Глава 4
Честити ехала в Шефтсбери бок о бок с лордом Сином. Вопреки его заверениям она держалась настороже и не доверяла ему ни на йоту больше, чем в первые минуты знакомства. Он был из тех, кто не столько живет, сколько заигрывает с опасностью, для кого самые скандальные мысли и идеи кажутся вполне приемлемыми, и, что хуже всего, они умеют убедить в этом других. Взять, к примеру, этот выезд в город. Честити пришлось вернуть Сину часть денег. Мыслимое ли дело, чтобы грабитель возвращал награбленное? Однако нельзя же груму оплачивать покупки господина: лавочникам это покажется подозрительным. Здравая мысль, и с ней нельзя было не согласиться, но Честити отчаянно досадовала на то, что постепенно остается на вторых ролях.
В «Короне» — самом крупном постоялом дворе — они оставили лошадей на конюшне и пошли разыскивать Хоскинза. Этого человека с красным, обветренным лицом, без сомнения, просидевшего большую часть жизни на козлах, они нашли в пивном зале.
— Остальных я отослал дилижансом в Эбби, милорд, раз уж нашлись места. — Хоскинз одним духом осушил кружку крепкого эля (Син заказал для всех троих) и вытер рот рукавом. — Ну а сам я вот он, тут, на всякий случай. Да и на что, скажите на милость, годится кучер без кареты?
Он адресовал Честити недружелюбный взгляд, хотя и оставалось гадать — как переодетой авантюристке или как подлинному разбойнику с большой дороги. Для вящей убедительности она отхлебнула из своей кружки, сколько осмелилась.
— Итак, Хоскинз, могу я на вас положиться в одном щекотливом деле? Нам понадобится кучер.
— Рад служить вам, хозяин, — сказал тот и добавил с нажимом, — и беречь от разных бед.
— Каким образом? — с интересом спросил Син.
— Уж не знаю, а только за вами нужен глаз да глаз. Сами знаете, пока есть пенька, будут и веревки!
— Бояться нечего, дело не из тех, за которые могут вздернуть. Первым делом отправляйтесь нанять себе лошадь, чтобы ехать с нами. — Син покосился на Честити и ехидно продолжал:
— Еще нам понадобится краска того же цвета, что и на карете, а то вышло так, что дверцы… поободрались. Мы отправляемся в обратный путь примерно через час, а пока нужно сделать кое-какие покупки. Встретимся здесь же, через час.
Не дожидаясь, пока кучер разразится вопросами, Син увлек Честити за дверь. Она пыталась высвободиться, но этот хрупкий красавчик держал ее, словно стальные челюсти капкана. Только на улице он соизволил разжать руку.
— Скажите спасибо, мой юный друг, что я не стал вдаваться в подробности насчет нанесенного карете ущерба.
— Подумаешь, пара царапин!
— Знаете, как достается птичке, которая осмелилась запятнать лакировку? Хоскинз бывает весьма красноречив и, вы уж мне поверьте, за вандализм запросто пустит кровь.
— Не слишком ли он кровожаден для нашей мирной компании?
— Он кучер, а это главное. В любом случае можете быть спокойны: если Хоскинз попытается отходить вас вожжами, я буду бороться за вас, как лев.
С этим Син отвернулся от Честити и начал высматривать нужную лавку. Девушка надеялась вволю позабавиться над тем, как он будет метаться в поисках женской одежды, но вместо этого опростоволосилась сама. К дамам из Уолгрейв-Тауэрс допускалась единственная из городских модисток, мисс Таверсток, да и той заказывались лишь домашние платья, а все остальное выписывалось из Лондона. Честити понятия не имела, где искать в Шефтсбери готовое платье.
Син навел справки у хозяйки постоялого двора и вскоре уже вел девушку к магазинчику подержанной одежды. Честити была заворожена перспективой побывать в той части города, куда прежде не смела ступить. Над узкими извилистыми улочками висели веревки с бельем. Из одних переулков, словно из сточной канавы, разило сыростью и тухлятиной, другие пестрели цветами в ухоженных палисадниках. Недавно побеленные приветливые дома, где у окошек сидели чистенькие старушки с вязаньем, перемежались грязными и облупленными, где в подворотнях таились подозрительные личности, нередко в струпьях или лохмотьях. Одни дети бегали оборванными стайками, другие чинно прогуливались с няней. Здесь было полно лавок, лавочек и лавчонок, и Честити то и дело останавливалась.
Вот лавка старьевщика, где собраны невообразимые диковинки. Здесь практикует знахарка, и на окошке висят пучки сушеных трав и цветов. А там разложил свой товар букинист.
Кончилось тем, что Син взял ее за руку и потащил за собой.
— К чему такая спешка? — запротестовала она.
— Хоскинз будет ждать и, если через час мы не вернемся, подумает, что вы со мной расправились в каком-нибудь темном переулке. К тому же мы пришли!
«Эмпориум» миссис Крапли был самым обшарпанным в ряду невзрачных домов на особенно унылой улице. Дальше виднелась глубокая канава с грязной водой, из которой торчал хвост дохлой кошки. Честити возблагодарила судьбу, что им не нужно двигаться в том направлении, — судя по всему, они достигли трущобной части города. Вид магазинчика не внушал особенного доверия. В таком едва ли могло найтись что-то стоящее.
За дверью их встретила неаппетитная смесь запахов: гнили, застарелого пота, отсыревшей ткани. «Эмпориум» был битком набит одеждой, головными уборами, обувью, всевозможными аксессуарами. Все это свисало с потолка, грудами лежало на полках, вываливалось из коробок.
Сама миссис Крапли сидела у печи в кресле-качалке с кошкой на коленях и кружкой в руках (судя по запаху, там был джин). Честити с порога сморщила нос, но не могла не улыбнуться при виде откровенной гордости на лице хозяйки: миссис Крапли гордилась как магазином, так и разнообразием товаров. На ней было платье из плотного желтого шелка с богатой кружевной отделкой — по моде двадцатилетней давности, с большим пятном на подоле, которое явно и безуспешно пытались отстирать. На седых буклях кокетливо сидела шляпка времен королевы Анны.
— Доброго вам денечка, господа! Чего изволите?
Хозяйка знала свое дело: она осведомилась, какого телосложения дама, которую нужно приодеть, какие предметы одежды требуются и какого качества. Выслушав, она отставила кружку, спихнула кошку на пол и отправилась в недра магазина, куда за ней пришлось пробираться через матерчатые джунгли, сквозь облака затхлых запахов.
— Все лучшее я храню в задней части, — донеслось до Честити, словно из глубины колодца. — В здешней округе сплошное ворье!
Достигнув наконец сумеречных глубин необъятного помещения, она обнаружила хозяйку за работой: та снимала с перекладины самодельные вешалки и раскладывала товар для обозрения.
— Славное платьице, верно? — Миссис Крапли потрясла перед ними голубым люстриновым подолом, пытаясь угадать реакцию. — В таком запросто сойдешь за настоящую леди. И совсем новенькое, вот чтоб мне сдохнуть!
Честити не удивилась бы, упади хозяйка замертво, — платье было совсем ветхим. К тому же оно было слоновьих размеров. Настоящая леди, имей она хоть какой-то интерес, могла бы запросто сделать из него два. Впервые в жизни Честити пришло в голову, что на поношенной одежде можно прилично сэкономить. Ведь ей грозит нищенское будущее. Очень может быть, что именно здесь ей и предстоит отныне одеваться.
Тем временем Син один за другим отвергал броские наряды для утренних визитов, вечерние туалеты и пеньюары. Его выбор пал на пару безобразных платьев в самом деле хорошего качества и в отличном состоянии: дорожное коричневое, с бежевой отделкой, и голубой сак, с заниженной талией и плотным подолом, к которому прилагалась невзрачная нижняя юбка. К этому он добавил темно-синий плащ с капюшоном и деревенскую соломенную шляпку с плоской тульей.
Миссис Крапли, искренне жалея несчастную, которой придется все это носить, сделала попытку всучить им что-нибудь поэффектнее.
— Возьмите лучше вот эту чудненькую шляпку, — взмолилась она, оглаживая треснувшее плетение шляпы, знавшей лучшие времена. — Если пришить к ней ленты… желтенькие или, скажем, зелененькие, будет на что поглядеть. Я отдам ее вам за шесть пенсов. — Получив отказ, она тяжело вздохнула. — Тогда за все полторы гинеи.
Син безжалостно сбил цену до восемнадцати шиллингов, да и то при условии, что к покупкам добавится объемистая муфта. Когда хозяйка принимала деньги, она чуть не плакала. На улице Честити возмутилась:
— Восемнадцать шиллингов! Это же просто грабеж! Вы обобрали добрую женщину!
— Эта старая пройдоха прослезилась от радости. Я заплатил больше, чем она смела надеяться. Шиллингом больше, и она заподозрила бы неладное. У бедняков, знаете ли, каждый пенс на счету. — Подмигнув, Син сунул узел с одеждой в руки девушке. — Мой юный друг, вы так мало знаете жизнь, что просто больно смотреть.
Честити сверкнула глазами, но уничтожающий взгляд пропал зря: ее спутник уже бодро вышагивал в обратном направлении. Поспешая следом, она против воли восхищалась тем, как легко он ориентируется в путанице улиц. Одна она безнадежно затерялась бы в Шефтсбери и ни за что не добралась бы до «Короны».
Примерно на полдороге Син счел нужным заглянуть в галантерейную лавку, где было не повернуться от ниток, лент, платков и тому подобного. Там он без малейшего смущения направился в отдел нижнего белья. Честити была шокирована тем, с какой легкостью он выбрал ночную рубашку, сорочку с кружевной отделкой, две пары простых чулок и подвязки с розовыми лентами. Это последнее он продемонстрировал ей.
— Что скажете, Чарлз? Нравится?
— Лишь бы чулки держались, — буркнула девушка, краснея.
— Уж эта мне застенчивая молодость!
Молоденькая лавочница с готовностью залилась смехом, а Честити скрипнула зубами. Оглядевшись, Син заприметил на верхней полке красивую коробку.
— Я вижу, у вас есть и шелковые чулки. Как кстати! Позвольте взглянуть.
Лавочница поднялась по лесенке, сняла коробку и предложила ее содержимое вниманию Сина. Чулки были не только самых разнообразных оттенков, но и с узором, в том числе полосатые.
— Превосходное качество, милорд, — расхваливала она не столько ради дела, сколько из явного интереса к красивому покупателю. — Взгляните на вышивку! Она не полиняет от стирки.
Син тщательно осмотрел самую вычурную пару — розовую, с голубыми незабудками.
— В таком деле скупиться нельзя, ведь верно? — Он многозначительно улыбнулся лавочнице, а Честити подмигнул.
Она в ответ испепелила его взглядом.
— Ну вот, — огорчился Син, — я опять задел моего юного друга! Вижу, Чарлз, вам не по душе подобный полет фантазии. Ну а вы, дорогая, — обратился он к девчонке, пламеневшей уже всем лицом, — что вы думаете по этому поводу?
Она вообще не думает, решила Честити с отвращением. У нее отшибло мозги! Между прочим, неприлично так пялиться на мужчину, который не стыдится при всех размахивать интимным предметом туалета.
— Я думаю, милорд… я думаю, они восхитительны!
— Тогда я безусловно их куплю. — Син со знанием дел пропустил чулки между пальцами, наслаждаясь прикосновением дорогого шелка. — И пять ярдов желтой ленты.
Честити хмыкнула. Он пожал плечами:
— Полагаю, желтое вам тоже не по душе? Да вы просто пуританин! Ну хорошо, ограничимся желтой в коричневую крапинку. Пять ярдов, пожалуйста!
На улице Син первым делом дал волю смеху, окончательно взбесив девушку.
— У вас, милорд, нет ни стыда, ни совести!
— Что делать! Но сделайте милость, объясните, что плохого в узорчатых чулках и в том, кто красивая ножка станет еще привлекательнее?
— Я о таких вещах не думаю! — отрезала Честити и зашагала прочь, очень надеясь, что в нужном направлении.
— Как, вы не думаете о женских ножках? — не унимался Син. — Тогда вы самый странный молодой человек, какого мне приходилось знавать!
Она промолчала, стиснув зубы. Зато Син не упускал ни единой мелочи. Неподалеку от «Короны» он зашел еще в одну лавку, на сей раз с парфюмерными принадлежностями. Это было заведение более высокого класса. Честити приходилось слышать о фирме Тревиса и Маунта, поскольку именно они поставляли в Уолгрейв-Тауэрс мыло и тому подобное.
Здесь Син (снова без намека не смущение) обзавелся баночкой румян, коробочкой пудры и — после тщательного обнюхивания выставленных образцов — пузырьком духов. Судя по восторгу, написанному на лице мистера Маунта в момент оплаты, это влетело в копеечку.
— Вы хотите нам помочь или просто лишить добытых денег? — ехидно осведомилась Честити, когда они покинули лавку.
— Деньги потрачены с толком: если уж затеваешь маскарад, он должен быть убедительным. А вам, мой юный друг, нужно меньше беспокоиться о мелочах, в том числе и о средствах. — Поразмыслив, Син просиял. — Вы голодны, и в этом все дело! Даже столь странный юноша, как вы, может быть сладкоежкой. Что скажете?
Протестовать не хватило сил, потому что он угадал верно. Честити несколько раз сглотнула при виде вывески «Даг и Карр. Кондитерские изделия».
— Да, но… не лучше ли сэкономить деньги?
Однако они уже входили внутрь, и запах свежей выпечки окутал девушку плотнее, чем недавно — аромат парфюмерии. Чуть погода они появились из кондитерской с ворохом свертков. Син без церемоний разворошил один, достал бисквитик и поднес к губам Честити прямо посреди улицы.
Поколебавшись, она открыла рот и откусила. Это напомнило о пансионе, о воскресных прогулках по городу с подругами, и на миг она почувствовала себя ровней тому, кто шел рядом, словно они были одного возраста и пола, одинаково самоуверенные и беспечные. Невольная улыбка коснулась губ девушки, она переместила свой сверток поудобнее, чтобы откусить вторично. Бисквитик был восхитителен на вкус и еще хранил тепло плиты, где его выпекли.
Син тоже сосредоточенно жевал, а когда проглотил, облизнул губы — медленно, с удовольствием. Веки его слегка опустились, взгляд принял дремотное выражение, губы дрогнули удовлетворенной улыбкой. Только тогда Честити поняла, что пожирает его взглядом.
Они стояли у входа в «Корону», и ей казалось, что она приросла к месту, что никогда уже не сумеет сделать ни шагу. Нужно было как-то побороть наваждение, но чувство было совершенно такое, словно ее держит теплая, вязкая паутина.
— Вкус, слух, обоняние, осязание, — произнес Син после долгой паузы. — Как много они дают нам, не правда ли? Жизнь полна простых, но бесценных радостей, Чарлз. Насладитесь ими!
Девушка послушно приняла остаток бисквитика, и с минуту они жевали молча. В этом было столько неожиданной чувственности, что она вдруг остро ощутила, что они разного пола, да и во всем остальном тоже разные. Этот человек принадлежал к лагерю ее врагов уже потому, что родился мужчиной. Более того, это был ее пленник.
Честити выплюнула недожеванный бисквит, растерла ногой и скрылась за дверью. Син проследил ее уход. Он был разочарован, но не собирался сдаваться. Чарлз выдала себя, пусть и ненадолго. Вероятно, некогда это была очаровательная девушка. Почему она так шарахается от мужчин? Кто ее обидел? Чтобы исправить дело, нужны терпение и опыт. И тем, и другим он наделен в избытке, да и время играет на руку. Три дня — вполне достаточный срок.
Син сознавал, что скорее преуспел бы в своих намерениях, развенчай он образ Чарлза, но это лишило бы игру всей ее пикантности. Он прикинул, не навести ли справки о поместье, куда его забросила судьба. В городе должны были знать имя владельца. Однако Син поостерегся. Во-первых, элементарная осторожность требовала умерить любопытство: кто-нибудь мог проговориться о его расспросах Генри Ужасному. Во-вторых, Син хотел услышать правду от самой Чарлз. Желательно в постели.
* * *
Когда они наконец вернулись в домик на задах Уолгрейв-Тауэрс, Верити не находила себе места. Честити осталась ее успокоить, а мужчины занялись каретой. Лошади вполне оправились на сочной траве запущенного сада, но при виде кареты Хоскинз рассердился не на шутку.
— Какой негодяй мог натворить такое?!
— Я лучше расскажу все с самого начала, — И Син выложил все, что знал.
— Значит, это дело рук молодого сорвиголовы? Тогда я не успокоюсь, пока не вытяну его вожжами!
— Предоставьте это мне.
— Что я скажу маркизу? — вопрошал кучер. — И что ему скажете вы? Вот так, среди бела дня, взяли и испарились!
— Дорогой мой Хоскинз, я не ребенок. Джером должен был сказать брату, что меня потянуло к приключениям. Кстати, так оно и есть.
— Приключения, как же! Одни неприятности! Как зовут даму, которой так не терпится в Мейденхед, и притом потихоньку, никого не спросясь?
— Ее имя мне неизвестно, — признался Син, — но это леди, а я джентльмен и должен проявить галантность. Короче говоря, Хоскинз, держите язык за зубами. Нам надо оторваться от погони.
— Я не болтлив, милорд, и вы это знаете!
Судя по тому, как кучер надулся, он был оскорблен в лучших чувствах.
— Знаю, знаю, — заверил Син примирительно. — Вернемся к нашему плану. Я собираюсь переодеться женщиной и играть роль молодой матери, путешествующей с ребенком и кормилицей. Наш юный друг будет грумом.
Он ожидал возражений по поводу своей роли в этой авантюре, но Хоскинз прицепился к другому.
— Грумом? Да я этого негодяя и близко не подпущу к карете!
— Он уже раскаялся, клянусь.
— Не по нутру мне, что он будет болтаться рядом со скотиной!
Кучер с тревогой оглядел лошадей, снова нахмурился на царапины, оставшиеся на месте герба. Син подавил вздох. Разумеется, он мог настоять на своем, но успех плана во многом зависел от доброй воли всех участников. Да и кто знал, как Хоскинзу вздумается обращаться с Чарлз? Он ведь понятия не имел, что это особа женского пола.
— Ладно, парень сойдет за моего младшего брата, но учтите, Хоскинз, вам придется работать за двоих.
— Как-нибудь управлюсь! — буркнул тот. — Вы идите, милорд, а я займусь каретой.
Син вернулся в дом. Все женщины сидели на кухне.
— Ну, мой юный друг, — обратился он к Чарлз, — не в добрый час вы взялись обдирать карету. У Хоскинза руки чешутся надавать вам по мягкому месту.
— А вы предпочли бы разъезжать по дорогам в карете с гербом Маллоренов? — огрызнулась девушка.
— Почему бы и нет? Это будет маскировкой.
— Если у Хоскинза чешутся руки, что прикажете делать мне?
— Значит, обойдемся без грума. Отныне вы — мой младший брат. Переоденьтесь во что-нибудь поприличнее.
— Милорд, из нас двоих пленник — вы, а не я! Сделайте одолжение, перестаньте командовать!
— Как скажете, — мирно ответствовал Син. — Решайте сами, кем вам быть.
— Буду грумом — и точка!
— Пожалуйста. Хочу напомнить, однако, что грум должен быть к услугам кучера по первому требованию. Хоскинз строг и не позволит вам бить баклуши. Драить карету будете каждый вечер, и не дай Бог он найдет пятнышко!
— Прикажите ему меня не трогать.
— Он тоже может счесть, что я не вправе отдавать ему приказы, — ведь он кучер брата. Когда я учился править, он давал мне оплеухи за каждый промах, невзирая на титул. С вами и подавно не станет церемониться. А впрочем, что это я! В школе вам наверняка пришлось попробовать розги. Вожжи немногим хуже.
— Чес, прошу, будь благоразумнее! — вмешалась Верити. — Не упрямься.
— Ах, Боже мой, будь по-вашему! — крикнула Чарлз, гневно сверкая глазами. — Но раз я брат, то я и буду командовать!
Син едва сдержался. Куда девалась очаровательная застенчивая девушка? Пришлось напомнить себе, что Чарлз, вероятно, имеет все основания для недоверия. Следовало бы обуздать свою скверную привычку поддразнивать всех и каждого.
— Что ж, командуйте, сколько душе угодно, — кротко согласился Син. — Вот только как быть с тем, что Хоскинз скорее всего будет глух к вашим приказам? И с тем, что я больше повидал, а значит, мои суждения весомее ваших. И с тем, что весь этот план затевается ради Верити, а значит, она тоже имеет право голоса.
— К мнению Верити я прислушаюсь всегда!
— Очень мило с вашей стороны, потому что большинство молодых людей в грош не ставят мнение сестер.
Вспомнив свои благие намерения, Син сконфузился. Это называется «обуздать привычку»!
— Я не таков. — Чарлз поднялась и пошла к двери. — О приличной одежде на сей раз позабочусь сам. Это не займет много времени. — Уже взявшись за ручку, она обернулась. — Как по-вашему, что еще нам может понадобиться? Оружие?
— Думаю, шпаги и пистолета хватит вполне. В конце концов, мы ведь отправляемся не на войну. А впрочем, постойте. Я совершенно упустил из виду украшения. Мои не подойдут — они мужские.
— Посмотрим, что можно сделать.
Чарлз вернулась довольно скоро с парой тонких рубашек, высокими сапогами с отложным голенищем и кожаной шкатулкой ручной работы, с массивным замком, явно предназначенной для хранения солидных драгоценностей, в которой, однако, находилось лишь несколько дешевых побрякушек. Запущенный вид сада еще раньше навел Сина на мысль, что семейство совершенно обнищало, и пустая шкатулка подтверждала это предположение: очевидно, все ценное было уже распродано. Тогда откуда чистокровные лошади, дорогие предметы одежды и оружие? Все это подогревало любопытство.
