Глава 9

После безуспешных попыток выспаться, лежа на кровати, которая превратилась для него в пыточное ложе, Кев проснулся с тяжелым сердцем.

Его терзали весьма возбуждающие сны, в которых под ним извивалось обнаженное тело Уин. И все желания, что он держал в узде в дневные часы, выплеснулись в эти сны.

Он обнимал Уин, раз за разом входил в нее, ловил ее крики губами, покрывал ее поцелуями с головы до пят и с кончиков пальцев на ногах до золотистой макушки. И во всех этих снах она вела себя совершенно не так, как должна была бы вести себя Уин. Она нежно ласкала его сладострастным ртом, она исследовала его тело своими любопытными маленькими ручками.

Ледяная ванна отчасти помогла ему справиться со своим состоянием, но Кев все еще слишком явственно ощущал жар, который готов был прорваться на поверхность.

Ему предстояло встретиться сегодня с Уин лицом к лицу и вести с ней беседы у всех на глазах, словно ничего необычного не произошло. Ему предстояло смотреть на нее и не думать о нежной плоти у нее между ног, не думать о том, как она обнимала его, когда он на нее набросился, о том, как он чувствовал ее тепло даже через двойные покровы одежд. И как он солгал ей, и как заставил ее плакать.

Чувствуя себя ничтожным и жалким, пребывая на грани нервного срыва, Кев надел на себя городскую одежду, которую по настоянию семьи носил, когда приезжал в Лондон.

– Ты знаешь, какое значение гаджо придают внешности, – говорил ему Рохан, когда они шли по Савил-роу. – Ты должен выглядеть респектабельно. Иначе твои сестры пострадают.

Бывший наниматель Рохана, лорд Винсент, рекомендовал одного хорошего портного. «Вы не найдете для себя ничего приличного в магазине готовой одежды, – сказал Винсент, бросив оценивающий взгляд на Кева. – Ни один готовый костюм не будет на вас прилично сидеть».

Кев мужественно снес унизительное снятие мерок, терпеливо перенес долгое стояние перед зеркалом, когда к нему прикладывали бесчисленные рулоны тканей различных цветов и фактур. Он стоически пережил последовавшие за этим бесконечные примерки. Рохан и сестры Хатауэй были, по всей видимости, довольны результатом, но Кев не видел никакой разницы между своими старыми нарядами и новыми. Одежда – всего лишь одежда; она нужна, чтобы прикрывать срам и защищать тело от холода и дождя.

Хмурясь, Кев натянул белую рубашку, завязал черный шейный платок, надел жилет с тисненым воротником, зауженные брюки и шерстяной сюртук. (Несмотря на презрительное отношение к одежде гаджо, ему пришлось признать, что сюртук получился отличного качества и очень удобным.)

По обыкновению, завтракать Кев отправился в апартаменты Хатауэев. Он сохранял бесстрастное выражение лица, хотя у него крутило живот и сердце стучало как сумасшедшее. И все это при мысли о том, что он увидит Уин. Но он уверял себя, что справится с собой. Он будет спокойным и тихим, и Уин будет вести себя, как обычно, сдержанно, и как-нибудь они смогут преодолеть неловкость той недоброй памяти первой встречи.

Все его добрые намерения, однако, немедленно улетучились, когда он, войдя в гостиную, увидел Уин на полу. В нижнем белье.

Она лежала, распростершись на животе, пытаясь приподняться, в то время как, склонившись над ней, стоял мужчина. И трогал ее.

И тогда Кев вышел из себя.

С кровожадным ревом он бросился к Уин и схватил на руки, защищая от посягательств негодяя.

– Подожди! – задыхаясь, говорила она. – Что ты… О, не надо! Дай мне объяснить… Нет!

Кев бесцеремонно плюхнул ее на диван и повернулся к мужчине. Если в голове у Кева и остались какие-то мысли, то лишь о том, как быстро и эффективно обезвредить негодяя. Для начала надо оторвать ему голову.

Соперник поступил благоразумно, спрятавшись за тяжелое кресло, предварительно выдвинув его перед собой, чтобы создать надежный заслон.

– Должно быть, вы Меррипен, – сказал он. – А я…

– Мертвец! – прорычал Кев, бросаясь на него.

– Он мой доктор! – закричала Уин. – Это доктор Харроу. Меррипен, не смей его трогать!

Не обращая на нее внимания, Кев сделал шаг навстречу противнику, но вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за ногу. Не удержавшись, он упал на пол. Кэм Рохан бросился на него сверху и схватил за шиворот.

– Меррипен, ты идиот! – воскликнул Рохан, выбиваясь из сил от попыток удержать Кева. – Он и есть тот чертов доктор. Ты соображаешь, что делаешь?

– Я его убью, – сипел Кев.

– Черт! – воскликнул Рохан. – Лео, помоги мне его удержать! Скорее!

Лео бросился на помощь. Потребовались усилия обоих, чтобы свалить Меррипена и не дать ему подняться.

– Мне нравятся наши семейные сборища, – услышал он слова Лео. – Меррипен, что у тебя, черт возьми, за проблема?

– Уин в нижнем белье, а этот человек…

– Это не нижнее белье, – устало и раздраженно сказала Уин. – Это мой костюм для гимнастических упражнений!

Меррипен вывернул голову, чтобы посмотреть в ее сторону. Поскольку Рохан и Лео по-прежнему прижимали его к полу, он не мог увидеть Уин целиком. Но он видел, что та одета в свободные панталоны и лиф с открытыми руками.

– Я способен отличить нижнее белье от верхней одежды! – рявкнул Меррипен.

– Это турецкие штаны, шаровары, и вполне приличный лиф. Все женщины в клинике носят такую же одежду, когда занимаются в гимнастическом зале. Гимнастика полезна для моего здоровья, и я не собираюсь заниматься ею в платье и в корсе…

– Он ее трогал! – хрипло перебил ее Меррипен.

– Он следил за тем, чтобы я правильно выполняла упражнение.

Доктор решил осторожно подать голос, выбравшись из укрытия. В его настороженных серых глазах плясали озорные искорки.

– Это индийское упражнение. Часть разработанной мной системы по развитию силы. Все мои пациенты в обязательном порядке ежедневно выполняют эти упражнения. Пожалуйста, поверьте: в моих действиях в отношении мисс Хатауэй нет и не было ничего предосудительного. – Он замолчал и после паузы язвительно поинтересовался: – Теперь я могу чувствовать себя в безопасности?

Лео и Кэм, все еще сражающиеся с Меррипеном, одновременно воскликнули:

– Нет!

К этому времени в комнату прибежали Поппи, Беатрикс и мисс Маркс.

– Меррипен, – сказала Поппи, – доктор Харроу действительно не обижал Уин и…

– Он правда очень милый, Меррипен, – звонким голоском заговорила Беатрикс. – Даже мои животные его любят.

– Полегче, – тихо сказал Рохан на цыганском языке, так чтобы никто, кроме Кева, его не понял. – Не создавай всем проблемы.

Кев замер.

– Он трогал ее, – ответил он на родном языке, хотя и не любил на нем говорить.

И он знал, что Рохан его понял. Рохан прекрасно понимал, как трудно, даже невозможно, цыгану смириться с тем, что другой мужчина прикасается к его женщине – не важно, с какой целью.

– Она не твоя, фрал, – по-цыгански сказал ему Рохан не без сочувствия.

Медленно Кев заставил себя расслабиться.

– Можно мне уже с него слезть? – спросил Лео. – Существует только один вид физической нагрузки, которым я готов заниматься до завтрака, а это определенно не тот, что я имею в виду.

Рохан позволил Кеву подняться, но при этом одну его руку держал вывернутой за спиной.

Уин подошла к Харроу. При виде ее почти без ничего, стоящей так близко к другому мужчине, у Кева разом свело все мышцы. Он видел очертания ее ног и бедер. Вся эта семейка сошла с ума, если позволила ей в таком виде красоваться перед посторонним. Турецкие штаны… Как будто панталоны перестали быть панталонами, если их по-другому назвать.

– Я настаиваю на том, чтобы ты извинился, – сказала Уин. – Ты очень грубо вел себя с моим гостем, Меррипен.

С гостем? Кев возмущенно на нее уставился.

– В этом нет необходимости, – торопливо сказал Харроу. – Я знаю, как это все, должно быть, выглядело со стороны.

Уин гневно уставилась на Кева.

– Он возвратил мне здоровье, а ты отплатил ему этим?

– Вы сами вернули себе здоровье, – сказал Харроу. – Вы выздоровели благодаря собственным усилиям.

Взгляд Уин потеплел, когда она обратила его на доктора.

– Благодарю. – Но когда она вновь перевела взгляд на Кева, тепла в нем не было. – Ты собираешься извиняться, Меррипен?

Рохан тут же вывернул ему руку.

– Сделай это, черт тебя дери, – пробормотал Рохан. – Ради семьи.

Злобно уставившись на доктора, Кев сказал на цыганском:

– Ка кслиа ма пе тьют (Мне на тебя на…).

– Что означает, – торопливо перевел Рохан, – прошу простить за непонимание. Давайте расстанемся друзьями.

– Те малавел лес и менкива (Чтобы сдохнуть тебе от поганой болезни), – добавил Кев для пущей убедительности.

– В буквальном переводе, – сказал Рохан, – это означает следующее: «Чтобы в вашем саду было полным-полно отличных жирных ежей». Что, могу я добавить, у цыган считается благословением.

Харроу, судя по его выражению, отнесся к переводу скептически, но пробормотал:

– Я принимаю ваше извинение. Ничего страшного не произошло.

– Простите нас, – любезно сказал Рохан, по-прежнему удерживая руку Кева за его спиной. – Продолжайте завтракать, пожалуйста. У нас есть кое-какие дела. Пожалуйста, передайте Амелии, когда она встанет, что я вернусь примерно к полудню. – И он вывел Кева из комнаты. Лео последовал за ними.

Как только они вышли из номера в коридор, Рохан отпустил Кева и повернулся к нему лицом. Проведя рукой по волосам, Рохан устало спросил:

– Чего ты хотел добиться?

– Удовольствия.

– Не сомневаюсь, что удовольствие ты бы получил. Уин, однако, судя по всему, удовольствия от этого не получила.

– Почему Харроу здесь? – дрожащим от гнева голосом спросил Кев.

– Я могу ответить на этот вопрос, – сказал Лео, небрежно прислонившись плечом к стене. – Харроу хочет получше познакомиться с Хатауэями. Потому что он и моя сестра… близки.

Кев внезапно почувствовал такую тошнотную тяжесть в желудке, словно проглотил пригоршню речной гальки.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он, хотя ответ знал и так. Ни один мужчина, знакомый с Уин, не мог не влюбиться в нее.

– Харроу вдовец, – сказал Лео. – Вполне приличный мужчина. Больше привязан к клинике и своим пациентам, чем к чему-либо другому. Но он человек утонченный, повидавший мир, к тому же дьявольски богат. И он коллекционирует красивые вещи. Он знаток тонких вещиц.

Каждый из присутствующих понял намек. Уин действительно была бы весомым дополнением к его коллекции.

Задать следующий вопрос было нелегко, но Кев заставил себя сделать это.

– Уин он нравится?

– Я не думаю, что Уин знает, какая часть того, что она чувствует к нему, является благодарностью, а какая настоящей привязанностью. – Лео многозначительно посмотрел на Кева. – И есть еще целый ряд неразрешенных вопросов, на которые она должна сама найти ответ.

– Я поговорю с ней.

– Я бы на твоем месте не стал делать этого прямо сейчас. Подождал бы по крайней мере до тех пор, пока она не остынет. Она на тебя сильно рассержена.

– За что? – спросил Кев, гадая, не призналась ли Уин брату в том, что произошло прошлой ночью.

– За что? – Лео скривил губы. – Выбор настолько богат, что я даже не знаю, с чего начать. Если отбросить сегодняшний утренний инцидент, то… Кстати, как насчет того, что ты ни разу не написал ей?

– Я писал, – раздраженно сказал Кев.

– Одно письмо, – согласился Лео. – Отчет о сельскохозяйственных работах. На самом деле она мне его показывала. Как можно забыть щемящее душу повествование об удобрении полей возле восточных ворот? Скажу тебе, та часть, где ты писал об овечьих экскрементах, буквально вышибла у меня слезу. Это так сентиментально и…

– А о чем, по ее мнению, я должен был писать? – возмущенно воскликнул Кев.

– Не трудитесь объяснять, милорд, – сказал Кэм, увидев, что Лео открыл рот. – Цыган никогда не станет доверять свои сокровенные мысли бумаге.

– Цыган не станет управлять поместьем, строительством и фермерами-арендаторами, – ответил Лео. – Но он это делает, не так ли? – Лео сардонически усмехался, глядя, как надулся Кев. – По всему видно, что из тебя, Меррипен, получился бы куда лучший хозяин поместья, чем из меня. Посмотри на себя… Ты одет как цыган? Ты проводишь жизнь у ночных костров или все же просиживаешь часами в кресле за столом над бухгалтерскими книгами? Ты спишь на голой земле под открытым небом или в уютной постели? Да и говоришь ли ты как цыган? У тебя даже акцент пропал. Ты говоришь как…

– Что ты хочешь сказать? – резко перебил его Кев.

– Только то, что ты идешь на компромиссы на каждом шагу с тех пор, как оказался в нашей семье. Ты сделал все, что должен был сделать, чтобы быть ближе к Уин. Так что не будь лицемером и не прикрывайся тем, что ты цыган, когда у тебя наконец появился шанс на… – Лео замолчал и поднял глаза к потолку. – Господи. Это слишком даже для меня. А я-то думал, что меня ничем не проймешь. – Он посмотрел на Рохана с кислой миной. – Поговори с ним. А я пойду пить чай.

Он вернулся в номер, оставив Рохана и Кева в коридоре.

– Я не писал об овечьих экскрементах, – пробормотал Кев. – Там было другое удобрение.

Рохан безуспешно пытался подавить ухмылку.

– Как знаешь, фрал, но слово «удобрение», пожалуй, не слишком уместно в письме к леди.

– Не зови меня так.

Рохан пошел по коридору.

– Пойдем со мной. Я хочу дать тебе одно поручение.

– У меня и так довольно дел.

– Это опасное дело, – сказал Рохан, надеясь его уговорить. – Возможно, придется кое с кем подраться. Я знал, что это тебя убедит.

Что Кева больше всего раздражало в Кэме Рохане, так это его настойчивое стремление выяснить происхождение и смысл татуировок. Вот уже два года он не терял интереса к тому, чтобы найти разгадку тайны.

Несмотря на огромное количество дел и немалую ответственность, которую Рохан взвалил себе на плечи, он никогда не упускал возможность продвинуться в разгадке тайны. Он усердно искал свое племя, по кусочкам собирал информацию, расспрашивая цыган, которые вставали табором неподалеку от столицы. Но создавалось впечатление, что племя Рохана таинственным образом исчезло с лица земли или, возможно, отправилось на другой ее конец. Возможно, ему так и не удастся найти их – для цыган границ не существовало, как не было гарантий того, что они когда-либо вернутся в Англию.

Рохан пересмотрел записи о заключении браков, о рождениях и смертях, чтобы найти там упоминание о своей матери Соне и о себе, но до сих пор ничего не нашел. Он также консультировался с экспертами по геральдике и специалистами по истории Ирландии, чтобы выяснить возможное значение символа «пука». Но все, что он услышал от них, – это знакомые легенды о коне ночных кошмаров, о том, что он говорит человеческим голосом, что появляется в полночь, зовет тебя, и ты не в силах отказаться и не прийти на зов. Ты уйдешь с ним и, если удастся вернуться живым с этой безумной ночной скачки, уже никогда не будешь прежним.

Кэм также не смог выяснить, какая связь существовала между фамилиями Рохан и Меррипен, распространенными среди цыган. Поэтому Рохан решил, что должен разыскать кого-нибудь из племени Кева, кого-то, кто знал тайну его происхождения и, следовательно, мог пролить свет и на происхождение самого Рохана.

Кев принял идею Рохана в штыки, что неудивительно.

Они оба направлялись в сторону конюшен отеля, когда Рохан посвятил Кева в свой план.

– Они оставили меня умирать, – сказал Кев, – а ты хочешь, чтобы я помог тебе их найти? Если я увижу кого-то из них, в особенности барона, я удавлю его голыми руками.

– Отлично, – примирительно сказал Рохан. – Но только после того, как он расскажет тебе о татуировках.

– Никто не скажет тебе ничего, кроме того, что рассказал я, – это знак проклятия. И если ты когда-нибудь выяснишь, что он означает…

– Да-да, я знаю. Нам конец. Но если я ношу проклятие на руке, Меррипен, то должен кое-что о нем знать.

Кев взглянул на Кэма так, что если бы взглядом можно было убить, то Рохан тут же свалился бы замертво. Кев остановился в углу конюшни, где на полках были аккуратно разложены щипцы для подков, кусачки и напильники.

– Я никуда не пойду. Придется тебе искать мое племя без меня.

– Ты нужен мне, – возразил Рохан. – Ведь место, куда мы направляемся, – кеккено мушес пув.

Кев уставился на него, словно не поверил в то, что услышал. «Кеккено мушес пув» переводится как «ничья земля». Так назывался пустырь, расположенный на южном берегу Темзы. На этом пустыре теснились оборванные цыганские шатры, несколько разваливающихся кибиток, злобные собаки и почти столь же злобные цыгане. Однако настоящая опасность состояла не в этом. На этом пустыре обитало еще одно племя, не цыганское, под названием хороди, племя бродяг и отщепенцев. По большей части то были люди англосаксонского происхождения, но в отличие от своих цивилизованных собратьев хороди не знали морали и традиций, были способны на низость и на любую жестокость. Приближаться к ним означало буквально напрашиваться на неприятности. Едва ли в Лондоне можно найти место более мрачное и опасное, за исключением разве что некоторых трущоб в Истсайде.

– Отчего ты думаешь, что людей моего племени можно найти на «ничьей земле»? – спросил Кев, изрядно потрясенный самой идеей. Наверняка даже под предводительством недоброй памяти барона они не могли пасть так низко.

– Не так давно я встретил чала из племени босвил. Он сказал, что самая младшая из его сестер, Шури, когда-то давно была замужем за твоим бароном. – Рохан пристально смотрел на Меррипена. – Похоже, история о том, что с тобой случилось, передавалась из уст в уста, от племени к племени.

– Не понимаю, с чего бы, – пробормотал Кев, чувствуя, что задыхается. – В моей истории нет ничего особенного.

Рохан пожал плечами с деланным безразличием, не сводя при этом цепкого взгляда с лица Кева.

– Цыгане своих не бросают. Ни одно племя не оставило бы умирать раненого мальчишку, какими бы ни были обстоятельства. И очевидно, таким поступком племя твоего барона навлекло на себя проклятие. Несчастья сыпались на них одно за другим, и многие достигли дна. Считай, что справедливость восторжествовала.

– Мне никогда не было дела до справедливости. – Кев немного удивился тому, как хрипло прозвучал его голос.

Рохан заговорил тихо, с пониманием:

– Странная у нас у обоих судьба, не так ли? Цыгане без племени. Каким бы независимым и сильным ты ни хотел казаться, ты не можешь не чувствовать себя бесприютным. Потому что для нас, цыган, дом – это не здание, не шатер, не кибитка… дом – это семья.

Кеву было трудно встретиться с Роханом глазами. Слишком больно его слова резанули по сердцу. Никогда за все время их знакомства Кев не испытывал к Рохану родственных чувств. До этого момента. Но больше Кев не мог закрывать глаза на тот факт, что слишком много было у них общего. Они оба были изгоями с темным прошлым. И каждого из них тянуло к Хатауэям, и оба они обрели дом с этой семьей.

– Я пойду с тобой, так и быть, – ворчливо сказал Кев. – Но только потому, что знаю, что сделает со мной Амелия, если я допущу, чтобы с тобой что-то случилось.