Глава 8

Двор замка напоминал пчелиный улей Мэтью прошел вдоль внешнего кольца девушек, остановился перед Ребеккой Макнайт, которая, вытаращив глаза, смотрела, как он протянул руку и вынул у нее из уха яйцо. Девушка поражение прижала ладони ко рту. Вокруг хихикали ее подружки. Мэтью повторил фокус с Мойрой Кэмпбелл, и тогда все зрительницы завизжали от восторга.

– Что он делает? – спросила Шарлотта у одной из учительниц, которая наблюдала за Мэтью с не меньшим восторгом, чем ее ученицы.

– Магия, – вздохнула учительница. – Его сиятельство упоминал за завтраком, что Мэтью – мастер в таких вещах, и девушки упросили его дать сеанс.

– Вот как! – фыркнула Шарлотта.

Джордж стоял сбоку, с удовольствием наблюдая за представлением, которое сам устроил. Неужели весь мир нынешним утром сошел с ума?

– Девушкам пора уезжать, – проговорила Шарлотта. – Это представление может их задержать. – И действительно, кареты уже выстроились у входа, готовые развезти оставшихся воспитанниц по домам.

– О, я так не думаю, ваше сиятельство, – не оборачиваясь, отвечала учительница. – Некоторым очень далеко ехать. Пусть позабавятся на дорогу.

Неужели она лишилась всей своей власти?

Ну что же. У нее есть два выхода. Можно остаться здесь и настоять, чтобы девушки сейчас же и в должном порядке расселись по каретам. Или можно пойти своей дорогой, чтобы повидаться со Спенсером. В этот момент Джордж обернулся и улыбнулся ей. Это решило дело. Пусть за девушками присмотрят классные дамы, а Шарлотте надо заниматься проблемой своего новоявленного мужа.

Вдруг Мэтью начал вращаться на месте. Рукава его широко раздулись. Затем он внезапно застыл на месте, а из рукавов вырвались два языка оранжевого пламени. Из уст присутствовавших раздался дружный вскрик. Часть зрительниц не сводила глаз с Мэтью, но некоторые смотрели на Джорджа, и в их глазах светилось совсем неуместное восхищение.

Слава Богу, что семестр кончается.

– Оставляю их всех на вас, – обратилась Шарлотта все к той же учительнице. – Надеюсь, они уедут в целости и сохранности, а не в языках пламени.

– Конечно, конечно, ваше сиятельство, – ответила женщина, но так и не отвела взгляда от Мэтью.

Шарлотта вздохнула и по лестнице спустилась к своей карете.

Куда она отправилась?

Диксон стоял неподалеку от группы зрительниц, толпившихся вокруг Мэтью, и наблюдал, как карета выехала из ворот замка и двинулась на север, в сторону Инвернесса. Куда же она поехала в такой спешке?

Конечно, не стоило так безжалостно дразнить ее сегодня утром. Диксону почему-то все время хотелось рассердить ее, хотелось, чтобы на лице Шарлотты проявилось хоть какое-нибудь чувство. Эта женщина была слишком сдержанной, слишком холодной. Наконец это ему удалось, и гневная вспышка в ее глазах известила Диксона, что пусть Шарлотта и безупречная директриса, но все же она – женщина.

Очень интересная женщина.

Диксону вспомнились слова Мэтью. Какая женщина способна спутать своего мужа с другим мужчиной? Ответ – женщина, которая не слишком хорошо знает Джорджа. Которая была за ним замужем всего неделю.

А ему приходится отвечать за дела кузена. Неужели Джордж действительно скрылся с ее приданым? Диксон с неудовольствием должен был признать, что Джордж как раз из тех, кто способен на подобный поступок.

В последнее время ему часто приходил на ум их последний разговор.

– Неужели ты думаешь, что я смогу жить, если мне придется содержать Балфурин, не говоря уж об этих развалинах – здешних слугах? В завещании отца сказано, что они имеют право жить здесь до самой смерти. Но даже мой старик не мог предположить, что они протянут до таких преклонных лет.

– Джордж, это не мое дело, как ты выкрутишься, – отвечал Диксон, – но ты должен честно все выполнить. Не позорь имени нашего рода игрой в карты. На худой конец найди богатую наследницу и женись на ней.

– Кузен, неужели ты правда хочешь видеть меня несчастным? Зачем? Чтобы надо мной всласть посмеяться? У меня есть титул, но ведь ничего больше.

– Значит, с Божьей помощью постарайся вести себя достойно, как и подобает графу Марну. И брось игру в карты.

Этот разговор состоялся десять лет назад, Как прошли эти десять лет? И что все это время делал Джордж? Проматывал остатки наследства? Жил на деньги друзей и женщин? Диксон не знал ответов, не знал и того, чем занимался Джордж с тех пор, как женился на Шарлотте.

Умом Диксон понимал, что не должен отвечать за Джорджа, но сознавал, что бывают такие житейские обстоятельства, когда один человек обязан чувствовать себя в долгу перед другим. Мэтью был тому живым примером. Диксон не мог справиться с мыслью, что, покинь он сейчас Балфурин, ему вовек не избавиться от чувства вины. Разумеется, Мэтью будет недоволен, однако Диксон должен выяснить, что случилось с Джорджем.

Во дворе выстроилась в ряд дюжина больших экипажей. На верхних ступенях лестницы стояла группа женщин, одетых в черные платья, и прощалась с воспитанницами. Диксону сразу припомнилась стая черных дроздов. Значительный день – конец семестра. Он вспомнил, как сам уезжал в школу и с нетерпением ждал возвращения в Балфурин.

– Ваше сиятельство, меня послала старая Нэн.

Голос молоденькой служанки вернул Диксона к действительности. Он ее раньше не видел и кивнул в знак приветствия. Она вежливо присела, подцепив пальцами края фартука на манер бального платья.

– Она просит вас зайти к ней.

– О Господи, так она еще жива? – воскликнул Диксон.

Служанка улыбнулась, но тут же спрятала улыбку, словно опасаясь наказания за свою вольность.

– О да, ваше сиятельство. Ей девяноста два года. Очень преклонный возраст. Но моей бабушке было почти столько же. Она умерла в прошлом году. Во сне.

– И она желает меня видеть?

– О да, ваше сиятельство. Она заметила вас из окна. И теперь хочет, чтобы вы пришли и навестили ее.

Меньше всего на свете Диксону хотелось видеть старую Нэн. В детстве эта женщина терроризировала его своими наставлениями о том, как следует себя вести. Они с Джорджем потихоньку посмеивались над ней. Диксон особенно часто был мишенью для ее гнева.

– Тебя назвали в честь Диксона Роберта Маккиннона, – говорила она ему. – Ты должен быть достоин своего тезки.

Никаких побегов в лес. Никаких шуточек над поваром или дядей. Нэн всегда осматривала его перед важными встречами или церемониями, следя, чтобы его панталоны не были испачканы или помяты, а жилет застегнут должным образом. Джорджа никогда не подвергали такому жесткому контролю, и Диксону это казалось несправедливым.

– Скажи ей, что я приду, – с неохотой согласился он. – Она по-прежнему живет в башне?

Служанка кивнула.

– Но только на десять минут, не больше.

Девушка снова сделала книксен. Диксон развернулся и направился к широким ступеням замка. Вернувшись в хозяйские покои, он подошел к зеркалу, развязал хвост на волосах, достал щетки – по одной в каждую руку, – расчесал волосы так, что они заблестели, потом снова собрал в хвост. Немало лет прошло с тех пор, как Нэн прекратила его осматривать, но теперь он сам это делал, замечая каждую мелочь.

Темно-синий сюртук выглядел безупречно. Жилет, расшитый желтыми и зелеными бабочками, был достаточно живописен, но не казался кричащим. Брюки из той же ткани, что и сюртук, были стараниями Мэтью отглажены должным образом. Сапоги сияли так, что Диксон мог бы глядеться в них как в зеркало.

Сейчас он выглядел именно тем, кем был на самом деле, – солидным, состоятельным человеком, который повидал мир и людей. Легкая настороженность в его взгляде была вполне объяснима – себе он привык доверять больше, чем любому другому. И если в его жизни чего-то недоставало, то по его внешности никто бы об этом не догадался.

Диксон обернулся к окну. Экипаж Шарлотты почти скрылся из виду.

Куда же она так спешила? Была ли у нее цель, или она просто бежала из Балфурина? Из-за него? Ответов Диксон не знал.

Не знал он ответа и на более важный вопрос. Почему он не пошел прямо к Шарлотте и не рассказал ей, что он – не Джордж? Ошибку престарелого слуги легко объяснить – в тусклом вечернем свете Джеффри легко мог обознаться. Прошел всего день с момента, когда его объявили мужем Шарлотты. Еще не поздно все исправить, надо просто сказать ей: «Я не Джордж, я – Диксон, его кузен». И все станет на свои места. Он сможет оказать ей помощь в поисках Джорджа и сделать это открыто, не прячась под чужим именем.

Так почему же он молчит? Почему не развеет заблуждение?

Когда Балфурин опустеет, а занятия прекратятся до следующего семестра, Диксон останется в замке наедине с Шарлоттой, если не принимать во внимание слуг. Балфурин велик, но не настолько, чтобы унять сплетников.

Диксон вышел из хозяйских покоев и направился в башню. Дорогу он не забыл и чувствовал себя так, словно ему по-прежнему было двенадцать лет и его вызвала к себе Нэн, чтобы дать выволочку за очередную проделку.

Нэн была прислугой в буфетной. С годами она возвысилась до положения домоправительницы. Ее почитали за обширные знания по истории Балфурина и рода Маккиннонов, а возможно, и потому, что она была возлюбленной деда.

Обычно дядя становился на сторону Нэн, когда она назначала наказания. Однажды Диксону приказали целую неделю подметать конюшню, потому что он велел мальчишке конюху выгулять его лошадь, а Нэн об этом прослышала.

– Ты будешь приказывать тогда, когда сам научишься выполнять приказы, – сказала она Диксону. – И не смей считать другого хуже себя.

Диксон прошел по коридору, ведущему в башню. Здесь находилась самая древняя часть замка, а толщина стен составляла четыре фута. За эти годы в узкие бойницы вставили цветные стекла, и теперь Диксон ступал по разноцветным световым бликам.

В конце коридора он свернул налево, к маленькой двери, открыл ее, вспомнив, что когда-то ему не приходилось сгибать голову под низкой притолокой. Впадины на ступеньках, выбитых в каменной кладке, свидетельствовали о тысячах пар ног, прошедших этим путем. На верхней площадке была еще одна дверь. Диксону снова пришлось пригнуться. Оказавшись в башне, он бросил взгляд на единственное окно, из которого открывался великолепный вид на весь Балфурин. Вдалеке еще виднелась карета Шарлотты. На горизонте собиралась новая буря, там клубились тучи, временами вспыхивали молнии.

Диксон постучал, услышал звук слабого голоса, глубоко вздохнул и вошел.

Положив руки на колени, у окна сидела старая Нэн. Время иссушило ее, фигура словно бы уменьшилась, лицо превратилось в сплошную паутину морщин на истончившейся, потемневшей коже. Глаза ввалились, веки почти исчезли в глазницах. Волосы, прежде густые и очень светлые, теперь поредели и напоминали легкую дымку. Уложенные короной, они едва прикрывали кожу головы. Вздутые вены оплетали высохшие руки и, казалось, связывали собою кости скелета. Однако улыбка женщины была на диво привлекательной, как будто старость не смогла до конца стереть последние остатки былой красоты.

– Прошло больше, чем десять минут, – шелестящим голосом проговорила Нэн, внимательно рассматривая его зелеными глазами, которые словно пришпилили Диксона к месту.

Диксон почувствовал желание отвесить ей поклон, хотя бы отдавая дань преклонному возрасту этой женщины. Она – остаток прежней эпохи, и выражение ее глаз ясно говорило о том, что Нэн сама это понимает.

– Нэн… – хрипло проговорил Диксон, подходя ближе. Старуха откинулась на спинку стула и медленно оглядела его снизу вверх – от начищенных до блеска сапог до безупречно расчесанных черных волос.

– Девчонка сказала мне, что Джордж наконец вернулся домой.

– Неужели она так сказала? – У Диксона хватило ума не врать ей.

– Никакого тучного тельца в твою честь? Никто тебе не рад?

– Никто, – отвечал Диксон.

– А должны бы, – сказала Нэн, устремляя глаза к далекому горизонту. – Тебя долго здесь не было, Диксон Роберт Маккиннон.

Он отодвинул от стола второй стул и сел напротив Нэн.

– Это правда, – отозвался Диксон, благодарный за то, что хоть кто-то в Балфурине его узнал. Вот только не вышло бы осложнений из-за этого. Нэн всегда обладала обостренным чувством чести, хотя и была долгие годы любовницей деда. Значит, он должен сообщить Шарлотте, кто он, раньше, чем ей расскажет Нэн.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– Почему ты сказал им что ты – Джордж? Ты красивее его.

– Я им ничего не говорил, – стал объяснять Диксон. – Джеффри представил меня как графа. Я просто позволил им продолжать заблуждаться.

Лицо женщины изменилось, стало более жестким. Диксон был уверен: сейчас ему предстоит выслушать очередную нотацию о своем поведении. Вместо этого Нэн сцепила кисти рук и откинулась на спинку стула.

– Как ты себя чувствуешь? – Диксон спросил и тут же осознал, насколько нелепо задавать такой вопрос женщине ее лет, но Нэн мягко улыбнулась в ответ:

– Я здоровее любого из здешних жителей. И переживу большинство из них. Особенно англичан.

– Мой дед не слишком обрадовался бы англичанам в замке, – улыбнулся Диксон.

– Не произноси его имя, – сурово оборвала его Нэн. – Ты потерял это право, Диксон Роберт Маккиннон. Уехал на десять лет. На десять лет. Думал забыть про Балфурин?

– Я хотел построить собственную жизнь, – отвечал Диксон. – В конце концов, здесь у меня не было будущего. Балфурин принадлежит Джорджу, а не мне. Так зачем же мне было оставаться, Нэн? Чтобы стать ему мальчиком для битья? Подбирать крохи с его стола?

Нэн не ответила, а задала следующий вопрос:

– Зачем ты здесь? Зачем вернулся домой?

Диксон поднялся со стула, не в силах оставаться без движения. Вид из окна с низким подоконником тоже не давал успокоения: оттуда был виден все тот же Балфурин, его холмы и долины. Сейчас Диксону больше всего хотелось забыться – уснуть, напиться… Но перед глазами, удерживая его от этого, был непреклонный взгляд Нэн.

– Захотелось бросить якорь, почувствовать себя дома, – произнес он, давая ей возможность оценить такое признание. Устроит ли оно Нэн? Или она будет копаться дальше в поисках более приемлемого объяснения?

– Значит, мир обошелся с тобой не слишком ласково, Диксон?

– Мир был ко мне исключительно благосклонен, – ответил он, повернувшись к ней лицом. – По любым стандартам, я очень богатый человек.

– И тем не менее беден духом. Почему?

– Жажда наживы, – признался он, не рассчитывая, что она оценит истинный смысл слова.

Нэн кивнула, как будто все-таки поняла. Диксон ощутил неловкость. Величавая и суровая, она, как и прежде, внушала ему робкое почтение.

– Где Джордж? – спросил он, уверенный, что Нэн это известно.

– Какое тебе дело? Пусть остается где хочет. Вероятно, где-нибудь играет в карты, таскается по девкам, позорит имя Маккиннонов. В Балфурине ему нечего делать. Будь у него возможность, он распродал бы его по кирпичику. А кроме того, он привел сюда англичанку.

Тон старой домоправительницы явно показывал, что брак с англичанкой сердит ее больше всех остальных грехов Джорджа.

– Которая сохранила Балфурин. Или ты злишься из-за школы?

– Для замка это весьма достойный удел. Почетный. Во всяком случае, лучше, чем лежать в развалинах. До приезда этой женщины так и было. Робби это бы не понравилось.

– Но ты не можешь простить ей, что она англичанка. Нэн, времена меняются. Все меняется. Даже ненависть.

Нэн кивнула. Надо же, она позволила ему возразить себе, значит, действительно к ней пришла старость.

– Джордж… Он ведь не хотел жениться. Как-то сказал мне, что не желает приковывать себя к богатой женщине из-за какого-то здания. Я сказала ему, что Балфурин – не просто здание. Это его наследство, его почетный долг, ответственность. Он только рассмеялся.

Диксон снова опустился на стул, взял в руки ладонь Нэн. Ее кожа казалась на ощупь тонкой, как бумага, и совсем холодной. Диксон взял шаль со спинки стула, накрыл ее плечи, а концами укутал кисти рук.

Губы Нэн изогнулись в едва заметной улыбке.

– Ты так похож на Робби, У вас одинаковый темперамент. И оба упрямы, как бараны.

Это тоже было ново. Никогда прежде не говорила она про деда иначе, как в самых восторженных тонах, и всегда очень почтительно. Как будто Диксон не знал, что в завещании деда указано, что она может жить в башне замка до самой смерти.

Ребенком, все еще тоскующим о потерянных родителях, он наблюдал, как она ежедневно ходит в часовню, кладет цветы на могильную плиту деда и садится на скамью перед алтарем. Иногда, словно бы обсуждая с ушедшим повседневные дела, вслух разговаривает с человеком, которого сам Диксон знал лишь глубоким стариком.

Однажды он плакал там, и Нэн застала его, но не отругала, а притянула к себе и обняла. С того дня его жизнь текла по правилам, установленным для него двумя взрослыми – его дядей и старой Нэн, которые наставляли его и дарили ворчливой привязанностью.

– Джордж не понимал, что, будучи графом, он должен прежде всего руководствоваться долгом. Но он не желал помнить об этом и всегда считал, что гораздо важнее быть просто Джорджем.

– Почему ты говоришь о нем как о мертвом? – спросил Диксон.

Нэн повернула голову и какие-то секунды молча смотрела на собеседника.

– Он и есть мертвый. Для Балфурина. Он сбежал и, думаю, никогда не вернется.

– Зачем он приезжал сюда?

– Разумеется, выспросить у меня про сокровище.

– Значит, он не бросил эту мысль?

– Может быть, он его нашел, – отвечала Нэн, натягивая концы шали на свои пальцы. – Может быть, потому он сюда и не едет. Нашел сокровище и сбежал. Мы не увидим его, пока он не растратит все деньги.

– Да нет же никакого сокровища, – возразил Диксон. Он всю жизнь слышал разговоры о пропавшем сокровище Маккиннонов, о горшках с золотом, накопленных множеством поколений для наследников Балфурина, когда оно им потребуется. В детстве его завораживали эти сказки, но оставались лишь сказками, которые переходили от отца к сыну, волновали воображение, а потом забывались, как детские фантазии.

Они с Джорджем допросили всех до единого взрослых обитателей Балфурина. Сам Диксон успел даже поговорить с тетей раньше, чем та умерла, но тетка лишь покачала головой и ласково улыбнулась:

– Считается, что где-то есть план клада. Твой дядя и твоя мама в детстве перерыли всю библиотеку, пытаясь его отыскать. Сама я считаю, что это просто легенда, чтобы дети в Балфурине были вечно заняты делом, которого хватает на многие годы. Боюсь, дорогой, ничего такого здесь нет.

Они с Джорджем исследовали пещеры по берегу реки, нашли множество всякой всячины, которую с восторгом тащили в замок, – обрывок шотландки, старую трубу, проржавевшее лезвие ножа, длинную тонкую дудку, которая некогда могла быть частью волынки. Но сокровищ Балфурина они так и не нашли.

– Сокровище существует, – возразила Нэн, вглядываясь в лицо Диксона, который почти не услышал этих слов, потому что заметил слезы в глазах старой женщины. – Ты так похож на своего деда. Как можно перепутать тебя с Джорджем?

Диксон не ответил, а вместо этого сам спросил:

– Почему ты говоришь, что сокровище существует?

– Я знаю стихотворение. Твой дед заставил меня его выучить. Иногда мне кажется, что я помню все до последнего слова, а иногда думаю, что могла что-то забыть.

Она откинулась на спинку и прикрыла глаза.

Нэн открыла глаза и уставилась в потолок.

– Это первая часть. Любой, кто спросит, должен услышать первую часть.

Диксон внимательно смотрел на Нэн.

– Ты рассказала Джорджу?

– Ты что, не слышал? Я должна была рассказать. Любому, кто спросит. Даже Джорджу.

– Но там есть что-то еще?

– Я не могу сказать тебе. Ты должен сам разгадать загадку.

Старая и хрупкая, Нэн оставалась все такой же упрямой.

С минуту они сидели молча. Она смотрела в окно.

– Я так давно не выходила из башни, – наконец проговорила Нэн. – Но я не жалею, что эта комната – весь мой мир. Когда-то он приходил сюда. – Она вздохнула и прикрыла глаза.

– И ты не считала, что это грех?

Казалось, она не станет отвечать, но когда ее голос все-таки зазвучал, в нем была такая грусть, что Диксон пожалел о резкости своего вопроса.

– Конечно, я мучилась. Ненавидела его. Ненавидела каждый раз, когда он сюда приходил. Поклялась, что никогда не спрошу о его жене, и никогда не спрашивала. Считала, что мой грех меньше, если я не буду знать, какую ложь он придумывал, чтобы покинуть ее постель и прийти ко мне. У Маккиннонов не было счастливых браков, – продолжала она, открыв глаза и глядя в лицо Диксону. – Но у них всегда была любовь.

– Что еще ты сказала Джорджу? – вернул ее к прежней теме Диксон.

– Ты хочешь знать все, что я ему сказала? Ты тоже ищешь сокровища, как Джордж?

– У меня достаточно денег. Я ищу своего кузена.

– Не хочешь оставить его там, где он есть? Он на твоем месте поступил бы именно так, не потому, что оберегал бы твой покой, а скорее из нежелания беспокоить свою персону.

– Я не Джордж.

– Почему ты заботишься о судьбе кузена?

Может быть, потому, что поиски Джорджа сгладят чувство вины, искупят тот грех, что собственные амбиции Диксона привели к смерти другое человеческое существо? Диксон не стал выкладывать Нэн все до конца, сказал только:

– Возможно, потому, что когда-то я завидовал всему, чем обладал Джордж. И хотел доказать ему – я не хуже, чем он.

– Ты, Диксон, стал честным человеком, но, полагаю, слишком суровым к себе самому.

– Или, напротив, недостаточно суровым.

– Этого можешь не опасаться. Если ты вдруг проявишь ненужную мягкость, жизнь не преминет наказать тебя за это. Никто не знает своего жребия. Кто-то переживет свою полезность на этом свете, кто-то – свою любовь.

Она откинула голову и начала декламировать. Диксон не сразу понял, что происходит, но затем догадался, что Нэн снова читает стихотворение. На этот раз там оказалась еще одна строфа:

Помолчав, она посмотрела в глаза Диксону:

– Так понятнее?

Он отрицательно покачал головой. Нэн рассмеялась мелодичным негромким смехом, который показался ему совсем молодым.

– Ты думал, я скажу тебе больше только потому, что ты так похож на своего деда? Очень глупо с твоей стороны. – Она снова прикрыла глаза, подняла правую руку и царственным жестом велела ему удалиться.