Глава 19

Гораздо, гораздо позже, после полуночи, Энтони лежал в постели, обнимая жену. Кейт мирно спала, прижавшись спиной к его груди.

И это было весьма удачно, потому что на улице шел дождь.

Он попытался прикрыть одеялом ее ухо, чтобы она не слышала стука капель по стеклам. Но она и во сне была такой же неугомонной, как наяву, и ему не удалось даже укрыть ее как следует, потому что она постоянно сбрасывала одеяла.

Энтони еще не понял, начнется ли гроза, но дождь все усиливался, да и ветер поднялся такой, что ветви деревьев скреблись о стены.

Кейт становилась все неспокойнее, и Энтони, шепча ей на ухо бессвязные утешения, нежно приглаживал густые волосы. Буря не разбудила Кейт, но, очевидно, вторглась в ее сны. Она что-то бормотала и металась, пока не свернулась клубочком на противоположной стороне кровати, лицом к нему.

– Что случилось такого, что ты так ненавидишь дождь? – вздохнул он, заправляя темный локон ей за ухо. Он не осуждал Кейт, слишком хорошо познав муки непонятных страхов и предчувствий. Взять хотя бы его самого: уверенность в собственной неминуемой смерти преследовала его с того момента, как он взял безжизненную руку отца и осторожно положил на недвижную грудь.

Подобные вещи объяснить невозможно. И понять тоже. Он просто знал это.

Энтони никогда не боялся смерти по-настоящему. Ее присутствие было частью его существования так долго, что он молча смирился. Ведь смиряются же другие люди с истинами, составляющими их жизненный цикл. Весна сменяет зиму, а лето – весну. Смерть для него была такой же сменой состояний.

До этой минуты. Он пробовал отрицать это, старался выбросить из головы назойливые мысли, но смерть упорно показывала свое кошмарное лицо.

Со времени женитьбы на Кейт его жизнь пошла по другой стезе, как бы он ни хотел убедить себя, что способен ограничить супружескую жизнь дружескими отношениями и постелью.

Кейт была ему небезразлична. Слишком небезразлична. Он почти не выносил разлуки с женой и мечтал о ней по ночам, даже держа ее в объятиях.

Энтони еще не был готов называть это чувство любовью, но оно пугало.

И что бы ни пылало между ними, Энтони не хотел, чтобы это чувство выгорело до конца.

И в этом заключалась жесточайшая ирония.

Энтони закрыл глаза и устало вздохнул, гадая, что делать с проблемой, лежавшей рядом с ним в постели. Но даже с закрытыми глазами он увидел вспышку молнии, озарившую мрак и превратившую черноту за сомкнутыми веками в кроваво-оранжевое озеро.

Открыв глаза, он увидел, что они не задернули шторы, когда ложились спать. Придется встать и сдвинуть их, чтобы молнии не освещали комнату.

Но стоило ему пошевелиться, как Кейт схватила его за руку и отчаянно впилась ногтями в кожу.

– Тихо-тихо, все хорошо, – прошептал он. – Я только задвину шторы.

Однако она не отпускала его, и тихий крик, сорвавшийся с губ, когда громовой раскат сотряс ночь, едва не разбил ему сердце.

Новая вспышка позволила увидеть ее напряженное, словно разом осунувшееся лицо. Энтони всмотрелся в нее, желая увериться, что она все еще спит. Потом оторвал ее руки, встал и подошел к окнам. Правда, он опасался, что молнии будут видны и сквозь плотную ткань, поэтому зажег свечу и поставил на тумбочку. Конечно, комната остается погруженной в полумрак, но по крайней мере со светом как-то спокойнее. Нет ничего более пугающего, чем огненная стрела, пронзающая тьму.

Он снова забрался в постель и посмотрел на Кейт. Та по-прежнему спала неспокойно. Тяжело дышала, свернувшись калачиком. Молния, казалось, не слишком тревожила ее, но при каждом ударе грома Кейт сжималась.

Энтони снова стал гладить ее волосы, стараясь успокоить. Но гроза набирала силы, и гром грохотал почти непрерывно. Кейт с каждой секундой становилась все беспокойнее и при очередном оглушительном раскате внезапно открыла глаза. Лицо исказилось от страха.

– Кейт? – позвал Энтони.

Она села и прижалась спиной к изголовью. В этот момент она выглядела статуей, олицетворяющей ужас. Застывшее тело отказывалось повиноваться. Немигающие глаза по-прежнему были открыты и лихорадочно перебегали с предмета на предмет, хотя ничего не видели.

– О, Кейт, – прошептал он. Все было куда, куда хуже, чем в ту ночь в библиотеке Обри-Холл. Ее боль кинжалом полосовала его сердце.

Никто не должен испытывать подобный ужас. Особенно его жена.

Медленно, чтобы не перепугать Кейт, он подвинулся ближе, и осторожно положил руку на ее плечо. Она дрожала в ознобе, но не оттолкнула его.

– Вспомнишь ли ты что-нибудь утром? – вздохнул он. Она не ответила. Впрочем, он и не ожидал ответа.

– Ну-ну, все хорошо, – уговаривал он, пытаясь воскресить в памяти нежные, глупые слова, которыми мать утешала их в детстве. – Ничего не случилось. Ты в безопасности.

Дрожь, казалось, немного унялась, но Кейт так и не успокоилась. И когда следующий раскат грома сотряс комнату, она съежилась и уткнулась ему в шею.

– Нет, – простонала она. – Нет, нет!

– Кейт…

Энтони несколько раз моргнул, прежде чем пристально вглядеться в жену. Она еще не проснулась окончательно, но, похоже, немного пришла в себя, и…

– Нет-нет…

И голос у нее…

– Нет, не уходи…

…совсем как у ребенка.

– Кейт!

Он крепко прижал ее к себе, не понимая, что теперь делать. Разбудить ее? Пусть ее глаза открыты, но она явно спит и видит сон. Ему хотелось вырвать ее из кошмара, но, проснувшись, она окажется в кошмаре наяву, ночью, в разгар ужасной грозы.

Или позволить ей и дальше спать? Может, тогда он сумеет понять, чем вызвано ее состояние?

– Кейт, – снова прошептал он, словно она могла объяснить ему, что делать дальше.

Но она только стонала и вырывалась. Энтони прижал губы к ее виску, надеясь, что его присутствие как-то ее утихомирит.

– Нет, пожалуйста, нет…

Она стала всхлипывать, содрогаясь всем телом. Вскоре плечо Энтони стало мокрым от слез.

– Нет, о нет… Мама!!!

Энтони оцепенел. Он знал, что Кейт всегда обращается к мачехе по имени. Неужели она говорит о своей родной матери, женщине, давшей ей жизнь и умершей много лет назад?

Но пока он задавался этим вопросом, Кейт словно окаменела и испустила пронзительный вопль.

Вопль совсем маленькой девочки.

Кейт тут же повернулась и бросилась в его объятия, цепляясь за него, с ужасающим отчаянием сжимая плечи.

– О, мама, – плакала она, продолжая трястись, – нет, ты не можешь уйти! О, мама, мама, мама, мама, мама…

Не привались Энтони спиной к изголовью, она сбила бы его на пол.

– Кейт! – снова выпалил он, удивленный паническими нотками в собственном голосе. – Кейт, не волнуйся, дорогая, все хорошо. Все в порядке. Никто никуда не уходит. Слышишь? Никто.

Но она уже замолчала и только по-прежнему всхлипывала так горько, что сердце замирало. Энтони продолжал прижимать ее к себе и, когда она немного успокоилась, осторожно опустил на перину. Теперь Кейт снова лежала на боку, и он обнял ее, пока она не заснула. Примерно в это же время последний удар грома прокатился по небу.

Проснувшись наутро, Кейт изумилась, увидев мужа, сидевшего в кровати и взиравшего на нее с самым странным выражением сочувствия, любопытства и легкой жалости.

Энтони продолжал молчать, пристально наблюдая за женой. Она терпеливо выжидала, желая увидеть, что он сделает, но наконец нерешительно заметила:

– Ты выглядишь усталым.

– Плохо спал, – признался Энтони.

– Но почему?

– Шел дождь. Грохотал гром.

Кейт нервно передернулась:

– И сверкали молнии?

– Да. Была сильная гроза, – кивнул он.

Было нечто многозначительное в его коротких точных фразах, от которых озноб шел по коже.

– К-как удачно, что я ничего не слышала, – пробормотала Кейт. – Ты знаешь, я не слишком хорошо переношу грозы.

– Да, знаю, – просто ответил Энтони, но в этих двух словах было море потаенного смысла. Сердце Кейт сильно забилось.

– Энтони, – заговорила она, не уверенная, хочет ли слышать ответ, – что случилось прошлой ночью?

– У тебя был кошмар.

Кейт на секунду прикрыла глаза.

– Я думала, что у меня их больше не бывает.

– Я понятия не имел, что ты страдаешь от кошмаров.

Кейт шумно выдохнула и села, прикрываясь одеялом.

– В детстве, каждый раз, когда начиналась гроза. Позже мне об этом рассказывали. Я сама ничего не помню. И думала, что… – Кейт осеклась: горло перехватило так, что она боялась задохнуться.

Он бережно взял ее руку. И этот простой жест тронул ее душу куда больше любых слов.

– Кейт, сейчас тебе лучше?

Она кивнула.

– Я всего лишь думала, что избавилась от кошмаров.

В комнате стало так тихо, что Кейт казалось, что она слышит биение их сердец. Наконец Энтони спросил:

– Ты знала, что разговариваешь во сне?

Она смотрела перед собой, но при этих словах ее голова конвульсивно дернулась вправо. Их глаза встретились.

– Я разговаривала?

– Да. Прошлой ночью.

Она нервно смяла простыню.

– И что я сказала?

Энтони поколебался, но все же ответил спокойно, не повышая голоса:

– Ты звала мать.

– Мэри? – прошептала она.

– Нет. И у тебя был… – Он помолчал и прерывисто вздохнул: – Совсем детский голос.

Кейт облизнула губы.

– Не знаю, что сказать тебе, – ответила она, боясь окунуться в глубинные колодцы памяти. – Понятия не имею, почему звала мать.

– Может, – мягко посоветовал Энтони, – тебе стоит спросить Мэри?

Кейт яростно затрясла головой:

– Когда мама умерла, отец еще не был знаком с Мэри. Она не знает, почему я звала мать.

– А вдруг твой отец рассказал ей что-то? – заметил он, целуя ее руки.

Кейт опустила глаза. Ей хотелось узнать, почему она так боится гроз, но вытаскивать на свет причину ее давних страхов ей не хотелось. А вдруг она обнаружит что-то, чего не желает знать? А вдруг…

– Я пойду с тобой, – неожиданно предложил Энтони. И почему-то ей стало спокойнее.

– Спасибо, – прошептала Кейт со слезами на глазах. – Я так тебе благодарна!

Во второй половине дня они поднялись по ступенькам крыльца дома Шеффилдов. Дворецкий провел их в гостиную, и Кейт уселась на знакомый голубой диван. Энтони подошел к окну и облокотился на подоконник.

– Увидел что-то интересное? – спросила Кейт.

Он покачал головой и, улыбнувшись, обернулся к жене.

– Просто люблю смотреть в окна. Вот и все.

Кейт подумала, что он ужасно милый, хотя не могла сказать точно, почему именно. Каждый день открывал новые черты его характера, какую-нибудь трогательную привычку, еще теснее их связывающую.

– О чем ты задумалась?

Кейт растерянно вздрогнула. Энтони вопросительно взглянул на нее.

– Ты задремала? – весело спросил он. – Я впервые вижу столь мечтательную улыбку на твоем лице.

Кейт покачала головой и, покраснев, промямлила:

– Ничего такого…

Он с сомнением покачан головой и подошел к дивану:

– Даю сто фунтов за твои мысли.

От немедленного ответа Кейт спасло появление Мэри.

– Кейт! – воскликнула мачеха. – Какой приятный сюрприз! И лорд Бриджертон! Рада видеть вас обоих!

– Вам следовало бы называть меня Энтони, – ворчливо напомнил он, целуя ее руку. Мэри улыбнулась.

– Обязательно запомню, – пообещала она, садясь напротив Кейт, и, дождавшись, пока Энтони займет свое место на диване, сообщила: – Боюсь, Эдвины нет дома. В город неожиданно приехал ее мистер Бэгуэлл, и они отправились на прогулку в парк.

– Стоило, пожалуй, одолжить им Ньютона, – оживился Энтони. – Не могу представить более ревностного опекуна.

– Собственно говоря, Мэри, мы пришли к вам, – пояснила Кейт с таким серьезным видом, что мачеха мгновенно всполошилась.

– Что-то случилось? – спросила она, переводя взгляд с Кейт на Энтони. – У вас все в порядке?

Кейт кивнула и замялась, пытаясь найти подходящие слова. Забавно: все утро она репетировала свою речь, а вот теперь безмолвствует. Но Энтони поспешно взял ее за руку. Тепло его ладони оказалось странно успокаивающим.

– Я хотела бы спросить вас о своей матери, – выпалила она.

Мэри немного растерялась, но тут же развела руками:

– Разумеется. Но ведь я совсем ее не знала. Правда, твой отец много рассказывал о ней.

– Да, понимаю. Наверное, у вас не найдется ответов на все мои вопросы, но больше мне не к кому обратиться.

Мэри неловко заерзала, сжимая лежавшие на коленях руки. Но Кейт заметила, что костяшки пальцев побелели.

– Прекрасно. Что ты хочешь узнать? Я расскажу тебе все, что известно мне самой, – пообещала она.

Кейт снова кивнула и попыталась сглотнуть слюну. Но во рту вдруг пересохло.

– Как она умерла?

Мэри слегка опустила веки и немного ссутулилась, возможно, от облегчения.

– Но ты уже слышала обо всем. От инфлюэнцы. Или какой-то легочной инфекции. Доктора не смогли сказать определенно.

– Да, верно, но…

Кейт оглянулась на Энтони. Тот ободряюще кивнул. Глубоко вздохнув, она продолжала:

– Я по-прежнему боюсь грозы и хочу понять почему. Я больше не желаю ничего бояться.

Мэри открыла было рот, но ничего не сказала и посмотрела на падчерицу. Лицо ее медленно бледнело, становясь почти прозрачным. В глазах плескалось страдание.

– Я и не представляла… подумать не могла, что ты…

– Я хорошо скрывала свои страхи, – мягко пояснила Кейт. Мэри рассеянно коснулась виска дрожащей рукой.

– Знай я об этом… наверное…

Пальцы легли на лоб и стали разглаживать морщинки.

– Наверное, сказала бы тебе правду, – решила она наконец. Сердце Кейт замерло.

Мэри тяжело вздохнула, прижимая пальцы к глазам. Выглядела она, как человек, страдающий тяжкой мигренью, словно боль разрывала череп изнутри.

– Послушай, – выдавила она, – я не сказала… потому… просто думала, что ты все забыла. Нехорошо, если человека нарочно заставляют вспомнить подобные вещи. Но очевидно, я ошиблась, иначе не боялась бы так. О, Кейт, мне ужасно жаль!

– Уверен, что вам не о чем жалеть, – мягко вставил Энтони.

Мэри испуганно вскинула голову, словно забыв о его присутствии.

– Неправда, – грустно покачала она головой. – Мне следовало позаботиться о ней. Следовало знать, что Кейт до сих пор страдает от своих страхов. Настоящая мать почувствовала бы ее терзания. Пусть не я дала Кейт жизнь, но все же старалась быть для нее истинной матерью…

– Так и было, – заверила Кейт. – Самой лучшей матерью.

Мэри обернулась к ней и долго молчала, прежде чем сказать странно глухим голосом:

– Тебе было всего три года, когда умерла твоя мать. В твой третий день рождения.

Кейт медленно опустила голову.

– Выходя замуж за твоего отца, я дала три обета. Первый – своему мужу. Поклялась быть его женой перед Богом и свидетелями. Но в сердце своем я дала еще два обета: один – тебе, Кейт. Стоило мне взглянуть на тебя, одинокую и несчастную девочку с огромными карими глазами, – а они были грустными, такими грустными, какие не должен иметь ни один ребенок, – как я поклялась, что буду любить и заботливо растить тебя, как собственное дитя.

Мэри вытерла глаза, с благодарностью приняв платок, протянутый ей Энтони, и едва слышно продолжала:

– Другой обет я дала твоей матери, когда навещала ее могилу.

– Верно, – печально улыбнулась Кет. – Я и сама не раз ходила с вами.

– Нет, милая. Это было еще до свадьбы. Я встала на колени перед ее надгробием и дала свой третий обет. Она была тебе хорошей матерью: так говорили все, и любой дурак мог видеть, как ты по ней тоскуешь. Поэтому я пообещала ей то же самое, что и тебе: быть хорошей матерью, любить и лелеять, как собственную плоть и кровь. – Она подняла голову, и Кейт увидела в прояснившихся глазах прямоту и искренность. – Мне хочется верить, что она спокойно спит в могиле. Вряд ли какая-нибудь мать может скончаться с миром, зная, что оставляет сиротой совсем маленького ребенка!

– О, Мэри, – прошептала Кейт.

Мэри грустно улыбнулась, прежде чем обратиться к Энтони.

– Вот почему, милорд, я раскаиваюсь. Мне следовало бы видеть, как она страдает.

– Но, Мэри, – запротестовала Кейт, – я и не хотела, чтобы вы видели. Пряталась в своей комнате. Под кроватью или в шкафу. Где угодно, лишь бы вы не узнали.

– Но почему, солнышко?

Кейт украдкой смахнула слезу со щеки.

– Понятия не имею. Наверное, не хотела волновать вас. А может, боялась показаться слабой.

– Ты всегда старалась быть сильной, – прошептала Мэри. – Даже когда была совсем крошечной.

Энтони сжал руку Кейт и взглянул на Мэри.

– Она сильная. И вы тоже. – Мэри долго смотрела на падчерицу, а потом продолжила: – Когда твоя мать умерла… понимаешь, меня там не было, но после свадьбы твой отец рассказал мне все. Он знал, что я уже любила тебя, и считал, что так я лучше пойму, как обращаться с тобой.

Твоя мать скончалась скоропостижно. По словам твоего отца, она заболела в четверг и умерла во вторник. Все это время лил дождь: одна из ужасных нескончаемых бурь, когда струи воды безжалостно бьют по земле, пока реки не выходят из берегов, а дороги становятся непроезжими. Он был уверен, что она выживет, если только прекратится дождь. Конечно, это глупое суеверие, но он каждый вечер, ложась спать, молился, чтобы завтра показалось солнце. Молился обо всем, что могло дать хотя бы крошечную надежду.

– О, папа, – тоскливо прошептала Кейт.

– А тебе, естественно, приходилось сидеть дома, что безмерно тебя раздражало. – Мэри задумчиво улыбнулась, очевидно, погрузившись в воспоминания. – Ты всегда любила бегать в саду. Отец рассказывал, что твоя мать каждый день выносила из дома колыбель и укачивала тебя на свежем воздухе.

– Я этого не знала, – прошептала Кейт.

– Ну разумеется, не знала. И в то время не понимала, как тяжело больна твоя мать. Тебя не пускали к ней, опасаясь, что ты можешь заразиться. Но ты, должно быть, почувствовала неладное. Недаром считается, что дети наделены необыкновенным чутьем. В ночь ее смерти разразился ужасный ливень с грозой. Раскаты грома оглушали, а молнии раскалывали небо… – Мэри помолчала и слегка наклонила голову набок. – Помнишь старое сучковатое дерево в дальнем саду, то самое, на которое вы с Эдвиной так любили взбираться?

– Расколотое надвое? – прошептала Кейт.

– Оно самое. Это случилось в ту ночь. Отец позже говорил, что более ужасающего звука он в жизни не слышал. Гром грохотал непрерывно, и молния расколола дерево в тот самый момент, когда очередной раскат сотряс землю. Полагаю, ты не смогла заснуть, Даже я помню ту бурю, хотя жила в соседнем графстве. Вряд ли кому-то удалось сомкнуть глаза в ту ночь! Твой отец сидел рядом с кроватью жены. Она умирала, и все это понимали. В своей скорби окружающие совершенно о тебе забыли. И хотя старались не пускать тебя в родительскую спальню, на этот раз всем было не до трехлетней малышки. Твой отец держал жену за руку, когда та отходила. Смерть ее не была мирной. Легочные болезни причиняют много страданий. Я знаю это, потому что моя мать умирала точно так же. Бедняжке не хватало воздуха. Она задыхалась у меня на глазах. – Мэри с трудом сглотнула, и покачала головой. – Но если моя мать умерла, когда мне было двадцать, – продолжала Мэри, – тебе только исполнилось три года. Негоже ребенку видеть подобные вещи. Тебя пытались увести, но ты не слушалась. Кусалась, царапалась, кричала. Кричала и кричала и потом… – Мэри поперхнулась и прижала к лицу платок Энтони. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова обрела дар речи. – Твоя мать уже почти не дышала, – едва слышно добавила она. – И как раз в ту минуту, когда няне удалось потащить тебя к выходу, комнату осветила молния. Твой отец сказал… – Мэри снова замолчала. – Твой отец сказал, что случившееся потом было самым кошмарным испытанием в его жизни. Стало светло, как днем, и молния словно повисла в воздухе. А ты словно окаменела. Никогда не забуду, как он описывал тебя. Утверждал, что ты превратилась в маленькую статую…

В комнате воцарилась тишина. Наконец Кейт выдавила:

– Я не знала. Не знала, что все видела.

– Отец сказал, что, когда мать умерла, ты отказывалась об этом говорить, – пояснила Мэри. – Проспала едва ли не двое суток, а когда проснулась, выяснилось, что ты тоже заболела. Правда, болезнь протекала куда легче, и опасности для жизни не было. Ты неважно себя чувствовала и не упоминала о смерти матери. А когда выздоровела, отказалась об этом говорить. Отец, правда, пробовал, но каждый раз, когда упоминал об этом, ты трясла головой и затыкала уши. Наконец он отказался от попыток.

Мэри пристально взглянула на падчерицу.

– Он считал, что после этого ты немного повеселела. Он сделал то, что считал нужным для тебя.

Кейт покачала головой.

– Теперь мне гораздо лучше. Не могу объяснить почему. Я рада, что узнала причину своего страха, хотя в памяти ничего не осталось.

Мэри сдавленно всхлипнула и, сорвавшись со стула, с силой прижала к себе Кейт. Обе плакали.

Немного отстранившись от Мэри и взглянув на Энтони, Кейт заметила, что он тоже вытирает уголки глаз. Конечно, он немедленно отнял руку и принял безучастный вид, но Кейт все видела. И в этот момент поняла, что любит его. Любит всей душой.

А если он никогда не полюбит ее… что же, не стоит сожалеть об этом. Не сейчас, в этот проникновенный момент.

И возможно, никогда.