Глава 20

— Вы все обезумели! — повторил Форт позже в тот же вечер.

Оглядев собравшихся в Гобеленовой гостиной, он понял, что никто из Маллоренов с ним не согласен.

— Что же тут безумного, Торнхилл? — осведомился Родгар. — Нет ничего лучше, чем дать выход долго сдерживаемому гневу. Син хочет расправиться с вами за пренебрежение к судьбе леди Честити, вы хотите расправиться с ним за чрезмерно горячее участие в ее судьбе. Дуэль представляется мне самым разумным выходом.

— Но я не хочу никакой расправы, кто бы ни вышел победителем! — запротестовала Честити.

— Это потому, что вы женщина, — отмахнулся маркиз, — и не разбираетесь в таких вопросах.

Тон его буквально источал иронию, и это не сулило ничего доброго.

— В самом деле, милорд, я в этом не разбираюсь. Тогда позвольте спросить, зачем было поднимать этот вопрос в присутствии столь невежественной особы?

— Дорогая моя, ведь это из-за вас состоится дуэль, должны же вы быть в курсе. Ах, дуэль! Волнующее событие, не правда ли?

— Ничуть! — с жаром воскликнула девушка, отлично сознавая, что кривит душой.

— Лорд Торнхилл, скажите, хорошо ли вы владеете шпагой, и если да, то насколько хорошо?

— Превосходно! — отрезал Форт. — Учтите, я не намерен убивать вашего брата. Такой поступок вряд ли расположит ко мне обеих сестер.

— Зато порадует отца, — заметил маркиз. — Однако не об этом речь. Раз уж вы оба превосходно владеете шпагой, можете сразиться всерьез.

— Что, без наконечников? — встревожился Натаниель. — В таком случае я решительно против!

— А мне это по душе! — заявил Син обрадованно. — Торнхиллу пора получить несколько симпатичных царапин.

— Это нечестно! — возмутилась Честити. — Форту придется фехтовать правой рукой, которую он совсем недавно отшиб о чей-то нос и ребра!

— Надо было разбить этот нос и ребра гораздо раньше, тогда и дуэль была бы ни к чему. — Син с вызовом посмотрел на Форта. — Вы пренебрегали своими обязанностями по отношению к Честити, Торнхилл. Что, не правда?

— Зато вы не пренебрегали своими, — огрызнулся тот. — Что, не правда?

Оба не сговариваясь бросились к двери.

— Если кто-то из них пострадает, я возложу вину за это целиком на вас! — заявила Честити Родгару.

— Я весь трепещу! — усмехнулся тот. — Я хотел предложить простой кулачный бой, но тогда они уж точно насажали бы друг другу синяков и ссадин. Дорогая моя, обоим нужно выпустить пар, чтобы завтра, когда начнется самое интересное, иметь ясную голову и держать себя в узде.

— Самое интересное? Что вы имеете в виду?

Но маркиз уже покинул Гобеленовую гостиную.

Дуэль состоялась в необъятном холле Родгар-Эбби. Син и Форт, в бриджах и рубахах, пробовали рапиры на гибкость. Хрупкое на вид оружие имело свою зловещую прелесть, а без наконечников было еще и смертельно опасным.

Пока лакеи расставляли вдоль стены кресла для зрителей, Честити еще раз обратилась к Родгару в попытке положить конец дуэли.

— Прошу вас, милорд, остановите их! Всегда возможен просчет…

— Значит, ваш брат просто хвастал, когда заявил, что превосходно владеет шпагой?

— Нет, но…

— Син тоже превосходный фехтовальщик, на мой взгляд, наилучший из теперешних. Чтобы в таких руках острие попало туда, куда не нацелено, нужен не просто просчет, а промысел Божий. Но ведь воля Божья сопровождает нас всегда и повсюду, если бояться ее, можно так и просидеть в четырех стенах, дрожа от каждого шороха.

Девушка подавила вздох и отошла к Элф.

— Вся ваша семейка друг друга стоит!

— Разве это не славно? — отпарировала та, блестя глазами в предвкушении редкого зрелища.

— И ты совершенно не переживаешь?

— Чего ради? — удивилась Элф. — Син исключительно хорош со шпагой, он ни разу не потерпел поражения, даже от Родгара. Правда, тот уверяет, что суставы у него уже не те и что в юности он без труда одержал бы победу, но, по-моему, он просто поддразнивает.

Эта тирада заставила Честити заново присмотреться к Сину. Он только и делал, что преподносил сюрпризы. Тогда, в Мейденхеде, когда он попросту играл со своим противником, она решила, что все дело не в мастерстве одного, а в слабости другого. И вот выясняется, что Син — лучший из лучших. Возможно ли это?

Она убедилась в этом, стоило поединку начаться. Фехтование казалось Честити наполовину наукой, наполовину искусством, и она могла оценить легкость движений, ловкость выпадов, силу запястий. Однако на этот раз она стала свидетельницей чего-то совершенно иного, высшей школы фехтовального мастерства.

Форт был по-своему очень хорош, но он заметно полагался на крепость своего телосложения и рост, благодаря которым удивительно крепко держался на ногах. Увы, в данном случае эти преимущества принесли ему мало пользы.

Шпага Сина казалась сотканной из невесомой, текучей ртути. Она летела вперед словно по собственной воле, она вела какой-то сложный танец, и как бы ни был ловок и силен выпад противника, без малейшего усилия отражала его.

Поначалу беспечное лицо Форта скоро приобрело хмурое, сосредоточенное выражение, он начал двигаться резче, менее уверенно, а кончик его шпаги все чаще делал рывки к правой стороне груди Сина. Каждый такой рывок заставлял Честити беззвучно ахать, но Син снова и снова без труда отражал их.

— Ну, Маллорен! — Форт вдруг отступил и широко улыбнулся. — Превосходно, чтоб мне пропасть! Ты просто мастер фехтования!

— Ты тоже… довольно опытен, Торнхилл, — сказал Син, опуская шпагу.

— Брось! — засмеялся Форт. — Ты же мог в любой момент обезоружить меня или поцарапать.

— Быть может, и так.

— Я хочу в этом убедиться! — заявил Форт и снова встал в стойку.

Син заколебался.

— Докажи — и я дам согласие на брак Честити!

Син кивнул. Сталь снова зазвенела о сталь.

— Помни, ты сам этого хотел, — сказал Син чуть погодя.

Он с обманчивой легкостью коснулся кончиком шпаги подбородка Форта, оставив короткую царапину, сразу покрывшуюся бусинками крови. Тот с проклятием схватился за лицо. Син подождал, пока он вернется в стойку, и небрежно, в три движения (Честити заметила, что Форт честно пытался парировать каждое из них), отбросил шпагу противника за пределы досягаемости.

— Непостижимо! Где ты этому научился, Маллорен?

— Здесь, Торнхилл, прямо здесь, по большей части у Родгара. Из него был куда более суровый учитель, чем наемные. Когда я был мальчишкой, все время ходил в царапинах: так он учил меня быть начеку.

— У меня не было ни малейшего желания лишиться брата только потому, что какой-нибудь пьянчужка ловчее размахивает шпагой, — объяснил маркиз нелюбезно и взялся за пуговицы камзола. — Давай-ка, Син, вспомним старые добрые времена. Смотри не получи очередной царапины!

— Это еще вопрос, кто получит!

Родгар засмеялся — коротко, но искренне. Он подобрал шпагу Форта и встал в стойку. Лезвия скрестились. На этот раз Честити заметила неоспоримое сходство в тактике ведения боя, а также то, что Син вынужден сражаться в полную силу. Впрочем, и Родгару приходилось нелегко. Кончик как одной, так и другой шпаги то и дело бывал на волосок от цели, а когда Син не без труда отразил удар, направленный ему прямо в лицо, Честити невольно зажала рукой рот, подавляя возглас. Однако несколько мгновений спустя точно такой же выпад был отбит Сином уже без малейшего труда.

— Слава Богу, ты быстро вспоминаешь… — начал маркиз и вынужден был отскочить, когда шпага противника рассекла ему рубашку. Он с улыбкой поднял свою в салюте. — А я, увы, быстро забываю причем свои собственные уроки — никогда не тратить время на злорадство.

Братья сердечно обнялись. Бренд и Брайт подошли обсудить поединок, и вскоре даже Натаниель оказался вовлеченным в мужской кружок.

Сколь ни странен был способ привлечь упрямого лорда Торнхилла на свою сторону, он сработал: Форт заметно потеплел по отношению к Маллоренам, да и вообще как-то оттаял. В тот же вечер он дал письменное согласие на брак Честити и Сина.

— Я ничего не имею против, — сказал он позже, улучив подходящий момент, — просто не вполне доверяю Родгару. Не то чтобы я сомневался в его честности или благородстве, но эти качества идут на поводу у внутренних побуждений. Он действует в лучших интересах своей семьи, но что, если наши интересы не во всем совпадают? Прошу, Честити, не доверяйся ему слепо! Помни, ты урожденная Уэр, какое бы имя позже ни взяла.

День, на который был назначен маскарад, выдался холодным, но солнечным — наилучшая погода для выезда. К тому же наступило полнолуние, и можно было надеяться, что гости без проблем доберутся домой.

Родгар был уверен, что граф Уолгрейв непременно почтит бал своим присутствием, оставалось лишь гадать, откуда эта уверенность. Зная отца, Честити не исключала того, что в последнюю минуту тот передумает, опасаясь ловушки, и, по правде сказать, очень на это надеялась. Она бы предпочла никогда больше его не видеть. Отчего Родгар не отправил посыльного с уведомлением, что держит в руках интересующий его документ? Ей вполне хватало того, что бал станет первым ее выходом в свет со времени скандала, и совершенно ни к чему было добавлять к этому еще порцию нервотрепки. Правда, можно было укрыться под маской, и все-таки Честити трепетала при мысли о том, что окажется среди тех, кто однажды осудил ее и готов был снова забросать камнями при первой же возможности.

Знала она и то, что бал будет не просто балом, а поворотным моментом в ее судьбе. Что бы ни планировал Родгар, эти несколько месяцев ее жизни подходили к концу, а с ними должна была закончиться и мирная жизнь последних дней. Возможностей виделось две: быть восстановленной во всех своих прежних правах, каким бы невероятным это ни казалось, или быть окончательно растоптанной, уже без надежды на лучшее.

Ожидание было бы не столь напряженным, будь рядом Син, но Честити намеренно избегала его. Он как будто всерьез вознамерился ждать брачной ночи, и хотя она была тронута этим рыцарским поступком, близкое присутствие Сина, его облик, прикосновение его одежды — все было источником танталовых мук. Она и жаждала близости, и грустно радовалась тому, что эта нить не становится крепче с каждым днем. Перед смертью все равно не надышишься, и если им предстоит разлука, тем проще будет разорвать узы.

Никогда еще разумный подход не был так ненавистен Честити. Она участвовала в подготовке к балу со всем пылом человека, который ищет забвения.

Наконец был сделан завершающий штрих: из Лондона прибыла партия китайских бумажных фонариков. Их развесили в бальном зале, и чудо превращения стало окончательным. Еще раньше у стены напротив дверей водрузили пагоду со светильником внутри, окруженную кукольными китайцами. Их приводил в движение хитроумный механизм, постоянно требующий завода. Для этой цели была выделена группа мальчишек, но Честити все время казалось, что игрушки движутся сами по себе, с помощью древней магии. Да и вообще в этот день в Родгар-Эбби верилось: стоит захотеть — и случится чудо.

Не в силах разрываться между страхом и надеждой, незадолго до бала Честити закуталась в меховую накидку и вышла на западную террасу полюбоваться закатом. Немного погодя появился Син и молча встал рядом. Надо было бы сразу уйти, но Честити не нашла на это сил теперь, перед возможной разлукой.

— Что-то назревает, я это чувствую! — сказала она, дрожа не от холода.

— Ты просто взволнованна.

— Нет, Син. Мы все натянуты, как струны!

Она вспомнила о заводной пагоде и отчего-то вообразила себе, как Родгар, словно часовщик, заводит гигантскую игрушку, где будут двигаться люди в масках и где бог знает что произойдет, когда завод кончится. Этот образ навевал страх. Хотелось укрыться в любимых руках и хоть ненадолго забыться.

— Как ты думаешь, Син, отец приедет?

— Непременно приедет, если приглашение было правильно составлено.

— И ты знаешь, каким оно должно было быть?

— Нет, но Родгар скорее всего знал. — Син улыбнулся ей и переменил тему. — Что ты наденешь на бал?

— Маску, разумеется.

— В маске будет каждый. Меня интересует цвет твоего домино. Хоть намекни!

Честити приказала себе молчать.

— Как хочешь. Если я не угадаю, кто из них ты, значит, я тебя не заслуживаю. Слышишь, Хлоя?

Он взял руку Честити в свои. Это, а также звук тайного имени подорвал ее решимость. Честити склонилась ближе к Сину и некоторое время они прохаживались по террасе. Его рука была рукой фехтовальщика — сильная, ловкая, по-своему изящная.

— Ты отлично фехтуешь, Син. Почему ты не сказал мне об этом?

— Сожалеешь, что я не хвастун? — усмехнулся он, играя ее пальцами. — Да, мне повезло с этим талантом.

— Одного таланта мало, нужно еще долго упражняться.

— Когда задача по душе, она чаще всего и по плечу. — Кончики пальцев пощекотали ладонь. — Обычно мой противник слабее, но однажды в Канаде мне попался француз, военнопленный. Вот он был хорош, без натяжки ровня мне. От него я набрался кое-каких полезных тонкостей.

— Ты вызвал его на дуэль?

— Нет, на тренировку, — сказал Син, поднес к губам их сплетенные руки и прикоснулся к пальцам Честити.

Это заставило ее сладко содрогнуться. Син имел над ней некую чувственную власть, и было страшно его покинуть.

— Фехтование постепенно переходит в разряд декоративных искусств. — Он вздохнул с сожалением. — Родгар прав, пока какой-нибудь болван может ради шутки или по злому умыслу отправить тебя на тот свет, лучше держать клинок наготове и не терять сноровки. Но вообще пистолет лучше, это в самом деле смертельное оружие.

Смерть? Честити не хотелось говорить о смерти. Когда Син потерся щекой о ее пальцы, она вдруг ощутила разом и потребность в защите, и желание защитить его от всех опасностей жизни.

— Почему мужчинам непременно нужно драться? — жалобно спросила она.

— Они не только дерутся, — возразил Син, — но и делают массу других, более приятных вещей.

— Ах, Син!

Как она хотела его! Если бы он пожелал взять ее прямо здесь, на холодном камне террасы, она бы не противилась.

— Когда ты вздумаешь снова переодеться в мужское, — сказал он, опуская руки, но не расцепляя их, — я научу тебя азам фехтования.

— Надеюсь, мне уже не придется прибегать к такому маскараду.

— Значит ли это, что ты не находила в нем и капли удовольствия? — осведомился он, отчего-то с нажимом.

— Находила, — призналась Честити. — Сам факт был занятным и… и волнующим, но обман мне противен. Вспомни, ведь это была жизнь в позоре! И все-таки я ни о чем не жалею, потому что встретила друга. Друга по имени Син Маллорен.

Словно по волшебству, золотой отсвет в его глазах угас, в них появилось сожаление.

— Я был другом юному Чарлзу, но все испортил, обольстив Хлою.

— Испортил? Ты так это называешь?

— А разве нет?

Честити знала, что истина всегда многолика. Но отчего Сину непременно нужно смотреть на вещи с иной точки зрения?

— Послушай, не стану спорить, что пожениться было бы чудесно, но…

— Мы и поженимся! — бесцеремонно перебил он. — Когда я сказал, что не буду докучать тебе, это была глупость, чушь! Я никогда, никогда не уступлю тебя другому, кто бы он ни был! — Руки его проникли под накидку, чтобы прижать ее теснее. — Я не могу без тебя, Честити. Эти несколько дней в Родгар-Эбби заставили меня понять, что ты нужна мне больше душой, чем телом. Если так тебя больше устраивает, станем жить вместе как брат и сестра.

— С чего ты взял, что это меня устраивает больше?

Не в силах больше выносить пытку его близостью, девушка сама прильнула губами к губам. И отшатнулась, расслышав шуршание колес по гравию.

— Карета!

— Не волнуйся так, милая. — Син и не подумал выпустить ее из объятий. — Это может быть кто угодно.

— Если это гость, то чересчур ранний. Нет, Син, это не может быть кто угодно! Это отец!

Она дрожала, вся во власти слепого ужаса. Син взял ее ледяные руки в свои.

— Он больше не властен над тобой. Он не посмеет тебя обидеть. — Когда дрожь утихла, он повел Честити в дом, обнимая за плечи. — Будь сильной, милая, будь храброй. Даже если это сам дьявол, ты встретишь его с достоинством. Я буду рядом, не бойся.

Они оказались в холле как раз в ту минуту, когда сердитый голос Генри Вернема потребовал немедленно предъявить его подопечного. Син процедил проклятие и ринулся вперед, Честити бросилась следом, ни минуты не сомневаясь, что он убьет ее обидчика на месте. Однако первым там оказался Родгар.

— А, это вы, Вернем! — Он ловко вклинился между Сином и Генри. — О каком подопечном идет речь? О малолетнем сэре Уильяме, вашем племяннике? Спешу заверить вас, что он пребывает в добром здравии. Как, моих заверений недостаточно? Значит ли это, что вас удовлетворит лишь насильственное отчуждение грудного младенца? Полноте, Вернем!

В холле тем временем собрались и остальные Маллорены: Бренд явился под руку с Элф, Брайт, судя по всему, поспешил из библиотеки — в руках он все еще держал какой-то старый том. Генри Вернем неуверенно огляделся, прикидывая, что известно этим людям помимо того, что он является опекуном своего племянника. Решив, должно быть, что ничего важного, он достал табакерку и взял понюшку.

— Леди Вернем, разумеется, имеет полное право сопровождать своего ребенка домой.

— Леди Вернем больше не существует, зато есть леди Фрейзер. Придется вам принять в расчет и ее супруга, майора, — заявил маркиз с поистине пасторальным радушием, которое могло разве что ужаснуть того, кто хорошо его знал. — Сэр Генри, прошу, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Вы непременно должны побывать на нашем балу! Чего-нибудь освежающего?

Вопреки всем протестам Вернем был увлечен в Гобеленовую гостиную и усажен в кресло с чашкой чаю.

— Я требую, чтобы мне показали племянника! — повторял он, пока не заметил Честити, вошедшую вслед за остальными.

Он побелел. Она равнодушно улыбнулась ему. Впервые на ее памяти глаза Генри по-рачьи выпучились.

— Племянника вам незамедлительно покажут.

До жути покладистый Родгар послал за Верити. Когда она вошла в сопровождении необычно сурового Натаниеля, Вернем поднялся. На младенца он даже не взглянул, зато Верити подверг пристальному осмотру.

— А теперь мы отправимся домой…

— Никуда мы не отправимся, — перебила Верити. — У меня нет такого намерения, а одного ребенка вы не увезете. Для этого вам потребуется постановление суда. Можете заняться этим хоть сейчас, но не надейтесь, что получите его раньше будущего года.

Глаза Вернема так и забегали по гостиной. Все собравшиеся Маллорены улыбались ему, но, как человек неглупый, он понял, что под улыбками таится отнюдь не радушие.

— Полагаю, вы правы, — сказал он, меняя тон. — Этот тонкий вопрос требует вмешательства юридических органов, и я временно отказываюсь от своих прав, тем более что маркиз Родгар заверил меня в добром здравии младенца. Прошу простить мое вторжение и этот пыл… Надеюсь, вы понимаете, что я отчаянно тревожился за свою дорогую невестку. Не стану дольше злоупотреблять вашим гостеприимством. Позвольте откланяться, но прежде… прежде, Верити, ответь: почему ты не известила меня, куда идешь?

— Потому, милорд, что хотела скрыться от вас, — просто ответила та.

— Но с чего вдруг? — спросил Генри, заметно выбитый из колеи.

Верити открыла рот для гневной тирады, и Натаниель поспешил выйти вперед, чтобы не дать ей сказать лишнее.

— Причины, по которым моя супруга оставила ваш дом, могут быть ошибочны, к тому же сейчас не время разбирать их. Все хорошо, что хорошо кончается! В ближайшем будущем я подам прошение о правах, как опекунских, так и имущественных. Надеюсь, вы понимаете, что это надлежащий, логически обоснованный шаг?

Вернем смерил его взглядом, полным лютой ненависти, но мило улыбнулся:

— Я подам контрпрошение. Как вы знаете, существует завещание. Не сомневаюсь, что суд с должным уважением отнесется к воле покойного. — Он натянул перчатки и огляделся с таким видом, словно ждал, что его станут удерживать. — Кстати, — сказал он, когда этого не случилось, — я недосчитался некоего документа. До твоего бегства, Верити, он постоянно находился в домашнем сейфе. Не захватила ли ты его по ошибке с собой? Это важная поправка к завещанию, и ее необходимо как можно скорее передать душеприказчикам.

Честити пришлось затаить дыхание, чтобы не выдать себя.

— Ах, это! — Верити сделала неопределенный жест. — Да, я забрала его, но исключительно по настоянию покойного мужа. Он где-то должен быть… только не вспомню, где именно…

В полной тишине раздался скрип зубов — это Генри боролся с нетерпением. К несчастью, в глазах Верити прыгали смешинки, она в любую минуту могла хихикнуть и испортить всю игру. Она никогда не умела как следует притворяться.

— Может, я сам поищу его? — предложил Генри. Трудно сказать, как обернулось бы дело, не ворвись в гостиную Форт.

— Мне сказали, что… в самом деле, это ты, негодяй, подлец, мерзавец! У меня с тобой счеты, Вернем!

Он так вцепился Генри в горло, что понадобились трое Маллоренов, чтобы его оторвать. Четвертый (понятно, какой) безмятежно наблюдал за этой сценой.

— Придется потерпеть, Торнхилл, — сказал Син, когда суматоха несколько поутихла. — Я первый в очереди.

— Я готов сразиться за право растерзать эту крысу! — прорычал Форт.

— Позвольте, позвольте! — просипел Генри, растирая покрасневшее горло. — Я же готов был жениться на этой шлюхе!

Форт свалил его на пол ударом кулака.

— Какая жестокость! — с удовольствием произнес Родгар. — Кажется, наш гость потерял сознание.

Он дернул сонетку и приказал унести пострадавшего и позаботиться о нем.

— А я все думал, как убедить Вернема задержаться немного под моей крышей, — сказал он, когда это было сделано. — Благодарю, Торнхилл, что избавили от необходимости шаркать ножкой.

— Я ему выпущу кишки! — только и ответил разъяренный Форт.

— Позже. Вернем должен дожить хотя бы до встречи с Уолгрейвом. Желательно, чтобы она состоялась при свидетелях.

Начали прибывать первые гости. Это были окрестные дворяне, простые люди, чуждые тщеславия, обрадованные приглашением в Родгар-Эбби. Те, что помоложе, еще дома облачились в маски и так называемые домино — шелковые плащи с капюшоном, великолепное средство маскировки. Гости в летах одевались для маскарада уже по приезде, нередко добавляя лишь маску к своему лучшему выходному туалету. В сущности, даже это было им ни к чему, так как они с ходу приветствовали своих многочисленных знакомых. Честити сделала все возможное, чтобы ее не узнали. Помимо перламутровой полумаски и розового домино, она надела парик и так густо напудрила его серебристой пудрой, что он стал совсем седым. Оглядев себя в зеркало, девушка сочла, что узнать ее не под силу теперь даже Сину. «Если я не угадаю, кто из них ты, значит, я тебя не заслуживаю», — вспомнилось ей. Если правда то, что у любви зоркие глаза, значит, никакой маскарад им не помеха.

Внизу собралось уже довольно много гостей. Честити оглядела каждого, страшась узнать отца, но его, по-видимому, еще не было. Она спустилась, прислушиваясь к светской болтовне. Говорили в основном о детях, урожае и последних веяниях моды — об этом скорее с благодушным недоумением. Девушка заметила, что уголки ее губ приподнимаются в невольной улыбке, и поняла, как сильно ей недоставало такой вот непринужденной атмосферы. Вопреки серьезности ситуации для нее бал оставался неотъемлемой частью жизни.

Провинциальное дворянство понравилось Честити больше, чем столичное. Никто из собравшихся не страдал честолюбием настолько, чтобы убивать ради власти, никто не интересовался политикой до того, чтобы пренебречь своими близкими, никто не увлекался модой до такой степени, чтобы разориться на нарядах.

Два пожилых джентльмена ворчали насчет чрезмерного влияния Бьюта и нашествия на Англию алчных шотландцев, но эта тема была бессильна разжечь страсти.

Осмотревшись, Честити поняла, что тема затронута лишь благодаря присутствию того, которого касалась. Узкая маска лорда Бьюта не скрывала, что это один из красивейших мужчин Англии. Он явился в сопровождении дамы в круглой усмехающейся маске на все лицо и в алом домино. Еще одна искательница острых ощущений? Шотландец благосклонно принимал дань почтения от своих приближенных и тех из местных дворян, кто удостоился чести быть представленным сильным мира сего. Разглядывая его, Честити покачала головой: этот красивый, обходительный и доброжелательный человек не был создан для высшей власти и не мог привести страну к величию. Как он поступит в трудные времена? Не толкнет ли его на крайности желание удержать власть? В последнее время ей казалось, что такое может случиться с каждым.

Скользя между гостями, Честити озиралась в поисках отца. Нет, это невозможно. Граф Уолгрейв Непогрешимый не опустится до того, чтобы явиться в маске, — это совершенно не в его характере.

— О утренняя роза, не откажите в любезности прогуляться со мной, — отвлек ее мужской голос.

Он был смутно знаком, как и статная фигура джентльмена.

— А если я жду своего кавалера?

— Мой розовый бутончик, ваш кавалер перед вами!

В памяти молнией возникли события недавнего прошлого. Хедерингтон! Он-то как здесь оказался?

— Обманщик! — Честити легонько стукнула его сложенным веером по запястью. — Мой кавалер ниже ростом.

— Тогда на что он вам? — засмеялся Хедерингтон. — Позвольте обрушить на вас всю мощь своего обаяния.

Ему нельзя было отказать в привлекательности, но, так много о нем зная, Честити не уединилась бы с ним.

— Нет, милорд, не позволю. Придется вам поискать на этом лугу другой цветок.

Ничуть не обижаясь, Хедерингтон откланялся.

Эта встреча означала, что поток гостей возрос и она не успевает следить за ним. Честити снова принялась озираться, но тут еще какой-то джентльмен, в золотистом домино и маске, остановился, оглядел ее и приблизился.

— Мой милый хамелеон! — сказал Син. — Откуда эти седины? Неужели тревоги так внезапно тебя состарили?

— От тебя не скроешься!

— А зачем скрываться? Идем! — Он галантно предложил Честити руку. — Нужно разыскать Родгара.

— Зачем? — испугалась она.

— Только чтобы сообщить, что Бренду удалось убедить Вернема остаться на бал.

Несколько успокоившись, девушка взяла его под руку, и они двинулись через толпу в поисках маркиза.

— Как же это Бренду удалось?..

— Он объяснил, что лишь таким способом Вернем разживется едой и питьем. Этот тип обожает крепкие напитки. Я заметил, что он так и вьется возле бренди.

— Родгар рассказал тебе о своих планах?

— Нет, но не тревожься. Я никому не позволю тебя обидеть.

Син сказал это очень серьезно, словно знал, что Честити ни жива ни мертва от страха.

Родгара в холле не оказалось, и они прошли в первую из целой анфилады гостиных. Негромкий, но четкий звук удара в момент, когда они миновали распахнутые двери, привлек внимание Честити к Сину. Он был при шпаге.

— Ты думаешь, дойдет до схватки? — спросила она шепотом.

— Очень на это надеюсь, — ответил этот истинный Маллорен.

Честити вдруг показался зловещим беспечный гомон людей, у которых не было забот серьезнее, чем здоровье детей или виды на урожай. Она начала воображать себе невесть какие ужасы.

Родгар обнаружился в помещении, отведенном под игорный зал, где он усаживал за стол самого Бьюта и его даму. С незнакомкой в алом домино он был сама галантность, и Честити запоздало сообразила, что это может быть только леди Августа, принцесса Уэльская, мать короля Георга. Сердце ее заколотилось.

Что это, случайное совпадение или Родгар повысил ставки в своей игре буквально до небес? Он не мог не знать, что граф Уолгрейв и королева-мать не жалуют друг друга. Не на этом ли он построил свою интригу? Когда-то Августа возненавидела графа за чрезмерную близость и влияние на ее супруга принца Фредерика и, когда тот умер, не замедлила настроить сына против своего врага.

Син передал Родгару послание Бренда и получил удовлетворенный кивок. Родгар был без парика, но на этот раз напудрил волосы и слегка подвел глаза, отчего взгляд его стал многозначительным и насмешливым, словно он все знал о людях и о жизни, — знал и забавлялся этим. Помимо узкой черной маски, он отказался от других маскарадных ухищрений — для того чтобы быть узнанным и внушать опасения. Честити успела привыкнуть к Родгару-семьянину, Родгару-провинциалу в скромном наряде, но теперь, видя его во всем блеске, разодетым в темно-голубое с серебром, она снова затрепетала.

Неужели Форт был прав, когда предостерегал ее, что маркиз не упустит шанса расправиться с их семейством?

Родгар, казалось, прочел эти мысли, потому что подошел к Честити, взял ее руку и поднес к губам.

— Время подумать о венчании, дорогая моя, — сказал он с улыбкой.

— Ваша уверенность кажется мне…

— …вполне уместной, не правда ли? Все идет как по маслу.

И он был прав: гости притягивались к нему как магнитом. Честити со страхом посмотрела на леди Августу.

— Я не сниму маску!

— Вы поступите так, как будет сказано. Син, не оставляй ее ни на минуту и надзирай за ней, как положено супругу.

— Я пока еще не супруг леди Честити, — спокойно возразил Син, — и даже если бы был таковым, не принудил бы ее сбросить маску против воли.

— Но надзирать-то ты можешь?

— И могу, и буду, — заверил он и повел Честити прочь.

— Мне так страшно, что подкашиваются ноги! — призналась она. — Несколько дней хрупкого счастья, которое вот-вот рухнет…

— …чтобы дать место счастью более прочному, — задумчиво докончил Син. — Если уж Родгар в чем-то уверен, значит, так оно и есть. — Он увлек девушку в укромный уголок за портьеру и повернул к себе. — Он больше не имеет возражений против моей службы в армии. Уверяет, что впредь не будет мне мешать.

— Правда? — безразличным голосом произнесла она. — И когда ты вернешься в полк?

— Сразу после венчания… или никогда. Я так и не успел выяснить, согласна ли ты делить со мной походную жизнь.

— Но, Син! — слабо запротестовала растерянная Честити. — Син, ты не можешь ради меня жертвовать военной карьерой!

— Я должен жертвовать тобой ради военной карьеры? Никогда! — Он провел пальцем по краю бархатной полумаски там, где та соприкасалась с лицом. — Есть занятия поинтереснее сражений.

— Но ты так любишь солдатскую жизнь… Нелегко было прошептать даже несколько слов, когда тело уже откликалось на ласку.

— Видишь ли, Честити, я долго раздумывал на эту тему… — Рука соскользнула на шею и как бы невзначай занялась шнурком, что стягивал домино. Шелковые полы раскрылись. — Раздумывал, раздумывал… и уже не уверен, что мне нравится быть солдатом. Мне больше по душе путешествия и авантюры… — пальцы щекотно погладили округлости грудей под тонкой тканью сорочки, — что-нибудь такое, чего не делал еще никто…

Теперь Син провел пальцем по контуру низко вырезанного лифа, под которым так близко были вершинки грудей. Они тотчас набухли, а соски затвердели. Честити затаила дыхание. Син из-под ресниц наблюдал за ее реакцией.

— Сражаться — дело важное и благородное, но не единственное, что ты можешь сделать для своего отечества. В военное время жизнь солдата полна событий, опасности и риска, а в мирное… в мирное она скучна и однообразна, и я предпочел бы заняться чем-нибудь другим. Канада — огромная и малоисследованная страна. Как только новое правительство вступит в свои права, начнется большая работа, отправятся экспедиции: составлять карты, искать руды. Что может быть занимательнее, чем обследовать эти прекрасные, дикие и загадочные земли?

Он коснулся впадинки между грудями, и Честити беспомощно склонилась к нему на плечо.

— Син, ты приводишь меня в смятение! Зачем?

— Зачем? — Он чуть ниже сдвинул лиф и дотронулся до соска. — Потому что ты особенно прекрасна в смятении. Если бы мог, я поддерживал бы это смятение денно и нощно.

У Честити вырвался возглас удовольствия, и Син поспешил закрыть ей рот поцелуем, который обещал всевозможные еще более упоительные наслаждения. Сминая легкий кринолин, бедро прижалось к развилке ног, отчасти утоляя и разжигая желание. Ноги подкосились. Честити устояла лишь потому, что Син держал ее в объятиях. Она забыла, где они, и ненадолго отдалась сладкому безумию.

Когда Син отстранился, Честити посмотрела на него со страстью и мольбой. Юбки поползли вверх, рука пробралась под них и нашла средоточие ее желания.

— Син, что ты делаешь? Не здесь!.. О Боже мой! Боже мой!

— Дай себе волю, просто дай себе волю…

Она подчинилась — с величайшим удовольствием. Пока сладкие содрогания бросали и раскачивали Честити, Син прижимал ее к груди, чтобы заглушить крики. Потом это кончилось, оставив ее совершенно обессиленной.

— Зачем, Син?

— Мы оба хотели этого.

— Но тогда почему не иначе?

— Потому что, если уж я дал слово, то держу его. Я поклялся не ложиться с тобой в постель до свадьбы. — Он тихо засмеялся. — Как видишь, всегда есть возможности, но все-таки скорее бы эта свадьба!

— Ах, Син! — Честити виновато погладила его по щеке. — Это было совсем не обязательно!

— Для тебя, но не для меня. — Он снова засмеялся. — Я не настолько бескорыстен, как ты, быть может, думаешь. Поверь, дарить наслаждение порой еще упоительнее, чем получать.

— Я и не думала… — Она запнулась, понимая, что выдала все свое невежество, и задаваясь вопросом, так ли уж крепка клятва Сина и что будет, если подвергнуть ее испытанию прямо здесь и сейчас.

— Утоление страсти — это целая наука, целый огромный мир. Мы можем исследовать его вместе, заодно с канадскими землями. Нравится тебе эта идея?

— Так ты не шутил, когда говорил об этом?

— Ничуть.

— А я? Чем займусь я? — с трепетом поинтересовалась она.

— Кроме супружеских обязанностей? — поддразнил Син, оправляя на ней одежду. — Будешь всюду со мной. Разумеется, у нас будет дом, куда мы сможем возвращаться из странствий, — например, в Монреале или в этом многообещающем новом городке Галифаксе, что на побережье. Когда тебе надоест странствовать, будешь поджидать меня там, а когда снова ощутишь зуд в ногах, поедешь со мной.

— Звучит чудесно! — Честити чмокнула его в подбородок. — В самом деле, отчего бы не попробовать новое, не начать иную жизнь?

— Видишь, я был прав, когда узнал в тебе родственную душу. — Син отступил и оглядел ее. — Теперь можно и на люди выйти. Но прежде дай руку.

Она нерешительно протянула, Син взял ее и надел на палец перстень — две руки, мужская и женская, горизонтально ладонь к ладони, между ними крупный алмаз.

— Син!.. — Не находя слов, Честити опустила взгляд на перстень.

Он добавил плоское кольцо, сплошь усаженное бриллиантами поменьше.

— Это называется «хранитель». Король Георг, большой щеголь, только что ввел при дворе эту новую моду, повенчавшись со своей невестой двойным кольцом. «Хранитель» не дает обручальному кольцу соскользнуть и тем самым бережет брак от бед. Ты ведь знаешь, что алмаз — самый твердый камень? Так вот, это символ верности.

Благоговейно прикоснувшись к драгоценным кольцам, Честити ощутила на щеках влагу слез.

— Мне страшно, Син! Страшно снова верить! Я ведь все еще та самая Честити Уэр.

— Идем танцевать, та самая леди. — Он отер ей щеки. — «Честити» меня вполне устраивает, а от «Уэр» мы скоро избавимся.

Они уже танцевали довольно долго, когда Честити увидела Нериссу Трелин. Ей удалось забыться в танце, но тут страхи вернулись.

Лидер большинства, маршал светских легионов, Нерисса не особенно прибегала к маскараду. Ее великолепные белокурые волосы не были напудрены, крохотная маска практически не скрывала черты лица. Вместо домино на ней был бальный туалет ослепительной белизны, который мог бы выглядеть вполне девственным, не будь он так низко вырезан. Декольте вкупе с тщательно затянутым лифом подчеркивало незаурядные прелести ее фигуры. Честити с горькой усмешкой отметила, что фамильные драгоценности Трелинов громко заявляли о том, кто эта величественная дама.

Некоронованная королева светских салонов, Нерисса не шла, а плыла рядом с мужем. Лорд Трелин, мужчина далеко не старый, примерно в возрасте Родгара, держался так, словно был дряхлым старцем, при этом пыжащимся от гордости за обладание таким бесценным сокровищем.

Мимолетное сочувствие живой и горячей Нериссе растаяло, стоило вспомнить, что это был ее собственный выбор, что она предпочла этого чопорного сухаря Брайту Маллорену. Возможно, лорд Трелин на многое закрывал глаза, лишь бы не было скандала.

В бальном зале царил полумрак, а у пагоды к тому же дымилась чаша с какими-то благовониями, поэтому, сколько бы Честити ни выискивала взглядом отца, лица сливались и ничего не удавалось рассмотреть. Когда танец закончился, она позволила Сину увлечь ее в буфетную и, чтобы расслабиться, выпила бокал красного вина.

— Бал восхитителен, и в какой сумасшедшей спешке он готовился!

— Наша прислуга видывала и не такое, и я не сомневаюсь, что все было сделано одной левой.

— И с двойной переплатой.

— Не волнуйся, Родгар баснословно богат. Он полагает, что это обязывает его вовлекать людей в работу и щедро ее оплачивать.

— Мой отец еще богаче, но он скрупулезно подсчитывает затраты на каждую свечу и лично сует нос в кастрюли с едой для прислуги.

— Не забывай, ему годами приходится снабжать деньгами жадных Вернемов.

Это заставило Честити содрогнуться, напомнив о насущных вопросах.

— Когда же наконец все случится?!

— Всему свое время. Тебе нужно отвлечься. Не хочешь понаблюдать за игрой?

— Ты же не признаешь азартных игр!

— Я не играю сам, но смотреть мне нравится. Очень забавно, когда дураки выбрасывают деньги на ветер. Разумеется, если могут себе это позволить.

Некоторое время они наблюдали за тем, как Бьют проигрывает тысячу за тысячей. Потом он отыграл примерно половину этих денег. Леди Августа лишь чудом не лишилась бесценного фамильного браслета. Без всякого удивления Честити заметила за одним из столов леди Фэншоу, похожую на голодного стервятника. Скорее всего та получила приглашение, но если бы и нет, то все равно явилась бы.

К Сину подошел лакей, протянув ему какую-то записку.

— В оранжерее, — сказал Син, прочитав.

— Что, отец? — с упавшим сердцем спросила Честити, когда он повлек ее из игорного зала.

— В записке не сказано. — Син задержался, чтобы приободрить ее поцелуем. — Все будет хорошо. Помни, ты больше не одна.