Глава 13

Утро выдалось именно таким, какие обычно бывают после сильной грозы, – ясным и солнечным. Но с земли поднимался туман, оседавший на коже прохладной освежающей влагой.

Энтони был совершенно безразличен к погоде, поскольку почти весь остаток ночи провел, глядя в темноту.

Только на рассвете он заснул и проснулся уже после полудня. Но отдохнувшим он себя не чувствовал. Тело налилось странным сочетанием усталости и нервной энергии. Веки отяжелели, глаза потускнели, и все же он непрерывно барабанил пальцами по простыне, словно прислушиваясь к какой-то одному ему слышной мелодии.

Наконец, когда в желудке заурчало так громко, что даже лепнина на потолке, казалось, задрожала, он нехотя встал, накинул халат и, широко зевнув, подошел к окну.

За мгновение до того как выглянуть наружу, он каким-то образом знал, кого сейчас увидит.

Кейт. Медленно идущую по газону.

Лица ее он не видел: она была слишком далеко. Только часть профиля. И все же он не мог оторвать от нее глаз. В этой фигуре было так много магии… столько странной грации в размахе рук, такой артистизм в осанке.

Энтони понял, что она направляется к цветнику. Значит, он просто обязан быть рядом.

После вчерашней грозы общество разделилось на тех, кто собирался прогуляться под солнышком, и тех, кто предпочел мокрую траву и сырой воздух ради более теплого и сухого климата гостиной.

Кейт решительно присоединилась к первой группе, хотя отнюдь не жаждала оказаться в большой компании. Слишком о многом стоило поразмыслить. Сейчас было не до вежливой беседы с людьми, которых она едва знала. Поэтому Кейт снова потихоньку прокралась в великолепные цветники леди Бриджертон и нашла уединенное местечко под увитой розами беседкой.

Кейт села и тяжело вздохнула. Это было единственное место, где ей никто не досаждал.

Несколько минут она сидела, глядя в пространство, вернее, на туго свернутый розовый бутон. Как приятно остаться одной там, где не приходится прикрывать ладонью рот, когда зеваешь от скуки. И никто не заметит темных кругов под глазами, не станет расспрашивать о причине ее необычной молчаливости.

Как приятно остаться одной, посидеть и попробовать разобраться в своем отношении к виконту. Задача была непростая, и Кейт оттягивала этот момент, как могла.

Впрочем, особенно обдумывать нечего. Все, что она узнала за последние несколько дней, говорило об одном: больше невозможно противиться ухаживанию Энтони за Эдвиной.

За эти дни он показал себя заботливым, чувствительным и сострадательным. Даже…

Она вспомнила свет в глазах Пенелопы Федерингтон, которую виконт спас от когтей Крессиды, и улыбнулась.

…даже настоящим героем.

И он предан своей семье.

Пользуется своим положением и влиянием не для того, чтобы принижать окружающих, а чтобы не позволить таким негодяйкам, как Крессида, оскорблять ни в чем не повинных людей.

Он помог Кейт пережить грозу, помог с великодушием и добротой, которые теперь, когда она была способна мыслить связно, поистине ошеломляли.

Пусть он повеса и распутник, был и остается повесой и распутником, но его поведение в этих случаях доказывает обратное. И единственное возражение против брака Энтони и Эдвины – это…

Кейт с трудом сглотнула. В горле застрял ком величиной с пушечное ядро.

Потому что в глубине души она сама мечтала стать его женой.

Но это было чистым эгоизмом с ее стороны, а Кейт всю свою жизнь старалась быть бескорыстной и знала, что никогда не сможет попросить Эдвину отказаться от брака с Энтони по такой причине. Если б Эдвина каким-то образом догадалась, что Кейт увлечена виконтом, немедленно положила бы конец его ухаживаниям. И чем это кончится? Энтони попросту найдет другую красивую и достойную невесту. Их в Лондоне великое множество. Есть из кого выбирать.

Ему, разумеется, в голову не придет просить ее руки, так чего же она добьется, помешав браку сестры и виконта?

Ничего, разумеется. Разве что будет избавлена от мук, видя сестру рядом с Энтони. Но время лечит. Не так ли? Она сама сказала вчера, что время исцеляет раны. Кроме того, ей наверняка будет больно видеть его женатым на любой другой женщине. Правда, тогда ей не придется встречаться с ним по праздникам, на крестинах, на…

Кейт тяжело вздохнула. Долгий, печальный, усталый вздох, выкачавший последний глоток воздуха из ее легких и оставивший ее плечи согбенными.

Уж очень ныло сердце.

Но тут в ушах прозвучал голос… его голос, низкий и бархатистый, окатил ее теплой волной.

– Боже, какой серьезный вид!

Кейт вскочила так быстро, что ударилась икрами о скамейку, потеряла равновесие и пошатнулась.

– Милорд! – выпалила она.

Губы Энтони изогнулись в намеке на улыбку:

– Я подумал, что смогу найти вас здесь.

Кейт широко распахнула глаза, сообразив, что он намеренно разыскивал ее. Сердце забилось быстрее, но это обстоятельство по крайней мере она могла скрыть от него.

Он глянул в сторону скамьи, показав глазами, что она может сесть.

– Вообще я увидел вас в окно. Хотел убедиться, что сегодня вы себя лучше чувствуете, – тихо признался он.

Кейт уселась, ощущая горечь разочарования. Он просто верен правилам вежливости. Разумеется, иначе быть не может. Глупо с ее стороны мечтать, что между ними может быть нечто большее, чем обычная дружба. Он действительно славный человек и, как любой славный человек должен убедиться, что она пришла в себя после всего, что перенесла вчера ночью.

– Так и есть. Все в порядке. Спасибо.

Если он и уловил что-то неладное в ее коротких, отрывистых фразах, то не подал виду.

– Я рад, – кивнул он, садясь рядом. – Почти всю ночь волновался за вас.

Ее сердце, и без того беспорядочно колотившееся, пропустило удар.

– За меня?

– Конечно. Как я мог не волноваться?

Кейт прикусила губу. Опять его чертова вежливость! О, она не сомневалась, что он искренне тревожился и его сочувствие неподдельно, но вызвано природной добротой, а не каким-то особенным чувством к ней.

Впрочем, она ничего другого не ожидала. Но и лишиться последней надежды не могла.

– Простите, что потревожила вас так поздно, – тихо сказала она, чувствуя себя обязанной извиниться. Но, честно говоря, у нее голова кружилась от счастья. Он здесь!

– Вздор! – отмахнулся Энтони, слегка выпрямившись и окидывая ее суровым взглядом. – Страшно подумать, что вы могли остаться одна во время грозы! Хорошо, что я оказался рядом.

– Обычно во время грозы со мной никого не бывает рядом, – призналась Кейт.

Энтони нахмурился:

– И некому вас успокоить? А родные?

– Они не знают, что я по-прежнему боюсь грозы.

Энтони медленно кивнул.

– Понимаю, – проговорил он размеренно и негромко, – что часто бывает очень трудно разделить свои терзания с теми, кого любишь больше всего.

Кейт одарила его теплым мудрым взглядом. На какую-то долю мгновения у Энтони возникла совершенно абсурдная мысль, что она каким-то образом узнала о нем все, до последней мелочи, от момента рождения до уверенности в собственной скорой смерти. Казалось, в эту секунду, при виде Кейт с обращенным к нему серьезным лицом и полураскрытыми губами он отчетливо осознал, что именно она, единственная из всех на этой земле, действительно его знает.

Это волновало.

И более того, ужасало.

– Вы очень умны, – прошептала она.

Он не сразу вспомнил предмет их разговора. Ах да, страхи. Ему лучше других известно, что это такое.

Но сейчас Энтони попытался свести все к шутке:

– Большую часть времени я бываю глуп, как пробка.

Кейт покачала головой:

– Нет, думаю, вы попали в самую точку насчет страхов. Я, разумеется, ничего не говорю Мэри и Эдвине. Не хочу их тревожить. – Она на секунду прикусила губу: смешной привычный жест, который Энтони находил невероятно чувственным. – Но если быть верной себе, – продолжала Кейт, – нужно признать, что мои мотивы не совсем бескорыстны. Помимо всего прочего, мне не нравится казаться слабой в глазах окружающих.

– Не такой уж незамолимый грех, – пробормотал он.

– Полагаю, вы и тут правы, – улыбнулась Кейт. – Но я осмелюсь высказать предположение, что и вы страдаете тем же грехом.

Энтони молча кивнул.

– Все мы играем определенные роли в этой жизни, – продолжала она, – и моя – всегда оставаться сильной и благоразумной. Сильные благоразумные личности не прячутся под столами во время грозы.

– Ваша сестра, – спокойно возразил он, – возможно, куда сильнее, чем вы думаете.

Кейт резко вскинула голову. Неужели Энтони пытается объяснить, что влюблен в Эдвину? Он и раньше хвалил грацию и красоту ее сестры, но никогда не рассуждал о ее характере.

Кейт всматривалась в его лицо, сколько позволяли приличия, однако не нашла ничего, что рассказало бы о его истинных чувствах.

– Я не говорила, что Эдвина слаба, – ответила она наконец, – но я ее старшая сестра. И всегда должна казаться сильной в ее глазах. А она всего лишь должна быть сильной ради себя.

Она снова подняла голову и увидела, что он внимательно всматривается в нее, словно хочет заглянуть в душу.

– Вы тоже самый старший из детей леди Бриджертон. Уверена, вы знаете, что я имею в виду.

Энтони кивнул, глядя на нее весело и одновременно задумчиво.

– Совершенно верно.

Она ответила ему улыбкой, улыбкой человека, прошедшего те же испытания, что и собеседник.

И ей становилось все легче в его обществе, словно теперь она могла раствориться в нем, утонуть в тепле его тела. Но Кейт знала также, что невозможно и дальше откладывать свое признание.

Необходимо сказать Энтони, что она больше не возражает против его брака с Эдвиной. Несправедливо держать это при себе только потому, что она мечтает удержать его хотя бы на несколько прекрасных минут здесь, в саду.

Глубоко вздохнув, Кейт расправила плечи и повернулась к Энтони.

Тот ответил выжидающим взглядом, сообразив, что она хочет что-то ему сказать.

Кейт открыла рот. Но не смогла выдавить ни звука.

– Я слушаю, – решил он ей помочь.

– Милорд! – выпалила она.

– Энтони, – мягко поправил он.

– Энтони, – повторила Кейт, гадая, почему ей все труднее называть его по имени. – Мне необходимо поговорить с вами.

– Я так и понял, – усмехнулся он.

Кейт упорно рассматривала свою правую туфлю, чертившую полумесяцы на утоптанной земле тропинки.

– Это… э… насчет Эдвины.

Энтони удивленно покачав головой, проследил за ее взглядом, Теперь вместо полумесяцев у нее получались извилистые линии.

– С вашей сестрой что-то случилось? – мягко осведомился он.

– Н-нет, – пролепетала Кейт. – Вовсе нет. Насколько мне известно, она сейчас в гостиной, пишет письмо нашей кузине в Сомерсете. Леди любят писать письма.

– Что любят? – удивленно моргнул Энтони.

– Писать письма. В отличие от меня. Я в этом отношении ужасно ленива, – затараторила она, – и у меня редко хватает терпения высидеть за письменным столом достаточно долго, чтобы сочинить письмо, не говоря уж о том, что у меня отвратительный почерк. Но большинство дам посвящает своей корреспонденции почти все свободное время.

Энтони постарался не улыбнуться.

– Хотите предупредить меня, что ваша сестра любит писать письма?

– Нет, разумеется, нет, – промямлила Кейт. – Просто вы спросили, не случилось ли чего с моей сестрой, и я, конечно, объяснила, где она, и потом мы совершенно потеряли нить разговора. И…

Он положил ладонь на ее руку, тем самым мгновенно положив конец потоку слов.

– Что вы хотели сообщить мне, Кейт?

Под его заинтересованным взглядом она снова распрямила плечи и стиснула зубы, словно готовясь к тяжкому испытанию. И наконец разом выдохнула:

– Я просто хотела объяснить, что больше не возражаю против вашего брака с Эдвиной.

В груди Энтони неожиданно разверзлась пустота.

– Понимаю, – выдавил он не потому, что действительно понимал. Просто ему нужно было что-то сказать.

– Признаюсь, что была настроена против вас, – торопливо продолжала она. – Но, приехав в Обри-Холл, я лучше узнала, что вы за человек, и по совести не могу позволить вам думать, что по-прежнему буду стоять на пути вашего счастья. Это было бы дурно с моей стороны.

Энтони растерянно уставился на нее, смутно ощущая нечто обескураживающее в готовности Кейт выдать за него сестру, тем более что эти два дня он постоянно боролся с неудержимым желанием зацеловать ее до умопомрачения.

С другой стороны, разве его желание не исполнилось? Эдвина станет ему идеальной женой.

В отличие от Кейт.

Эдвина удовлетворяла всем критериям, которые он установил для будущей невесты, когда решил, что настала пора жениться.

В отличие от Кейт.

И разумеется, он не может заигрывать с Кейт, если хочет жениться на Эдвине.

Он еще раз напомнил себе, что Эдвина – именно та женщина, которая ему подходит по всем статьям. Получив благословение сестры, она выйдет за Энтони хоть на следующей неделе, если он того пожелает.

Так почему же, дьявол побери, ему хочется схватить Кейт за плечи и трясти, трясти, трясти, пока она не возьмет обратно каждое проклятое, невыносимое, раздражающее слово?!

Все дело в этой таинственной искре. Той чертовой искре, которая, не затухая, то и дело проскакивает между ними. Иначе почему он всей кожей ощущает ее присутствие, стоит ей не только появиться в комнате, но даже улыбнуться, вздохнуть или пошевелить пальцем? И откуда это тягостное чувство, упорно подсказывавшее, что стоит дать себе волю, как он влюбится в нее по уши?

Любовь – единственное, чего Энтони боялся больше всего на свете. Возможно, единственное, чего он вообще боялся.

Какая грустная ирония заключена в том, что смерть – единственное, чего он не боялся вообще. Смерть вовсе не страшна одинокому человеку. Великое ничто не пронизано ужасом, когда ухитряешься избегать привязанностей.

А вот любовь – вещь священная, поразительная по своей сущности. Энтони это знал. Наблюдал каждый день, каждый раз, когда его родители обменивались взглядом или касались друг друга.

Но любовь – злейший враг умирающего. Только она может сделать невыносимым остаток его дней: изведать блаженство и знать, что все будет отнято навеки. Какая горечь!

И скорее всего именно поэтому Энтони, получив благословение Кейт, не прижал ее к себе, не зацеловал до потери сознания. Не обжег дыханием ее кожу, давая понять, что он горит от желания к ней, а не к ее сестре.

Вместо этого он устремил на нее бесстрастный взор, хотя сердце билось неровно и часто, и спокойно объявил:

– Я очень-очень рад. С моей души упал камень.

Даже произнося эти слова, он словно смотрел со стороны на всю сцену, словно был зрителем пошлого фарса. Словно на несколько мгновений вышел из собственного тела, искренне гадая, что, черт возьми, здесь происходит.

Кейт слабо улыбнулась:

– Я так и думала.

– Кейт, я…

Она так и не узнала, что он хотел сказать. По правде говоря, даже сам он не был слишком уверен в том, что именно хочет сказать. Он вообще не сообразил, что собирается заговорить, пока с губ не сорвалось ее имя.

Но слова остались непроизнесенными, потому что он внезапно услышал ЭТО.

Тихое жужжание. Скорее жалобный вой. Тот звук, который люди обычно находят весьма раздражающим.

Но для Энтони ничто не могло быть кошмарнее.

– Не двигайтесь, – хрипло прошептал он.

Кейт прищурилась, и разумеется, немедленно попыталась обернуться:

– Вы о чем? Что случилось?

– Просто не шевелитесь.

Кейт скосила глаза влево и чуть повела подбородком в ту же сторону:

– О, это всего лишь пчела, – облегченно улыбнулась она, отмахнувшись, чтобы прогнать надоедливое насекомое. – Ради Бога, Энтони, не пугайте меня так.

Однако Энтони выбросил руку вперед и с пугающей силой сжал ее запястье.

– Я велел вам не двигаться! – прошипел он.

– Энтони, – засмеялась Кейт, – это всего лишь пчела.

Он удерживал ее на месте, больно сжимая руки, не отрывая взгляда от мерзкого создания, вившегося над ее головой. Его самого парализовали страх, ярость и еще что-то, чему он не находил названия.

Со дня смерти отца он довольно часто видел пчел в саду. Когда живешь в деревне, невозможно избежать подобных «встреч». Мало того, до сих пор Энтони вынуждал себя намеренно играть с опасностью. Он всегда считал, что, подобно отцу, обречен на раннюю смерть. И если его убьет жалкое насекомое, он примет предназначенный ему удар гордо и с достоинством. Все равно он умрет раньше или… раньше. И не собирается бежать от какой-то дурацкой пчелы.

Но его ни разу не ужалили.

Но, видя, как пчела пролетает в такой опасной близости от Кейт, задевая ее волосы, садясь на кружевной рукав платья, он задыхался от ужаса. Воображение работало слишком живо, и Энтони ясно представлял, как крохотное чудовище вонзает жало в ее мягкую плоть. Представлял, как она, задыхаясь, опускается на землю. Представлял, как ее несут в дом. Как она лежит на той же самой кровати, которая послужила временным гробом отцу.

– Спокойно, – прошептал он. – Сейчас мы встанем… очень медленно. И потихоньку уйдем.

– Энтони, – заметила Кейт, нетерпеливо морщась, – что с вами? Это всего лишь пчела. Перестаньте вести себя так странно! Ради Бога, не убьет же она меня!

Ее слова повисли в воздухе ощутимой тяжестью, как твердые предметы, готовые рухнуть на землю. Наконец, ощутив, что снова может говорить, Энтони тихо, яростно воскликнул:

– Все может случиться!

Кейт замерла, однако не потому, что намеревалась последовать его приказу. Просто что-то в его словах и взгляде насмерть ее перепугало.

– Энтони, – сказала она, смутно надеясь, что голос ее звучит спокойно и властно, – немедленно отпустите меня.

Она даже попыталась вырваться, но он был неумолим, а пчела продолжала неутомимо описывать круги над ее головой.

– Энтони! – воскликнула она. – Прекратите сейчас же…

Не докончив фразы, она сумела освободиться от его хватки, но пошатнулась и неловко взмахнула рукой. И задела локтем пчелу. Растревоженное насекомое врезалось прямо в полоску кожи над отделанным кружевом вырезом ее платья.

– О, ради… Ой! – вскрикнула Кейт, когда пчела, несомненно, возмущенная таким бесцеремонным обращением, вонзила в нее жало.

– Черт! – выругалась она, совершенно забыв о приличиях и о том, что находится в мужском обществе. Конечно, это всего лишь пчелиный укус, но, дьявол, как же больно! – Пропади все пропадом, – проворчала Кейт, пытаясь разглядеть красный волдырь, мгновенно вспухший над кружевной оборкой. – Теперь придется искать мазь от пчелиных укусов. – Расстроенно вздохнув, она стряхнула с юбки мертвую пчелу. – По крайней мере эта негодница убила себя. Справедливое наказание для… – Но тут она случайно подняла глаза и увидела лицо Энтони. Белое как снег. Не бледное, не бескровное, а именно белое.

– О Боже, – прошептал он, хотя, как ни странно, губы его не шевелились. – О Боже!

– Энтони?! – встревожилась Кейт, подавшись вперед и моментально забыв о боли. – Энтони, что стряслось?

Услышав ее слова, он мгновенно вышел из транса, метнулся к ней и грубо схватил за плечо одной рукой, а другой оттянул лиф платья, чтобы лучше рассмотреть место укуса.

– Милорд! – взвизгнула Кейт. – Немедленно остановитесь!

Энтони не отвечал. Тяжело, прерывисто дыша, он прижал ее к спинке скамьи. И по-прежнему оттягивал вырез платья, недостаточно сильно, чтобы обнажить грудь, но, несомненно, ниже, чем позволяли приличия.

– Энтони, – снова позвала Кейт в надежде, что, услышав свое имя, он немного опомнится. Этого человека она не знала. Он был совсем не тем, кто сидел рядом с ней всего несколько минут назад.

Этот полубезумный, взбудораженный мужчина совершенно не слушал ее протестов.

– Немедленно замолчите, – процедил он, не обращая на Кейт внимания. Его взгляд был устремлен к красному распухшему бугорку на ее груди. Дрожащими руками он вытащил жало.

– Энтони, со мной все в порядке, – настаивала она. – Вы должны…

Испуганный крик сорвался с ее губ. Одной рукой он вытащил из кармана платок, а другой крайне неделикатно сжал грудь.

– Энтони, что вы делаете? – охнула Кейт, пытаясь отстранить его. Но силы были неравны. Он еще крепче придавил ее к спинке скамьи, почти расплющив ладонью грудь.

– Не дергайтесь! – рявкнул он, прижимая платок к месту укуса.

– Что вы делаете? – спросила она, отстраняясь. Он не поднял головы:

– Пытаюсь удалить яд из ранки.

– А укус ядовит?

– Должно быть, – пробормотал он. – Должно быть. Что-то же убивает вас.

Кейт разинула рот от удивления:

– Что-то убивает меня? Вы в своем уме? Ничего меня не убивает. Это всего лишь пчелиный укус.

Но Энтони проигнорировал ее: слишком было велико стремление спасти Кейт.

– Энтони, – умиротворяюще начала она, – я ценю ваше участие, но меня не раз кусали пчелы, и…

– Его тоже кусали пчелы, – перебил он. Что-то в голосе Энтони послало озноб по ее спине:

– Кого? – прошептала она.

Он еще крепче прижал платок к месту укуса и промокнул прозрачную жидкость, сочившуюся из крохотного прокола:

– Моего отца. Он умер от укуса пчелы.

Кейт не верила своим ушам.

– От укуса пчелы?

– Именно.

– Энтони, крохотная пчела не может убить взрослого мужчину.

Энтони на миг прекратил свои старания, чтобы взглянуть на нее. В глазах стыла ледяная тоска.

– Уверяю, что может, – процедил он.

Неужели он говорит правду? Впрочем, зачем ему лгать?

Поэтому Кейт не пошевелилась, поняв, что он действительно поглощен стараниями выдавить яд из ранки. Убежать сейчас означает обречь его на муки сомнений.

– Опухоль не спадает, – пробормотал он, снова прижимая платок к ее груди. – Похоже, часть яда осталась.

– Поверьте, все будет хорошо, – мягко сказала Кейт. К этой минуте ее гнев превратился почти в материнскую заботу. Он сосредоточенно морщил лоб, а лихорадочные движения говорили о сильном волнении. Он волнуется за нее. Безумно боится, что она упадет мертвой прямо здесь, в саду. От жала крохотной пчелы. Это казалось немыслимым и все же было правдой.

Энтони покачал головой.

– Всего этого недостаточно, – резко бросил он. – Нужно принимать срочные меры.

– Энтони, я… что вы делаете?

Он наклонил голову, словно намереваясь поцеловать ее.

– Придется высосать яд, – мрачно сказал он. – Сидите смирно.

– Энтони! – завизжала Кейт. – Вы не можете…

Она тут же осеклась, ощутив прикосновение его горячих губ, нежно, но неумолимо втягивавших в рот ее плоть. Кейт не знала, как реагировать: то ли оттолкнуть его, то ли притянуть к себе.

Но тут она случайно подняла голову. И оцепенела, превратившись в соляной столб, потому что увидела за плечом Энтони трех женщин, с потрясенным видом взиравших на происходившее. Мэри, леди Бриджертон и миссис Пенелопа Федерингтон, несомненно, самая заядлая сплетница в лондонском свете.

И Кейт отчетливо поняла, что ее жизнь необратимо изменилась и уже никогда не будет прежней.