Глава 6,
в которой Трейхерн познает горечь любви

Кэм долго смотрел на нее, потом нечто вроде капитуляции промелькнуло в выражении его лица.

— Я… нет. Пожалуйста, останься, Хелен, — почти с отчаянием попросил он. Сейчас он напоминал человека, который не хотел оставаться один на один со своими призраками. — Я устал обсуждать мои проблемы. Лучше сядь и расскажи о себе. Мы не говорили о твоих занятиях, о том, как ты стала учительницей.

Хелен неохотно вернулась на место.

— Вы желаете проверить мои рекомендации?

Ей вдруг показалось, что в комнате мало воздуха и неуютно. На долю секунды Кэм ослабил жесткий контроль над собой, и Хелен увидела в его сильном лице признаки одиночества. Но она могла предложить ему только свои знания и навыки, чтобы заботиться о его дочери. И не более.

Кэм медленно покачал головой.

— Нет, все твои рекомендации у меня есть, — очень тихо сказал он. — Я хочу знать, где ты побывала, что делала. Расскажи мне… как ты жила, Хелен, с тех пор как мы… как ты уехала.

Она растерялась. Человека, поднявшегося до такого высокого положения, как граф Трейхерн, вряд ли могло интересовать, где она провела все эти годы. Более того, она совершенно не хотела оставаться с ним наедине. Явные страдания Кэма и привлекательные черты его лица были слишком волнующим сочетанием для женщины, которую готовили утешать тех, кому больно.

Она скользнула взглядом по его лицу и фигуре. Хотя они с братом обедали вечером одни, Кэм все еще был в сюртуке густо-черного тончайшего бархата и жилете цвета слоновой кости. Однако, несмотря на модную одежду, Кэм умудрялся выглядеть каким-то диким, даже нецивилизованным. Когда на нем была одежда из грубой шерсти и невыделанного полотна, контраст ей казался менее разительным.

Хелен отметила, что его волосы не по моде длинны и опять появилась густая борода. Щеки под высокими скулами запали, а загорелая шея резко выделялась на фоне элегантно завязанного галстука.

Тонкий, как струна, полный энергии наподобие сжатой пружины и мрачной задумчивости, граф напомнил Хелен дикого черного кота, увиденного ею однажды на баварской ярмарке: огромное, беспокойное создание, для которого пребывание в клетке противоречило всей его природе, страдающее от чего-то такого, что трудно было определить.

Но тут она вспомнила, что ее новый хозяин задал вполне разумный вопрос. Хелен опять разгладила вспотевшими ладонями юбку и заставила себя улыбнуться.

— С чего же начать? — спросила она, стараясь говорить как можно более непринужденно. — Думаю, вам известно, что я училась в Швейцарии, в довольно престижной школе для девочек.

— Да, я в конце концов сумел это узнать, — перебил Кэм, разрушая ее показное спокойствие.

Что за глупости она говорит! Разумеется, он знает это. Но ей не известно, как он отреагировал на то, что ее отослали прочь. Согласился с этим? Испытал облегчение? Скучал по ней?

Сейчас это вряд ли имело значение, поскольку они жили в совершенно разных мирах.

— Конечно, было очень познавательно, — сказала она с напускной веселостью. — У меня были превосходные учителя, вполне способные обеспечить выход моей природной любознательности и энергии.

— Правда? — безучастным тоном спросил Кэм. — Ты, похоже, была очень довольна.

— Мое образование дало мне возможность избежать того образа жизни, для которого я не подходила, милорд, — ответила Хелен, пытаясь скрыть нотки горечи, прорывавшиеся в ее голосе. — Кроме того, оно помогло мне понять, что у меня есть цель в жизни.

— И что это за цель, Хелен? — цинично перебил Кэм. — Быть гувернанткой чужих детей?

— Думаю, вы понимаете, что все гораздо серьезнее, — парировала она, приподнимая брови. — Я помогаю детям, которые нездоровы, и получаю огромное удовлетворение, возвращая им радость.

— А как же твоя жизнь? — резко спросил он. — Ты сама-то познала радость? Или же только удовлетворение, о котором говоришь?

— Я, разумеется, не была несчастлива, милорд. Но моя работа поддерживает меня.

— Да, твоя работа, — глухо сказал он. — Должен сказать, это еще удивляет меня.

— Почему? Меня это не удивляет. Я очень рано поняла, что мне придется всего добиваться трудом.

Кэм почувствовал некоторое раскаяние.

— Да, но почему именно такая карьера?

Вопрос слегка рассердил Хелен.

— У женщин выбор довольно ограничен. Мне повезло, что директриса моей школы была сестрой известного врача. Ему требовалась… что-то вроде учительницы и сиделки для молодого пациента. Работа была в Вене, что меня устраивало, поскольку я тогда не хотела возвращаться в Англию.

— А после Вены? — Он пристально смотрел на нее, словно пытался узнать то, что еще не сказано.

Хелен совершенно по-галльски пожала плечами.

— Одна работа сменяла другую, пока я не приобрела репутацию среди врачей, лечивших умственные расстройства. Совершенно иную репутацию, в корне отличающуюся от той, которую бы я имела, если бы осталась в Англии, — колко добавила она.

Кэм неловко заерзал в кресле, потом взял стопку корреспонденции и снова начал ее перекладывать.

— Честно говоря, я был удивлен, Хелен, что твоя мать смогла реально оценить будущее и дать тебе хорошее образование. Я бы никогда не поверил, что она… — Он замолчал.

Хелен с трудом подавила вспышку гнева.

— Вы не думали, что она способна понять ценность хорошего образования? — произнесла она с обманчивой мягкостью в голосе. — Вы это хотите сказать?

— Нет… но такая школа стоит дорого.

— Как вы проницательны, милорд. — Голос Хелен дрожал от сдерживаемых чувств. — Но вы, наверное, помните, что у меня не было особого выбора. Поэтому я старалась попасть в лучшую школу, какую только можно было найти, потому что прекрасно знала: от этого зависит мое будущее. А что касается расходов — вам же наверняка известно, что платил ваш отец.

Кэм потрясенно смотрел на нее.

— Мой отец? Боюсь, я не понимаю тебя.

— Разве? — с горечью спросила она. — Кем бы там ни была моя мать, но глупой ее никто бы не назвал. В ее глазах моя репутация погибла безвозвратно, оставалось лишь два средства исправить положение. На первый ваш отец никогда бы не согласился. Что касается второго, то даже маман было ясно, что я должна покинуть Англию.

— Ну почему, Хелен? — тихо воскликнул Кэм. — Даже будь я отъявленным мерзавцем, а я им не был, ты ведь не могла подумать, что я сказал бы нечто такое, что повредило бы тебе.

Заморгав, чтобы прогнать непрошеную слезу, Хелен резко встала и отошла к окну.

— Простите, что я говорю это, милорд, но Рэндольф был несдержан на язык. Полагаю, он видел во всем этом забавную шутку, особенно когда был пьян. Именно он больше всего беспокоил мою мать, — сказала она, повернувшись к нему спиной.

— Хелен, пожалуйста…

— О да, ваш отец совершенно ясно изложил свою точку зрения. — Теперь, когда она не смотрела ему в глаза, ей стало легче дать волю гневу. — Его старший сын мог жениться только на богатой наследнице, которая пополнила бы семейные сундуки. А не на какой-то обедневшей француженке, единственное свидетельство хорошего происхождения которой — ее отец — был настолько неосмотрителен, что не избежал гильотины.

— Хелен, мне жаль…

— Поэтому ваш отец, — продолжала Хелен, не обращая внимания на его извинение, — оплатил мое обучение. — Ее голос был жестким и полным горечи. — Вам должно быть это известно. Моя мать не оставила ему выбора. Такова была ее цена. Хотя это значительно опустошило его кошелек.

В наступившей тишине поскрипывало кресло Кэма, в камине продолжали шипеть угли, а старинные часы на противоположной стене отсчитывали бесконечные минуты.

— Господи, Хелен, клянусь, я ничего не знал, — наконец прошептал Кэм. Она растерялась, поняв, что он стоит у нее за спиной. А он слегка дотронулся до ее плеча и продолжал: — Я, наверное, считал… твой отъезд временным. Я не сомневался, что, как только сможешь, ты вернешься домой, в Англию. Мне очень жаль.

— Мне тоже, милорд. — Успокоившись, Хелен пришла в ужас от своих опрометчивых слов. Неужели Кэм сказал правду? — Благодарю вас за сочувствие, милорд, но оно мне не нужно. Все всегда делается к лучшему.

Она слегка подвинулась, но ему явно не хотелось отходить от нее. Потом его теплая рука наконец соскользнула с ее плеча.

— Ты знала, что я писал тебе? — неуверенно прошептал он. — Знала?

— Вы писали мне? — удивленно переспросила она, глядя на него через плечо.

— Видит Бог, Хелен, я знал, что это неправильно. Но каждый месяц, целых два года, будь они прокляты, я писал. Разве ты не получила ни одного моего письма?

Хелен повернулась к нему, мысли ее путались от растерянности.

— Я ничего не получала.

Кэм издал странный, задыхающийся звук то ли недоверия, то ли гнева. Вытянув руку, он устало оперся о подоконник.

— Дважды я самовольно брал карету отца, — хрипло прошептал он. — Однажды добрался до Хэмпстеда. Но дом твоей матери был заперт, никто не знал, куда она уехала. — Он горько засмеялся. — Господи, я, должно быть, выглядел полным дураком.

— Я не слышала ни о каких визитах, — ответила Хелен, с трудом пытаясь говорить спокойно. — Если письма и приходили, моя мать скорее всего сжигала их.

— Если приходили? — Внезапно Кэм схватил ее за плечи своими огромными, мозолистыми руками и притянул к себе. — О, они приходили, Хелен! Они приходили! Как же она могла быть такой жестокой?

— Вы не могли дать моей матери то, чего она хотела, Кэм, — устало ответила Хелен, отстраняясь от его жаркого прикосновения. — Вы были несовершеннолетним и не могли жениться на мне. А если бы вам это все же удалось, то ваш отец дал ясно понять, что сделает все, чтобы лишить вас наследства. Абсолютно всего.

— Абсолютно всего? — Кэм сильно встряхнул ее и ближе притянул к себе. — Какая чушь, Хелен! — Он в упор смотрел на нее, и в его глазах полыхал неуемный гнев, стремительно превращавшийся в нечто иное.

— Я… я не понимаю, что вы имеете в виду. — Хелен сделала новую попытку отступить, но Кэм упорно держал ее.

Он поднял ее подбородок, заставив взглянуть на него.

— Мои ежемесячные карманные расходы, мое наследство, даже этот дом, Хелен, — все это часть приданого моей матери. Отец не мог им распоряжаться, иначе все давным-давно ушло бы его кредиторам.

Его слова казались до боли правдивыми. Неужели ее мечты — и даже его — были разрушены ложью эгоистичного человека?

Ощущение щемящего горя, такое же необъятное, как десять лет назад, снова охватило ее. Нет-нет, сейчас она не может поддаться этому чувству.

— Наших родителей уже нет, — сказала она, решительно отворачиваясь от его взгляда, — и мы, очевидно, никогда не узнаем правды. Возможно, мою мать действительно ввели в заблуждение, но теперь это не имеет значения.

Его движения были такими стремительными, что Хелен даже ахнула, когда его пальцы впились ей в руку, а другая его рука легла ей на талию, и он сильно притянул ее к себе.

— А для меня, видит Бог, это важно, — пробормотал он за миг до того, как его губы с силой прижались к ее губам.

Хелен подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но ее пальцы по собственной воле вцепились в тонкую ткань его рубашки. Пылающий гнев Кэма, его заверения в невиновности, даже его потеря самообладания — все это подняло в ее душе сладостно-горькую волну чувств.

Ослепленная долго подавлявшимся желанием, она не противилась его пылу. Губы Кэма были настойчивыми, прикосновения — уверенными.

Это уже не тот нежный и застенчивый мальчик, которого она любила. Но ей было все равно, она не могла противиться ему, наоборот, сама крепко прижималась к нему, ощущала его запах, теплый и мужественный, его язык, проникший в ее рот. Казалось, десяти пустых лет не было вовсе, словно ужасная ошибка была исправлена, и ее сердце наполнилось облегчением и страстью.

Хелен без слов безрассудно молила его о большем. Как бы прочтя ее мысли, Кэм положил ладонь ей на грудь, и, когда он стал отодвигать тонкое кружево, прикрывавшее вырез на груди, она задрожала.

Кэм понимал, что нужно остановиться. Дрожь, охватившая Хелен, сказала ему об этом, но слишком поздно. Словно прорвалась какая-то сдерживающая преграда, и его долго подавляемое желание вырвалось на свободу. Задыхаясь, он торопливо обнажил ее плечо. Когда она выгнулась ему навстречу, его жаркое, страстное чувство превратилось в пылающий огонь.

Она по-прежнему хочет его. Она по-прежнему предлагает себя.

Да. И на этот раз он возьмет то, что ему предлагают. На этот раз, видит Бог, ничто его не остановит.

Кэм действовал стремительно, даже опасно, но впервые в жизни он это проигнорировал и, заключив Хелен в объятия, устроился на подоконнике. Тонкий шелк соскользнул с ее плеча, обнажив одну грудь. В его воспоминаниях ее грудь была совершенной: высокой, упругой, с бледно-розовыми сосками. Теперь, приподнявшись над корсетом, она казалась пышнее, темно-розовые соски напряглись от желания, это была грудь зрелой женщины, молящая о ласке до тех пор, пока боль и наслаждение не сольются воедино.

Застонав от желания, он коснулся языком твердого соска, и Хелен затрепетала в его руках.

— О! — тихо воскликнула она, зарывшись губами в его волосы.

Она хотела его, и в этот момент Кэм прошел бы сквозь адское пламя, чтобы доставить ей наслаждение. Она, несомненно, слишком долго была одна, не говоря уже о нем самом.

Забыв все свои благие намерения, Кэм решил не торопиться, чтобы она сполна могла насладиться им. Сердце у него бешено стучало, когда его рука заскользила вверх по ее ноге, коснулась бархатной кожи с внутренней стороны бедра. Хелен томно выгнулась. Какая она невероятная! Господи, он взорвется, если сейчас же не овладеет ею.

В ответ пальцы Хелен зарылись в его волосы, обжигая ему виски.

— Ах, — выдохнула она, когда его пальцы скользнули между ее бедер.

Ей казалось, что она тает, превращается в море желания. Сильные, но нежные пальцы скользнули в самый укромный уголок, лаская ее. Как и раньше, Хелен не испытывала никакого стыда, кровь пульсировала в ее теле с такой горячностью, что сейчас все казалось правильным. Она бесстыдно раскрылась, наслаждаясь собственным желанием, идя навстречу сигналам, которые подавало ей тело. Она хотела, чтобы Кэм видел ее желание и наслаждался им.

Хелен смутно понимала, что ее действия безрассудны, но страсть затмила разум. Пальцы Кэма наконец проникли в ее лоно, и она едва не закричала от невероятных ощущений.

Рука Кэма действовала уверенно, но Хелен требовала большего, пока его пальцы не вернулись в самый потаенный уголок, двигаясь настойчиво, без устали до тех пор, пока ее не охватила дрожь, за которой последовала вспышка такого яркого наслаждения, что Хелен перестала не только думать, но и дышать.

Почувствовав, что ее дрожь утихла, он прикоснулся губами к ее лбу, затем легко поднял на руки и понес через комнату. Одним быстрым движением он повернул ключ в замочной скважине и опустил Хелен на мягкий ковер возле пылающего камина.

Вытянувшись рядом с ней, Кэм поразился тому, что при своем высоком росте она казалась рядом с ним такой хрупкой. На мгновение Кэм даже испугался, что причинит ей боль, но, когда он заглянул в ее глаза и увидел слезы, а ее руки притянули его ближе, разум покинул его.

Он решил, что, раз Хелен уже далеко не невинна, она должна его понять. И должна принадлежать ему. Резким движением он прижал ее руку к тугому, напрягшемуся бугру в брюках, рвавшемуся наружу.

— Хелен, — выдохнул Кэм, осыпая жаркими поцелуями ее лицо. — Я хочу тебя. Видит Бог, я не могу думать ни о чем другом. — Его язык рванулся во влажные глубины ее рта в жаркой, чувственной демонстрации его намерения.

В ответ Хелен сжала руку и заскользила по его напрягшейся плоти. Тут она вздрогнула, широко раскрыла глаза, а Кэм ощутил прилив мужской гордости. Будучи скромным человеком, он все же с полной уверенностью мог сказать, что обладает одним важным достоинством, которое произвело впечатление на Хелен.

И в этот момент он уже не видел ни одной причины, мешающей просить Хелен стать его… принадлежать ему. Черт возьми, сейчас он даже не вспомнил бы, почему не сделал этого раньше. Желание преследовало его с тех пор, как Хелен появилась. А теперь она в его объятиях, глаза у нее пылают страстью, каждый ее жест молит овладеть ею.

Кэм был абсолютно уверен, что слишком долго страдал без нее. Торопливо сбросив сюртук и жилет, он нетерпеливым жестом выдернул из брюк рубашку. То, что Хелен заставляла его походить на отца, больше не тревожило его. Он терял контроль над собой, тонул, добровольно впадал в безумие всякий раз, когда оказывался рядом с Хелен.

Он не чувствовал ничего, кроме алчного желания ощутить ее тело под собой, вонзиться в нее. Это была страсть, простая и открытая. И он намеревался ее удовлетворить. Хелен тихо постанывала, ее рука скользнула под его рубашку, обхватила талию и спустилась ниже.

Потом он вспомнил.

Проклятие! Джоан!

Черт возьми! Джоан! Какой запутанный клубок. Но он решит все позднее. Его пальцы рванули шейный платок. Его мысли — то, что от них осталось, — понеслись вскачь. Он должен обладать Хелен.

Проклятый узел никак не развязывался, и ему вдруг показалось, что платок затягивается не шее, как петля из вины и страсти. В этот момент Хелен чувственно провела ладонями по его телу, и от ее прикосновения у него побежали мурашки. Святые небеса! Она хочет свести его с ума. Но ведь он должен жениться на Джоан. И одновременно жаждет Хелен. Жена и… кто? Любовница?

Да. Некоторые мужчины содержат обеих. Он попытался высвободиться из упрямой петли, чуть не задушив себя.

Любовница! Господи, он что, спятил? Да. Нет! Он просто должен убедить… кого? Хелен? Себя? Он же всегда избегал хаоса, который может привнести в его жизнь интрижка. Но он знал, что от него потребуется — дом, карета, подарки.

Может… да, может быть, все и получится. Хелен томно простонала, и ее жадные пальцы оказались внутри его брюк. Боже милосердный, нужно сделать так, чтобы получилось! Отчаянным рывком Кэм наконец сдернул платок и стал торопливо расстегивать брюки.

Пока он трудился над пуговицами, Хелен облизнула языком уголок своего прекрасного рта. Кэм едва не погиб от этого чувственного жеста и заторопился еще больше. Да, женитьбу можно отложить, настоять на продолжительной помолвке. Очень-очень долгой. Может, Джоан найдет кого-нибудь другого. Может, дьявол унесется прочь вместе с его тетушкой.

Пальцы Кэма застряли на последней пуговице, которая никак не поддавалась ему. Да, он сможет довольствоваться одним Бентли в качестве наследника. Если Хелен станет его любовницей — доступной и не слишком навязчивой, — возможно, неуемное желание не доведет его до полного разорения.

Он наконец освободился от одежды, и напряженная плоть запульсировала между ними. Его страсть не знала границ. Хелен нетерпеливо возобновила свою ласку и ахнула, потрясенная размерами того, что оказалось у нее в руке.

На этот раз Кэм громко застонал, издав низкий, горловой звук неутолимой жажды. Пока Хелен нежно ласкала его плоть, он молил Бога, чтобы не опозориться.

— А-ах, Хелен! — прохрипел он, кончиками пальцев гладя ее щеку.

Но внезапно появившийся страх потерять ее, настоятельное желание ощутить уверенность, что она всегда будет рядом, заставили его сдержать желание. Он не сможет ограничиться лишь одним разом. Только не это!

Кэм судорожно вздохнул.

— Прошу, дорогая! — взмолился он. — Ты должна знать, что это не похоть, вырвавшаяся наружу. Я хочу тебя, Хелен, не только сейчас. Навсегда. Я буду заботиться о тебе, обеспечу тебя всем. Прошу, скажи «да».

Он почувствовал, как дернулась рука Хелен, сжимавшая его плоть, потом замерла.

— Ты согласишься, Хелен? — растерянно прошептал он. — Чтобы у тебя был я и больше никого?

— Господи! — тихо простонала она, широко распахнув глаза. — Ты хочешь… Тебе нужна… любовница?

— Моя возлюбленная, Хелен. Клянусь, дорогая, я буду относиться к тебе так, как не относился ни один мужчина.

Хелен зажмурилась.

— Почему… почему-то, Кэм, я в этом не сомневалась, — пробормотала она дрожащим голосом, и тепло ушло из ее пальцев.

О Господи, он потеряет ее! Снова. Но теперь уже не вынесет этого. Его охватило отчаяние.

— Хелен, — сказал он, сжимая ей руку, — я буду очень заботиться о тебе. О деньгах речи нет. Клянусь, ты ни в чем не будешь нуждаться. Только скажи…

Кэм замолк, а Хелен отстранилась от него и перевернулась на спину. Мерцающий огонь освещал ее обнаженную грудь, которую секунду назад он так пылко целовал.

Приподнявшись на локте, Кэм пристально смотрел на нее, чувствуя себя неловко и неуверенно. Исчезло радостное предвкушение страсти. Да, какое-то мгновение она хотела его, но сейчас он видел, как включился в работу ее мозг. Несмотря на ослепляющее его желание, Кэм понимал, что это плохой знак.

— Кэм, дорогой, — внезапно сказала она, рывком натя-гивая платье, сползшее с плеч. — Я ненароком ввела тебя в заблуждение. — Хелен села и начала поправлять рукава. — У меня нет желания становиться твоей любовницей. Да и времени тоже нет. Это будет мешать моим… моим обязанностям. Обязанностям учительницы, — пояснила она, разглаживая лиф.

— О, Хелен! Нет!

Но она смотрела мимо него, ожесточенно заталкивая шпильки в волосы.

— Дело в том, что мы оба несколько забыли о моем месте в этом доме, — холодно продолжила она, словно речь шла о вероятности дождя. — Мы с тобой наниматель и работник, Кэм.

— Да, но…

— И мне платят за то, чтобы я учила, а не лежала на спине и доставляла тебе удовольствие, не так ли? Думаю, нам обоим лучше сразу уяснить это.

Потрясенный, Кэм молча смотрел, как она грациозно встала, сунула ноги в замшевые туфельки, которые незаметно соскочили с нее раньше, и одернула юбку.

Все еще лежа на ковре, он со стуком опустил голову на пол. Мысль о постыдности его позы сейчас не приходила ему в голову. Он вообще не способен был сейчас здраво размышлять, совершенно забыв о том, что у него расстегнуты рубашка и брюки.

Она уходила. Проклятие! Проклятие! Он, сам того не желая, умудрился сказать или сделать что-то не так, кошмар его юности воплотился в явь. Кэм поднял голову, чтобы умолять ее остаться, но увидел, что она уже открыла дверь и, шурша юбками, исчезла.

Впервые за всю свою взрослую жизнь Кэмден Ратледж не встал, когда дама покидала комнату.

Проклятие, проклятие, проклятие! — думал он, уставившись на лепнину потолка. Хелен Мидлтон опять сделала это с ним. Околдовала, затуманила разум, довела до безрассудства, а затем покинула, оставив его с несбывшимися желаниями и неутоленной плотью.

Внезапно из полумрака явилась Боадицея, села у его вытянутой руки и начала довольно урчать. Несмотря на его невероятное отчаяние, плоть дернулась, безжалостно терзая его.

— О Господи! Пожалуйста, уйди, — простонал Кэм, подтягивая сползшие брюки.