Глава 26

«Ошеломляюще». Это слово вертелось у Миллисент на языке, когда она вместе с экономкой миссис Макалистер осматривала замок. К середине дня леди Эйтон уже окончательно потеряла счет комнатам, не могла понять, где находится обеденный зал, а где богатые покои для приемов, в каком крыле хранится старинная коллекция оружия, где располагается новая библиотека или малая гостиная…

Замок был просто великолепен! Все здесь дышало спокойствием и уютом, но все же дом казался слишком большим.

Наскоро пообедав вместе с мужем в старинном обеденном зале, Миллисент направилась к себе, в то время как Эйтон, полностью погруженный в свои мысли, остался беседовать с Траскоттом. Войдя в небольшую гостиную, Миллисент опустилась в изящное кресло и принялась смотреть на огонь в камине.

В комнате было довольно тепло, но ее бил озноб. После долгого и утомительного путешествия она должна была бы испытывать облегчение, но почему-то чувствовала лишь нарастающее беспокойство. Конечно, великолепие Баронсфорда немного подавляло, но по-настоящему угнетало Миллисент совсем не величие замка.

Всему виной были воспоминания об Эмме. Они преследовали ее повсюду. Впервые войдя в холл, Миллисент сразу же увидела перед собой портрет этой женщины. Она была прекрасна. Именно Эмма придала Баронсфорду его теперешний облик. Она проявляла гораздо больше интереса к устройству замка, чем все предыдущие его хозяйки.

Это стало совершенно очевидно, когда миссис Макалистер привела Миллисент в восточное крыло. Шесть роскошных спален с видом на сад, прибрежные утесы и реку были перестроены и заново обставлены Эммой по своему вкусу. Здесь не дозволялось появляться ни членам семьи, ни друзьям, ни гостям. Весь второй этаж в этом крыле занимали личные покои Эммы и Эйтона. И это еще не все. Гостиную в старой башне она тоже превратила в свои персональные апартаменты.

Она устраивала роскошные приемы, балы, торжественные обеды, тщательно составляя меню. Блюда по ее заказу доставляли из Франции, – а изумительные ковры ручной работы ей специально привозили из Персии. Всюду чувствовалось ее незримое присутствие. После осмотра замка у Миллисент даже загудела голова от всего, что ей довелось увидеть и услышать.

Вскоре появилась горничная Бесс, чтобы помочь госпоже переодеться ко сну. Наблюдая за тем, как девушка аккуратно развешивает в шкафу ее платья, Миллисент засомневалась, правильно ли сделала, что приехала сюда: у Лайона столько работы, и невозможно представить себе, когда сможет увидеть его снова. В Баронсфорде она чувствовала себя какой-то жалкой и незначительной, а это ощущение было ей просто ненавистно.

В дверь спальни постучали, после чего массивные створки распахнулись и Уилл с Джоном внесли в комнату Лайона.

– Я рад, что ты еще не спишь, а то эти два неуклюжих болвана непременно разбудили бы тебя.

Миллисент даже раскрыла рот от удивления, не в силах произнести ни слова. В еще большее смущение привел ее настойчивый взгляд мужа. Эйтон буквально пожирал жену глазами, будто на ней было надето не плотное домашнее платье, а прозрачная ночная сорочка. Одно дело делить с Лайоном спальню в Мелбери-Холле, где отчаянно не хватает комнат, и совсем другое – здесь, в Баронсфорде, при таком изобилии свободного пространства.

– Ты уже покончил с делами на сегодня? – спросила она первое, что пришло ей в голову.

– Но ведь есть еще завтра.

Миллисент отпустила Бесс и перешла в гостиную, чтобы дать мужу возможность уединиться.

Она взяла с полки книгу, пытаясь сосредоточиться на чтении. Лайон снова привел ее в смущение. Это так на него похоже! Стоило ей почувствовать себя лишней и никому не нужной, как он мгновенно появлялся словно по волшебству. Миллисент еще раз перечитала первый абзац, но строки расплывались перед глазами и получалась какая-то бессмыслица. Ей не давал покоя этот его раздевающий взгляд. Леди Эйтон поднялась с кресла и подошла к маленькому изящному бюро, решив заняться письмами. Но и здесь Миллисент ждала неудача. Она так и не смогла выжать из себя ни единого слова.

– Ты еще не покончила с делами на сегодня?

Услышав вопрос мужа, леди Эйтон отложила перо и направилась в спальню. Лайон уже полулежал на постели. Слуги ушли.

– Но ведь есть еще завтра, – мягко сказала Миллисент, прислоняясь к дверному косяку. «И ста лет не хватит, чтобы пресытиться им», – подумала она, глядя на мужа. Лайон был невероятно красив. В нем чувствовалась сила и уверенность в себе.

– Тогда иди в постель.

Миллисент медленно направилась к кровати.

– Признаться, я удивилась, увидев тебя здесь сегодня ночью. Мне сказали, что апартаменты его светлости в восточном крыле.

– Тебя ввели в заблуждение. Мои комнаты всегда там же, где и твои. – Миллисент еще не успела подойти к кровати, как Лайон потянулся к поясу ее платья. – Я скучал по тебе сегодня.

– Мы провели врозь только один вечер. – Эйтон расстегнул пояс. Узкая полоска ткани скользнула на пол. – А обедали мы вместе.

– Там было слишком людно. Расскажи, чем ты занималась после обеда.

– Я осматривала Баронсфорд.

– Он чертовски большой.

– Да, впечатляющее зрелище.

Лайон потянул ткань вниз, обнажая плечи Миллисент, и платье упало к ее ногам.

– Замок пришелся тебе по вкусу?

– Баронсфорд не нуждается в моем одобрении.

– А я думаю иначе. – Эйтон посмотрел жене в глаза. – Теперь ты хозяйка Баронсфорда.

– Я никогда не возносилась так высоко в своих устремлениях, – тихо сказала Миллисент.

Лайон ласково провел рукой по волосам жены и накрутил на палец вьющуюся прядь.

– Но ведь должно же быть что-то, к чему ты стремишься? – прошептал он, почти касаясь губами ее губ.

Миллисент положила ладони ему на плечи и поцеловала его, а Лайон обвил руками ее талию, приглашая в постель. Она легла рядом с мужем и уютно свернулась в клубок.

– Расскажи мне об этом, – попросил он, покрывая поцелуями ее лицо.

– Вот к чему я стремлюсь.

– К этой постели? – улыбнулся Лайон, крепко обнимая жену. – Эти ночные владения ваши, миледи, распоряжайтесь ими, царите в них.

– А еще я хотела бы царить в твоем сердце. – Лицо Эйтона вдруг приняло серьезное выражение. Миллисент мгновенно пожалела, что высказала свои мысли вслух, ей тут же захотелось взять свои слова обратно. – На меня так странно действует пребывание вдали от Мелбери-Холла, – растерянно прошептала она. – Я веду себя глупо, слоняюсь без дела и болтаю о вещах, о которых не следует говорить. Я…

– Ты уже царишь в моем сердце, Миллисент. – Лайон неловко поднял правую руку и вытер слезы, катившиеся по ее щекам. – Ты единственная женщина, которая сможет выдержать меня нынешнего, жалкого и ущербного.

Миллисент крепко сжала Лайона в своих объятиях.

– В тебе нет ничего ущербного. Я люблю тебя таким, какой ты есть.

Лайон с нежностью обнял жену.

– И ты навсегда останешься со мной?

– Я останусь с тобой до тех пор, пока ты этого хочешь.

– Пока ты мне будешь нужна?

– Да. – Миллисент слегка отстранилась, чтобы заглянуть Лайону в лицо. – Мне необходимо ощущать себя нужной. Я должна быть уверена, что приношу пользу. Я хочу давать, это очень важно для меня.

– А брать? Разве это не такая же полноправная часть брака?

– У тебя есть титул, богатство, а это дает возможность давать гораздо больше, чем берешь.

– А ты возражаешь?

– Ну конечно! Я хочу вносить свою лепту. Хочу чувствовать, что во мне нуждаются.

– Тогда, возможно, моя болезнь помогает нам достичь равновесия.

Миллисент резко села на постели.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Понимаешь, Миллисент.

Лайон крепко держал жену за руку, и Миллисент пришло в голову, что он, должно быть, чувствует бешеное биение ее пульса.

– Если бы мы с тобой поженились при других обстоятельствах… – Лайон покачал головой. – Давай представим себе, что все было иначе. Предположим, я никогда не падал с утеса. Если бы я попытался приблизиться к тебе, попробовал ухаживать за тобой…

– Ты не сделал бы этого.

– Почему?

– Потому что я слишком обыкновенная. Во мне нет ничего особенного, Лайон. Не говоря уже о том, что я никогда не вращалась в твоей орбите, не принадлежала к твоему кругу. У тебя просто не было бы такой возможности.

– А я говорю тебе, что ты совершенно не права. И все же, что бы ты сказала, если бы я сделал тебе предложение и попросил стать моей женой?

– Я бы сказала «нет», ведь я же не знала тебя.

– А если бы у нас был страстный любовный роман и ты не могла бы совладать со своими чувствами? Что бы ты тогда сказала?

– Мы ведь не принадлежим к одному…

– Не принадлежим к чему, Миллисент? – резко спросил Лайон. – Что должно произойти в наших отношениях, чтобы ты почувствовала себя уверенной, начала доверять мне и позволила себя любить?

– Я бы тогда сказала, что люблю тебя.

– Но этого недостаточно, ведь я бы хотел, чтобы у нас с тобой было будущее. Хотел бы убедиться, что твоя любовь ко мне сильнее, чем беспочвенные страхи, с которыми ты жила долгие годы.

Миллисент почувствовала, как к горлу подступают слезы.

– Но я ведь здесь, Лайон. Разве этого мало?

– Ты будешь со мной завтра? – спросил он.

– Буду.

– А послезавтра? Через месяц? Через год?

– Я буду с тобой до тех пор, пока ты этого хочешь.

– И пока я нуждаюсь в тебе?

– И пока ты нуждаешься во мне.

Капли дождя мерно стучали по крыше экипажа, стоявшего наготове в ожидании лорда Эйтона, чтобы отвезти в деревню. В былые дни Лайону не нужен был никакой экипаж. Арендаторы и жители деревни привыкли видеть хозяина Баронсфорда скачущим по холмам верхом на лошади. В хорошую и в дурную погоду он останавливался поговорить с фермерами, когда они еще только готовились приступить к работе.

Эйтон всегда был ранней пташкой. К тому же он хорошо знал, как дорожат его вниманием и ценят эти утренние встречи с ним многие жители окрестных деревень. Фермеры всегда могли решить свои проблемы в личных беседах, у них не было необходимости прибегать к официальным жалобам, чтобы высказать свое недовольство. Хорошие новости легко передавались от одной семьи к другой. Если у кого-то случались неприятности, с ними всегда удавалось справиться еще до того, как положение становилось безнадежным. Утренние верховые прогулки графа приносили немало пользы. Оставаясь хозяином здешних владений, Эйтон для своих людей всегда был лучшим другом и самым желанным гостем. Но никто так не скучал по этим ушедшим в прошлое прогулкам, как сам Эйтон.

И сейчас Лайон собирался возобновить их, но только ему пришлось воспользоваться каретой. И если раньше он имел обыкновение совершать прогулки один, то теперь его должны были сопровождать двое слуг и секретарь, Питер Хауитт.

Было заметно, что жизнь в деревне и на окрестных фермах сильно изменилась. Деревню наводнили пришлые чужаки со своими семьями. Они держались вместе, защищаясь от непогоды. Как сказал Траскотт, жители с тревогой ждали каждый грядущий день.

Утром, перед тем как отправиться в деревню, Лайон попросил Траскотта привести к нему в библиотеку экономку и управляющего. То, о чем Эйтон собирался поговорить с ними, было для него не менее важно, чем все происходящее в имении.

– Я хочу, чтобы вы немедленно произвели тщательный осмотр дома, – решительно заявил Лайон, обращаясь к миссис Макалистер и Кемпбеллу. – Вы должны найти и убрать отсюда все, что имеет хотя бы малейшее отношение к моей покойной жене, включая картины, одежду, личные вещи, – словом, все, что могло бы напомнить нынешней хозяйке Баронсфорда о ее предшественнице.

Ни экономка, ни управляющий не выказали удивления, услышав пожелание графа.

Мистер Кемпбелл заговорил первым:

– Я могу лишь догадываться, милорд, но полагаю, что подобных вещей окажется слишком много. Как нам поступить с ними?

– Сложите в одну из спален в восточном крыле, только заприте дверь. – Лайон повернулся к своему секретарю: – Пошлите письмо матери Эммы, леди Даглас, что она может делать с этими вещами все, что ей заблагорассудится…

– Как пожелаете, милорд.

Лайон взглянул на миссис Макалистер.

– А еще я хочу, чтобы вы взяли себе за правило спрашивать мнение графини по любому вопросу. Впредь советуйтесь с ней, прежде чем принять какое бы то ни было решение по хозяйству. При составлении меню, приготовлениях к обеду, рассаживании гостей за столом, покупке белья, выборе вин… Во всем!

– Да, милорд. Надеюсь, вы мной довольны?

– Вполне, миссис Макалистер. Во всей Британской империи не найти экономки лучше вас.

– Спасибо, милорд.

– Вам будет совсем не трудно обсуждать хозяйственные дела с леди Эйтон. Вы скоро поймете, что у нее мало общего с… вашей предыдущей хозяйкой. Я полагаюсь на ваше здравомыслие и надеюсь, что вы сделаете все, чтобы ее светлость чувствовала себя здесь легко и непринужденно. – Лайон обернулся к Кемпбеллу. – Удостоверьтесь, что слуги не болтают всякой чепухи за спиной моей жены. Не позволяйте им проводить никаких сравнений ее светлости с Эммой. Это касается поступков графини, ее платьев, манеры держаться. Да чего угодно! Миллисент – совершенно особенная женщина. Да, она англичанка, но самая прекрасная, самая удивительная на свете. И я хочу, чтобы все в Баронсфорде это поняли.

Никто не сказал ни слова. Лайон медленно обвел глазами обращенные к нему лица.

– Эмма Даглас Эйтон умерла, – решительно сказал он, – давно пора похоронить ее призрак. В Баронсфорде теперь новая хозяйка.

Миллисент не спешила покидать свои комнаты, собираясь задержаться там как можно дольше. Лайон говорил, что проведет почти все утро в деревне, и леди Эйтон попросила, чтобы поднос с завтраком ей принесли наверх. Она хотела оставаться у себя вплоть до возвращения мужа, но вдруг поймала себя на том, что то и дело выглядывает в окно, чтобы полюбоваться на сады, озеро и голубое небо, виднеющееся сквозь просветы между облаками.

Наконец, устав бороться с соблазном, Миллисент с помощью Бесс переоделась в платье для верховой езды и вышла из комнаты. Стоило ей оказаться в холле, как ее едва не сбила с ног молоденькая служанка.

– Ох, вот вы где, миледи. – Девушка присела в реверансе. – Миссис Макалистер послала меня к вам и велела спросить, не уделите ли вы ей несколько минут сегодня днем, чтобы обсудить меню на вечер и последующие дни.

– Передай миссис Макалистер, что я готова отложить все дела. – Миллисент направилась по коридору в сопровождении служанки. – Я собиралась проехаться верхом, но если миссис Макалистер хочет поговорить со мной прямо сейчас, я могла бы отправиться на прогулку и позже.

– Нет, миледи. Конечно же, поступайте, как вам будет удобнее. Сегодня в доме все вверх дном. И я уверена, что миссис Макалистер…

– Что-то случилось?

– Пожалуй, да, мэм. Хотя я и не знаю, в чем тут дело. Слуги перетряхивают все восточное крыло, гостиные, комнаты в старой башне, перевешивают картины, обыскивают чуланы, как будто сам король потерял здесь свою корону и не может найти. – Девушка недоверчиво покачала головой. – Как бы там ни было, мне сдается, пока весь дом окончательно не перевернут вверх тормашками, у миссис Макалистер не будет времени даже на то, чтобы голову почесать.

– И ты не догадываешься, в чем причина всей этой суматохи?

Служанка помедлила в нерешительности, затем огляделась по сторонам и понизила голос:

– Я слышала, что его светлость сегодня утром отдал приказ.

– Приказ?

– Да, миледи. Говорят, он был страшно недоволен, что вещи покойной леди Эйтон по-прежнему разложены везде и всюду. Он велел немедленно все собрать и вышвырнуть. Сказал, что не желает видеть в Баронсфорде ничего, что напоминало бы ему о бывшей жене.

Служанка и госпожа подошли к верхней ступеньке лестницы. Взгляд Миллисент невольно остановился на том самом месте, где накануне висел портрет Эммы. Теперь его там не было, а остальные картины были сдвинуты таким образом, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту на стене.

Леди Эйтон охватило смутное чувство вины. Ей захотелось поговорить с Лайоном, спросить, почему он отдал такие распоряжения. Прошлой ночью Миллисент поняла, что им с мужем удалось перешагнуть какой-то важный рубеж в своем браке. Они открыто говорили друг другу о своих чувствах и переживаниях, делились тем, что наболело на душе.

Миллисент начала спускаться по лестнице.

– Передай, пожалуйста, миссис Макалистер, что я с удовольствием поговорю с ней о делах во второй половине дня.

Внизу служанка мгновенно скрылась в одном из бесчисленных коридоров замка, а леди Эйтон спросила стоявшего в дверях лакея, нет ли поблизости мистера Траскотта или Хауитта. Лакей сообщил, что секретарь его светлости отправился вместе с графом в деревню, а мистер Траскотт находится сейчас во дворе и собирается отправиться верхом.

Миллисент поспешила к Траскотту, который отдавал распоряжения одному из конюхов.

– Доброе утро, Уолтер. Можно мне поехать в деревню вместе с вами?

Высокий шотландец потянул за поводья, заставляя лошадь повернуться.

– Конечно, Миллисент. Добрый день. Я немедленно велю приготовить карету.

– Нет, я бы предпочла прокатиться верхом, если вы не против.

– Как пожелаете, мэм. – Траскотт кивнул конюху. Тот мгновенно побежал в конюшню, чтобы привести лошадь для леди.

– А еще я хотела спросить, – внезапно решилась добавить Миллисент, – мы не сделаем слишком большой крюк, если проедем вдоль берега, мимо утесов? Мне бы очень хотелось взглянуть на то место, где произошел несчастный случай.

Платт уже начинал чувствовать себя преступником, которого ведут на скамью подсудимых. Лакеи и слуги, сменяя друг друга словно конвой, провели его к высоченному шотландцу, взиравшему на посетителя с явной враждебностью. Этот мистер Гиббз, так к нему обращались слуги, не произнес ни слова. Он только хмуро кивнул Платту, приказывая следовать за ним. В сопровождении двух лакеев по бокам и третьего, замыкавшего шествие, Платт поспешно засеменил за Гиббзом, стараясь не отставать.

Это был уже не первый визит поверенного в Мелбери-Холл. Около четырех лет назад, когда покойный сквайр Уэнтуорт был еще жив, Платт приходил сюда по делам, представляя интересы Джаспера Хайда. Радушный прием, оказанный ему тогда, разительно отличался от нынешнего, холодного и нелюбезного.

– Вам лучше придерживаться сути дела, – прорычал через плечо верзила-шотландец. – Говорите, когда вас об этом просят, а в остальное время прикусите язык и слушайте. Вы меня поняли?

– Ну это уж слишком! – обиженно воскликнул Платт. – У меня просто нет слов. Я категорически возражаю против такого грубого…

Гиббз резко повернулся к поверенному, нагнулся и грозно заглянул ему в лицо.

– Мне нет никакого дела до ваших возражений, но вы будете держать рот на замке. Понятно?

– Конечно! Конечно, сэр, – бессвязно пролепетал Платт, чувствуя, как его лицо заливается краской от страха.

Поверенный попытался взять себя в руки. На лбу его выступила испарина, и когда ужасный шотландец наконец отвернулся, Платт поспешно вытер пот рукавом. В глубине души он сознавал, что следовало бы остановиться и как следует выбранить дерзкого слугу за грубое и развязное поведение, но ведь этот парень шотландец. Кто знает, чего от него можно ожидать!

– Послушайте, сэр. Мне нужно кое-что узнать. – Гиббз ничего не ответил, и поверенный робко продолжил: – Я знаю, что леди Эйтон сейчас в Шотландии. С кем мне предстоит сегодня беседовать?

– С вдовствующей графиней Эйтон. Она примет вас в гостиной. – Гиббз открыл дверь, и Платт быстро прошмыгнул за ним. – Мистер Платт, мэм, – громко возвестил шотландец.

Стряпчий взглянул на хрупкую старую женщину, сидевшую в кресле с пледом на коленях. Вся его самоуверенность мгновенно вернулась к нему. Платт самодовольно хмыкнул. С ней, беспомощной старухой, он как-нибудь уж справится.

Леди Эйтон внимательно уставилась на вошедшего поверх очков, державшихся на самом кончике ее носа.

– Мистер Платт?

– Ваш покорный слуга, миледи, – ответил поверенный с глубоким поклоном.

– Как любезно с вашей стороны согласиться отложить встречу. – Говоря откровенно, у Платта просто не было иного выбора. – Моя невестка была уже на пути в Шотландию, – кротко добавила старуха, – а я неважно себя чувствовала, поэтому никак не могла принять вас раньше.

– Прекрасно понимаю вас, миледи.

– Не стойте, пожалуйста, в дверях, сэр. – Графиня жестом указала на стул. – Проходите и присаживайтесь, чтобы я могла вас видеть, не напрягая шеи. Мне больно поднимать голову вверх.

Платт вошел в комнату и сел напротив графини Эйтон.

– Остальные могут нас оставить. – Старуха махнула рукой в сторону горничных. – Вы тоже, мистер Гиббз.

– Я бы предпочел остаться, мэм.

– Но в этом нет нужды, мистер Гиббз. Мне кажется, этот джентльмен заслуживает полного доверия. Вы можете идти.

– Если вы настаиваете, миледи.

Стряпчий бросил надменный взгляд на гориллу-шотландца, покидающего гостиную, и бегло оглядел комнату. Здесь было солнечно и уютно. Платт был по-настоящему очарован Мелбери-Холлом. По правде сказать, если бы не вмешательство старой графини, он, пожалуй, выкупил бы его у Миллисент, смог бы получить дом за бесценок, лишь оплатив все, что эта вдовушка была должна Джасперу Хайду.

Эта усадьба с ее знатными соседями и великолепным расположением могла бы стать прекрасным загородным домом для человека, желающего занять достойное место в обществе. А может быть, еще не слишком поздно? Возможно, молодая леди Эйтон так увлечена своими новыми обязанностями в качестве хозяйки Баронсфорда, что только и мечтает отделаться от этого скромного поместья. Конечно, остается еще уладить этот вопрос с нанимателем, мистером Джаспером Хайдом, но Платт был почти уверен, что, когда плантатору удастся заполучить рабыню, остальное вряд ли будет его особенно волновать.

– Что я могу для вас сделать, мистер Платт?

Стряпчий очнулся от грез и тут же сосредоточил все свое внимание на старой графине.

– Простите меня, миледи. Каждый раз я все больше восхищаюсь Мелбери-Холлом.

– Так это не первый ваш визит в поместье?

– Нет, миледи. Мне довелось быть гостем сквайра Уэнтуорта.

– Ох, ну конечно, – любезно кивнула графиня. – Насколько я слышала, покойный сквайр Уэнтуорт и мистер Хайд были знакомы.

– Это действительно так, миледи. Они были близкими друзьями. Да-да! Близкими друзьями.

– Что может быть драгоценнее дружбы, мистер Платт?

– Вы правы, миледи. Осмелюсь заметить: дружба – это основа английской цивилизации, самая ее сердцевина. На дружбе зиждется фундамент духовного превосходства нашей нации, ее главенства во всем современном мире.

– И это так похоже на англичанина – отхватить состояние своего друга после его кончины. Не правда ли, мистер Платт? Показать свое духовное превосходство, вцепившись зубами в брюхо мертвеца, словно какой-нибудь шакал, не оставив ни гроша бедной вдове?

Платт сконфуженно откашлялся. «Хайд и Уэнтуорт скроены по одной мерке, – подумал он. – Если бы Хайд первым отправился на тот свет, наверняка произошло бы то же самое: Уэнтуорт с радостью прибрал бы к рукам все имущество своего друга».

– Но мы немного отвлеклись, не правда ли? – любезно проворковала графиня, сладко улыбаясь. – Вы как раз собирались рассказать мне о цели вашего визита.

– Конечно, миледи. – Платт окинул старуху оценивающим взглядом и решил, что лучше будет не юлить, а высказаться начистоту. – Мой клиент, – мистер Хайд, неоднократно пытался уладить одно небольшое дельце с вашей невесткой. Но, к сожалению, смею заметить, безрезультатно.

– В чем суть этого дела?

– Я упоминал об этом в своем письме.

– Я старая женщина, мистер Платт, и память часто меня подводит. Окажите любезность, не сочтите за труд напомнить мне еще раз, о чем идет речь.

– Дело касается чернокожей рабыни с языческим именем Охинуа. Мой клиент желает выкупить эту женщину у леди Эйтон.

– Должно быть, здесь какая-то ошибка, сэр. Моя невестка не одобряет торговлю людьми и не распоряжается человеческими жизнями.

– Позвольте мне выразиться по-другому и изложить просьбу моего клиента, – терпеливо возразил Платт. – Мистер Хайд желает выплатить леди Эйтон все расходы, которые она понесла из-за этой самой Охинуа. Ему бы очень хотелось… самому нанять эту женщину. Он готов оплатить все издержки.

Графиня задумчиво кивнула, прежде чем ответить.

– Так почему же такой богатый владелец плантаций, как мистер Хайд, сколотивший себе состояние, торгуя телами невинных людей, джентльмен, которому принадлежат, должно быть, многие сотни рабов, так жаждет прибрать к рукам какую-то старую женщину?

– Мой клиент действует из филантропических побуждений. Его мотивы носят сугубо личный характер, миледи, – ответил Платт, чувствуя себя неуютно.

– Ах, речь идет о филантропии! Если я правильно поняла, моя невестка уже один раз отклонила просьбу мистера Хайда.

– Но теперь в этом деле появились новые обстоятельства, которые могут изменить решение ее светлости.

– Какие новые обстоятельства?

– Они были указаны в письме.

– Пожалуйста, мистер Платт. Меня подводит память.

Стряпчий почувствовал, как под париком у него выступила испарина, а капли пота стекали вниз по шее. Платт беспокойно заерзал на стуле.

– Миледи, я понимаю, что должен быть предельно откровенным с вами. Из уважения к вашему положению я не хотел вовлекать вас в это дело, но вы не оставляете мне выбора. Мой клиент действует во имя справедливости. Мне неприятно говорить вам это, но ваша невестка, возможно, укрывает преступницу. Сразу же после того, как леди Эйтон купила старую рабыню, обнаружились неопровержимые доказательства, что именно она, эта самая Охинуа, виновна в убийстве доктора Домби.

– Понятно. И кто же раздобыл эти доказательства?

– Ну, представители официальных властей.

– Назовите мне имена этих представителей, и я прослежу, чтобы…

– Я оговорился, миледи. Имена свидетелей и доказательства вины чернокожей женщины были собраны людьми самого мистера Хайда.

– И что же он собирается делать с этими материалами?

– Передать их… властям, если вдруг его просьба будет встречена отказом. Но мистер Хайд предпочел бы, чтобы справедливость восторжествовала. Вы должны быть заинтересованы, вашего имени не коснулась даже тень грядущего скандала.

– Как приятно иметь такого друга, как мистер Хайд! – улыбнулась графиня. – Ваш клиент – законченный болван, мистер Платт!

– Простите, миледи?

– Так вы оба страдаете слабоумием, сэр? – Платт недоуменно вытаращил глаза, на мгновение лишившись дара речи. – Неужели вы и вправду подумали, что моя невестка поверит, будто в руках английского правосудия Охинуа ждет худшая участь, нежели в когтях мистера Хайда, известного своей жестокостью?

– У нас не было намерения, миледи, ввести вас…

– Лично я не доверилась бы вам, даже если бы речь зашла о судьбе навозного жука, дорогой мой, – резко сказала графиня. – А теперь вернемся к вашим обвинениям. Мейтленд, вы записываете все, что здесь говорится?

Платт стремительно обернулся и увидел открытую дверь в смежную комнату. Там за письменным столом сидел сэр Ричард Мейтленд, а у него за спиной стояла старая чернокожая женщина.

– Кстати, я попросила нашего доброго соседа, графа Станмора, уважаемого члена палаты лордов, присоединиться к нам немного позднее. Я не слишком сильна в юридических тонкостях, это для меня темный лес. Мне сложно отличить, где кончаются законные действия и начинается вымогательство. Думаю, сэр Ричард расценил бы ваш нажим как грубый шантаж.

– Да, миледи, – подтвердил сэр Ричард.

– И все же, полагаю, нам следует спросить мнение лорда Станмора. Думаю, он с нами согласится. – Платт резко вскочил на ноги. – А теперь вернемся к вашим неопровержимым доказательствам, – невозмутимо продолжила графиня. – Поскольку мы не знаем, что именно вам удалось измыслить и сколько вы заплатили за свидетельские показания, мы расскажем вам, какие факты удалось собрать нам. Охинуа, наверное, вам самое время начать.

Чернокожая женщина окинула Платта презрительным взглядом.

– Причина смерти доктора Домби – преклонный возраст и неумеренное пьянство. После нашего возвращения в Лондон мистера Домби осматривали различные доктора, среди них был и доктор Гизборн…

– Подробным заключением которого я располагаю, – вмешался сэр Ричард, указывая на лист бумаги у себя на столе. – Доктор Гизборн вполне определенно оценивает состояние Домби и высказывает свое мнение о причинах смерти.

– …и доктор Биллингз, – добавила Охинуа.

Поверенный графини Эйтон достал другой документ.

– А здесь у нас свидетельство еще одного почтенного доктора. Он дает исчерпывающие объяснения.

– Я разговаривал с лекарем по имени Борем, которого время от времени вызывали, чтобы отворить кровь доктору Домби перед его кончиной.

– Можете рискнуть и предъявить его суду, мистер Платт, – заметил сэр Ричард, окидывая строгим взглядом съежившуюся фигуру поверенного. – Мы изучили характер этого человека. Любой судья сразу узнает в нем подкупленного свидетеля. Я уверен, этот тип не задумываясь продаст собственную мать, если сможет извлечь из этого хоть какую-то прибыль.

Пока Мейтленд говорил, Платт провел пальцем по влажному воротничку сорочки и ослабил узел галстука. Строить обвинение на лжесвидетельстве такого субъекта, как Борем, – дело заведомо гибельное. Его показания ничего не стоят, и суд охотнее поверит убедительным доводам уважаемых свидетелей защиты. Платту пришли на ум брошенные вскользь слова Джаспера Хайда о планах, имеющихся у него в запасе на тот случай, если дело не удастся уладить мирным путем. Втайне порадовавшись, что ему ничего не известно, стряпчий решил, что сейчас самое время передать дело в руки своего клиента – Джаспера Хайда. Мирные переговоры со старухой Эйтон позорно провалились.

– Окажите нам любезность и присядьте, мистер Платт, – властно приказала графиня. – С минуты на минуту мы ожидаем лорда Станмора. Вы могли бы представить ему те доказательства вины Охинуа, которые вам удалось обнаружить?

Платт отрицательно покачал головой и откашлялся, прочищая горло.

– В этом нет необходимости, миледи. Я всего лишь действовал в интересах своего клиента, которого, как теперь ВИЖУ коварно обманули и ввели в заблуждение. Произошло досадное недоразумение. Это чьи-то злые козни. – Стряпчий попятился к двери, искренне надеясь, что проклятый шотландец не прячется где-нибудь поблизости, ожидая его появления. – Я больше не стану беспокоить вас, миледи. До свидания всем вам.

Отвесив неуклюжий поклон, Платт рывком открыл дверь и поспешно выскочил в коридор. Миновав изящную арку, он очутился в холле и едва не сбил с ног молодую служанку. Девушка удивленно пригляделась к нему и настороженно прищурилась. Она узнала стряпчего, но у него не было времени на заигрывание. Выхватив свои вещи из рук швейцара, Платт выбежал из дома, торопливо окликнув кучера и грума. Пусть Хайд поступает, как ему заблагорассудится, а сам он сыт по горло этим гиблым делом.