Глава 10

Гастон пробирался сквозь деревья, бормоча ругательства. Он проклинал себя, свою жену, Туреля, короля — всех, кто загнал его в эту ловушку.

Она попала сюда из будущего, убеждала Кристиана. Луна вызвала искажение в течении времени. Бред! Как бы ему хотелось оттащить свою лживую жену в замок и запереть в подвале! Пусть остается там, пока не откроет правду — именно правду, а не сказки о каких-то там затмениях и искажениях — о том, почему она оказалась в лесу и где скрывается Турель.

Но он не может это сделать. Если после своей идиотской беготни по лесу и падения в реку она простудится и заболеет, во всем обвинят его. И король будет счастлив скормить его своре собак.

Значит, ничего не остается, как согреть и обсушить ее перед обратной дорогой. Но как ему не хочется это делать!

Он уже понял, что эти невыносимые, ненужные ему чувства появляются, когда он бывает рядом с ней, наедине. Чем дольше они вместе, тем крепче сеть, в которую он попал. Ему не выпутаться из жуткого клубка мужского желания, страха за ее безопасность, злости на ее упрямство и ее необыкновенной привлекательности.

Во имя всех святых! Он должен избавиться от этой женщины! Чем скорее, тем лучше.

Он нашел Фараона на том же месте, где оставил его, когда бросился в глубь леса за Кристианой. Без поводьев его жеребец и шагу не ступит. Гастон взял коня под уздцы и повел сквозь заросли.

— О женщины! Средоточие предательства, лживости, неверности! — жаловался Гастон своему слушателю, зная, что тот не станет опровергать его мнения. — Особенно красивые и умные женщины.

Когда он вернулся, Кристиана, все еще в мокром платье, стояла на том же месте и дрожала.

— Святые угодники! Вы хоть раз выполните мой приказ? — Гастон отпустил поводья Фараона и направился к девушке. — Если вы не будете следовать моим указаниям, я…

— Вам все равно придется мне поверить, — сказала она, отступая при его приближении. Ее глаза сверкали. — Я говорю вам чистую правду. Я из будущего. Когда здесь появится настоящая Кристиана, вы признаете свою неправоту…

— И когда же это произойдет?

— Я уверена — скоро, поскольку метели прекратились и дороги стали чище.

— Значит, вы все-таки знаете, где находится Турель? — с угрозой спросил он.

— Нет, этого я не знаю. Я вообще ничего о нем не знаю, даже не знаю, как он выглядит. Но когда здесь появится настоящая Кристиана, вам придется взять обратно все ваши слова. Жаль, у меня нет времени дожидаться этого. Вам было бы очень полезно получить хороший урок…

Отступая, она уперлась спиной в ствол дерева и замолчала, словно забыв, что еще хотела сказать.

— Возможно, миледи, я и получу такой урок, как вы пророчествуете, — сказал он со скрытой угрозой, — но сейчас я должен позаботиться о вас, чтобы, когда прибудет Турель, вы засвидетельствовали мое доброе обращение с вами. Поэтому снимайте с себя все мокрые вещи.

— Я… я клянусь… когда вы встретите настоящую Кристиану, — настойчиво повторяла она, хотя ее голос едва звучал, — вы убедитесь, что и она не участвует в заговоре. Это — невинное создание. Она же мой двойник. Мы, Фонтены, всегда отличались своей честностью и порядочностью. Бедная девочка, к несчастью, оказалась в центре никому не нужной битвы двух жадных и жестоких мужчин…

Не обращая внимания на ее слова, Гастон начал расстегивать ее плащ.

— Подождите! — Она подняла руки, пытаясь остановить его. — Я сама…

Ее ладонь легла на его руку, и легкое прикосновение пронзило Гастона, как будто в его плоть вошел раскаленный клинок. Он онемел, не в силах отвести от девушки глаз, и стоял неподвижно, как один из окружающих их могучих дубов.

— Посмотрим, как у вас это получится, — выдавил он наконец из себя.

Он нехотя побрел в чащу и мечом срубил несколько нижних ветвей деревьев. Сорвав с них мертвые листья, он бросил ветви на кучу собранного сухого хвороста.

Он стоял, повернувшись к ней спиной, но, несмотря на все старания не обращать на нее внимания, отчетливо представлял каждое ее движение, ловил каждый звук, который раздавался, пока она в темноте избавлялась от уже задубевших предметов одежды.

Сначала она сбросила с плеч плащ, затем сняла ботинки. Потом — он с трудом проглотил слюну — стянула через голову рубаху, издав короткий возглас. Он понял: от неожиданности, когда холодный воздух коснулся ее влажной обнаженной груди.

Гастон закрыл глаза и изо всех сил сжал рукоятку меча, пытаясь выбросить из головы живописный образ розовых сосков, бесстыдно выпятившихся на холоде.

Он услышал, что она стягивает трико, словно нервами ощутил, как оно скользит по ее мягким округлым бедрам.

Во рту пересохло. Снова он вынужден сражаться в глубине ночного зимнего леса. Сражаться с самым наглым противником: горячими чувствами и неприличными мыслями.

Его врагом был он сам.

По телу прокатилась горячая волна и устремилась вниз живота. Он ни в коем случае не позволит буре желания разразиться сладостным дождем!

Уж не стала ли Кристиана наказанием за прошедшие годы веселой и распутной жизни? За всех женщин, которых он когда-либо знал, вожделел, с которыми спал. Ведь теперь женщина, которую он желал больше всех остальных, вместе взятых, женщина, которая принадлежит ему по законам, установленным церковью и королем, была для него недоступна.

Он заставил себя заняться хоть каким-то делом и стал складывать костер. Минуту спустя языки пламени уже разрывали ночной мрак.

Чтобы не сидеть на снегу, он набросал у костра елового лапника. Затем снял с Фараона седло и шерстяную попону и бросил их на ветки. Седло он пристроил так, чтобы Кристиана могла облокотиться на него, как на спинку кресла.

Закончив все приготовления, Гастон наконец взглянул на жену.

Стоя у костра с несчастным видом, она дрожала, как первый весенний цветок на ледяном ветру, и прикрывалась мокрой одеждой.

Ее беззащитность что-то сломала в нем, и он мягко позвал:

— Идите сюда, Кристиана.

— Меня зовут Селина.

— Я не хочу сейчас спорить, — нахмурился он.

— А я не хочу откликаться на чужое имя! — упрямо повторила она, стуча зубами.

Гастон еле сдерживался. В обычной ситуации он не потерпел бы такого прекословия, но сейчас его единственной заботой было согреть и обсушить девушку.

— Хорошо, — нехотя согласился он. — Идите сюда… Селина.

Он ожидал, что она позлорадствует над ним, добившись своего, но она лишь благодарно кивнула и подошла к нему. Несмотря на сотрясавшую ее дрожь, она пыталась выглядеть бодро.

Скинув плащ, Гастон протянул его девушке.

— Не снимайте, — попыталась отказаться она, хотя было видно, как ей хочется ощутить на теле теплый серебристый волчий мех. — Вы замерзнете.

— Не я решил искупаться посреди зимы. А впрочем, мне приходилось довольствоваться и меньшим количеством одежды, хотя мороз был еще сильнее.

— О да! Великий воин не боится такой малости, как ненастная погода. Как я забыла?!

— Обещаю: если начну замерзать, то заберу плащ, — солгал он, не спуская с нее глаз.

Похоже, это подействовало на Селину. Щеки ее полыхали — то ли от холода, то ли от смущения. Она наконец решилась развесить свои вещи на ветвях деревьев. Закончив, она осталась стоять спиной к нему, обхватив себя за плечи. Огненные блики играли на мягких изгибах ее тела.

Она не пошевелилась, когда он, подойдя сзади, накинул ей на плечи тяжелый плащ.

Боже, какая она нежная и хрупкая! Ее фигура идеально подходила к его росту: своим затылком она как раз касалась его подбородка. Девушка была как будто специально создана для него — создана, чтобы он вот так обнимал ее каждый день. Плащ был ей велик — подол волочился по земле; Гастон запахнул полы, и его сердце дрогнуло, когда с ее уст сорвался тихий возглас облегчения и радости.

Подняв девушку на руки, Гастон понес ее к огню. Она вскрикнула от изумления, но не стала вырываться.

Он решил отдать ей подготовленное ложе из веток, а самому устроиться по другую сторону костра.

— Гастон, — устало пробормотала она, — нет нужды носить меня на руках.

Он уселся, опершись на седло и по-турецки сложив ноги, и продолжал держать девушку на коленях.

— Прогулки по снегу босиком не принесут пользу вашему здоровью. — Селина хотела освободиться из его объятий, но Гастон удержал ее. — Вы промочите плащ, а это у нас последняя сухая вещь.

— Но я… я не думаю, что… это самая удачная мысль.

Он услышал в ее голосе трепет и понял, что она своим женским чутьем улавливает все его тайные мысли. Желание вспыхнуло в нем с новой силой.

— Так нам обоим будет теплее, — резче, чем следовало, произнес он, как будто стараясь убедить и ее, и себя, что в основе его поведения лежит здравый смысл. — А чем быстрее вы согреетесь, тем скорее мы сможем вернуться в замок.

Разве не логично? Он еще плотнее запахнул плащ и прижал ее к груди, помогая своим теплом огню и густому волчьему меху.

— Наверное, вы правы, — признала она. Некоторое время они молчали. Согревшись, она немного расслабилась. Потом, глубоко вздохнув, склонила голову ему на плечо. Оба смотрели на искры, взлетавшие в черное ночное небо.

Потом Селина закрыла глаза.

Украдкой наблюдая за ней, Гастон чувствовал, что страсть уступает место нежности. Какая же она милая, беззащитная! Щекой она прижалась к его плечу, и вся ее поза выражала… невинность.

Неужели она и в самом деле невинна, как пытается убедить его? Девочка, по несчастью, оказавшаяся в самом центре битвы?

Неужели он ошибался с самого начала?

— Гастон, вы не думаете, что опасно разводить здесь костер? — прошептала она в полусне. — Ведь здесь полно волков и даже медведей. Вы сильно рисковали, когда в одиночку отправились следом за мной…

— В вашем голосе я слышу заботу обо мне! — удивленно воскликнул он.

Девушка открыла глаза, и Гастон ожидал, что она опровергнет его слова. Но этого не произошло.

— Все же вы напрасно…

— А вы… одна пустились в путешествие по лесу, — произнес он внезапно охрипшим голосом. — Без оружия, совершенно беззащитная перед волками… и другими хищниками.

— Меня бы волки не тронули, — сказала она, будто не поняла смысла его слов. — А вот за вас я боюсь. Кстати, как вы отыскали меня?

— Когда я подошел утром к вашей комнате, то увидел, что Ройс спит. Я разбудил его, и он объяснил, что произошло. Для меня не составило труда обнаружить ваши следы на опушке.

— Вы пришли утром ко мне? — Она приподняла голову с его плеча и пристально посмотрела ему в глаза. — Но почему? Вы же поклялись, что больше не подойдете ко мне.

Гастон мысленно обругал себя за излишнюю болтливость. Как же легко она пробивает его защитную броню! Он хотел увидеть ее, хотя бы на мгновение. Он считал, что лучше это сделать, пока она спит.

Но как объяснить ей, когда он сам себе не может этого объяснить?

— Я решил проверить, как Ройс несет вахту, — соврал он. — Оказалось, что я не могу доверять моим самым надежным людям. Один я знаю, насколько вы вероломны.

— Но я не вероломна! — возмутилась Селина. — И мне безумно надоело…

— Не начинайте все сначала. Я и так зол, потому что своим исчезновением вы вынудили меня поменять планы.

— Какие планы? — с издевкой спросила она. — Перепихнуться в углу с белокурой служанкой?

— Что это значит? — удивленно подняв бровь, спросил он.

— Ну… то, чем вы на днях занимались с девицей в таверне.

Такая ревность прозвучала в этих словах, что Гастон едва удержался от смеха. Он тогда намеревался потренировать своих ловчих соколов, но пусть она верит в то, что сама выдумала.

— Я собирался в этот день обиходить нескольких женщин, — улыбнулся он, постаравшись придать лицу сладострастное выражение.

В общем-то он говорил почти правду — среди его лучших соколов были и самки.

— Нескольких?! — Она в ужасе заморгала и попыталась слезть с его колен — дело непростое для женщины, запеленатой в тяжелый плащ. — Пустите меня! Вы чудовище! Дикость какая!

— Признаюсь, я грешник до мозга костей. — Он еще сильнее сжал девушку в объятиях. — Не вертитесь, Кристиана.

— Меня зовут Селина. Я не хочу находиться рядом с…

Вдруг она обеими ягодицами уселась на его затвердевшее мужское естество. Она замерла, лицо стало пунцовым, а голос сорвался до писка:

— Я же говорила, что это была неудачная мысль!

— Не волнуйтесь, женушка. Я не воспользуюсь случаем, чтобы взять вас силой, — угрюмо пробормотал Гастон.

— Вы же собирались провести время совсем с другой, нет, с другими женщинами!

— Обычное дело, дорогая. С любым мужчиной, у которого на коленях лежит женщина, случилось бы то же самое.

— Неужели? — Она прекратила борьбу, поняв, что он все равно ее не выпустит и не даст во второй раз сбежать в лес. — Значит, вам все равно, с той ли женщиной, с этой ли? Мы все одинаковы для вас? Вы просто самец, возбуждающийся при одном виде особи женского пола!

— Ну, вас я не только вижу, но и ощущаю. — До Гастона не дошел истинный смысл ее слов. — И кроме того, я вполне могу владеть собой, так что вам ничто не угрожает, Кристиана.

— Селина! — сердито поправила она. — И я не хочу, чтобы меня снова обвинили в попытке соблазнить вас.

— Вас не в чем обвинять. Это просто физическая реакция, которая, если вы продолжите болтать, скоро совсем пройдет.

— Я не болтаю.

— Болтаете, и это самое неприятное, чего можно ждать от жены.

— То же можно сказать о неверности мужа. — Она оборвала себя на полуслове и прикусила губу.

— С чего это вас вдруг волнует мое поведение? — с иронией спросил Гастон. — Ведь вы утверждали, что вам на меня плевать.

— Так оно и есть, — быстро парировала Селина. — Меня… раздражает ваш образ мыслей. По-вашему, мужчинам дозволено делать все, что им хочется. Вы считаете, что мужчина во всем превосходит женщину?

— Разумеется, — честно сказал он. — А вы с этим не согласны?

— Нет, не согласна. Если вы сильнее, если можете делать набеги и захватывать чужую территорию, то этим жизнь не ограничивается. Женщины по крайней мере думают, прежде чем что-либо совершить, особенно перед… перед…

— Перед тем как заняться любовью? — ухмыляясь, закончил он за нее. — Вы хотите сказать, что женщины не испытывают страсть и желание, как мужчины?

— Во всяком случае, не так, как вы считаете. Может быть, девицы из таверн и готовы на все, но… но большинство женщин, прежде чем лечь с мужчиной в постель, должны полюбить его. Они не бросаются очертя голову на все, что движется.

— Моя наивная женушка, вы, видно, и вправду невинны, как все время пытаетесь доказать, если верите в детские сказки о любви.

— А вы, значит, не верите в любовь? — Селина посмотрела на мужчину с неподдельным изумлением.

— Это слово подходит для женщин, но не для воинов, — спокойно ответил Гастон. — Эту вашу любовь нельзя завоевать мечом, нельзя потрогать руками, ею нельзя обладать. Это нечто эфемерное — не земля, не стены, с помощью которых можно построить будущее. Мой брат думал, что любовь реальна, и погиб.

Не успели слова сорваться с уст, как он пожалел о сказанном.

— Ваш брат полюбил и умер из-за любимой? — В тоне Селины слышались понимание и сочувствие.

— Из-за женщины он стал слабым, — с горечью произнес Гастон. — Я подобной ошибки не совершу никогда.

Селина ухватилась за тему, чем вызвала его раздражение:

— Но вы разве никогда никого не любили? Ну хоть кого-нибудь? Мать, отца, брата?

— Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Отца и брата я уважал — они были людьми чести и умелыми воинами.

— Значит, вы… росли без любви? — В темно-серых глазах мелькнула грусть. — И не знали никого, кто любил бы по-настоящему.

Гастон до боли сжал губы. Он подумал о Жераре и Аврил, которые заплатили слишком высокую цену за то, что они называли любовью. И еще он вспомнил о своем друге, сэре Конноре, и его жене леди Лорен. Они были женаты пять лет и имели сына и дочь. В своих письмах они тоже часто упоминали слово «любовь».

Наверное, это особая форма страсти между двумя людьми, которую может себе позволить такой благородный рыцарь, как сэр Коннор, и которая другого человека делает слабым.

— Любовь — это просто слово, с помощью которого мужчины завлекают в постель доверчивых девушек, — объяснил свою точку зрения Гастон, и в его голосе зазвучал металл. — Я в отношениях с женщинами предпочитаю быть честным. Я не пользуюсь такими уловками, да и не имею в этом нужды. Единственно реальным остается наслаждение. И я вполне удовлетворен этим.

Ее глаза, только что ярко сверкавшие, наполнились такой глубокой болью, что он не мог выдержать ее взгляда. Хуже всего, что это была боль не за себя, а за него. Она не спорила, а лишь молча покачала головой.

— Оставьте вашу жалость при себе, — с нарочитой небрежностью бросил он. — Чего я никогда не попрошу от женщины, так это любви. Этим пользуются некоторые жены, которые хотят привязать мужей к домашнему очагу, а меня такие цепи будут стеснять.

— Но это не…

— Мне надоело об этом говорить!

— Но любовь — это не цепи! Она не сковывает, а, напротив, освобождает. Ради нее только и стоит жить! — убеждала она с истовостью верующего человека.

— Вы ошибаетесь, — просто сказал он. — Со временем вы станете опытнее и сами поймете это.

— Никогда. Никогда я не пойму этого! И не беспокойтесь, что когда-нибудь я еще раз попытаюсь соблазнить вас. Я никогда не лягу в постель с человеком, которого не люблю.

— В самом деле, миледи? — улыбаясь спросил Гастон, внезапно желая подразнить ее. — Вы верите, что можете управлять своими чувствами? Тогда, наверное, вы сделаны изо льда. — Он наклонился к ней: — Неужели вы так быстро забыли, как отозвались на это?