Глава 11

Подняв юбки и перепрыгивая через ступеньки, Дейзи неслась вверх по длинной винтовой лестнице. Еще не достигнув своих покоев, она начала расстегивать муслиновое платье, призывая на помощь Нанетту.

Она не знала, как скоро Люциан появится на пороге дома ее бабки с непристойной маленькой фигуркой Фавна в руках и похотью в сердце в надежде увидеть Бланш. Но могла поспорить на свой лучший наряд, что в запасе у нее больше четверти часа.

— О нет, мадемуазель. Если хотите предстать в облике женщины для удовольствия, следует торопиться. Так не делается, — посетовала Нанетта, торопливо готовя ванну.

— Он будет здесь с минуты на минуту. Я это точно знаю, — сказала Дейзи из-за ширмы, усаживаясь на скамеечку, чтобы стянуть перепачканные грязью чулки.

Но какое это было удовольствие — видеть радость в глазах Люциана, когда она показала ему упоминание о Кае Мерите. Она пожертвовала бы любым количеством чулок, лишь бы увести его из-под носа Кларинды Брамли и ей подобных.

Долго почивать на лаврах в уютном маленьком кабинете ей не пришлось. Ее простое муслиновое платье едва успело подсохнуть, когда Люциан тактично намекнул, что у него назначена встреча и он должен подготовиться.

С кем именно встреча, не сказал, но Дейзи знала, что он имеет в виду уроки поцелуев с Бланш Латур.

То есть с ней, с Дейзи!

Дейзи радовало, что Люциан стремился встретиться с ней как с Бланш, хотя это означало, что ее саму он должен выпроводить за дверь.

Дейзи украдкой выглянула из-за плотных узорчатых штор на улицу.

— О нет. — Соседи в окрестностях зажигали в сгущающихся сумерках фонари, из ландо с гербом Монтфордов на дверце выпрыгнул Люциан. — Он здесь.

— Ну и что? Ничего страшного, если ему придется подождать, — обронила Нанетта, лукаво подмигнув. Французская горничная Изабеллы много лет служила хозяйке и пережила с ней скандалы и славу карьеры куртизанки. — Говоря по правде, мадам, принимая любовника, заставляла его ждать ее появления не менее двадцати минут, даже если сама перед этим провела часы в ожидании его прибытия.

— В теории получается, что голод — лучшая приправа? — догадалась Дейзи.

— Oui, мадемуазель, вы правильно все поняли. Exactement. Аппетит разгорается в ожидании. Так и ведется игра любви, n'est-ce pas?

Это показалось Дейзи несколько завуалированным. Она предпочитала большую открытость, но не могла жаловаться, поскольку сама была вовлечена в вопиющий обман. Но большего удовольствия, чем играть Бланш, за все годы своей жизни она не получала.

Удовольствие на грани пикантного озорства. Приключение в полном смысле этого слова.

Дейзи погрузилась в теплую ванну и позволила Нанетте потереть спину. В животе у нее заурчало, с самого утра она ничего не ела.

— Раз уж мы заговорили о голоде, нельзя ли подать легкий ужин в… Юпитер! Я даже не знаю, где буду его принимать, — спохватилась Дейзи, намыливая мочалку душистым кастильским мылом.

— Конечно, — сказала Нанетта, — куртизанка принимает джентльмена в будуаре.

— Я не могу…

— Конечно, — согласилась Нанетта. — Если вы приведете джентльмена сюда, он немедленно заподозрит, что что-то не так. В спальне куртизанки все устроено для отдыха. У вас нет дивана, нет кресел, нет карточного стола, если вдруг ему захочется поиграть в карты.

Дейзи сомневалась, что у Люциана был вист на уме.

— Перестаньте хмуриться, cherie, — посоветовала Нанетта. — Я знаю, что вам, молодым, без конца твердят, что мужчины — хищные звери, которых следует бояться и избегать, чтобы они не бросались на вас при первой же возможности. Но это не всегда так. Мужчина порой просто нуждается в женской компании, во встрече наедине, в маленькой невинной игре. Игра, конечно, может закончиться в постели, но это совсем не обязательно даже для любовницы.

— В самом деле?

Дейзи полагала, что мужчины посещают любовниц исключительно для полового удовлетворения. Как ни странно, но возможность отношений за пределами постели означала еще более глубокое пренебрежение женами.

— Bien sur. Жена только и знает, что болтать о хозяйстве, детях, проблемах и заботах. А вот подруга говорит только о самом мужчине, о его надеждах и мечтах. Мадам всегда говорила, что мужчины ценили ее дружбу не меньше, чем ее постель. Но поскольку ваша игра не должна закончиться в постели, мадам разрешила мне устроить будуар Бланш Латур в гостевой комнате напротив, — сказала Нанетта. — Как говорит мадам, не надо ничего делать наполовину.

— Думаю, этого будет достаточно. — Дейзи задумчиво прикусила губу. — Я, безусловно, доверяю тебе, Нанетта, но опасаюсь, не станут ли другие слуги сплетничать о моих похождениях.

— Пусть вас это не тревожит, мадемуазель. Мы с Джеромом прослужили мадам большую часть нашей жизни. Мы никогда не сплетничаем, а уж нам, поверьте, есть, что рассказать. Но мы обязаны мадам своим существованием. Как можно ее предать? И люди лорда Уэксфорда ведут себя точно так же.

Дейзи очень на это надеялась. Если станет известно о ее маленьком фарсе, ее репутация будет испорчена. Вообще-то Дейзи всегда нравилось быть не похожей на других, даже если это означало публичное порицание.

Но при этом пострадает ее семья. А у нее есть младшая сестра Лили. Еще год-другой, и она выйдет в свет, нельзя допустить, чтобы ее репутация была испорчена из-за выходок Дейзи. Поэтому Дейзи решила после сегодняшнего вечера прекратить всякие отношения Бланш с Люцианом.

Тогда, возможно, в другой раз он не будет так спешить выпроводить за дверь ее саму.

— Однако, — нарушила ее размышления горничная, вскинув тонкую бровь, и помогла Дейзи выйти из воды и закутаться в полотенце, — мадам просила меня напомнить, что вы кое-что ей обещали.

— «Беречь свою чистоту», — процитировала Дейзи. — Не беспокойся на сей счет. Сегодня лорд Ратленд ждет от своей пассии только уроков поцелуев.

— Ах! Но поцелуи быстро ведут и к другим вещам, — сказала Нанетта. — И поцелуи не всегда ограничиваются одними губами.

Дейзи об этом не подумала. На ее теле было множество других мест, которым понравились бы поцелуи Люциана. Видимо, она не очень внимательно прочла дневник Бланш. В ее воображении возникло несколько непристойных римских сцен. Но все это было всего лишь игрой. Дейзи могла флиртовать со страстью, но не имела ни малейшего желания поддаваться ей. Она владела ситуацией.

— Ладно, скажи Изабелле, чтобы не переживала, — обронила Дейзи. — Как ты мудро заметила, это всего лишь игра.

— Игра любви, мадемуазель, — уточнила Нанетта, и ее глаза подернулись поволокой. — Но иногда правила для этой игры расправляют крылья и улетают. Идемте, cherie. Я припудрю вас перед одеванием.

Люциан нетерпеливо похлопал перчатками по бедру. Какого дьявола она задерживается?

Он не ждал внимания от графа или его супруги к своей персоне, но Бланш следовало проявить больше уважения и не заставлять его так долго прохлаждаться в гостиной Уэксфордов. Весь день он как проклятый трудился на раскопках, за исключением короткого периода, когда по просьбе отца исполнял роль охотника за приданым Брамли, но все же успел прибыть вовремя, как и обещал.

Он поставил маленькую статуэтку Фавна на боковой столик в стиле Людовика XIV, и тот смотрел на него с насмешливой улыбкой.

— Ты бы тоже стал ждать, старина, лишь бы заглянуть за ее маску, — сказал он козлоногому божку.

Единственное, о чем он сожалел, когда примчался сюда впопыхах, было, как ни странно, то, что пришлось не совсем вежливо выставить за дверь Дейзи Дрейк, словно она была нежеланной гостьей. В то время как она доказала, чего стоит, когда нашла дощечку с информацией о Мерите. А ее вопросы о мотиве древнего похищения придали его мыслям новое направление. Вероятно, к Дейзи Дрейк следовало присмотреться, одного прошлого опыта общения с ней, когда она поцарапала его копьем, все же недостаточно.

С другой стороны, пока его отец настроен против ее семьи, Люциану нечего и думать о развитии отношений с ней. Отец уже начал вызывать у него серьезное беспокойство. Иногда, проснувшись ночью, он слышал, как отец, пьяный, буянит внизу в кабинете. Может, медицинские пиявки и слабительное помогут отцу очистить душу от яда, спрашивал себя Люциан.

Наконец за ним пришла маленькая французская горничная. Он сунул статуэтку Фавна в карман. К его радости, вместо того чтобы проводить его в другую гостиную, служанка повела его по винтовой лестнице на второй этаж грандиозной резиденции Уэксфордов.

Благословенная земля, подумал он и ощутил, как в предвкушении сжались внутренности. Перед закрытой дверью в коридоре горничная присела в реверансе и, понимающе улыбнувшись, заторопилась обратно.

Его рука, протянутая к дверной ручке, дрожала. Тот факт, что такая женщина, как Бланш, не пожалела для него своего времени, он все еще воспринимал как маленькое чудо.

He имея средств осыпать Бланш украшениями, как другие покровители, Люциан надеялся удержать ее интерес иными средствами и нащупал в кармане маленького Фавна.

Он надеялся, что Бланш не отнесется к фигурке как к гротеску.

Бланш ждала его в полутемной комнате, освещаемой лишь несколькими тонкими свечами. Одетая в дезабилье, она возлежала на кушетке. Из-под корсажа выступала кремовая грудь. Без выставленных напоказ сосков, обнаружил он с разочарованием. Но тут же решил, что мужчине любые неожиданности полезны.

Люциан расшаркался.

С белых плеч на бедра опускалось кружевное домашнее платье. Длинная юбка без кринолина полностью закрывала ноги, не давая возможности увидеть ее лодыжки. Еще большее разочарование постигло Люциана, когда он увидел, что она в парике и маске. Но когда Бланш протянула ему руку, он простил ей все.

— О, Бланш, день казался таким длинным, — сказал он, целуя ее пальцы и вдыхая экзотический аромат жасмина.

— Правда? — спросила Бланш по-французски. — А я боялась, что поиск сокровища захватит вас настолько, что вы забудете о своем обещании навестить меня.

— Ничто не могло помешать нашей встрече.

Люциан знал, что она понимает по-английски, но, однако, пожелал общаться на его третьем языке. Прошло уже много лет с тех пор, как он перестал думать по-итальянски, на языке своей матери, а его школьный французский не мог покорить эту райскую птицу. Однако если повезет, в скором времени слова для общения им вообще не понадобятся. Наверное, французский, как парик и маска, был частью ее плана обольщения. Ореол загадочности окружал эту женщину, как аромат дорогой парфюмерии. У него участился пульс.

— Вы не нашли то, что искали? — спросила она.

— Нет, не сегодня, — вспомнил он вдруг о козлоногом божке в кармане. — Но мы нашли вот это. Я обещал пикантный образец римского искусства. Надеюсь, он вас порадует.

Она с улыбкой приняла подарок.

— Это Пан, верно?

— Пан — для греков. Фавн — для римлян, — пояснил Люциан. — Но как бы его ни звали, это лихой парень.

— А Бог его… не обидел, верно? — смеясь, заметила Бланш, проведя пальчиком от основания до отбитого кончика его эрегированного органа.

Представив столь же дразнящее прикосновение к собственному телу, Люциан ощутил возбуждение, способное посрамить даже этого рогатого бога. Господи, он никогда не думал, что будет завидовать куску обожженной глины.

— Но не без изъяна, — добавила она, водя пальчиком по отбитому кончику фаллоса статуэтки.

— Большая редкость, — сказал Люциан, судорожно сглотнув и стараясь говорить спокойно, — когда античные находки доходят до нас без изъяна.

— Как и люди.

— А я думаю, что нашел одну такую. — Он наклонился к ней. — Это вы.

Она рассмеялась:

— Совершенство не входит в число моих достоинств.

— Я думаю иначе, — возразил Люциан. — И хотя должен признаться, что сгораю от любопытства узнать о ваших скрытых достоинствах, то, что вижу, граничит с совершенством.

— Только граничит?

Она опустила ноги на пол и, похлопав по кушетке рядом с собой, пригласила его сесть рядом.

— До полного совершенства вам не хватает одного, — сказал он, усаживаясь рядом. — Оказаться в моих объятиях.

— Умный мальчик, — промурлыкала Бланш, поставив статуэтку козлоногого бога на покрытый шелковой скатертью боковой столик. — Однако женщине не следует спешить подниматься на столь высокий пьедестал, как совершенство. Слишком высоко падать.

— Я подхвачу вас.

Она провела язычком по своим губам, что отозвалось в его животе спазмами.

— Не сомневаюсь, — ответила она. — Может, проверим?

Просунув руки под его сюртук, робко придвинулась ближе и запрокинула голову. Ее глаза под маской, цвет которых он так и не смог определить из-за сумрака, закрылись.

Пригнув к ней голову, он замер у самых ее губ, как пилигрим, не решающийся приблизиться к святыне. Затем прильнул к ее губам и, ощутив тепло обдавшей его волны удовольствия, сдался на ее милость.