Глава 10

Где-то в Англии весна покрыла землю зеленым бархатом, на зеленых изгородях распустились цветы. Где-то небо было голубым, и воздух был напоен сладкими весенними ароматами. Но не на «ничьей земле», где дым из миллионов печных труб громадного города, стекаясь в широкую лощину, окутывал пустырь желтым туманом, превращая день в сумерки. На этом пустыре не было почти ничего, кроме грязи и чахлой сорной травы. Пустырь этот находился примерно в миле от реки, отгороженный от остальной части города железнодорожной насыпью.

Кев угрюмо молчал, когда они с Роханом вели своих коней через цыганский табор. Шатры были разбросаны далеко друг от друга, рядом с ним сидели мужчины, обтачивая колышки или изготавливая корзины. Кев слышал, как переругивались друг с другом мальчишки. Обойдя очередной шатер, он увидел небольшую группу людей, собравшихся вокруг площадки, на которой проходила драка ашарайбов. Мужчины сердито прикрикивали на мальчишек, понукали их и осыпали угрозами, словно те были не люди, а звери.

Кев остановился. При виде этих мальчишек его захлестнули детские воспоминания. Боль, насилие, страх… ярость цыганского барона, который непременно побьет Кева, если тот проиграет. А если он выиграет, если опрокинет другого мальчика на землю, окровавленного, избитого, то награды не будет. Только сокрушительное чувство вины из-за того, что ты искалечил кого-то, кто не сделал тебе ничего плохого.

«Что это? – кричал на него цыганский барон, когда обнаружил Кева съежившимся в углу, плачущим, после того как он избил мальчика, умолявшего его не бить больше. – Ты жалкий дрожащий пес. Вот получай. – И Кев получал удар в бок ногой. – Вот тебе, за каждую твою слезу. Какой придурок станет плакать, после того как победил? Реветь, после того как ты сделал единственное, на что способен?! Я выбью из тебя эту бабью слезливость, плакса!» И он бил Кева до тех пор, пока тот не терял сознание.

Когда Кев в следующие разы побивал противника, он уже не чувствовал вины. Он вообще ничего не чувствовал.

Кев не осознавал, что он стоит, замерев в неподвижности. Не осознавал того, что тяжело дышит. Он очнулся, лишь когда Рохан тихо сказал ему:

– Брось, фрал.

Оторвав взгляд от мальчиков, Кев увидел в глазах цыгана сочувствие. Мрачные воспоминания отступили. Кев коротко кивнул и последовал за ним.

Рохан остановился у двух или трех шатров, расспрашивая о том, где можно найти женщину по имени Шури. Отвечали ему неохотно. Как и следовало ожидать, рома относились к Кеву и Рохану с подозрением и любопытством. Диалект, на котором говорили в этом таборе, было трудно понять – он представлял собой смесь цыганского и кокни, сленга лондонских низов.

Кева и Рохана направили к одному из небольших шатров, где старший мальчик сидел у входа на перевернутом ведре. Маленьким ножом он вырезал пуговицы.

– Мы ищем Шури, – сказал ему Кэм на цыганском языке.

Мальчик оглянулся через плечо и указал на шатер.

– Мама, – позвал он. – Тебя спрашивают двое мужчин. Одеты как гаджо.

Из шатра вышла женщина странного вида. Роста в ней не было и пяти футов, но торс и голова были такими широкими, что она казалась квадратной. Лицо ее было темным и в морщинах, а глаза черными и блестящими. Кев сразу ее узнал. Это на самом деле была Шури, которой было всего лишь шестнадцать, когда она вышла замуж за цыганского барона. Кев покинул племя вскоре после его женитьбы.

Время не было к ней милостиво. Когда-то Шури была ослепительно красива, но тяжелая жизнь до времени ее состарила. Несмотря на то что они с Кевом были примерно одного возраста, глядя на них, можно было подумать, что разница в годах между ними составляет не два года, а все двадцать.

Она смотрела на Кева без особого интереса. Но тут глаза ее расширились, и она всплеснула скрученными артритом руками, словно хотела защититься от злых сил.

– Кев! – выдохнула она.

– Здравствуй, Шури, – с трудом выговорил он на английском и поприветствовал ее на родном языке. Давно не произносил он этого приветствия, с самого детства: – Дробой тьюм, ромале.

– Ты привидение? – спросила она.

Рохан бросил на Кева тревожный взгляд.

– Кев? – повторил он. – Так тебя зовут?

Кев сделал вид, что не услышал Рохана.

– Я не привидение, Шури. – Он приободрил ее улыбкой. – Если бы я был привидением, я бы не повзрослел, верно?

Она покачала головой и прищурилась.

– Если это вправду ты, покажи мне метку.

– Могу я это сделать в шатре?

После долгого колебания Шури неохотно кивнула, жестом пригласив Кева и Рохана в шатер.

Кэм задержался у входа и заговорил с мальчиком.

– Позаботься о том, чтобы лошадей не украли, – сказал он, – и я дам тебе полсоверена. – Он не знал, грозит ли коням большая опасность со стороны хороди или цыган.

– Да, како, – сказал мальчик, используя уважительную форму обращения к старшему мужчине.

Усмехнувшись, Кэм прошел следом за Меррипеном в шатер.

Шатер держался на кольях, воткнутых в землю под наклоном и связанных в верхней части. Другие поддерживающие сооружение колья были прикреплены к несущим с помощью ремня. Всю конструкцию из кольев покрывали лоскуты коричневой ткани, скрепленные друг с другом по периметру сооружения. Никаких стульев и столов не было. Земля служила как для сидения, так и для лежания, что для цыган считалось вполне нормальным. Но в углу были свалены кучей горшки и прочая кухонная утварь, и там же валялся тонкий матрас, набитый соломой. Посреди шатра стоял треножник с углем, в котором горел огонь.

Кэм, следуя приглашению Шури, уселся, скрестив ноги, возле огня. Он подавил усмешку, когда в ответ на настойчивую просьбу Шури показать татуировку Меррипен бросил на нее страдальческий взгляд. Надо было знать Меррипена, чтобы понять, как ему было неловко раздеваться перед ними. Но он, сжав зубы, все же скинул сюртук и расстегнул жилет.

Вместо того чтобы снять рубашку, Меррипен расстегнул ее и спустил, обнажив плечи и верх спины. Мышцы бугрились, натягивая кожу, которая блестела как начищенная медь. При виде татуировки на плече Меррипена Кэм невольно вздрогнул, хотя и видел ее у Меррипена не впервые.

Бормоча что-то на старинном наречии, используя несколько слов на санскрите, Шури заступила Кеву за спину, чтобы разглядеть татуировку. Меррипен, опустив голову, медленно дышал.

Но Кэму стало совсем не до смеха, когда он увидел его лицо. Оно было невозмутимым, если не считать хмуро сдвинутых бровей. Для Кэма разузнать что-то о своем прошлом было бы облегчением и радостью, но для Меррипена вся эта процедура была лишь мукой, и ничем больше. Но он стойко выносил эту муку, и это тронуло Кэма. И Кэм вдруг обнаружил, что ему не нравится видеть Меррипена таким беззащитным и несчастным.

Взглянув на изображение коня кошмаров, Шури отошла от Меррипена и дала ему знак одеваться.

– Кто этот человек? – спросила она, кивнув в сторону Кэма.

– Один из моих товарищей, – пробормотал Меррипен, употребив слово, которое в их языке использовали для описания члена группы, связанной не обязательно кровным родством, но состоящей из людей, близких друг другу.

Одевшись, Меррипен без церемоний спросил:

– Что случилось с племенем, Шури? Где барон?

– В земле, – сказала женщина тоном, выдававшим полное отсутствие уважения вдовы к покойному. – А племя рассеялось. После того как племя увидело, что он сделал с тобой, Кев… после того как он заставил нас уйти, оставив тебя умирать… с этого времени все пошло прахом. Племя больше не хотело иметь такого вождя, и гаджо в конце концов его повесили. Когда застали делающим вафадо лувву.

– Что это такое? – спросил Кэм, не понимая.

– Фальшивые деньги, – сказал Меррипен.

– До этого, – продолжала Шури, – барон попытался превратить нескольких мальчишек в ашарайбов, чтобы те драками зарабатывали деньги на ярмарках и балаганах, но никто из них не мог драться так, как умел ты, и их родители не позволяли барону заходить слишком далеко. – Пронзительный взгляд ее черных глаз устремился на Кэма. – Барон называл Кева своим бойцовым псом, – сказала она, – но с собаками обращались лучше, чем с ним.

– Шури, – скривившись, пробормотал Меррипен, – ему ни к чему знать…

– Мой муж хотел, чтобы Кев умер, – продолжала она, – но даже цыганский барон не осмелился бы просто взять и убить его, поэтому он морил мальчишку голодом и заставлял драться, когда у того не было сил, и не давал ему ни бинтов, ни лекарств, чтобы лечить раны. Ему ни разу не дали одеяло, лишь соломенный матрас. Украдкой мы таскали для него еду и лекарства, чтобы барон не видел. Но защитить его было некому, беднягу. – Взгляд ее сделался укоризненным, когда она вновь обратилась к Меррипену. – И помогать тебе было нелегко, когда ты в ответ лишь огрызался. Ни разу ты не сказал никому спасибо, ни разу даже не улыбнулся.

Меррипен молчал. Отвернувшись, он застегивал жилет.

Кэм поймал себя на мысли, что это хорошо, что барон уже мертв, поскольку испытывал сильнейшее желание добраться до ублюдка и собственноручно убить. И Кэму не понравилось то, что Шури осуждает Меррипена. Не то чтобы Меррипен был образцом любезности и обаяния… но после такого беспросветного детства настоящим чудом было уже то, что Кев оказался способен вести жизнь нормального человека.

Хатауэи не просто спасли ему жизнь. Они спасли его душу.

– Почему твой муж так ненавидел Меррипена? – тихо спросил Кэм.

– Барон ненавидел все, что имело отношение к гаджо. Он часто говорил, что если бы кто-то из племени задумал уйти к гаджо, то нашел бы его и убил.

Меррипен бросил на нее тяжелый взгляд.

– Но я не гаджо, я цыган.

– Ты полукровка, Кев. Наполовину гаджо. – Она улыбнулась, встретив его ошеломленный взгляд. – Ты никогда не подозревал? Ты выглядишь как гаджо. У тебя узкий нос. Другая форма лица.

Меррипен покачал головой, онемев от потрясения.

– Вот черт, – прошептал Кэм.

– Твоя мать вышла замуж за гаджо, Кев, – продолжала Шури. – Татуировка, что носишь ты на руке, – знак его рода. Но твой отец оставил твою мать, как это часто бывает с гаджо. И после того, как мы подумали, что ты умер, барон сказал: «Теперь остался только один».

– Кто только один? – с трудом выговорил Кэм.

– Брат. – Шури подошла к треножнику, чтобы поворошить угли. В шатре стало светлее. – У Кева был младший брат.

Кэм боялся дышать. Ему почудилось, что мир повернулся вокруг оси, и тогда вдруг наступило просветление, и в этом ослепительном свете все предстало ему под совершенно иным углом. Всю жизнь он считал, что один на земле, а теперь у него появился единокровный брат. Кэм смотрел на Меррипена и видел, как в его глазах отражается осознание того же потрясающего факта. Кэм не думал, что Меррипена это открытие обрадует так же сильно, как и его, но сейчас ему было на это наплевать.

– Какое-то время бабушка заботилась об обоих детях, – продолжала Шури. – Но когда у нее возник повод думать, что гаджо могут прийти за мальчиками и забрать их, а может, и убить, она оставила у себя одного мальчика, а старшего, Кева, отправила к его дяде Пову, цыганскому барону. Я уверена, что бабушка не подозревала о том, что Пов будет так издеваться над своим племянником, иначе она никогда бы так не поступила.

Шури посмотрела на Меррипена.

– Вероятно, она подумала, что, раз Пов такой сильный и такой влиятельный, он сможет тебя защитить. Но он возненавидел тебя за то, что ты наполовину… – Она замолчала и вскрикнула, когда Кэм, сбросив сюртук и рубашку, показал ей свое предплечье. Там, вздыбившись, красовался конь ночных кошмаров – выколотое чернилами на смуглой коже свидетельство о его происхождении.

– Я его брат, – сказал Кэм слегка охрипшим от волнения голосом.

Шури переводила взгляд с лица одного мужчины на лицо другого.

– Да, я вижу, – пробормотала она. – Очень похожими вас назвать нельзя, но сходство есть. – Губы ее тронула улыбка. – Девлеса авилан. Это Бог свел вас друг с другом.

Какого бы мнения ни был Меррипен о том, кто или что свело их друг с другом, своими соображениями он ни с кем делиться не стал. Вместо этого он лишь спросил:

– Ты знаешь, как зовут нашего отца?

Шури с сожалением покачала головой:

– Барон никогда не упоминал имени твоего отца. Прости.

– Не за что просить прощения. Ты очень нам помогла, – сказал Кэм. – Ты знаешь что-нибудь насчет того, почему гаджо хотели нас…

– Мама, – послышался снаружи голос мальчика, – хороди идут.

– Им понадобились наши кони, – сказал Меррипен, – быстро вскочив на ноги. – Он сунул в руку Шури несколько монет. – Удачи и доброго здравия, – сказал он.

– Кушти бок, – ответила она, пожелав им того же.

Кэм и Меррипен поспешили выйти из шатра. К ним приближались трое. С волосами, превратившимися в войлок, грязные, с гнилыми зубами, вонючие, они больше походили на зверей, нежели на людей. Несколько любопытных цыган наблюдали за хороди с безопасного расстояния. Было ясно, что с их стороны помощи ждать бесполезно.

– Ну, – еле слышно сказал Кэм, – кажется, нам предстоит развлечение.

– Хороди любят ножи, – сказал Меррипен. – Но они не умеют с ними обращаться. Оставь это мне.

– Приступай, – охотно согласился Кэм.

Один из хороди заговорил на наречии, которого Кэм не понимал. Но он кивнул в сторону коня Кэма. Конь по кличке Пука нервно на них поглядывал и перебирал ногами.

– Черта с два, – пробормотал Кэм.

Меррипен ответил хороди на столь же непонятном языке. Как он и предсказывал, хороди сунул руку за спину и вытащил зазубренный нож. Меррипен выглядел невозмутимым, но Кэм заметил, как он несколько раз сжал и разжал кулаки, разминая пальцы, что указывало на то, что он незаметно готовится к драке.

Хороди бросился на него с хриплым криком, целясь в нижнюю часть корпуса, но Меррипен проворно отступил в сторону. С впечатляющей скоростью и точностью он перехватил руку нападавшего. Использовав силу противника против него самого, он сделал хороди подсечку. Заломив руку нападавшего, он швырнул его на землю. Все присутствующие, включая Кэма, невольно вздрогнули от грохота, с которым хороди ударился о землю. Хороди корчился на земле. Выхватив нож из вялой руки поверженного, Меррипен швырнул нож Кэму. Тот его поймал.

Меррипен посмотрел на двух оставшихся хороди.

– Кто следующий? – спокойно спросил он.

Несмотря на то что вопрос был задан на английском языке, эти создания, похоже, его поняли. Они убежали без оглядки, предоставив своего поверженного товарища самому себе. Тот с громкими стонами пополз за ними.

– Очень эффектно, фрал, – с восхищением сказал Кэм.

– Мы уходим, – без лишних сантиментов сообщил ему Меррипен. – До того как придут другие.

– Давай пойдем в таверну, – сказал Кэм. – Мне нужно выпить.

Меррипен молча сел на коня. На этот раз, похоже, Меррипен и Кэм сошлись во мнениях.

Таверна – это место, куда трудяга приходит отдохнуть, лентяй – найти себе занятие, а меланхолик – очистить душу. «Ад и черпак», расположенный в одном из самых неблагополучных закоулков Лондона, мог бы также называться тайным убежищем преступников и тихой гаванью пьяниц. Он вполне отвечал настоящим потребностям Кэма и Кева, будучи местом, где два цыгана могли чувствовать себя как в своей тарелке. Эль был хорошего качества, хорошей крепости, и хотя разносчицы эля не были особенно приветливы, за тем, чтобы кружки были полны, а пол выметен, следили.

Кэм и Кев сидели за столом для двоих. На нем вместо подсвечника стояла маленькая тыква, из которой была вырезана сердцевина, и рыжие бока ее были покрыты липкими потеками. Кев не отрываясь выпил половину кружки, после чего поставил ее на стол и больше пить не стал. Он редко пил. Ему не нравилось терять над собой контроль, что неизбежно случалось при опьянении.

Кэм, однако, кружку выпил до дна. Откинувшись на спинку стула, он с улыбкой смотрел на Кева.

– Меня всегда забавляло то, что ты не любишь и не умеешь пить, – заметил Кэм. – Цыган твоей комплекции должен выпивать четвертак и глазом не моргнув. Но теперь, когда я узнал, что ты к тому же наполовину ирландец… Ну, тебе просто нет извинений, фрал. Надо будет нам поработать над тобой в этом направлении.

– Мы никому не скажем, – угрюмо сообщил ему Кев.

– О том, что мы братья? – Кэм, казалось, наслаждался видимым дискомфортом Кева. – Это не так уж плохо – быть наполовину гаджо, – ласково сообщил он Кеву, усмехаясь при виде его мучений. – Это объясняет то, почему мы оба осели, перестали кочевать, тогда как большинство цыган предпочитают странствовать всю жизнь. В нас течет ирландская кровь, которая…

– Ни… одного… слова, – сказал Кев. – Даже членам семьи.

Кэм слегка нахмурился.

– У меня нет секретов от жены.

– Даже ради ее безопасности?

Кэм, похоже, задумался над этими словами Кева, глядя в узкое окошко. Улица была запружена лоточниками, с грохотом катившими свои тележки по булыжной мостовой. Громкими криками они пытались заинтересовать прохожих шляпными коробками, игрушками, спичками, зонтами и метлами. На противоположной стороне улицы в витрине мясной лавки красовалось только что порубленное мясо.

– Думаешь, родственники нашего отца все еще хотят нас убить? – спросил Кэм.

– Возможно.

Кэм рассеянно потер руку там, где был вытатуирован конь из ирландских легенд.

– Ты ведь понимаешь, что ничего из этого: ни татуировок, ни тайн, ни разделения нас с тобой, ни присвоения нам разных фамилий, не произошло бы, если бы наш отец не был человеком знатным. Потому что в противном случае гаджо было бы наплевать на пару детей-полукровок. Хотелось бы знать, почему он оставил нашу мать. Хотелось бы знать…

– Мне на это плевать.

– Я собираюсь заново провести розыск по исчезнувшим свидетельствам о рождении. Возможно, наш отец…

– Не надо. Пусть все остается как есть.

– Пусть все остается как есть? – Кэм в недоумении посмотрел на него. – Ты действительно хочешь закрыть глаза на то, что мы узнали сегодня? Закрыть глаза на родство между нами?

– Да.

Медленно покачав головой, Кэм покрутил одно из золотых колец у себя на пальце.

– После сегодняшнего дня, брат, я гораздо больше тебя понимаю. То, как ты…

– Не называй меня так.

– Могу представить, что тот, кого растили как зверя для драки на арене, не испытывает к представителям человеческой расы теплых чувств. Мне жаль, что тебе так не повезло, жаль, что тебя отправили к нашему дяде. Но ты не должен позволить тому, кто так дурно с тобой обошелся тогда, в детстве, помешать тебе жить полной жизнью сейчас. Помешать тебе понять, кто ты такой.

– Знание того, кто я такой, не даст мне то, что я хочу иметь. Ничто не может мне этого дать. Следовательно, в этом нет смысла.

– А чего ты хочешь? – тихо спросил Кэм.

Сжав зубы, Кев злобно уставился на Кэма.

– Ты даже не можешь решиться сказать об этом? – подзадорил брата Кэм. Поскольку Кев упорно продолжал молчать, Кэм потянулся к его кружке. – Ты собираешься допивать?

– Нет.

Кэм допил эль в несколько глотков.

– Знаешь, – язвительно заметил он, – мне было куда проще управлять клубом, полным пьяниц, азартных игроков и преступников всевозможных мастей, чем вести дела с тобой и с Хатауэями. – Кэм опустил кружку на стол и тихо спросил: – Ты что-нибудь подозревал? Ты думал, что связь между нами может быть такой тесной?

– Нет.

– А вот я – да. Где-то в глубине души я всегда знал, что у меня есть брат.

Кев сурово на него посмотрел.

– Это ничего не меняет. Я не твой сородич. Между нами нет никаких уз.

– Кровное родство нельзя списывать со счетов, – с неизменным дружелюбием ответил ему Кэм. – И поскольку все остальные мои сородичи рассеялись по свету, ты все, что у меня есть, фрал. Только попробуй от меня избавиться.