Глава 13

Только когда они в третий раз остановились сменить лошадей, в душу Грейс закрались подозрения.

В назначенный ранний час Рочдейл подъехал к ее дому в простой черной карете. Отсутствие герба Рочдейла на дверце было, видимо, данью осторожности, он даже не приехал в открытой коляске, в которой их было бы легко увидеть. Другим проявлением его заботы о ее репутации была просьба сменить шляпку.

– Как она ни чудесна, – сказал он, – я бы рекомендовал вам надеть шляпку с вуалью. Скачки привлекают очень разношерстную толпу, в том числе и некоторых светских повес, которые могут узнать вас. Честно говоря, у меня появились сомнения, стоит ли брать вас с собой, потому что меня беспокоит, что вы можете стать объектом сплетен. Однако я не хочу лишать вас удовольствия увидеть первые в вашей жизни скачки; поэтому мы лучше позаботимся, чтобы никто не узнал миссис Марлоу.

С некоторой неохотой Грейс сменила свою новую шляпку в сельском стиле с милым букетиком васильков, так сочетавшимся с ее нарядом, на викторианскую шляпку с короткой вуалью, которую можно было убрать за поднятые вверх поля. Эта шляпа была не такая стильная, как деревенская, но отлично служила своей цели. Рочдейл объявил ее совершенной, когда помогал Грейс сесть в карету.

Грейс обнаружила, что очарована этим распутником, который, ничуть не заботясь о своем добром имени, так беспокоится о ее репутации.

Он предупредил Грейс, что до ипподрома далеко, и она велела дворецкому не ждать ее, потому что они могут вернуться очень поздно. Она удивилась, что они могут провести столько времени на скачках. Или он запланировал что-то еще, не имеющее никакого отношения к лошадям?

Внутри карета была элегантной и роскошной – со стенами и подушками сидений, обитыми стеганым бархатом и полированными медным» деталями. В глубоких карманах под передним окном лежали шерстяные пледы, а из-под сиденья выдвигались подставочки для ног. Грейс удобно устроилась для долгого путешествия и скоро забыла обо всех тревогах. Рочдейл все время сидел на своей стороне сиденья, не выказывая никакого намерения обнять ее. Грейс не знала, рада она этому или разочарована. Вместо страстных объятий и поцелуев они непринужденно болтали о лошадях, скачках и конюшнях, обо всем, что касается лошадей. Рочдейл очень хорошо разбирался в лошадях и объяснял ей, какие детали строения делают определенных лошадей быстрее других, рассказывал о разведении и тренировке, о хороших жокеях. Когда Грейс выразила свое восхищение глубиной его познаний, он просто рассмеялся и сказал:

– Не забудьте, что я игрок. Я много лет делал ставки, а если хочешь выиграть, приходится обращать внимание на мелочи. Несколько лет назад я решил, что хочу получать и призы, поэтому завел собственных скаковых лошадей. У меня есть несколько победителей, но никто не может сравниться с Серенити.

– Жду не дождусь, когда увижу ее.

– Она ирландских кровей, и у нее очень добрый характер. Думаю, она вам понравится.

Разговор переходил от одной темы к другой, а дорога уводила их все дальше от Лондона, Грейс не могла вспомнить, когда еще ей было так приятно беседовать с джентльменом. Обычно в смешанной компании она была настороженна и немногословна, боясь говорить слишком открыто или слишком серьезно для тривиальной светской болтовни. С Рочдейлом все было по-другому, каждый из них открыто выражал свое мнение, без вежливой утонченности, сдерживающей большинство разговоров с мужчинами в свете. Они говорили о Марлоу-Хаусе и о семье Флетчер, об опере и книжных новинках, о последних парламентских биллях и военных победах. Она удивилась, узнав, что Рочдейл, производящий впечатление человека, заботящегося только о своих удовольствиях и ни о чем больше, оказался сведущ в политических вопросах и торопился занять свое место в палате лордов, когда считал какое-то голосование важным. И его, похоже, тоже удивило, что она в курсе текущих событий, видимо, предполагая, что ее больше интересует последняя мода, чем последнее сражение в Португалии.

– Я читаю газеты, – сказала она, – точно так же, как и вы, к тому же подписалась на несколько журналов. Мне нравится следить за новостями о Бонапарте, войне и политических дебатах.

– Позвольте угадать: все это чтение газет, которым вы наслаждаетесь сейчас, никогда не позволялось вам, пока вы были женой епископа.

Грейс застенчиво улыбнулась:

– Как вы узнали?

– Я часто слышал, как мужчины говорят, что не позволяют своим женам читать газеты. Они считают, что это может оскорбить их деликатные чувства. Мне это кажется глупостью. Если женщина хочет о чем-то узнать, она в конце концов узнает это, так зачем ее останавливать? Вы говорили, что старик обращался с вами как с фарфоровой куклой, поэтому я сделал вывод, что он защищал вас и от ужасов, на которые вы могли наткнуться в «Таймс» или «Морнинг кроникл».

– Определенно не в «Морнинг кроникл», – воскликнула она, грозя ему пальцем. – Эта газета слишком либеральна для епископа Марлоу, и уж тем более для его жены. Но вы правы. Как многие мужчины, он не считал, что женщинам следует забивать голову мужскими делами. Я нашла среди его бумаг проповедь, в которой он предупреждает мужчин, чтобы они не предоставляли своим женам слишком много свободы в чтении. Газет и романов следует избегать любой ценой.

Рочдейл поднял бровь.

– И вот теперь вы наслаждаетесь и тем и другим, да?

Грейс пожала плечами.

– Это мое первое проявление независимости в качестве вдовы.

– Но не последнее. Вот сейчас вы направляетесь на скачки.

– Где надеюсь сделать ставку. Видите, какой безнравственной я стала под вашим влиянием? Епископ был бы в шоке от моего безрассудного поведения.

– А ведь день еще только начинается. – Он бросил на нее озорной взгляд, заставивший ее улыбнуться. – Расскажите мне, Грейс, как вы встретили епископа? Полагаю, вы познакомились через вашего отца, ведь он был священником, хотя вы говорили, что он был простым деревенским викарием.

– Да, но у него были амбиции. Когда он узнал, что епископ Марлоу приезжает в собор в Эксетере, он собрал нас всех, и мы отправились за двадцать миль, чтобы встретиться с великим человеком, о котором он столько слышал. – Грейс хихикнула, вспоминая тот день. – Мы нечасто выезжали из дома, мой брат, сестра и я, и поэтому остановка в придорожной гостинице неподалеку от собора казалась большим приключением. Но мама смотрела на это не так оптимистично и взяла в дорогу собственные простыни.

Рочдейл рассмеялся:

– Практичная женщина ваша матушка.

– Что делает ее идеальной женой викария.

– Так, значит, вы познакомились с епископом Марлоу в Эксетере?

– Папа был представлен епископу, и его попросили вместе с другими местными священниками провести службу. Это была большая честь. После этого отец добился, чтобы нас всех должным образом представили епископу.

– И епископ обратил на вас внимание.

– Да, думаю, так.

– Полагаю, он был поражен вашей красотой. Сколько лет вам было?

– Восемнадцать. Сначала я чувствовала себя очень нескладной и неловкой, но мне очень льстило, что он соблаговолил заметить меня.

– Любой мужчина, который еще может дышать, заметил бы, моя дорогая. Так, значит, он бросил свое сердце к вашим ногам?

– О нет, ничего подобного. Все было очень официально. Мои родители сказали, что я должна выйти за него, потому что он обещал папе пост благочинного.

– Они продали вас ему.

Грейс бросила на него смятенный взгляд.

– Нет, все было не так плохо. Это был просто брак по расчету, как любой другой. Когда это случилось, я была очень счастлива. Родители выбрали мне прекрасного мужа. – Ее бедной сестре совсем не повезло с непутевым мужем, который даже не пытался преуспеть на их ферме.

– М не кажется, что, выдав вас за мужчину вдвое старше вас, ваши родители выиграли от этого больше, чем вы. Надеюсь, они по достоинству оценили вашу жертву.

– Это не было жертвой, уверяю вас. Я переехала из маленького, тесного дома викария в величественную официальную резиденцию епископа Лондона, а потом в наш частный дом на Портленд-плейс, который добрый епископ завещал мне. Я жила в богатстве и комфорте, о которых и мечтать не могла. Это не было жертвой.

Но вначале было ужасно неуютно. Грейс невероятно стеснялась своего низкого происхождения, когда епископ привез ее в свою официальную резиденцию в Лондоне в Олд-Динери, огромный, богато украшенный дом, кишащий слугами в красивых ливреях и священниками в черном, готовыми сделать все, о чем попросит епископ. Она чувствовала себя совершенно не к месту и была абсолютно не готова к своей роли. Но муж все понял и научил ее всему – как вести себя, как, что и кому говорить. Даже как вести себя с ним наедине. Всему. Грейс была способной ученицей. Она стала идеальной женой епископа.

И до последнего времени была идеальной вдовой епископа.

– Ваши родители все еще живы, – спросил Рочдейл, – и пожинают плоды вашего брака?

– Да, они живы и здоровы, они в Девоне. Мои сестра и брат тоже живут в Девоне.

– Вы видитесь с ними?

– Нечасто. Никто из них никогда не приезжает в Лондон, а у меня редко выдается время поехать в Девон. Но мы все обожаем писать письма. Я каждую неделю получаю длинные письма как минимум от одного из них со всеми новостями из деревни и еженедельно пишу им обо всех новостях Лондона.

Почти все письма из Девона содержали завуалированные просьбы о деньгах, особенно от ее сестры Фелисити, у которой было семеро детей и которая решила, что раз у Грейс детей нет – чем она никогда не забывала уколоть ее, – она должна поддерживать своих племянников и племянниц. Брату Грейс, Томасу, тоже время от времени требовалась помощь, и даже мать время от времени намекала, что было бы весьма желательно пожертвование в епархию отца. Грейс уже привыкла думать о семье Ньюбери как о втором благотворительном фонде.

– Не знаю, – сказал Рочдейл, – как вам удается успевать все это, моя дорогая. Ваш благотворительный фонд и все эти балы, управление Марлоу-Хаусом, многочисленные письма. Это поражает воображение. А вот и «Красный лев». – Он подал знак форейторам свернуть во двор гостиницы. – Здесь мы поменяем лошадей и останемся на ленч. Вы, должно быть, так же умираете от голода, как и я.

Грейс вдруг осознала, что они меняют лошадей уже в третий раз и едут почти четыре часа. Он так занимал ее разговором, что она потеряла счет времени. Неужели до этого ипподрома нужно так долго ехать? Мурашки беспокойства побежали по спине, когда она задала себе вопрос, что же задумал Рочдейл.

Он раздобыл для них отдельную гостиную и заказал еду и напитки. Чай для нее, портер для него. Грейс подошла к окну и выглянула, чтобы понять, где они находятся. Во время поездки она едва ли обращала внимание на окружающий пейзаж. Гостиница стояла на возвышенности над причалом, который выдавался в реку. На холме неподалеку виднелись руины старого замка.

– Где мы? – спросила она.

– Это Хокерилл. На самой границе Эссекса и Хартфордшира.

– Ипподром уже недалеко?

Рочдейл покачал головой:

– Еще нет. Нам нужно еще немного проехать.

Грейс пристально посмотрела на него, в его глазах промелькнуло что-то, встревожившее ее. Что это было, вина? Стыд?

– Джон, куда конкретно мы едем?

Он не мог больше смотреть ей в глаза и, опустив взгляд, стал старательно стряхивать несуществующую соринку со своего рукава.

– На ипподром, который находится немного к северу отсюда.

– Насколько далеко на север?

Он пожал плечами:

– Ну, не очень далеко.

– Джон. Посмотрите на меня.

Он посмотрел. Его лоб был нахмурен, и глаза, несомненно, смотрели виновато.

– Скажите мне, куда мы едем.

Он вздохнул, но продолжал смотреть ей в глаза.

– В Ньюмаркет.

– Господи! – Ей следовало бы догадаться. В Ньюмаркете, насколько она знала, проводились самые важные скачки. И он находился не менее чем в шестидесяти милях от Лондона. – Мы же не доберемся до Ныомаркета к сегодняшним скачкам.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и сказал:

– Да, не доберемся. Скачки завтра утром.

Господи, он рассчитал, что они останутся вместе на ночь в Ньюмаркете. Разделят постель. Займутся любовью.

Она ожидала чего-то подобного, готовилась к этому. Но теперь, когда такая перспектива с возможностью наяву заняться с Рочдейлом тем, чем занималась с ним в своих снах, действительно предстала перед ней, чудовищность того, что это означало для нее, была просто подавляющей. Грейс почувствовала, что кровь отхлынула от лица, а внезапное головокружение заставило ее поднять руку к голове.

Рочдейл в то же мгновение оказался рядом, поддержал за локоть, подвел к креслу.

– Простите, – сказал он после того, как она села. Он пододвинул стул и тоже сел и взял ее за руку. – С моей стороны было отвратительно так вас обманывать.

– Обманывать меня? – Она была оглушена и чувствовала себя глупо.

– Обманом заставлять вас провести со мной ночь. Я надеялся, что вы хотите этого так же сильно, как и я. И я подумал, что для вас было бы легче, если бы мы были далеко от Лондона. Простите, что я неправильно понял ваш интерес ко мне, Грейс. Если я сделал ужасную ошибку, скажите мне об этом, и мы немедленно вернемся в Лондон.

– Но… но ведь утром ваши скачки. Или это тоже уловка?

– Нет, скачки действительно завтра.

– И вы должны быть там.

– Я готов пропустить их, если вы хотите вернуться в Лондон.

Грейс отвернулась от него, не в силах больше смотреть в эти соблазнительные синие глаза, ей нужно было решить, что делать. Честно говоря, она уже смирилась с мыслью, что в конце концов они станут любовниками. Прошлой ночью она была почти готова пригласить его в свою постель, и он знал это. Вот почему Рочдейл настолько осмелел, что взял ее в эту абсурдную поездку, он знал, что она хочет разделить с ним постель. Если сейчас она отступит, то не только будет чувствовать себя ужасной трусихой, но и вынудит его пропустить скачки, в которых участвует его любимая лошадь. Он обидится на нее и за то и за другое. А она будет чувствовать себя дурой.

Но она не хотела отступать. Она хотела разделить с ним постель. Она хотела, как и ее подруги, быть «веселой вдовой», испытать на себе все то, о чем они рассказывали. Она хотела жить.

Хотеть – это одно; сделать оказалось гораздо сложнее, чем она ожидала. Значимость того, что Грейс собиралась сделать, невероятно давила на нее. С помощью Марианны она убедила себя, что физическая страсть не всегда грешна, но в дальних уголках ее разума все еще гнездились сомнения. Если она сделает этот решающий шаг с Рочдейлом, это будет определяющий момент. Момент, который изменит ее жизнь. Она больше не будет чопорной, наивной вдовой. Она будет… искушенной женщиной.

У Грейс было такое чувство, будто она собирается спрыгнуть с колокольни, нырнуть с головой… во что? В освобождение? В обновление? В судьбу? В грех? Так много вопросов и сомнений кружилось в ее голове. Грейс сомневалась, что готова сделать этот шаг, но, Бог свидетель, собиралась попытаться.

Грейс снова повернулась к Рочдейлу, посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Я поеду с вами в Ньюмаркет, Джон.

Он не улыбнулся триумфально, как она ожидала. Он только моргнул. Он молча смотрел на нее целую минуту. Наконец спросил:

– Вы уверены? Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя вынужденной делать что-то, что вы не считаете правильным. Если у вас есть хоть какие-то сомнения, мы вернемся в Лондон.

– Меня пожирают сомнения, – ответила она с робкой улыбкой. – Но это то, чего я хочу. С вами, и ни с кем другим. Я доверяю вам, Джон.

Он на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их снова, Грейс заметила в них проблеск чего-то, что могло быть благодарностью. Возможно, он благодарен, что ему все-таки не придется пропускать завтрашние скачки. Он поднял ее руку, которую все еще держал, и поцеловал.

– Вы оказываете мне честь, Грейс. Я не стою этого.

Его лицо сразу же преобразилось, приняв выражение абсолютного удовольствия. Он одарил ее одной из тех великолепных улыбок, которые она уже привыкла ждать, – зубы блестят, глаза искрятся весельем. Не одну из его медлительных соблазнительных улыбок, а настоящую улыбку чистейшей радости. Эта улыбка совершенно преобразила его – из бескомпромиссного, слегка распущенного циника он превратился в беззаботного, красивого и невероятно обаятельного человека. Это была улыбка, которая поразила ее прямо в сердце.

– Но даже если и так, – сказал он, – я искренне и совершенно поражен, что вы готовы ехать со мной в Ньюмаркет. – Он поднял ее на ноги и заключил в объятия. – Грейс, моя дорогая девочка, вы никогда не перестанете удивлять и очаровывать меня. Нам будет так хорошо вместе, я обещаю. Я покажу вам наслаждения, о существовании которых вы и не мечтали.

Она не сомневалась в этом, когда он целовал ее с такой страстью, что у нее поджимались пальцы в туфлях. Его рот путешествовал по ее щеке и горлу, когда дверь гостиной отворилась и вошла жена хозяина гостиницы вместе с юношей, несущим поднос, нагруженный закрытыми крышками блюдами. Рочдейл и Грейс отпрянули друг от друга и застенчиво рассмеялись, когда хозяйка неодобрительно посмотрела на них.

Они ели холодный пирог с телятиной, ветчину, превосходный сыр и зернистый серый хлеб и говорили обо всем, кроме того, что явно занимало головы обоих. Наконец Грейс прервала беседу об истории скачек в Ньюмаркете, сказав:

– О Господи, я чувствую себя так глупо. Что дальше, Джон? Мы снимем номер, делая вид, что женаты? Назовемся фальшивыми именами? Я не взяла с собой горничную. Это не покажется странным? О Боже, а как же мои слуги в доме? Они же изведутся от беспокойства, если я не вернусь домой сегодня вечером. Что мне…

– Ш-ш, моя дорогая. – Он улыбнулся, накрывая ее руку своей. – Предоставьте все мне. Я отправлю посыльного к вам домой, он сообщит, что ваша карета перевернулась, вы сильно растянули лодыжку и на денек остановились в гостинице, чтобы поправиться.

– О-о… Это звучит разумно. Наверное, мне следует самой написать записку, которую доставят Сперлингу.

– Прекрасная идея. А что до Ньюмаркета, номера уже заказаны на мое имя. Две спальни. Просто на случай, если вы передумаете.

Она почувствовала, как ее щеки заливаются краской.

– Я не передумаю.

Был разгар лета, когда дни длинные, а сумерки, кажется, продолжаются вечно. Когда они приехали в Ньюмаркет, до темноты оставалось еще несколько часов.

По дороге из Хокерилла они разговаривали меньше. Как только его намерения были оглашены и она согласилась с ними, в тесном пространстве кареты от напряжения между ними практически полетели искры. Он сидел строго на своей стороне сиденья, боясь прикоснуться к ней из страха, что может наброситься на нее прямо здесь.

Долгое молчание дало ему время задуматься о своих действиях – не самое безопасное занятие. Совесть, ставшая в последнее время излишне активной, терзала его чувством вины за то, что он собирался сделать. Он хотел заняться с ней любовью – хотел сильно, отчаянно, – но чувствовал себя ужасно виноватым за то, что заставил и ее захотеть этого. Ему было приятно вытаскивать страстную женщину, спрятанную глубоко в коконе чопорной вдовы. Позорно и расточительно, если бы такая поразительная женщина позволила своей страстности иссохнуть, что наверняка и случилось бы с Грейс, продолжи она свой путь по дороге непоколебимой добродетели и приличия.

И все же Грейс действительно была добродетельной, доброй и достойной. Именно эта добродетель и отличала ее. Грейс наверняка не делала в своей жизни ничего плохого, никогда не произнесла грубого слова, никогда не вела себя так, чтобы ранить чьи-то чувства. Она была женщиной с честью, состраданием и достоинством. Она заслуживает мужчину лучше, чем он. И определенно заслуживает лучшего обращения, чем послужить способом выиграть пари.

Никогда за всю свою жизнь Рочдейл так не разрывался из-за женщины – в одну сторону его тянуло глубокое и мощное желание, а в другую – почти непереносимое чувство вины.

«Я доверяю вам, Джон».

Ее слова гремели в его голове как наказание. Он вспоминал обо всех женщинах, которые манипулировали им, или так или иначе пытались это делать, и как он презирал их за это. А теперь сам отвратительным обманом заставил эту хорошую женщину доверять ему. И все ради какого-то пари.

Сегодня ночью он ляжет в постель с Грейс и наверняка получит от этого огромное наслаждение. Но после, как он подозревал, его будут разрывать на части вина и стыд. Потому что он пожертвует добродетелью единственной хорошей женщины, которую знал в своей жизни, только ради того, чтобы выиграть лошадь. Без сомнения, он худший из негодяев, которые когда-либо ходили по земле.

Чтобы отложить неизбежное, он воспользовался возможностью посетить конюшню, где держали Серенити. Прежде чем выйти из кареты, он попросил Грейс опустить вуаль. Он не ожидал встретить в конюшне кого-то, кого она могла знать, но решил, что сделает все, чтобы защитить ее репутацию. Это самое меньшее, что он может сделать: Грейс перекинула тонкий голубой шелк через край шляпки, опустила его ниже подбородка и завязала концы на затылке. Маскировка оказалась эффективной. За голубой вуалью черты ее лица казались смазанными, а светлых волос вообще не было видно. Ее никто не узнает.

Рочдейл взял ее за руку и повел во двор конюшни. Он позволил видам и запахам, которые так любил, на мгновение отвлечь себя от чувства вины и стыда. Воздух был напоен ароматами люцерны, сена и лошадей. Они пошли вдоль денников по длинному, выстеленному соломой проходу. Какая-то лошадь заржала. Другая ударила копытом в стену стойла. Они нашли Серенити во втором проходе. Сэмюел Траск, один из старших конюхов Рочдейла, сидел на низком табурете перед стойлом и полировал сбрую. Увидев, что они подходят, он вскочил на ноги.

– Добрый вечер, милорд. – Он коснулся рукой края шляпы и поклонился. Потом посмотрел на Грейс и сделал то же самое. Рочдейл решил не представлять ее. Все решат, что она его любовница, и, следовательно, не станут обращать на нее внимания.

– Как наша девочка, Сэм?

– В полном здравии, милорд. К завтрашней скачке она будет в отличной форме.

Рочдейл открыл маленькую дверь и вошел внутрь. Сунув руку в карман сюртука, он вытащил кусок яблока, который взял в Хокерилле. Серенити губами взяла яблоко с его ладони и стала жевать. Рочдейл погладил ее по элегантной шее и прошептал на ухо что-то ласковое. Она потерлась мордой о его лицо и положила голову на плечо хозяина, пока он нежно чесал ее между ушами.

Лошадь замерла от чистого наслаждения – девочке так легко сделать приятно, – и он сделал знак Грейс войти, в стойло. Продолжая почесывать, он заговорил с Грейс очень тихим, ровным голосом:

– Вы ведь не боитесь лошадей?

– Ничуть. Я же выросла в деревне.

– Хорошо. Входите и познакомьтесь с моей любимой девочкой. Сэм, у тебя есть, чем угостить ее?

– Бутоны люцерны, милорд.

Сэм вытащил из небольшого мешка пригоршню люцерны. Грейс взяла ее и тихонько подошла к лошади, протягивая руку. Серенити очнулась от своего блаженства, чтобы взять угощение. Грейс подошла ближе и позволила лошади понюхать себя и потереться мордой. Когда Серенити потянулась к ее шляпке, Грейс рассмеялась и придержала шляпу, поглаживая лошадь по длинной блестящей шее.

Движением брови Рочдейл отослал Сэма, чтобы побыть наедине с двумя любимыми девочками.

– Серенити, познакомься с Грейс. Она очень хороший человек, и я уверен, она уже любит тебя.

– Ты красавица, – сказала Грейс, продолжая гладить кобылу по шее. – И знаешь это, да?

– Это она знает. Знает, что она лучше всех остальных, и завтра выиграет мне кругленькую сумму, правда, моя девочка?

Они провели с Серенити еще несколько минут, а потом вернулись к карете, чтобы ехать в гостиницу.

– Я понимаю, почему вы любите ее, – сказала Грейс. – Она восхитительное создание.

Настолько восхитительное, что Рочдейл был готов соблазнить прекрасную Грейс, чтобы сохранить Серенити в своей конюшне.

– Это моя самая лучшая лошадь. Она выиграла здесь, в Ньюмаркете, несколько кубков, а еще королевский кубок в Ноттингеме и несколько крупных денежных призов. Завтрашняя скачка не входит в число восьми главных скачек в Ньюмаркете, но здесь неофициально разыгрывается частный приз. Я просто хотел, чтобы она потренировалась перед Гудвудом.

– Мне не терпится увидеть, как она побежит.

Грейс робко взглянула на него, намекая, что есть и другие вещи, которые она ждет с не меньшим нетерпением.

Они приехали в «Королевскую голову» и предоставили форейторам заниматься каретой и лошадьми. Рочдейл достал из багажного отделения небольшую коробку и отнес ее в гостиницу. Хозяин хорошо знал его и получил щедрую награду за то, что быстро и незаметно провел их в приготовленные комнаты: две спальни, разделенные небольшой гостиной. По предварительной договоренности путешественников ждал холодный ужин с графином лучшего хозяйского кларета. Еще один соверен скользнул в руку хозяина гостиницы, когда он уходил, – дополнительная гарантия, что их не потревожат.

Они разошлись по своим отдельным комнатам, чтобы смыть дорожную пыль. От глаз Рочдейла не ускользнуло, что Грейс облегченно вздохнула, поняв, что ненадолго остается одна. Он бросил шляпу на кровать и снял сюртук, чтобы умыться. Затем не спеша побрился, щетина на его подбородке уже становилась жесткой, а он не хотел поцарапать нежную кожу Грейс.

Рочдейл изо всех сил старался отбросить чувство вины. Встреча с Серенити напомнила ему, как важно выиграть это пари. Это даже важнее, чем выиграть Альбиона у Шина; возможная потеря Серенити причиняла боль, не хотелось даже думать об этом.

Грейс присоединилась к нему в гостиной, она сняла шляпку и накидку. Ее платье было из простого белого муслина с вышивкой по подолу и по краю корсажа. Рукава короткие, оставляющие тонкие бледные руки восхитительно обнаженными. Волосы убраны на затылке в простой пучок. Рочдейл вспомнил, как они выглядели на маскараде, распущенные по спине, и возбудился от одной мысли, что увидит их снова.

Пока они ужинали, он не без усилий справлялся со своим возбуждением. Грейс ела мало, и он видел, что она нервничает. Он предложил ей выпить вина. Когда ее бокал опустел, Рочдейл снова наполнил его. Она быстро проглотила второй бокал, икнула и застенчиво улыбнулась.

– Для храбрости, – сказала она.

Новая волна вины окатила его от этих простых слов. Смелость совершенно другого рода привела ее сегодня сюда. Он, наверное, никогда не поймет, насколько это для нее огромный шаг, никогда не поймет, что она поставила на себе крест, чтобы быть с ним. Но Рочдейл понимал – это серьезный поступок.

Он старался поддерживать непринужденный разговор и развлекал ее. Она, кажется, немного расслабилась, но тревога все еще была заметна. Грейс сидела и ковырялась в тарелке. Смех, который ему удалось вызвать у нее, не был глубоким, страстным звуком, который он любил, – он был робким и хрупким.

В конце концов Рочдейл извинился, прошел в свою спальню и открыл маленький чемодан, который привез с собой. Он достал из него две прозрачные вещицы и вернулся в гостиную.

– Поскольку я не предупредил вас честно о своих планах, – сказал он, – я взял на себя смелость привезти для вас это. Я не знал, что вы выберете. Если хотите, завтра мы можем пройтись по магазинам.

Он протянул ей вещи, розовую шелковую ночную рубашку и такой же халат. Он потратил немало времени, выбирая для нее подходящее ночное одеяние. Оно не было ни слишком непристойным, ни слишком пуританским. Оно было красивым и элегантным и казалось именно таким, какое могла бы носить Грейс.

– О, как… как красиво, Джон! Я не представляла… я думала… О Господи, боюсь, я все-таки нервничаю. Вы должны простить меня, но я не знаю, что происходит. – Ее кожа порозовела от лица до шеи и вниз по рукам.

– Это произойдет так, как вы захотите, моя дорогая. Мы можем пойти в вашу спальню и раздеть друг друга, вообще забыв о ночной рубашке, или я могу подождать и войти после того, как вы наденете ее. Решать вам.

– Думаю, я лучше разденусь сама, если вы не против. Все это для меня так ново. Боюсь, я могу упасть в обмороки все испортить.

Рочдейл улыбнулся. Ее честное признание было таким милым.

– Тогда мы не будем торопиться. Идите, переоденьтесь в рубашку. Я приду, когда вы будете готовы. Вам нужна помощь с корсетом?

– Нет! – Ее глаза расширились от страха. – Нет, благодарю вас. Я справлюсь.

Он прошел в свою спальню и переоделся в тяжелый парчовый халат, который туго завязал на талии, но под него не надел ничего. Никогда он не готовился к наслаждению с такими дурными предчувствиями. Бедная взволнованная Грейс верила, что он научит ее секретам любви, потому что, без всяких сомнений, епископ этого не сделал. Рочдейл желал ее больше, чем любую женщину в своей жизни, но чем ближе становился момент капитуляции, тем больше он обнаруживал, что к желанию примешиваются ощущение обмана и чудовищное чувство вины. Но, Господь милосердный, как же он желал ее. Когда Рочдейл вернулся в гостиную, Грейс как раз открыла дверь своей спальни. Он едва не застонал при виде ее. Тонкий розовый шелк халата, туго стянутого на талии, облегал каждый нежный изгиб. Свет свечей откуда-то из комнаты за ее спиной так подсвечивал золотые волосы в блестящий шелк, что Грейс казалась сияющей, как видение ангела. Она остановилась на самом пороге, прямая, высокая и гордая, ее груди натянули шелк, бугорки сосков были четко очерчены. Волосы все еще были убраны наверх, но одна длинная прядь свободно упала на шею. Грейс выглядела так великолепно, что ему захотелось проглотить ее по кусочку.

– Я готова, – произнесла она на удивление ровным голосом. Теперь она казалась скорее решительной, чем взволнованной. Возможно, рубашка придала ей смелости. Но нет, это была не смелость. В глазах Грейс светилась чистая женская гордость. Она знала, что красива; она хотела, чтобы Рочдейл смотрел на нее.

И он смотрел. Потом пошел прямо к ней и заключил в объятия, закрыв ногой дверь. Он просто обнимал ее, наслаждаясь теплом кожи под тонким шелком.

– Боже мой, Грейс. У меня просто перехватило дыхание. Вы так прекрасны.

– Вы тоже, Джон.

Он наклонился и поцеловал ее. Шелковый халат невероятно чувственно скользил под его ищущими руками. Он касался каждого уголка ее тела, набрасываясь в это время как разбойник на ее рот, сжимая ее нежные бедра. Она тихо застонала, когда он осыпал поцелуями ее щеки и шею. Его руки обхватили ее затылок и погрузились в волосы.

– Распусти их, Грейс. Я хочу видеть их распущенными.

Пока он продолжал целовать ее шею и уши, она подняла руки к затылку. Он услышал звон, шпильки посыпались на пол, и вдруг сразу тяжелая золотая масса упала на его руки. Он отстранился, повернул Грейс, чтобы она оказалась к нему спиной, поднял густые волосы и зарылся в них лицом. Господи, как они восхитительны. Потом он снова притянул ее к себе и провел руками по груди, не отрывая лица от ее сладко пахнущих волос. Она задрожала от его прикосновения, но позволила продолжать.

Опустив руки, он развязал пояс на ее талии, снова повернул Грейс к себе лицом и скользнул руками под халат, потом стянул его с ее плеч, тонкая ткань соскользнула на пол. Теперь между ним и ее телом оставался только один тонкий слой шелка.

Рочдейл снова набросился на нее поцелуем, горячим и жадным, скользя языком внутрь и обратно, имитируя то, что должно произойти. Потом оставил ее губы и, нежно прикусывая, занялся мочкой уха, потом опустился на горло, к нежной ложбинке там, где ее плечо соединялось с изящной белой колонной шеи.

Ее дыхание стало неглубоким и учащенным. Он стянул бретельку ночной рубашки с ее плеча, следуя за ней поцелуями. Все ниже и ниже, пока одна бледная, совершенной формы грудь не оказалась открытой. Он легко коснулся ее, и Грейс тихо вскрикнула от страха.

Рочдейл отпрянул и был в самое сердце поражен ее видом: волосы распущены и растрепаны, кожа пылает, одна грудь обнажена, губы приоткрыты, глаза расширены. Это была Грейс Марлоу, прекрасная честная женщина, которая посвятила свою жизнь благотворительной работе. Добрая, порядочная, уважаемая Грейс Марлоу. И это он довел ее до такого.

Вся вина и стыд, которые он чувствовал, слились воедино при виде такого беспорядка и смятения. Он всегда хотел заполучить ее, но в этот момент мысль овладеть ею показалась неправильной, словно это было насилие над чем-то хорошим и чистым.

Он не мог сделать этого.

Он хотел этого, именно этого: видеть скромность и достоинство епископской вдовы уничтоженными. Но теперь это казалось омерзительным, глупым, и ему было невыносимо даже смотреть на нее.

Он не может сделать это.

Грейс растерянно смотрела на него:

– Что-то не так?

Рочдейл покачал головой. Он протянул руку, вернул бретельку на место и закрыл ее грудь.

– Простите, Грейс. Пожалуйста, простите.

На ее лице отразилась паника.

– Это я что-то сделала? Я не знаю, как это делается. Это вы знаете. Я сделала что-то не так? Скажите мне, Джон!

Он погладил ее по щеке и отступил назад, прочь от искушения.

– Вы не сделали ничего плохого, моя дорогая. Это меня нужно винить. Вы слишком хороши для таких, как я, Грейс. Я не должен был заходить с вами так далеко. Это было неправильно, совершенно неправильно. Вы благородны и порядочны, а я не могу сказать про себя ни того ни другого. Я не могу тащить вас на дно. Я думал, что это легко, но я не могу. Я не хочу быть причиной падения хорошей женщины. Я слишком люблю вас, чтобы совершить такое. Мне жаль, Грейс. Правда жаль.

Он отвернулся от ее широко открытых от недоверия глаз и вышел, закрыв за собой дверь. Придя в свою спальню, он рухнул в кресло, оперся локтями о колени и закрыл лицо ладонями.

Черт, черт, черт!

Каким же он был дураком. Он не верил, что это может случиться, не понимал, что это уже случилось. Рочдейл, испорченный, беспринципный развратник каким-то образом превратился в благородного болвана, каким хотела его видеть Грейс. Он только что, впервые более чем за двенадцать лет, сделал что-то совершенно бескорыстное.

Почему же тогда он чувствует себя так отвратительно?