стыдливо разгладила платье и выпрямилась в седле.

Их свита уже живописно следовала мимо зрителей, но внутреннее волнение Дженни сменялось недоумением. В Шотландии, когда лорд возвращался домой после битвы — победителем или побежденным, — его встречали улыбками и радостным хором, а крестьяне молчали и обеспокоенно наблюдали. На нескольких лицах читалась откровенная воинственность, подавляющее большинство принимало нового господина со страхом. Дженни видела это, чувствовала и удивлялась, почему они боятся своего собственного героя. А может быть, нервно гадала она, они боятся ее.

Ответ пришел через несколько быстротечных секунд, когда громкий враждебный мужской голос разорвал наконец напряженную тишину.

— Потаскушка Меррик! — прокричал он. И в страстном желании продемонстрировать своему знаменитому господину, что они разделяют хорошо всем известное отношение герцога к своей женитьбе, люди в толпе подхватили мотив.

— Потаскушка Меррик! — вопили они, насмехаясь. Шлюха! Шлюха Меррик!

Все произошло так внезапно, что Дженни не успела отреагировать или почувствовать что-либо, когда рядом с ними мальчишка лет девяти проворно схватил ком грязи и швырнул, угодив ей точнехонько в правую щеку.

Она вскрикнула от неожиданности и испуга, но Ройс заглушил этот крик, мгновенно подавшись вперед и прикрыв ее своим телом от удара, которого не видел и не мог предотвратить. Арик, лишь мельком заметивший взмах руки, метнувшей нечто, вполне способное оказаться кинжалом, испустил леденящий кровь яростный рев, спрыгнул с седла, выхватывая из-за пояса боевой топор, и самолично ринулся на мальчишку. Ошибочно посчитав, что целью нападавшего был Ройс, Арик вцепился в густую шевелюру, оторвал мальчика от земли на несколько футов и, не обращая внимания на его вопли и лихорадочно мельтешащие в воздухе ноги, широкой дугою занес топор…

Дженни действовала без раздумий. С порожденной страхом силой она бешено рванулась, оттолкнув Ройса, и заглушила приказ, который он собирался отдать — каким бы тот ни был, — своим собственным.

— Нет! Нет, не надо! — дико провизжала она. — Не надо!

Топор Арика замер в высшей точке дуги, гигант оглянулся через плечо — не на Дженни, на Ройса, — ожидая распоряжений. То же самое сделала Дженни, бросила взгляд на его лицо, полное холодного гнева, и сразу же поняла, что он намерен приказать Арику довести дело до конца.

— Нет! — истерически завопила она, хватая Ройса за руку. Он резко повернул голову в ее сторону, лицо его было еще более грозным, чем минуту назад, если это возможно. Дженни увидела, как на каменных челюстях перекатываются желваки, и, лишившись от страха рассудка, крикнула:

— Неужто вы убьете ребенка только за то, что он повторил ваши собственные слова, желая показать, что поддерживает вас во всем, включая ваши чувства ко мне! Ради Бога, ведь это дитя! Глупое дитя…

Ройс холодно отвернулся от нее к Арику и скомандовал:

— Пусть его приведут завтра ко мне.

Он вонзил шпоры в бока вороного коня, посылая его вперед без оглядки; как по немому сигналу ехавшие позади рыцари рванулись вперед, образовав живую ограду по обеим сторонам от Ройса и Дженнифер.

Из толпы больше не доносилось криков; в полном молчании люди смотрели, как караван галопом проносится мимо. Дженни не могла вздохнуть с легкостью, покуда все деревенские жители не скрылись из виду, и тогда на нее накатилась слабость. Опустошение. Привалившись к неестественно окоченевшему телу Ройса, она позволила себе оживить в памяти всю сцену. Размышляя задним числом, она решила, что Ройс разгневался на мальчишку из-за нее и дал ребенку отсрочку, подчинившись ее желанию. Повернувшись в седле, она посмотрела на него. Он по-прежнему неотрывно глядел прямо перед собой, и она нерешительно проговорила:

— Милорд, я хотела бы… поблагодарить вас за сдержанность…

Взгляд хлестнул ее по лицу, и Дженни съежилась, обомлев от презрительной ярости в серых глазах, — Ежели вы когда-нибудь, — злобно предупредил он, — снова публично меня опозорите или посмеете обращаться ко мне в таком тоне, я не отвечаю за последствия, клянусь Богом!

Благодарность на ее выразительном личике сменилась потрясением, потом бешенством, потом она холодно повернулась к нему спиной.

Ройс уставился в затылок Дженни, раздосадованный ее искренней убежденностью, что он разрешил бы снести ребенку голову за проступок, не заслуживающий столь жестокого наказания, раздосадованный, что своим поведением она заставила всех крепостных и вилланов тоже поверить в это. Но больше всего он сетовал на самого себя, не сумевшего предвидеть подобной сцены с деревенскими жителями и не принявшего мер, чтобы предотвратить ее.

Планируя осаду или вступая в сражение, он неизменно обдумывал все, что способно пойти не так, как надо, но нынче, в Клейморе, по-дурацки оставил события на волю случая, понадеявшись, что все будет хорошо.

С другой стороны, с сердитым вздохом решил Ройс, в сражении мельчайший его приказ предвидят и выполняют без расспросов и споров. В сражении не приходилось считаться с Дженнифер, которая спорит и перечит ему по любому поводу.

Не обращая внимания на красоты поместья, которое он жаждал увидеть на протяжении восьми долгих лет, Ройс мрачно недоумевал, как ему удавалось заставить рыцарей, дворян, оруженосцев и закаленных в боях солдат повиноваться одним лишь взглядом, а теперь не удается принудить к подчинению молоденькую, упрямую, дерзкую шотландскую девчонку. Она так чертовски непредсказуема, что нет .никакой возможности угадать ее реакцию на что-либо. Она безрассудна, своевольна и совершенно лишена почтительности, подобающей женам. Проезжая через подъемный мост, он глянул на ее застывшие плечики и с опозданием сообразил, какой унизительной для нее, должно быть, была сцена в долине. С жалостью и невольным восхищением он признал также, что она очень молода, очень напугана, очень отважна и чрезвычайно отзывчива. Любая другая женщина ее положения вполне могла потребовать головы мальчишки, вместо того чтоб молить сохранить ему жизнь, как сделала Дженнифер.

Огромный внутренний двор замка был полон народу, живущего или работающего в его стенах, — настоящая армия конюхов, прачек, поваров и посудомоек, плотников, кузнецов, оружейников, слуг и лакеев вдобавок к стражникам замка. Более высокопоставленные члены штата — бейлифы, письмоводители, дворецкий, управляющий и куча других — официально выстроились на ступенях, ведущих в зал. Однако теперь Ройс, оглядываясь по сторонам, не преминул заметить направленную на Дженнифер холодную враждебность, которую демонстрировал практически каждый, и не собирался оставлять их отношение к ней без внимания. Чтоб всем и каждому в битком набитом дворе было хорошо видно и Дженнифер, и его самого, Ройс обернулся к капитану стражи и коротко кивнул в сторону конюшен. Он не сошел с коня, покуда последний рыцарь не растворился в толпе, подъезжая к стойлам, потом, спешившись, протянул руки, обхватил Дженнифер за талию и снял с седла, отметив при этом, что милое ее личико окаменело и она старательно избегает встречаться с кем-нибудь взглядом. Она не попыталась пригладить волосы, не одернула платье, и сердце его вновь сжалось от жалости, ибо она явно решила, что вид ее больше не имеет значения.

Слыша недовольный ропот, нараставший в заполнившей двор толпе, Ройс взял ее за руку и подвел к подножию лестницы, но когда Дженнифер начала подниматься, решительно удержал ее и обернулся.

Дженни, ненадолго показавшись над поверхностью пучины стыда, в которой тонула, бросила на него отчаянный взгляд, но Ройс его не заметил. Он застыл с твердым и непреклонным выражением на лице, неотрывно глядя на беспокойную толпу во дворе. Даже в своем состоянии тупого горя Дженни вдруг ощутила, что он излучает теперь непонятную силу, и сила эта, похоже, передается всем. Толпа, точно под действием чар, смолкла, люди выпрямились, устремив на него взоры. И тогда Ройс заговорил. Его низкий голос звенел в неестественной тишине двора, заключая в себе властную мощь громового раската.

— Посмотрите на свою новую госпожу, мою жену, — провозгласил он, — и знайте, что когда она вам приказывает, это я вам приказываю. Чем бы вы ей ни служили, это вы мне служите. Любое проявление преданности или неповиновения ей — это преданность или неповиновение мне!

Его острый взгляд пронизал их насквозь за один грозный, захватывающий дух момент, после чего он повернулся к Дженнифер и предложил ей руку.

Непролитые слезы неимоверной признательности и восторженного изумления сверкали в синих глазах Дженни, когда она глянула на него снизу вверх и медленно, чуть ли не благоговейно взяла его под руку, Позади оружейник неспешно хлопнул в ладоши — дважды. Кузнец поддержал его. Потом еще десяток слуг. К тому моменту, когда Ройс подводил Дженни по широким ступеням к дверям в зал, где поджидали Стефан с братом Грегори, весь двор громыхал звонкими аплодисментами — то было не вольное стихийное приветствие, свидетельствующее о чистосердечном энтузиазме, а скорее ритмичное подтверждение колдовских чар силы и власти, слишком могучих, чтобы им можно было противиться.

Стефан Уэстморленд был первым, кто заговорил после того, как они вошли в огромный, точно пещера, зал. Тепло и любовно хлопнув Ройса по плечу, он пошутил:

— Хотелось бы мне уметь так обращаться с толпой, дорогой братец, — и многозначительно добавил:

— Не уделишь ли нам несколько минут? Надо кое-что обсудить.

Ройс, повернувшись к Дженни, извинился, что на минуту оставит ее, и она проводила взглядом обоих мужчин, направившихся к камину, возле которого стояли сэр Годфри, сэр Юстас и сэр Лайонел. Они, видно, приехали в Клеймор первыми вместе со Стефаном Уэстморлендом, сообразила Дженни.

Все еще изумленная невероятной чуткостью и заботливостью Ройса в момент произнесения речи, Дженни оторвала взгляд от его широких плеч и с нарастающим восхищением стала оглядываться по сторонам. Зал, где она стояла, был необъятным, с парящим в высоте балочным потолком и гладким каменным, не устланным ни соломой, ни тростником полом. Широкая галерея вверху, опирающаяся на богато украшенные резьбой каменные арки, окружала зал с трех сторон. У четвертой стены был камин такой величины, что на него легко мог встать мужчина, а топку сплошь покрывал витой орнамент. Гобелены с изображением военных и охотничьих сцен свисали со стен, и кто-то, заметила она с ужасом, постелил два огромных ковра на полу близ камина. В дальнем, противоположном от нее конце зала на помосте стояли длинный стол и буфеты с выставленными в них кубками, блюдами, чашами, сверкающими золотом и серебром, многие из них были инкрустированы драгоценными камнями. Хотя в рожках на стенах горели лишь несколько факелов, здесь совсем не было так темно и мрачно, как в Меррике. И объяснение этому Дженни с восторженным вздохом нашла в огромном круглом окне с цветными стеклами, устроенном высоко в стене над камином.

Увлеченное рассматривание витража было внезапно прервано ликующим воплем сверху.

— Дженнифер! — кричала тетушка Элинор, поднимаясь на цыпочки, чтобы выглянуть из-за доходящей до плеч балюстрады, ограждающей галерею. — Дженнифер, бедное, бедное мое дитя! — прокричала она и полностью скрылась из виду, помчавшись по галерее.

Хоть тетушку Элинор видно не было, хорошо было слышно эхо счастливого монолога, покуда она направлялась к ступеням, ведущим вниз, в зал.

— Дженнифер, как я рада видеть тебя, бедное дитя! Наблюдая, запрокинув голову, за галереей, Дженни; двинулась вперед, руководствуясь звуками теткиного голоса, продолжавшего:

— Я так беспокоилась о тебе, детка, что почти не могла ни есть, ни спать. Не скажу, что была в состоянии заниматься тем и другим, ибо болталась в седле, трясясь прямехонько через всю Англию на самой неудобной лошади, на какую когда-либо имела несчастье садиться!

Склонив голову и тщательно прислушиваясь, Дженни медленно шла в противоположный конец огромного зала.

— А погода была совершенно отвратительной! — продолжала тетушка Элинор. — Именно в тот момент, когда я подумала, что дождь обязательно меня утопит, вышло солнце, и я изжарилась заживо! У меня разболелась голова, у меня разболелись кости, и я, безусловно, нашла б свой конец, если бы сэр Стефан не согласился остановиться ненадолго, чтоб я могла набрать целебных трав.

Тетушка Элинор спустилась с последней ступеньки, явилась во плоти на глаза Дженни в двадцати пяти ярдах от нее, зашагала навстречу и все не умолкала:

— Что было очень и очень кстати, поскольку разок я уговорила его глотнуть моего секретного питательного отвара, который сперва вызывал у него отвращение, но в результате он заработал всего-навсего насморк.

Она глянула на Стефана Уэстморленда, подносившего к губам кружку с элем, и оторвала его от сего занятия, потребовав подтверждения своих слов:

— Вы ведь не разболелись, а получили всего-навсего небольшой насморк, не правда ли, дорогой мальчик? Стефан опустил кружку с элем, покорно ответил:

— Правда, мэм, — легонько кивнул и снова понес ко рту кружку, тщательно избегая встречи с косым насмешливым взглядом Ройса.

В зал вошел Арик, промаршировал к очагу, а тетушка Элинор, бросив на него осуждающий взгляд, продолжала разговор с идущей к ней Дженни:

— В целом путешествие оказалось не таким уж и страшным. По крайней мере оказалось бы, если б меня не заставили ехать с этим типом, с Ариком, на что я была вынуждена согласиться, когда мы покидали Меррик…

Рыцари у камина начали поворачиваться, и Дженни в испуге кинулась к тетке бегом в тщетной попытке остановить ее, покуда та не ступила на опасную почву, обсуждая вооруженного топором гиганта.

Широко открывая объятия навстречу Дженнифер, расплывшись морщинистым лицом в сияющей улыбке, тетушка Элинор продолжала:

— Арик прибыл сюда за добрых двадцать минут до вашего приезда и не пожелал отвечать на мои настоятельные расспросы о тебе.

Предчувствуя, что ей может не хватить времени закончить мысль, прежде чем Дженнифер добежит, тетушка Элинор затараторила с удвоенной скоростью:

— Я, впрочем, не думаю, что он такой сердитый по слабоумию. Я полагаю, у него трудности с… — Дженни дотянулась до тетки, крепко обхватила ее, но тетушка Элинор умудрилась вывернуться и триумфально закончить:

— с кишечником!

Последовавшая за сей клеветой секунда мертвой тишины была прервана оглушительным взрывом хохота, внезапно вырвавшегося у сэра Годфри и резко подавленного ледяным взглядом Арика. К ужасу Дженни, сама она тоже начинала беспомощно содрогаться от рвущегося изнутри смеха. — О тетушка Элинор! — обессиленно выдохнула она и спрятала смеющееся лицо на теткиной шее.

— Ну-ну, голубка милая, — утешала тетушка Элинор, но внимание ее было обращено на хохочущих над диагнозом рыцарей. Она устремила поверх трясущегося плечика Дженни суровый взгляд на восхищенную компанию, состоящую из пяти рыцарей и одного лорда, и строжайшим тоном уведомила:

— Плохой кишечник — не повод для смеха. — Потом переключилась на пышущего гневом Арика и посочувствовала:

— Только взгляните на свою кислую физиономию, бедняжка, это безошибочный знак, что вам требуется слабительное. Я вам его приготовлю по своему секретному рецепту. И часа не пройдет, как вы снова заулыбаетесь и развеселитесь!

Схватив тетку за руку и тщательно избегая встречаться взглядом с веселящимися рыцарями, Дженни посмотрела на своего забавляющегося супруга.

— Ваша светлость, — проговорила она, — нам с тетушкой надо многое обсудить, и я желала бы отдохнуть.

Если вы нас извините, мы удалимся в… — Тут ей пришло в голову, что спальня не тот предмет, который ей хотелось бы обсуждать раньше, чем возникнет крайняя необходимость, и поспешно закончила:

— … м-м-м… в комнату моей тетки.

Муж ее с кружкой эля в руке, замерший в том самом положении, в котором его застало первое упоминание тетушкой Элинор имени Арика, умудрился сохранить спокойное выражение лица и серьезно ответить:

— Все, что вам будет угодно, Дженнифер.

— Какая чудесная мысль, детка! — немедля воскликнула тетушка Элинор. — Ты, должно быть, устала до смерти.

— Однако, — перебил Ройс, посылая Дженнифер ровный, невозмутимый взгляд, — велите кому-нибудь из горничных наверху показать вам ваши собственные покои, которые вы, я уверен, найдете более удобными. Нынче вечером состоится торжество, так что просите у нее все, что понадобится для туалета после пробуждения.

— Да, хорошо… э-э-э… спасибо, — неуверенно промямлила Дженни.

Но, ведя тетку к лестнице в дальнем конце зала, она остро чувствовала, какое глухое молчание царит возле камина, и с уверенностью предполагала, что все ждут от тетушки Элинор следующего шокирующего сообщения. И тетушка Элинор их не разочаровала.

В нескольких шагах от камина она вильнула назад с целью продемонстрировать Дженнифер некоторые достоинства ее нового дома, часть из которых та уже успела отметить.

— Погляди вон туда, дорогая, — с удовольствием предложила тетушка Элинор, указывая на окно с витражом. — Ну не прелесть ли? Окно с цветными стеклами! Ты не поверишь, каких размеров верхняя галерея и как удобно в светлице! Подсвечники золотые. Постели застланы шелком, и чуть ли не все кубки украшены драгоценностями! По правде сказать, — задумчиво объявила она, — поглядев на этот дом, я вполне убедилась, что грабеж и разбой должны быть очень выгодными занятиями…

С этими словами тетушка Элинор повернулась к камину и вежливо поинтересовалась у владеющего замком «грабителя и разбойника»:

— Что вы скажете, ваша светлость, мародерство и впрямь приносит немалую прибыль, или я ошибаюсь?

Сквозь пелену смертельного ужаса Дженни увидела, как кружка с элем застывает в воздухе в нескольких дюймах от губ ее мужа. Он очень медленно опустил ее, внушив Дженни опасение, что засим последует приказ сбросить тетушку Элинор со стен замка. Но он вместо этого вежливо склонил голову и, сохраняя спокойное выражение лица, подтвердил:

— И впрямь весьма прибыльное дело, мадам, и я настоятельно рекомендую эту профессию.

— Как приятно слышать, — воскликнула тетушка Элинор, — что вы говорите по-французски!

Дженни схватила тетку за руку и поволокла ее к ступенькам, а тетушка Элинор весело продолжала:

— Мы можем сразу велеть сэру Альберту поискать тебе подходящие наряды. Тут целые сундуки вещей, принадлежавших бывшим владельцам. Сэр Альберт — здешний управляющий, человек нездоровый. По-моему, у него глисты. Я вчера приготовила ему чудный отвар и потребовала, чтоб он выпил. Нынче он жутко болен, но завтра «поправится, вот увидишь. А тебе сразу же надо вздремнуть, ты бледна и измучена…

Четверо рыцарей одновременно повернулись к Ройсу, сморщив физиономии в широких улыбках. Сдавленным от смеха голосом Стефан вымолвил:

— Гнев Господень! В дороге она вела себя гораздо лучше. Правда, почти не могла говорить, цепляясь за лошадь ради спасения жизни. Должно быть, все эти дни копила свои речи.

Ройс сардонически повел бровью в том направлении, где скрылась тетушка Элинор.

— Когда у тебя руки связаны, она ловка, как старая лиса. Где Альберт Пришем? — спросил он, внезапно почувствовав необходимость повидать управляющего и разузнать из первых рук, как идут дела в Клейморе.

— Болен, — отвечал Стефан, устраиваясь в кресле у огня, — как и сообщила леди Элинор. Однако, по-моему, это сердце, насколько я мог судить за короткое время, что говорил с ним вчера по приезде. Он все приготовил к нынешнему торжеству, но умоляет, чтоб ты до завтра уволил его от присутствия. Не хочешь пройтись, взглянуть на свои владения?

Ройс поставил кружку с элем и нерешительно почесал в затылке.

— Попозже. Мне тоже надо поспать.

— И мне, — добавил сэр Годфри, зевая и одновременно потягиваясь. — Сперва я хочу поспать, а потом хорошенько поесть и выпить. А потом согреться да заполучить в руки девчонку на остаток ночи. В таком вот порядке, — ухмыляясь, заключил он, и прочие рыцари согласно кивнули.

Когда они удалились, Стефан развалился в кресле, с легкой озабоченностью глядя на брата, который с отсутствующим выражением хмуро исследовал содержимое своей кружки.

— Ты почему так угрюм, братец? Если думаешь о том скандале в долине, брось, не позволяй этим думам испортить вечерний праздник. Ройс посмотрел на него:

— Я гадаю, не появятся ли посреди праздника незваные гости.

Стефан мгновенно сообразил, что Ройс говорит о прибытии компании из Меррика. — Оба эмиссара, от Иакова и Генриха, обязательно сюда нагрянут. Потребуют предоставить возможность взглянуть собственными глазами на доказательства заключения брака, что может устроить добрый монах. Но сомневаюсь, чтобы ее родичи преодолели весь этот путь, поскольку, добравшись сюда, ничего сделать не смогут.

— Они явятся, — твердо заявил Ройс. — И явятся в достаточном количестве, чтобы продемонстрировать свою мощь.

— И что они сделают? — с бесшабашной усмешкой спросил Стефан. — Ничего, разве что поорут на нас из-за стен. Ты укрепил замок так, что он выдержал бы даже твой самый яростный штурм.

Лицо Ройса приобрело твердое, решительное выражение.

— Я покончил со штурмами! Я сказал тебе и сказал Генриху. Меня тошнит от всего этого — от крови, от вони, от грохота. — Не замечая зачарованного слуги, подошедшего сзади, чтобы снова наполнить его кружку, Ройс резко закончил:

— Не могу больше этого выносить.

— Так что ж ты намерен делать, если сюда явится Меррик?

— Я намерен пригласить его на торжество. Стефан понял, что он говорит серьезно, очень медленно встал и спросил:

— А что потом?

— — А потом, будем надеяться, он поймет, увидав, насколько мы превосходим его числом, что биться со мной бесполезно.

— А ежели не поймет? — настаивал Стефан. — Или, вероятней всего, потребует поединка с тобой, тогда как ты поступишь?

— Как ты хочешь, чтоб я поступил? — беспомощно и сердито рявкнул Ройс. — Убил своего собственного тестя? И пригласил его дочь посмотреть? Или послал ее обождать наверху, покуда мы смоем его кровь с пола, где когда-нибудь будут играть ее дети?

Теперь настал черед Стефана выглядеть беспомощным и сердитым.

— Так что же ты собираешься делать?

— Спать, — отвечал Ройс, нарочно не понимая вопроса Стефана. — Я собираюсь ненадолго повидать своего управляющего, а потом несколько часов поспать.

Через час, после встречи с управляющим и отдачи слуге приказаний насчет одежды и ванны, Ройс вошел к себе в спальню и, предвкушая наслаждение, растянулся на огромной четырехспальной кровати, заложив руки за голову. Взгляд лениво блуждал по темно-синему с золотом балдахину над постелью, по откинутым и скрепленным золочеными шнурами занавесям из парчи и шелка, потом упал на противоположную стену комнаты. Он знал, что за стеной находится Дженнифер. Слуга поставил его в известность об этом, вкупе с сообщением, что она вошла в свою спальню несколько минут назад, попросив разбудить через три часа, приготовить ванну и какие-нибудь одежды, которые могла б надеть к празднику.

Воспоминания о том, как выглядит спящая Дженнифер, с рассыпанными по подушкам волосами, с обнаженной атласной кожей на фоне простыней, заставили его тело сжаться от мгновенно вспыхнувшего желания. Проигнорировав его, Ройс закрыл глаза. Умней обождать тащить непокорную новобрачную в постель до окончания торжества, решил он. Придется еще уговаривать ее согласиться исполнить статьи брачных обетов, в чем Ройс нисколько не сомневался, а в данный момент был попросту не в состоянии беседовать с ней на эту тему.

Нынче ночью, когда она размякнет от вина и музыки, он приведет ее к себе в постель. Но добровольно или насильно, он намерен заняться любовью с ней нынче ночью и в любую последующую ночь, когда пожелает. Если она не согласится добровольно, пойдет потому, что он захочет, — все очень просто, уверенно думал он. Но последним воспоминанием, с которым Ройс погрузился в сон, была возмутительно очаровательная и дерзкая молодая жена, растопырившая пальчики и с нахальным превосходством толкующая ему:» Сорок — это вот столько…»