Глава 7

Гайд-парк в пять часов пополудни становился местом сбора для тех, кто принадлежал к сливкам светского общества. Именно поэтому Норт всегда избегал его.

– Просто сумасшествие какое-то, – пробормотал он, озираясь вокруг. Лошади, всадники, кареты так и мелькали перед глазами.

Норт услышал, как Октавия засмеялась в ответ, а потом ее гнедая кобылка оказалась под боком у его серого мерина.

– Н-да, слегка многолюдно, но не беспокойся. Ты скоро привыкнешь.

Норт прищурился:

– И не собираюсь.

– Почему? Потому что кто-нибудь подумает, что ты пытаешься забраться выше, чем тебе положено?

Он ослышался или это ее обычная шутка? Сдвинув брови, Норт посмотрел на Октавию:

– А тебя не беспокоит, что кто-нибудь подумает, что ты опускаешься ниже, чем тебе положено?

Она насупилась:

– Не глупи! Я не стыжусь тебя.

Это походило на правду. Она сидела в седле прямо, с горделиво вскинутой головой, не обращая внимания на толпу.

– Твой дед не согласился бы с тобой.

– Мой дед умер, – напомнила она. Он улыбнулся:

– Я знаю. Я посылал цветы.

Октавия глянула на него, словно не зная – засмеяться или сделать ему выговор.

– Почему ты так суров к покойному?

– Потому что он превратил тебя в другого человека. – Норт имел в виду не только ее положение.

Короткий смешок вспорхнул в воздух.

– Ни в кого он меня не превращал. Я сама выросла. Он мог бы поспорить, но не стал.

– Тебе пришлось пообещать ему слишком много. На этот раз Октавия внимательно посмотрела на Норта и кое-что поняла.

– А что тебе пришлось ему пообещать?

Черт! Он отвел глаза.

– Держаться от тебя подальше.

Она задохнулась.

– Тогда, значит, ты злишься не на мое обещание. А на свое.

– Нет. – Он совершенно бесстрастно встретил ее взгляд. – Я злюсь из-за того, что старый мерзавец думал, будто у него есть право потребовать так много от тебя и от меня. И злюсь на себя зато, что поверил всему, что он сказал обо мне. – Норт до сих пор верил, поскольку все предсказания старого графа сбылись. За исключением того, что Норт ничего не добьется в жизни. Чего-то он все-таки добился. Хотя и сам не вполне понимал, чего именно.

Взгляд Октавии был непреклонным.

– Он был очень добр ко мне. Дед мог бросить меня на произвол судьбы, а вместо этого забрал к себе. Он изменил мою жизнь.

Настала его очередь усмехнуться:

– Он не дал тебе сделать того, что хотелось.

У нее было другое мнение на этот счет. Возможно, она получила то, о чем мечтала.

– Дед избавил меня от участи содержанки.

– Ты ни за что не стала бы содержанкой. Октавия улыбнулась горько и насмешливо:

– И кем бы я стала? Женой?

Он вздрогнул. Как от удара под дых.

– О Норри!

Услышать сочувствие, вызванное чувством вины и раскаянием, было еще тяжелее, чем услышать насмешку. Все, что он смог сделать, – не сморщиться от боли. Ему даже трудно было собраться, чтобы дать Октавии отпор.

Рукой в перчатке она дотронулась до него.

– Норт, прости, пожалуйста.

Он пришел в себя.

– Забудь. Все давно закончилось.

– Ты на самом деле собирался?..

Норт кинул на нее предостерегающий взгляд. У него не было желания продолжать этот дурацкий разговор.

– Я сказал, забудь! Радуйся, я был не настолько глупым, чтобы сделать предложение.

– Мне никогда не казалось, что ты глупый.

– Чуть было не поглупел. – Получилось грубее, чем он собирался сказать. – А теперь давай представим, что мы с тобой просто парочка знакомых, флиртующих друг с другом. Думаешь, у нас получится забыть прошлое ради этого настоящего? И не смотри на меня вот так.

Октавия вдруг без перехода превратилась во флиртующую кокетку. Перемена была такой разительной, что Норт вдруг подумал, это искусство ей в полной мере потребуется в первую брачную ночь. Но он решил ничего не говорить. Ему не хотелось делать ей больно. Она причинила ему боль неосознанно. Он злился не на нее, ну если только самую малость. Главным образом он злился на себя, и еще на ее деда, да еще, пожалуй, на судьбу, но только не на Октавию.

Желание вернуть ее рождало беспокойство. Словно легкое землетрясение пронеслось внутри. Когда Октавия объявилась снова, восприятие стало острым, мир засиял красками. Словно часть его «я», которую он потерял двенадцать лет назад, неожиданно вернулась на свое место.

Его мир вдруг стал уязвимым и непредсказуемым. Она перевернула в нем все с ног на голову и дала повод для заботы о ней. Возникло желание заполучить то, чего у него никогда не было, о чем он много лет назад перестал даже мечтать. Возникло желание сделать свою жизнь достойнее, чем она была. Норту захотелось, чтобы Октавия гордилась им, а не пеняла, что он прячется от всех.

Она стала его самым уязвимым местом. И если Харкер поймет это, Октавия окажется в опасности, какую ни она, ни Спинтон даже не могут себе представить.

Если бы Норт не знал, что она скоро снова уйдет из его жизни, он наверняка прислушался бы к постоянным увещеваниям Дункана и занялся бы собственной карьерой. Но какой смысл менять все, к чему он привык, на что-то неизвестное? То, о чем говорил Дункан, было краснобайством, а Боу-стрит – его настоящей жизнью.

Хотя, с другой стороны, если он займется политикой, у него появится возможность войти в высший свет. Он сможет видеться с Октавией. Никто не станет обращать внимания на разницу в их положении. Если только она не станет графиней, это непоправимо отдалит их. После ее замужества им уже никогда не быть друзьями. Она не захочет, чтобы Спинтон обнаружил, что ее мать занимала положение немногим выше, чем куртизанка. Октавия не допустит, чтобы он узнал о ее происхождении и о том, что она отдала самое ценное ублюдку виконта Крида, незаконнорожденному сыну самого известного пьяницы и бабника во всей истории Англии.

Спинтон может сколько угодно верить в то, что он первым окажется между ее трепещущих бедер. Пусть думает, что получит все. Но он никогда не испытает настоящего благоговения, которое довелось пережить Норту, когда Октавия сама отдалась в его руки. Спинтон, возможно, будет ласковым. Возможно, будет нежным. Но он никогда не будет таким осторожным и понимающим, каким был Норт. Она тоже была у него первой. Ничего этого Спинтон не получит.

– Мне и дальше придется кокетничать одной, мистер Шеффилд, или вы все-таки присоединитесь?

Ее голос, в котором не было язвительности, только легкая насмешка, вывел Норта из задумчивости. Он обратился к ней с улыбкой, которую посчитал очаровательной:

– Я всего лишь пытался вызвать в памяти слова, которые в полной мере могли бы оценить вашу красоту, леди Октавия.

Она захлопала глазами, и на какой-то момент рядом с Н ортом оказалась его прежняя Ви. Она никогда не знала, как относиться к комплиментам, но всегда любила выслушивать их. Так захотелось разрушить фасад из хороших манер, который она возвела, изо всех сил стараясь стать леди.

Норт предпочел бы, чтобы она была просто женщиной.

– Осторожнее, мистер Шеффилд, – наполовину застенчиво, наполовину шутливо ответила Октавия. – У меня может закружиться голова.

Оглянувшись на всадников, гарцевавших неподалеку, Норт рассмеялся:

– Мне кажется, у нас и так голова идет кругом.

Напряжение, повисшее между ними, исчезло, и Октавия придирчиво оглядела парк. Она не могла долго сердиться на Норта, как, впрочем, и он на нее. В юности они могли разговаривать или спорить до хрипоты, пока ситуация не начинала веселить кого-нибудь из них. Норт знал: если они могут посмеяться над чем-нибудь, значит, все в порядке. Если нет, значит, у них что-то неладно.

Смогут ли они когда-нибудь посмеяться над ее дедом? Или над ее замужеством?

– Кто бы мог подумать, что все эти люди будут пялиться на меня? – заметила она, улыбнувшись и помахав рукой знакомым в ландо.

– Ты льстишь себе, – откликнулся он. – Эти дамы пялятся на меня, а не на тебя.

Ее смех был легче весеннего ветерка. Нежнее молодой травки, сиявшей изумрудом на солнце, уже клонившемся к закату. Услышав, как Октавия смеется, Норт постарался отложить эти звуки в памяти, чтобы потом можно было беспрепятственно достать и вновь насладиться их звучанием. Смех, такой чистый, звонкий и радостный, должен был привлечь внимание людей. И привлек. Это был еще один способ возбудить о себе толки. Тут же появилась отрезвляющая мысль, что ее таинственный «обожатель» может находиться среди этого множества лиц. И закипит от ревности, увидев с ней рядом Норта.

Впрочем, этот незнакомец – один из прогуливающихся здесь аристократов, можно не волноваться. Лишь бы не Харкер.

Господи, чем Норт занимается здесь, в Гайд-парке, вместо того чтобы искать Харкера? Неужели смерть Черной Салли была бессмысленной? Неужели Норт настолько обезумел, что бросил все, стоило только Октавии вновь появиться на горизонте?

Норт помогал ей, потому что она – его лучший друг, как и Уин. Но все-таки нельзя забывать о том, что по-настоящему важно.

Голос Октавии отвлек его от мыслей:

– Помнишь, как мы убегали из дома, чтобы посмотреть на бродячий зверинец?

Норт кивнул:

– Там нам давали поиграть с обезьянками.

Она задела его за ногу, когда кобылка вплотную приблизилась к мерину Норта.

– Я чувствую себя одной из них. Он усмехнулся:

– Просто ты любишь внимание. В юности тебе его очень не хватало.

– Мне нравится, когда мной восхищаются и говорят комплименты, но не нравится, когда смотрят как удав на кролика.

Странное сравнение.

– Кто так на тебя смотрит?

– Лорд Хоторн и его друзья. Там, слева от тебя.

Он не спеша скользнул взглядом в ту сторону. Лорд Хоторн был вполне симпатичным мужчиной, которому давно перевалило за тридцать. Несклонность к поэтическим выкрутасам и довольно-таки грубые манеры давали мало оснований подозревать его в том, что он является восторженным поклонником Октавии. Но он действительно пожирал ее хищным взглядом. Точно так же разглядывали Октавию и его спутники. Судя по всему, они решили, что Октавия бросила Спинтона ради Норта, а потом бросит Норта ради одного из них. В эту группку входили лорд Вестон, лорд Эммерсон и лорд Пауэлл.

– Мне здесь надоело, – проворчал Норт, когда все четверо приподняли шляпы в приветствии.

Октавия в ответ тяжело вздохнула:

– Мне тоже. Поедем ко мне, выпьем чаю.

Нужно было отказаться, но повар Октавии умел печь немыслимо вкусные маленькие бисквиты. А кроме того, Норту не часто выпадала возможность побыть с ней наедине, чтобы на них не таращилось пол-Лондона.

– Тогда ненадолго. На мне висит еще одно расследование.

– Это новость, – с любопытством заметила она. – Что за расследование?

Норт заколебался – говорить или нет? Но почему бы не сказать лучшему другу?

– Расследование убийства.

– Убийство? – Она слегка побледнела. – Норри, будь осторожен.

В груди все сжалось. Норт кивнул. Забота Октавии была трогательной, но бессмысленной.

– Я всегда осторожен, Ви.

Лицо у нее оставалось таким же бледным.

– Ты ведь можешь пострадать. Такая уж у него работа.

– Ты никогда об этом не слышала? Я же главная страшилка всех лондонских негодяев. От одного упоминания моего имени трепещут даже отпетые головорезы.

Октавия посмотрела на него так, словно у него прорезались крылья.

– Расскажи это кому-нибудь другому.

Он громко рассмеялся, но почувствовал, как на душе стало теплее.

– Со мной ничего не случится. Обещаю.

Из парка они выезжали в молчании. Уже за воротами, когда гул голосов остался позади, Октавия снова вздохнула:

– Это была отличная прогулка. Норт удивленно вскинул брови:

– Ты шутишь!

– Совсем нет, – не сдавалась она. – Ужины и балы так надоедают. Я выхожу из дома только для визитов и похода по магазинам.

Он подхватил:

– Ай-ай-ай, какая жалость!

Октавия не рассердилась, а звонко рассмеялась. Слова сорвались с языка прежде, чем он додумал мысль до конца:

– Завтра вечером я заеду за тобой. Она демонстративно зевнула.

– Отправимся на бал?

– Нет.

– На ужин?

– Разумеется, нет! Октавия хмыкнула:

– Тогда куда же?

Он и сам точно не знал.

– Это сюрприз. Только никаких роскошных туалетов, и оставь драгоценности дома.

– Ты повезешь меня в какое-нибудь опасное место? Норт усмехнулся:

– Естественно.

Настоящая леди перетрусила бы, а Октавия нисколько. Но она и не была настоящей леди. Лишь делала вид. Его Ви никогда не смогла бы стать похожей на этих мегер-сплетниц с кислыми лицами, которые шушукаются им вслед. Все светские львицы не стоят и одного ногтя Октавии.

Он отвезет ее куда-нибудь, где можно немного расслабиться. Где люди не судят так опрометчиво. Он отвезет ее туда, где она вновь сможет стать собой. И на одну ночь вернется его Ви. На одну ночь. Больше ему ничего не нужно.

Одна ночь – это не так уж и много.

– Ты куда-то собираешься?

Октавия улыбнулась своему отражению в зеркале.

– Собираюсь. Беатрис удивилась:

– В таком платье?

Уложив волосы в простой пучок на затылке, Октавия крутанулась на стульчике и хохотнула:

– Ну да.

Беатрис ничего не понимала.

– А где драгоценности? И потом, твое платье…

– …не очень модное. Я знаю. – Оно вышло из моды по крайней мере года два назад, но все равно было красивым.

Бедная Беатрис была в ужасе.

– Ты собираешься отправиться без лорда Спинтона?

– Да. – Октавия поднялась, подхватив с дубового туалетного столика старую шаль. – И рассчитываю, что ты не скажешь ему ни слова.

– О чем? – Беатрис пожала пухлыми плечиками. – Я ничего не знаю, кроме того, что ты куда-то собралась и оделась как простолюдинка.

– Этого уже достаточно. – Интересно, много ей потребуется времени, чтобы догадаться?

– Ты куда-то собралась вместе с мистером Шеффилдом. Милая Беатрис! Она была какой угодно, но только не дурочкой.

Октавия подавила улыбку. Ей давно не было так хорошо. Она уже давно не чувствовала себя такой юной.

– Вполне возможно.

На лице кузины появилось выражение жуткой озабоченности. О чем думает Беатрис? О том, что Октавия решилась бежать с Нортом?

Беатрис скрестила руки на груди.

– Октавия, во что ты собираешься вляпаться? Октавия вздохнула:

– Ну хорошо, я тебе расскажу, но пообещай ничего не говорить Спинтону.

Темно-каштановые кудряшки Беатрис замотались из стороны в сторону.

– Не стану ничего обещать, пока не узнаю, в чем дело.

Кузины посмотрели друг на друга. Октавия не сомневалась, что выйдет победителем в этом сражении. Любопытство в кузине было сильнее ее преданности Спинтону.

– Ладно, – неохотно уступила Беатрис. – Я ничего ему не скажу.

Октавия усмехнулась. Она без всяких обещаний знала, что Беатрис не выдаст ее Спинтону. Хотя кузина время от времени и показывала свою приверженность графу, все-таки Октавия доводилась ей сестрой и оставалась лучшей подругой.

– Да, я проведу вечер с Нортом.

Какая бы битва между жаждой приключений и чувством приличий ни разыгралась в Беатрис, приключения одержали верх. Все из-за ее любопытной натуры.

– Куда вы поедете?

– Не знаю. – Ответ странный, но Октавию это мало беспокоило.

– Не знаешь? – Наверное, победа над чувством приличий оказалась не окончательной. Бедняжка Беатрис онемела.

Октавия тряхнула головой и оглядела себя в зеркале. Платье было неяркое, голубое, а шаль – темно-фиолетовая.

– Тебя что, это не волнует? – Зато это заметно взволновало Беатрис. Ей никогда не понять, что не тайна возбуждает. Как никогда не понять и то, какое доверие Октавия испытывала к Норту. Ничего плохого не произойдет, пока она будет рядом с Норри.

Октавия так об этом и сказала:

– Не волнует совершенно.

– Он ведь может завезти тебя куда угодно!

– Ну и что? – Это тоже часть приключения. Какие они с Беатрис все-таки разные!

Ее крошка-кузина была возмущена.

– Откуда ты знаешь, может, он решил похитить тебя? Это было бы как нельзя кстати.

– Нет, он не станет.

– Почему ты так уверена? – Беатрис, очевидно, лишившись сил, бухнулась на кровать, одну руку приложив к пухлой груди, а другой ухватившись за лоскутное одеяло.

Ох Господи, она так же невыносима, как и Норт с этим стремлением все контролировать и все знать.

– Потому, тупица ты этакая! Потому что я его знаю. Потому что он не способен на такое.

«Тупицу» Беатрис пропустила мимо ушей.

– Ты знала его раньше. Он мог двадцать раз измениться за эти годы.

Конечно, мог, но не настолько же. Да, он стал нелюдимым, но это все равно был ее ласковый Норри. Он никогда не сделает ей больно, никогда не скомпрометирует ее, не подвергнет опасности, если только она сама не попросит.

Будь проклято обещание, которое ее уговорили дать! После всех этих лет Норт Шеффилд так и остался единственным мужчиной, от вида которого становилось тепло, слабели колени и по всему телу бежали мурашки.

– Перестань брюзжать, Беа, – оборвала она кузину. Подойдя к туалетному столику, взяла флакон духов. – Со мной ничего не случится. В этом можешь быть уверена.

Все еще сомневаясь, Беатрис скривила губы.

– Ты вся в предвкушении, да? Притвориться непонимающей очень легко. – В предвкушении чего?

– Всего, что он задумал. Ты чуть не пляшешь от нетерпения. – Она произнесла это так, словно Октавия сделала что-то неприличное.

– Ничуть! – Хотя с какой стати отпираться? В глубине души она знала, что это правда. В глубине души она отплясывала джигу.

Но Беатрис была непреклонна.

– И я знаю, что это означает.

Октавия надушила запястья.

– Тогда, умоляю, скажи! Просвети меня.

Поднявшись с кровати, Беатрис настороженно, отсчитывая шаги, двинулась в ее сторону, словно охотник на оленя.

– Я прекрасно помню, какой ты была, когда дедушка забрал тебя к себе. Я знаю, как ты упорно трудилась, чтобы стать другим человеком и понравиться ему. Но ты совсем не изменилась, Октавия. Ты просто играешь свою роль и всегда ее играла.

Тихоня!

– Думай, что говоришь.

– Но это правда. Я вижу по твоим глазам.

Флакон с духами брякнул о зеркальную поверхность столика.

– О Господи! Беа, ты как собака с костью. Можешь помолчать? – Октавии вдруг захотелось побыть в тишине. Почему кузина не может замолчать?

Но Беатрис не так-то легко было сбить с толку.

– Ты дождаться не можешь мистера Шеффилда. Ты мечтаешь, что он увезет тебя туда, где вы сможете стать такими, какие вы есть на самом деле. Завтра ты снова будешь леди Октавией, но сегодня ты откинешь все притворство. И я искренне надеюсь, что вы с мистером Шеффилдом готовы ко всяким последствиям.

Беатрис начала нести явную чепуху.

– Какие последствия? Ради Бога, Беатрис! Мы едем на вечеринку, а не на оргию!

Лицо кузины пошло пятнами.

– Не говори со мной так, словно я не знаю тебя, Октавия. Меня не касается, пусть мистер Шеффилд везет тебя хоть в церковь. Но я еще никогда не встречала настолько своевольного человека. Не потому, что ты эгоистка. Просто ты – такая. Тебе годами приходилось отказываться от своего естества, и сейчас ты постараешься за одну ночь наверстать упущенное. Мне жалко Лондон.

Октавия расхохоталась:

– Тебе нужно унять свое воображение. – Хотя в словах Беатрис была доля правды. Да, действительно, Октавия рассчитывала, что в этот вечер можно побыть собой, не думая о том, во что одета и что надо говорить. Ей хотелось увидеться со старыми друзьями. С людьми, которых она знала и которые знали ее.

Она своевольна? Господи, ну конечно. Эгоизм это или нет, но она сделает то, что задумала.

Сопротивление, которое оказала Беатрис, сменилось любовью и озабоченностью. Это раздражало даже больше, чем ворчание и придирки. Милая Беа, она ведь желает только добра.

– Ты ведь будешь осторожной, да?

– Разумеется. Я же не совсем безрассудная. Беатрис это не убедило.

– Беа, со мной будет Норт. Он – лучшая защита, поверь мне.

– Вот именно мистера Норта я и боюсь больше всего.

Октавия остолбенела. Опять двадцать пять!

– Норта? Почему? Он защитит меня от любой опасности.

– А кто защитит тебя от него? Или если на то пошло, его от тебя?

Не веря своим ушам, Октавия поперхнулась.

– Нам не требуется защита друг от друга. Почему ты не можешь мне поверить?

– Я видела, какие взгляды ты кидала на него, Октавия. Я видела, как он смотрел на тебя. Вы даже не догадывались, что выдаете себя. Ты пожирала его взглядом. Так женщины смотрят на мужчин, которых желают. А он глядел, как мужчина, жаждущий насладиться видом ледяного родника.

Чушь! Но сердце подскочило. Норт на самом деле смотрел на нее так? Почему-то захотелось, чтобы Беатрис оказалась права. Друзья не должны вести себя так скандалезно. Но они с Нортом были намного больше, чем друзья. Насколько больше, она не смогла бы сказать точно.

– Все то, что связывало вас когда-то, быльем поросло. Вы уже не дети, Октавия. Норт Шеффилд – взрослый мужчина. Боюсь, тебе будет не так легко контролировать его, и себя тоже.

Такая резкость, да еще из уст Беатрис, прозвучала как завуалированное оскорбление.

– Твое мнение обо мне, Беа, нисколько не льстит. Но я прекрасно могу справиться с собой и уверена, что Норту это тоже вполне по силам.

Темные глаза Беатрис остро блеснули. Чересчур остро!

– Ну если ты так считаешь…

Но Октавию уже было не остановить.

– Что бы ни связывало нас, это была всего-навсего радость от встречи друг с другом. Ты представить себе не можешь, как мне стало хорошо, когда он снова объявился. И теперь я знаю, что он уже никуда не денется.

Лицо кузины выразило искреннее удивление.

– Моя дорогая Октавия, тебе нужно понять, что как только мистер Шеффилд поймает твоего почитателя, ты не сможешь видеться с ним.

Октавия этого не понимала. И не хотела понимать. Теперь, когда они с Нортом увиделись через столько лет, не существовало препятствий, чтобы встречаться и дальше. Разве не так?

– Отчего же?

– Оттого что все считают, что он пытается увести тебя у Спинтона. И будет совершенно неприлично, если вы и потом будете появляться на людях.

Беатрис была права. Господи, почему Октавии самой не пришло это в голову? Скорее всего потому, что она запретила себе думать об этом. Обретя Норта еще раз, она не собиралась отпускать его снова.

Совсем не важно, узнает Спинтон правду о ее прошлом или нет. Даже если ему станет известно, что они с Нортом давно знают друг друга, им не удастся больше бывать вместе. Иначе они станут притчей во языцех.

И нет сомнения, что Норт знал все с самого начала. И не собирался связывать себя с ее будущим. Он решил, что снова оставит ее. Хуже того, решил и дальше притворяться, что она ему безразлична. Вероятно, у него хватит сил расстаться, а вот хватит ли ей сил, она не знала.

Нет, это неправда. Октавия знала, что поступит точно так же. Другого выбора не было, если только она не откажется от жизни, которую ей уготовили.

Что там Норт говорил о жизни по правилам? Когда-то она могла посмеяться над женщиной, которая заботится, что о ней скажут, что о ней подумают. Но Октавия беспокоилась не только о себе. Ей не хотелось, чтобы ее поступки легли пятном на Беатрис, на Спинтона, на ее деда, даже на Норта.

– Представляю, как тебе трудно смириться, – продолжала Беатрис, – но ты порвала все связи с прошлым. Они стали бы препятствием для будущего, которое ты выбрала.

Будущее выбрал дед. Октавия только согласилась с ним, не зная, как будет больно отказаться от всего. В то время ей хотелось стать леди, и она ухватилась за возможность иметь дорогие вещи и вращаться среди сливок лондонского общества.

Что она знала о жизни? Октавия была глупенькой девочкой, слишком молодой, чтобы понять, что богатство – это еще не все и что сливки общества – не есть самое лучшее.

– Да, – услышала она себя со стороны. – Я знаю. У нас с Нортом в лучшем случае может быть только шапочное знакомство.

– В самом крайнем случае.

– Да. – Очень горькое слово.

В голосе Беатрис появилось сочувствие.

– Я понимаю, для тебя он лучший из людей, но ты должна мне пообещать, что будешь с ним настороже.

Октавия заупрямилась:

– Мне ни к чему быть с ним настороже. Это не убедило Беатрис.

– На него обращают внимание мамаши с дочками на выданье. Они могут обеспечить ему положение, но он не женится. Почему?

– Потому что эти девушки глупы и неинтересны. – Или оттого, что нет той, кого можно сравнить с Октавией? Как ей вообще такое могло прийти в голову?

– Или оттого, что надеется подцепить богатый улов, хорошее состояние?

Если кузина не остановится, Октавия накинется на нее с кулаками.

– Не говори так! Ты его не знаешь.

– Ты тоже не знаешь. Теперь уже не знаешь. – Ага, еще один хорошо выверенный пинок. И пусть! Все равно она знает Норта лучше, чем Беатрис может представить.

– Вполне достаточно, чтобы понять, что он не охотник за приданым. У него есть свое состояние.

– А общественное положение? Уверена, он должен завидовать статусу своих братьев.

Да, завидует. Во всяком случае, завидовал.

– Нет, не думаю, что его это сильно беспокоит. Он доволен тем, что у него есть.

Беатрис посмотрела ей в глаза, взглядом подчеркивая важность сделанного вывода.

– Итак, в любом случае это еще один повод убедиться, что у тебя не появилось новой привязанности.

– Да. – Еще один повод, чтобы не заиметь новую привязанность.

Плохо то, что Октавия уже была привязана. А вот насколько сильно, понятия не имела.