Глава 20
К тому времени как Гарри приехал в особняк посла, бал уже был в полном разгаре. Он не мог точно определить, какие стороны русской культуры отмечались. Музыка была немецкой, еда — французской. Но никого это не удивляло. Водка текла рекой, и настроение у публики было веселым.
Гарри стал сразу же искать Оливию, но ее нигде не было. Он был почти уверен, что она уже приехала — карета отъехала от ее дома за час до того, как сам он покинул свой дом.
Плечо Себастьяна уже почти не болело, но он настоял на том, чтобы не снимать перевязь, — так легче будет привлекать дам, сказал он Гарри. И это действительно сработало. Себастьяна сразу окружили, и Гарри с усмешкой наблюдал за тем, как его кузен купается во внимании хорошеньких девушек.
Правда, Гарри заметил, что Себастьян не совсем точно описывал события, приведшие к несчастному случаю. Детали вообще были туманны. Ничего, естественно, не было сказано о том, что он стоял на столе, который должен был изображать скалу из готического романа. Но Гарри слышал, как одна девушка шепнула другой, что на душку Себастьяна напали уличные грабители.
Гарри не удивился бы, если бы к концу вечера услышал, что Себастьян отразил атаку целого полка французов.
Пока Себастьян снисходительно принимал сочувствие одной особенно пухленькой вдовушки, Гарри наклонился к Эдварду и сказал:
— О чем бы тебя ни спрашивали, никому не рассказывай, как все было на самом деле. Он никогда тебе этого не простит.
Эдвард рассеянно кивнул. Он был слишком занят тем, чтобы учиться у Себа общению с девушками.
— Подбирай остатки и веселись, — сказал Гарри брату, улыбаясь тому, что теперь ему не придется иметь дело с девицами, которых отсеял Себастьян, как это бывало прежде.
Жизнь хороша. Такой сказочной она еще никогда не была.
Завтра он сделает предложение, и завтра она скажет «да».
Скажет, не так ли? Не мог же он ошибиться в ее чувствах.
— Ты видел Оливию? — спросил он Эдварда.
Эдвард ответил отрицательно.
— Пойду поищу ее.
Эдвард молча кивнул.
Гарри понял, что бесполезно затевать разговор с братом, вокруг которого было столько юных леди, и направился в другой конец зала. У стола с пуншем образовалась небольшая кучка людей, в центре которой стоял князь Алексей. Оливии не было. Она сказала, что будет в голубом, чтобы ему было легче ее найти, но по вечерам Гарри различал цвета еще хуже.
Совсем другое дело ее светлые волосы, подумал он. Они будут сиять как маяк.
Он шел сквозь толпу, поглядывая по сторонам, и в тот момент, когда он почти потерял надежду ее найти, он услышал за спиной ее голос:
— Вы кого-то ищете?
Он обернулся, и ему показалось, что от ее улыбки озарилась светом вся его жизнь.
— Да, — ответил он, притворившись, что разочарован, — но я нигде не могу ее найти…
— Ах, прекратите. — Она похлопала веером по его руке. — Почему вы так задержались? Я здесь уже целую вечность.
— Так уж и вечность. От силы час. Может, девяносто минут.
Он бросил взгляд на Себастьяна и Эдварда, все еще окруженных толпой девушек.
— У нас возникли трудности, когда мы надевали перевязь на руку Себастьяна.
— А считается, что это женщины уделяют слишком много внимания своей одежде.
— Хотя я и должен был бы поспорить от имени мужского пола, я всегда счастлив немного подколоть своего кузена.
Она рассмеялась, а потом схватила его за руку:
— Пойдемте со мной.
Он пошел за ней, а она, не переставая смеяться, вела его сквозь толпу, пока наконец они не подошли к какой-то двери в противоположном конце зала.
— Что это?
Она приложила палец к губам, призывая его помолчать. Они вышли в холл, в котором было гораздо меньше людей, чем в главном зале.
— Я кое-что обнаружила.
— Я это уже понял.
Она повела его по каким-то помещениям. Народу становилось все меньше. Наконец они вышли на совершенно пустую галерею. По одной стене шел ряд дверей, между которыми висели портреты, по другой — ряд окон.
Она остановилась перед одним окном.
— Посмотрите в окно!
Он посмотрел, но не увидел ничего необычного.
— Открыть окно? — спросил он, полагая, что это поможет понять, в чем дело.
— Да, пожалуйста.
Он открыл защелку и, подняв раму, выглянул.
За окном он увидел одни лишь деревья.
А рядом с собой — ее. Она тоже высунула голову.
— Признаться, я не понимаю, на что я должен смотреть?
— На меня, — ответила она просто. — На нас. Мы с вами вместе по одну сторону окна.
Он повернулся и посмотрел на нее. А потом… Он должен был это сделать. Он притянул ее к себе, Она не сопротивлялась. А ее улыбка говорила о том замечательном времени, которое было у них впереди.
Он наклонил голову и поцеловал ее. Его вдруг охватила дрожь, и он понял, что это был больше, чем поцелуй. В нем было нечто священное, благородное и настоящее.
— Я люблю тебя, — прошептал он. Он не собирался ей признаваться сейчас. Он хотел сказать ей об этом, когда будет делать предложение. Но чувства нахлынули на него с такой силой, что он не смог удержаться. — Я люблю тебя.
Она дотронулась до его щеки.
— Я тоже тебя люблю.
Несколько мгновений он мог лишь смотреть на нее с благоговением. А потом его захлестнуло что-то еще — нечто первобытное и неистовое, и он поцеловал ее с требовательностью человека, который должен получить то, что принадлежит ему по праву.
Острое желание пронзило его, словно расправившаяся пружина, и он почувствовал, что теряет над собой контроль.
Ему безумно хотелось прикоснуться к ее телу, к ее теплой и гладкой коже. Он хватал ее за плечи и бормотал:
— Я хочу тебя, я хочу тебя.
В какой-то момент Гарри оказался спиной к какой-то двери. Он нащупал ручку, повернул ее, дверь открылась, и они оказались внутри. Каким-то чудом им удалось остаться на ногах.
— Где мы? — вся дрожа, спросила Оливия.
Гарри закрыл дверь и запер ее.
— Мне все равно где.
Схватив Оливию, он прижал ее к себе. Ему следовало бы быть нежным и терпеливым, но он уже не мог остановиться. Впервые в жизни им двигало нечто такое, что он был не в силах контролировать, чему не мог противостоять. Весь мир сосредоточился для него в этой женщине, и он хотел показать ей — и самым существенным образом, — как он ее любит.
— Гарри, — выдохнула она, прижимаясь к нему. Сквозь платье он ощущал каждый изгиб ее тела. Он должен был — и не мог — остановиться…
Он произнес ее имя, не узнав собственного голоса.
— Я хочу тебя.
Она простонала что-то невразумительное и нашла губами мочку его уха.
— Я хочу тебя сейчас, — повторил он.
— Да, — ответила она. — Да.
Он оторвался от нее и обхватил ладонями ее лицо.
— Ты поняла, что я сказал?
Она кивнула.
Но этого было недостаточно.
— Ты понимаешь? — Желание придавало тону его голоса резкость. — Мне нужно, чтобы ты это сказала.
— Я понимаю, — прошептала она. — Я тоже тебя хочу.
Он все еще не решался разорвать ту ниточку благоразумия и приличия, которая удерживала его. Он знал, что готов посвятить ей свою жизнь, но он пока не поклялся в этом перед алтарем в присутствии ее семьи. Но Бог свидетель, если она захочет остановить его, ей придется сделать это сейчас.
Она замерла. Ему показалось, что она даже перестала дышать.
Их взгляды встретились, и в ее глазах он прочел такую любовь и такое доверие, что это почти парализовало его.
Достоин ли он этого? Сможет ли он обеспечить ей безопасную жизнь, сделать ее счастливой, и чтобы она каждое мгновение каждого дня чувствовала, как сильно он ее любит?
Она улыбнулась.
— Ты собираешься просить меня выйти за тебя замуж, не так ли? — спросила она.
Он испытал настоящий шок.
— Я…
Но она закрыла ладонью его рот:
— Ничего не говори. Просто кивни, если я права.
Он кивнул.
— Не делай мне предложение сейчас, — сказала она с таким видом, будто она была богиня и все смертные, окружающие ее, должны беспрекословно ей повиноваться. — Здесь не время и не место. Я хочу, чтобы ты сделал мне предложение так, как это принято в обществе.
Он опять кивнул.
— Если я буду уверена, что ты сделаешь мне предложение, я смогу вести себя таким образом…
Другого разрешения ему не потребовалось. Одной рукой удерживая ее близко от себя, другой он начал расстегивать обтянутые материей пуговицы на спине ее платья. Они легко проходили сквозь петли, так что уже через минуту платье с шорохом соскользнуло к ее ногам.
Она стояла перед ним в сорочке и корсете, белевшими в лунном свете, проникавшем в комнату через верхнюю веерообразную часть единственного окна. Она выглядела такой прекрасной, такой эфемерной и чистой, что он поймал себя на том, что сейчас следовало бы остановиться, чтобы запечатлеть в своей памяти этот образ, хотя его тело жаждало близости.
Движением плеч он сбросил сюртук, потом ослабил узел галстука. Она молча за ним наблюдала. Ее глаза блестели от возбуждения и удивления.
Он расстегнул верхние пуговицы рубашки, стянул ее через голову и положил на стул, так чтобы она не смялась.
Она тихонько рассмеялась и прикрыла рот ладонью.
— Что?
— Ты такой аккуратный, — смущенно сказала она.
Он посмотрел ей через плечо.
— По ту сторону двери находятся четыреста человек.
— Но ты собираешься погубить мою репутацию.
— Разве я не могу сделать это аккуратно?
Теперь она уже смеялась. Она подняла с пола платье:
— Тебе нетрудно будет сложить и его?
Он стиснул губы, чтобы не расхохотаться, и молча взял у нее платье.
— Если у тебя будет туго с деньгами, — сказала она, наблюдая, как он вешает платье на спинку стула, — ты всегда сможешь найти место добросовестной горничной.
Он постучал пальцем по левому виску около глаза и пробормотал:
— Ты разве не помнишь, что я дальтоник?
— О Боже. — Она стиснула ладони, изображая приличную леди. — Да, это проблема.
Он пожирал ее глазами.
— Я смог бы восполнить этот недостаток за счет исключительной преданности своей хозяйке.
— Верность и преданность всегда ценятся в слугах.
— А в мужьях? — спросил он у самых ее губ.
— В мужьях это ценится особенно высоко.
Его руки уже развязывали шнурки корсета.
— Я очень верный.
— Это хорошо.
Он потянул за шнурок, а потом просунул палец под узелок.
— Я могу сказать слово «преданность» на трех языках.
— Правда?
На самом деле ему было все равно, интересно ли ей это. Он планировал заняться с ней любовью на всех трех языках, но на первый раз он ограничится английским.
— Верность, — прошептал он и поцеловал ее, чтобы она не отвлекалась на вопросы. Он расскажет ей все, но не сейчас. Не сейчас, когда он стоит без рубашки, а ее корсет расшнурован и вот-вот упадет на пол. Не сейчас, когда он снимает с нее сорочку.
— Я люблю тебя.
Он нагнулся и поцеловал ключицу.
— Я люблю тебя.
Он переместился к изящной линии ее шеи.
— Я люблю тебя.
Он снова прошептал это, и она ощутила его горячее дыхание у себя над ухом.
Не переставая целовать ее, он лихорадочно расстегивал брюки. Он уже был в таком состоянии, что не понимал, как ему удалось так быстро снять сапоги, но уже в следующее мгновение он поднял ее на руки и отнес на диван.
— У тебя должна была бы быть приличная кровать с простынями и подушками, — пробормотал он.
Но она просто покачала головой, сцепив пальцы у него на затылке, и притянула его к себе для поцелуя.
— Я сейчас не хочу быть приличной. Я хочу тебя.
Это было неизбежно. Он уже какое-то время об этом догадывался — кажется, с того момента, когда она спросила его, собирается ли он делать ей предложение. Но сейчас случилось что-то такое, что превратило соблазнение в чистой воды безумие.
Он положил ее на спину и тут же накрыл ее своим телом. Их прикосновение друг к другу — кожа к коже — было подобно удару током.
Ему страстно хотелось зарыться в нее, узнать ее, но он не мог себе позволить спешить. Он не знал, сможет ли он довести ее до полного завершения. Никогда раньше он не занимался любовью с девственницей — ему даже в голову не приходило, что такое возможно. Но Бог свидетель, она ни о чем не пожалеет. Когда все кончится, она поймет, что он ее боготворит. Что она любима.
— Скажи мне, чего бы ты хотела? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду?
Он обхватил ладонью одну грудь.
— Это тебе нравится?
Он услышал, как она задержала дыхание.
— Нравится? — тихо сказал он, целуя ее в шею.
Она кивнула:
— Да.
— Скажи мне, что тебе нравится, — повторил он, и его губы скользнули к соску. Он слегка дунул на него, провел вокруг него языком, а потом захватил губами.
— Это мне нравится, — выдохнула она.
«Мне тоже», — подумал он и передвинулся к другому соску — для соблюдения баланса, сказал он самому себе. На самом же деле он не мог вынести того, чтобы хотя бы один дюйм ее тела остался без поцелуя.
Она выгнулась ему навстречу, а он одной рукой обхватил ее за ягодицы, а пальцами другой начал гладить нежную кожу внутренней части бедра. В следующее мгновение пальцы оказались так близко к самому центру ее женского естества, что он почувствовал его жар.
Он не переставал целовать ее, а его пальцы ласкали ее и гладили, а потом оказались внутри.
— Гарри! — вскрикнула она в изумлении. Но расстроена она явно не была.
— Тебе это нравится?
— Да, да, — пролепетала она, — но я не…
Его пальцы вошли глубже. Влажные, горячие лепестки сводили его с ума. Он еле сдерживался.
— Что ты не?..
— Я не знаю.
Он улыбнулся:
— Ты не знаешь — чего?
— Я не знаю, чего я не знаю, — довольно резко ответила она.
Он удержался от смешка, но его пальцы на мгновение замерли.
— Не останавливайся, — закричала она. И он не остановился.
Не остановился, когда она простонала его имя. Когда она так впилась ногтями в его плечи, что он был уверен, что у него останутся царапины. И он уж точно решил не останавливаться, когда она содрогнулась с такой силой, что чуть было не вытолкнула его из себя.
Джентльмен мог бы в этот момент остановиться. Она испытала наслаждение и при этом осталась девственницей, а он, наверное, животное, если хочет овладеть ею по-настоящему. Но он просто… не мог.
Она уже принадлежит ему.
Но не так, как он принадлежит ей.
И прежде чем она успела отойти от того, что с ней произошло, а тем более — осознать, он вынул пальцы и устроился у нее между ног.
— Я люблю тебя. — Его голос был хриплым от обуревавших его эмоций. — Я должен тебе об этом сказать. Я хочу, чтобы ты об этом знала. Прямо сейчас.
После этого он приподнялся и легко вошел в нее. Он думал, что она начнет сопротивляться, но она все еще была так возбуждена, что приняла все как должное. Он содрогнулся от наслаждения, от волшебного соединения их тел. У него было такое чувство, что он еще никогда не испытывал ничего подобного. Желание взяло верх, и он потерял контроль.
Если бы он уже только что не доставил ей наслаждения, могло бы показаться, что он слишком торопится, что эта поспешность постыдна. Но он напрягся, вскрикнул и в изнеможении упал на нее.
