Глава 19
«Дорогой М.!
Сегодня мне исполнилось двадцать шесть.
Двадцать шесть и не замужем. Я с каждым часом старею и усыхаю, несмотря на то что говорит мама в минуты оживления.
Восемь лет сезонов, и ни одного приличного жениха... жалкий результат для старшей дочери домов Нидэм и Долби. Сегодня утром, за завтраком, я заметила разочарование на всех лицах.
Но, вспоминая имевшиеся у меня варианты, я никак не могу заставить себя принять их неодобрение.
Я и вправду плохая дочь.
Без подписи.
Нидэм-Мэнор, август 1828 года».
Письмо не отослано.
Лестница вела в апартаменты владельцев.
Майкл поставил Пенелопу на пол сразу за потайной дверью в самом конце прохода, тщательно закрыл за собой дверь и быстрым грациозным шагом направился к основному входу в покои. Пенелопа шла за ним вплотную, жадно стремясь к тому, что случится дальше. Не желая упустить ни мгновения из того, что произойдет. Ни мгновения с ним.
Она думала, он отведет ее в постель; наверняка в этом огромном клубе, куда мужчины приходят ради порока и удовольствий, должно быть место для сна. Где она сможет спать с ним.
Где они смогут заняться и другими чудесными вещами, не думая о том, что после этого придется вернуться в реальность и вспомнить, что брак их потерпел крах и вообще в их жизни все неправильно.
Когда Майкл запер дверь и повернулся к ней, она оцепенела. Комната освещалась только теплым огнем трех каминов и светом, падавшим из большого золотистого окна, выходившего в игорный зал «Ангела».
Пенелопа вдруг поняла. Сердце заколотилось прямо в ушах, а он все надвигался на нее в этой большой темной комнате, оттесняя к окну, и намерения его были совершенно очевидными.
Он возьмет ее. И это будет восхитительно.
Внезапно оказалось, что она пятится вовсе не потому, что нервничает, или волнуется, или смущается. Она отступает, потому что это преследование невероятно ее возбуждает. Он такой красивый и вкрадчивый — и знает, что делает, не то, что другие мужчины. Именно эта целенаправленность так привлекает и делает его таким соблазнительным. Он всегда добивается того, чего хочет, и ничто не может его отвлечь.
А сейчас он хочет ее.
В душе запело предвкушение, и Пенелопа остановилась. В один миг Майкл оказался рядом с ней. Он взял в ладони ее лицо, приподнял и посмотрел ей в глаза так внимательно. Так сосредоточенно.
Пенелопу охватило волнение. Она даже дышать перестала.
— О чем ты думаешь? — Он большим пальцем поглаживал ее скулу, и кожа под пальцем буквально запылала.
— О том, как ты на меня смотришь, — ответила она, не в силах отвести взгляд. — Я чувствую себя так... — Она не договорила, не зная точно, как выразить свою мысль.
Майкл наклонился, поцеловал ее во впадинку на шее, туда, где бился пульс, и снова поднял голову.
— И что ты чувствуешь, любовь моя?
— Я чувствую себя по-настоящему могущественной.
Она не понимала этого, пока не сказала вслух. Уголок его рта приподнялся в улыбке, кончики пальцев все поглаживали ее, скользнули по ключице, пробежались по краю выреза шелкового платья, и она затрепетала от наслаждения.
Он легонько потянул за ленты, стягивающие платье на груди, бант развязался, складки разошлись. Его палец нырнул под ткань, намекая, дразня...
— Я дам тебе все, что захочешь. Все, о чем ты только попросишь.
«Люби меня».
Не это. Она знала — этого он ей не даст никогда.
Но прежде чем Пенелопа успела додумать эту мысль, он взял ее за руки и начал расстегивать перчатки, медленно, чувственно стягивать их, и она поняла, что теперь, надевая или снимая перчатки, всегда будет думать об этом, как об акте любви.
Его рука скользнула под распахнувшийся лиф, под сорочку, обхватила грудь и высвободила ее из ткани. Пенелопа невольно ахнула. Майкл заглушил этот звук поцелуем.
— Я хочу, чтобы ты лежала, залитая светом «Ангела», а я бы занимался с тобой любовью. — При этом он грубовато поглаживал большим пальцем ее сосок и покусывал Пенелопу за шею. — Думаю, и тебе этого хочется.
Не удержавшись, она кивнула:
— Хочется.
«Но только с тобой».
Майкл отпустил ее, повернул лицом к огромному витражному окну и начал методично расстегивать пуговицы на платье. Пенелопа посмотрела на толпу в игорном зале «Ангела».
— Скажи мне, что ты там видишь, — прошептал он, прижимаясь к ее плечу мягкими жаркими губами.
— Там... люди... везде. — Пенелопа ахнула и вцепилась в слишком быстро сползающее с нее платье.
Майкл уже взялся за корсет и мгновенно расшнуровал его, высвободив ее из костяной тюрьмы. От облегчения Пенелопа вздохнула, а его ладони уже оглаживали льняную сорочку, обжигая кожу под ней. Пенелопа, наслаждаясь этим ощущением, оперлась рукой об окно, чтобы не упасть.
Кажется, он ее понял, потому что лизнул в ушко. Руки его под платьем и корсетом доставляли ей почти непереносимое удовольствие.
— Бедная моя девочка, — прошептал он. Слова опьяняли, как хорошее бренди. — Тобой так долго пренебрегали.
А ведь так оно и было. И теперь кожа жаждала его прикосновений — только его. Его поцелуев. Его долгой, томительной ласки, доставляющей почти мучительное наслаждение.
— Только мужчины? — прошептал он, и Пенелопа сквозь цветное стекло, служившее Люциферу красивой мускулистой шеей, вновь глянула в игорный зал.
Теплые ладони Майкла легли на ее груди, приподняв их, а затем он слегка ущипнул ее за соски, и наслаждение пронзило Пенелопу насквозь. Она ахнула.
— Ответь, Пенелопа.
Она заставила себя сосредоточиться на сцене внизу.
— Нет. Женщины тоже есть.
— И что они делают?
Она посмотрела на женщину в прелестном сиреневом платье, с черными волосами, уложенными в высокую прическу. Несколько локонов обрамляли ее лицо.
— Одна сидит на коленях у джентльмена.
Майкл прижался к ней сзади, покачивая бедрами, и Пенелопа пожалела, что их разделяет так много слоев одежды.
— Что еще?
— Она обнимает его за шею.
Он отвел ее руку от окна и завел ее себе за шею, облегчая себе доступ к очаровательным изгибам тела Пенелопы.
— И?
— Она что-то говорит ему на ухо.
— Подсказывает, как играть в карты? — Его пальцы ущипнули еще раз. Пенелопа ахнула, закрыла глаза и повернулась к нему.
— Майкл, — шепнула она, мечтая, чтобы он ее поцеловал.
— Я люблю, когда ты произносишь мое имя. Ты единственная, кто называет меня Майклом, — сказал он, а потом дал ей то, чего она так жаждала. Его язык проник глубоко ей в рот, и Пенелопа начала извиваться в его объятиях, сильнее прижимаясь грудью к этим волшебным рукам.
— Ты его ненавидел, — возразила она.
— Ты меня переубедила. — Он нежно пососал мягкую кожу ее шеи. — Расскажи мне еще про эту женщину.
Пенелопа снова повернулась к окну, изо всех, сил пытаясь сосредоточиться. Она увидела, как женщина наклонилась вперед, предоставив партнеру прекрасный вид на то, что у нее под лифом. Тот ухмыльнулся, нагнулся и запечатлел поцелуй на ее ключице, а рука его в это время скользнула по ее голени, по бедру и исчезла под подолом платья. Пенелопа изогнулась и прижалась спиной к Майклу.
— О, он трогает ее...
При этих словах его пальцы сделались совсем легкими, ласка едва ощутимой, и Пенелопе страстно захотелось, чтобы они оба разделись донага в этой темной комнате.
— Трогает ее где?
— Под... — Она замолчала, потому что рука Майкла поползла вниз, туда, где она особенно мучительно хотела ее ощутить. Его пальцы нашли ее женское средоточие и начали нежно поглаживать. Пенелопа с трудом выдохнула: — ...юбками.
— Вот так? — Несмотря на мешавшую ткань платья, колено Майкла отыскало путь между ее бедрами, широко развело их, а его ладонь скользнула в пылавший там жар, поглаживая и потирая.
Она уронила голову ему на плечо.
— Не знаю.
— А как ты думаешь?
— Ради ее блага надеюсь, что да, — прошептала Пенелопа.
Он засмеялся низким, рокочущим смехом.
— А я — ради его.
Пенелопа закрыла глаза. Его руки двигались слаженно — одна на груди, искушая, дразня, а другая искусно ласкала ее между бедер. Это продолжалось несколько долгих минут. Пенелопа вздохнула, наслаждаясь тем, как он прижимается к ней, и прижалась сама, стараясь слиться с его телом. Майкл качнулся ей навстречу и прошептал ей на ухо:
— Если ты не прекратишь, милая, то просто не сможешь и дальше за ними наблюдать.
— Я больше не хочу за ними наблюдать, Майкл.
— Нет? — с любопытством переспросил он, прикусив кожу у нее на плече.
Пенелопа покачала головой и наклонила ее набок, чтобы ему было удобнее.
— Нет, — повторила она. — Я хочу смотреть на тебя. — Его пальцы между ее бедер совершили что-то невообразимо прекрасное, и Пенелопа вздохнула. — Пожалуйста.
— Ну, — произнес он, и она услышала ласковую насмешку в его голосе, — раз уж ты так мило просишь...
Он развернул Пенелопу лицом к себе. Его взгляд метнулся туда, где она все еще прижимала к груди свое платье.
— Отпусти платье, Пенелопа, — распорядился Майкл вкрадчивым голосом. Она стиснула ткань еще крепче.
— А что, если...
— Никто тебя не увидит.
— Но...
Он помотал головой:
— Неужели ты думаешь, что я позволю кому-нибудь увидеть тебя, моя блистательная девочка? Позволю такое и не убью этого человека?
Это прозвучало так властно, по-хозяйски, что Пенелопу снова окатило волной удовольствия. Никто никогда не называл ее блистательной. И никто никогда не проявлял ни малейшего желания обладать ею.
А сейчас Майкл ее хочет.
Она долго, внимательно смотрела на него, наслаждаясь тем, как он взглядом умоляет ее раздеться перед ним, а затем отпустила платье, и оно упало на пол, оставив ее нагой, в одних чулках, в этой темной комнате... перед мужем.
Он застыл, обшаривая глазами ее тело, затем перевел взгляд на лицо Пенелопы и благоговейно произнес:
— Ты самое прекрасное создание, на свете!
Он мгновенно опустился к ее ногам и снял с нее сапожки и панталоны. Пенелопа осталась в одних чулках.
Он погладил ее ноги, задержавшись там, где шелк встречается с кожей. Пенелопа ахнула, а Майкл лизнул кожу.
— У меня слабость к чулкам, любовь моя. Гладкий шелк, в точности как твои самые нежные местечки.
Пенелопа покраснела, не желая признаваться, что после их первой брачной ночи она гладила себя атласной тканью по ногам, притворяясь, что это прикосновения Майкла.
— Смотрю, тебе они тоже нравятся, — поддразнил он и прижался губами к ее бедру.
— Мне нравишься ты, — шепнула она, положив руку ему на затылок и поглаживая мягкие кудри.
Майкл поднялся, оставив чулки на ней, и поцеловал Пенелопу грубо и чудесно.
— Ты вся состоишь из безупречных изгибов и нежной кожи, — одна рука поползла вверх и обхватила снизу грудь, — такая прелестная и пышная...
Эти слова окончательно помутили ее рассудок. Они оказались более разрушительными, чем даже его прикосновения. Пенелопа выгнулась к нему, к его поцелую. Он лишил ее дыхания, слов и мыслей, остались только его губы и язык, сулившие наслаждение более сильное, чем можно вообразить. И когда поцелуй окончился, она лишь вздохнула, забыв про свои возражения и глядя, как он раздевается быстро, аккуратно и поворачивается к ней лицом. Свет, падающий из окна казино, окрасил его разноцветной мозаикой, и он стоял перед ней длинноногий, мускулистый, узкобедрый и широкоплечий, и...
Нет. На это смотреть нельзя.
И не имеет значения, что ей хочется. Что ей невероятно любопытно.
Только один короткий взгляд.
Ой, мамочки.
Пенелопа внезапно оробела и попыталась прикрыть руками свою наготу.
— Мы не можем... я не... это не то, чего я ожидала...
Майкл усмехнулся редкой волчьей усмешкой.
— Ты нервничаешь?
Пенелопа понимала, что должна притвориться, — наверняка он проделывал это с дюжиной других женщин, которые ничуть не волновались. Ну а она нервничала.
— Немножко.
Он подхватил ее на руки, отнес на низкую кушетку у стены комнаты, усадил к себе на колени и поцеловал долгим страстным поцелуем, от которого у Пенелопы перехватило дыхание. Сдерживавшие ее оковы спали. Она лизнула его нижнюю губу, нежно ее пососала, и Майкл, резко втянув в себя воздух, отпрянул.
Ее глаза расширились.
— Извини... губа. Темпл умеет бить больно.
Она снова притянула его к себе, пригладила ему волосы и всмотрелась в лицо Майкла, выискивая остальные повреждения.
— Зачем же ты позволил ему избить себя? — прошептала Пенелопа и поцеловала мужа, не прикасаясь к ране.
— Это был единственный способ перестать думать о том, что я не могу отправиться прямо домой и затащить тебя в постель. — Он чувственно провел ладонью по ее руке. — Ты меня запугала.
Он криво усмехнулся, а пальцы его продолжали, дразня, поглаживать нежную кожу ее запястья, локтя, плеча.
— Как это?
— Ты просила не прикасаться к тебе, а я привык уважать твои желания.
Да только она этого вовсе не желала. Ей всегда хотелось, чтобы он прикасался к ней, даже тогда, когда она запретила ему это делать.
Она всегда хотела его, даже когда убеждала себя, что это не так.
Он ее слабое место.
Майкл избавил ее от необходимости отвечать, снова начав ласкать грудь, и Пенелопа, судорожно вздохнув, запустила пальцы ему в волосы, чуть отодвинулась и посмотрела прямо в красивые темные глаза.
— Майкл, — шепнула она.
Не отводя взгляда. Майкл приподнял ее так, словно она ничего не весила, и провел рукой по бедру, побуждая раздвинуть ноги.
Сама мысль об этом была скандальной.
Пенелопа поколебалась какую-то долю секунды и, повиновавшись его безмолвной просьбе, села на него верхом.
В его голосе прозвучали гордость и удовольствие:
— Моя отважная красавица...
Пенелопа знала, что это преувеличение. Она вовсе не была красавицей.
Но сегодня ночью чувствовала себя красивой, поэтому ей даже в голову не пришло отказать ему в его просьбе. В таком положении она могла дотянуться куда угодно — до его широких мощных плеч, до груди, вздымавшейся и опускавшейся во время дыхания, и Пенелопа не удержалась и положила на нее руки — на этого потрясающего, красивого мужчину, бывшего ее мужем.
Он застонал при этом прикосновении, поднял ее выше, так что груди Пенелопы оказались на уровне его рта, и начал дуть на соски.
Она проследила за его взглядом, таким пристальным и внимательным, и увидела, как ее соски напрягаются — сначала один, потом другой. Они затвердели и мучительно заныли.
Она хочет ощутить на себе его губы.
— Прикоснись ко мне, — прошептала Пенелопа.
Он был уже там, лизал и сосал, и она подумала, что сейчас умрет от этого греховного, необыкновенного наслаждения. Ее руки запутались в его волосах, тянули к себе, и Майкл чуть отодвинулся, чтобы перенести внимание на другую, заброшенную грудь, сначала лизал ее долго и сладострастно, а затем сомкнул губы на соске, чтобы дать Пенелопе именно то, чего она так давно жаждала.
Она извивалась в его объятиях, подставлялась его губам, его языку, его зубам. Святые небеса! Он распоряжался наслаждением, как великий мастер, искусно и умело. И она не хотела, чтобы это заканчивалось.
Наконец Майкл чуть отодвинулся, поднял ее еще выше, прижал к себе еще сильнее, запечатлел жаркий поцелуй на ее животе, медленно опустил и снова завладел ее ртом. Он приподнял колени, крепко прижимая ее к себе, а пальцы проворно вытаскивали из волос шпильки, швыряя их во все стороны. Его губы скользнули к шее, и он начал лизать тонкую кожу прямо над тем местечком, где бился пульс, и Пенелопа снова выдохнула его имя, опьянев от наслаждения.
Наслаждения, о существовании которого она до Майкла даже не догадывалась.
Наслаждения, какого никогда не познает без него.
— Майкл! — выдохнула она.
Он удовлетворенно улыбнулся настоящей мужской улыбкой и провел рукой между их телами.
Пенелопа перевела взгляд на эту порочную, мародерствующую руку, завороженная ее движением, и тут его пальцы прикоснулись к самому ее естеству, так легко, почти незаметно, словно перед ним лежала бесконечность времени для изучения ее тела. Пенелопа еще никогда в жизни ничего так сильно не хотела.
Его пальцы трепетали, и она снова начала извиваться, одна ее рука скользнула вниз по его телу и робко, неуверенно замерла над той частью, которая вызывала в ней столько любопытства. А затем легла на жаркое стальное копье. Майкл резко втянул в себя воздух.
— Пенелопа... — Его стон заглушил все остальное.
Она хотела трогать его, познать его, подарить ему такое же наслаждение, какое дарил ей он.
— Покажи мне как. Научи меня.
Его глаза почернели от наслаждения. Он направил ее своей рукой, показывая, как трогать, как гладить. И когда Майкл застонал, протяжно и так чудесно, она подалась вперед, поцеловала его в щеку и прошептала в нее:
— Это гораздо интереснее бильярда!
Он засмеялся.
— Метко подмечено.
— Ты такой гладкий, — говорила она, гладя его естество и поражаясь новому ощущению. — Такой твердый.
Он закрыл глаза. Она наблюдала за его лицом, радуясь отражавшемуся на нем удовольствию.
Пенелопа потерла большим пальцем самый кончик. Он ахнул и приоткрыл глаза.
— Сделай так еще раз!
Она повиновалась. Он притянул ее к себе и поцеловал долго и страстно. Пенелопа продолжала свое исследование. Он держал ее за руку, показывая, как двигаться, где задержаться, как сильно можно надавить. Его голова запрокинулась назад, он дышал резко и прерывисто.
— Я не делаю тебе больно?
Он застонал.
— Ни в коем случае. Только не останавливайся.
Ей и не хотелось останавливаться. Ей нравилось наблюдать, как его охватывает удовольствие. Но внезапно Майкл довольно грубо оттолкнул ее.
— Больше не надо, пока я не окажусь в тебе. — Пенелопа невольно покраснела, и он засмеялся негромко и ласково. — Неужели тебя смущает то, что я хочу войти в тебя, моя красавица?
Она помотала головой:
— Нет, меня смущает то, что я этого хочу. Леди не должны думать о подобных вещах.
Он крепко поцеловал ее.
— Вот уж чего я точно не хочу, так это того, чтобы ты скрывала от меня свои сладострастные мысли. Совсем напротив, я хочу услышать каждую из них! И хочу воплотить каждую в жизнь.
Теперь его пальцы двигались решительно, совершая у нее между бедер настоящие чудеса, и Пенелопа начала задыхаться.
— Майкл! Еще!
— Еще — что, моя красивая? — Кончики пальцев скользнули по тому месте, где она хотела его сильнее всего. Скорее подразнили, чем прикоснулись. — Еще — здесь?
Она ахнула, но он убрал пальцы до того, как она с мольбой повторила его имя.
— А может быть, здесь? — Один длинный палец двинулся чуть дальше. Пенелопа застонала.
— Везде!
— На какой жадной женщине я женился! Ей всего мало!
Он дразнил, целуя, удерживал ее на месте, исследуя ее рот, а пальцы его все это время совершали короткие круги, едва прикасаясь к ней. Майкл вскинул бровь, и к первому пальцу присоединился второй, двигаясь медленно и сладко.
Пенелопа не шевелилась. Не хотела, чтобы он останавливался.
— Мне так нравится трогать тебя там, Пенелопа, — прошептал он. Его грешная рука продолжала исследование. — Нравится узнавать тебя, чувствовать тебя, ощущать, какая ты влажная. — Пальцы снова двинулись вверх-вниз, шепот продолжался. Он чуть повернул руку, приближая ее к тому чудесному местечку. — Нравится изучать тебя.
— Найди его... — прошептала она, не в силах больше молчать.
— Найти что, любовь моя? — Изображает полную невинность! Бессовестный лжец. Пенелопа посмотрела ему в глаза, чувствуя свое могущество. — Ты знаешь что.
— Давай отыщем вместе.
Это было уже чересчур. Она схватила его руку и наконец-то, наконец-то потянула ее куда нужно. Наклонившись над ним, Пенелопа посмотрела ему в глаза и увидела в них порочное удовольствие и с трудом сдерживаемое вожделение. Его пальцы, направляемые ее рукой, раздвигали мягкие завитки и потайные складочки. Большой палец описывал медленные круги, и Пенелопе вновь показалось, что она сходит с ума.
Майкл смотрел, как она изнемогает от наслаждения, и дразнил ее не только пальцами, но и словами:
— Вот тут, любовь моя? Здесь тебе особенно приятно?
Она окончательно утратила стыд от этих греховных, поощряющих слов, от этих греховных, поощряющих пальцев и шепотом отвечала, подаваясь ему навстречу. А он трогал ее как раз так, как ей хотелось, описывал безупречные круги, гладил, надавливая именно так, как нужно. Словно знал ее тело лучше, чем она сама. Словно ее тело принадлежало ему.
А может быть, так оно и есть.
Один его красивый длинный палец скользнул глубоко внутрь, основание ладони потирало ноющее местечко, доставляя почти непереносимое наслаждение, и Пенелопа выкрикнула его имя, покачиваясь и прижимаясь к ладони, чувствуя, что сейчас случится что-то невероятное.
— Майкл, — прошептала она, вожделея большего.
Желая всего.
Ее переполняло желание и жадность, она хотела, чтобы он никогда не прекращал трогать ее самое потайное место. То, которое теперь принадлежало ему.
— Подожди меня, — шепнул Майкл, раздвигая ей ноги.
Он прижался к ней сильнее, убрал пальцы, заменив их бархатистым толстым естеством, потерся об нее, шумно выдохнул ей прямо в ухо и прошептал:
— Господи, Пенелопа... ты как огонь. Как солнце. И я ничего не могу поделать — я тебя хочу. Хочу быть в тебе и никогда не выходить. Ты мой новый порок, любовь моя... опаснее всех предыдущих.
Он скользнул ниже и сжал зубы, оказавшись прямо напротив входа, там, где она чувствовала себя такой пустой... где так в нем нуждалась. Пенелопа придвинулась ближе, наслаждаясь ощущением его естества. Желая, чтобы оно вошло глубоко.
Майкл застыл.
— Пенелопа.
Она открыла глаза и наткнулась на его серьезный взгляд. Он наклонился, впился в ее губы долгим, медленным, многообещающим поцелуем.
— Прости, что из-за меня ты чувствовала себя униженной, любовь моя... а сейчас ты самое драгоценное, что у меня есть. Знай это. Я обожаю тебя, — прошептал он. — Жаль, что я не тот мужчина, который тебя заслуживает.
Она накрыла ладонью его руку, лежавшую у нее на щеке.
— Майкл... ты можешь быть этим мужчиной.
Он закрыл глаза, притянул се к себе и поцеловал долгим, разрывающим душу поцелуем. А затем опустил вниз руку и отыскал то чудесное местечко, где глубоко внутри назревало наслаждение. Он гладил и ласкал ее бесконечные минуты, все снова и снова в идеальном, почти непереносимом ритме, а она подавалась ему навстречу, и он чувствовал, как нарастает ее напряжение. Майкл замирал, не давая ей достигнуть края, возвращал ее обратно на землю и снова доводил до обрыва, и снова отступал. Она отчаянно выкрикнула:
— Майкл!
Он поцеловал ее в шею и прошептал на ухо:
— Еще раз. Еще один разок, и я дам тебе все. Ты получишь меня.
На этот раз, когда она вновь достигла края и уже была готова сорваться с него, он вошел в нее одним долгим, плавным толчком, растягивая ее. Заполняя. Восхитительно. И Пенелопа пропала, рухнув с обрыва в его надежных объятиях, и выкрикивала его имя, и умоляла не останавливаться, и он не останавливался, и она уже не могла дышать, и не могла вымолвить ни слова, и не могла больше ничего... и обмякла в его руках.
Он обнимал ее целую вечность, гладил по спине нежно, ласково и терпеливо.
Она всегда будет любить его.
Не за то величайшее наслаждение, которое он ей подарил, но за ту почти непереносимую нежность, которой одаривал сейчас. За то, как он нежно гладил ее и шептал ее имя, словно ему принадлежало все время мира, а ведь он все еще оставался в ней, вздыбившийся и неудовлетворенный. Он не торопился со своим удовольствием, желая убедиться, что она свое уже получила.
Он так старался скрыть от нее эту сторону своей натуры, но сейчас она была перед Пенелопой как на ладони. Он весь — сплошная чуткость.
И тут, слишком боясь заговорить — слишком боясь, что она скажет ему то, чего он слышать не хочет, — Пенелопа качнулась к нему, слегка приподнялась и снова опустилась. Его голова запрокинулась назад, глаза прикрылись, зубы сжались, шея напряглась от попытки сдержаться. Она повторила свое движение и прошептала:
— Прикоснись ко мне.
И только тогда он перестал сдерживаться и наконец-то, наконец-то начал двигаться.
Пенелопа счастливо вздохнула, а Майкл входил в нее глубоко, замечательно глубоко, и в мире осталось только наслаждение. Они двигались вместе, его руки на ее бедрах, ее ладони на его плечах, он направлял ее, а она подчинялась.
— Еще... — шептала она, каким-то образом понимая, что он может дать ей больше. И он давал ей это, делая глубокие, сильные толчки.
— Прекрасная Пенелопа... такая знойная и мягкая, просто восхитительная, — шептал он ей на ухо. — Когда я вижу, как ты достигаешь пика в моих объятиях, мне кажется, что я могу умереть от счастья. Ты прекрасна в экстазе. Я хочу доводить тебя до него снова... и снова... и снова...
Он словно подчеркивал свои слова мощными толчками, руками, гладившими ее спину, плечи, спускавшимися к ягодицам, направлявшими ее.
— Майкл, я...
Его руки были на ней, между ними, он проникал в нее так глубоко, и она не смогла закончить фразу... потому что это странное, дивное наслаждение снова подступало, маячило перед ней, и она хотела только одного — вновь его достичь.
— Скажи это, — хрипло прошептал он, входя в нее все сильнее, резче, быстрее, даря ей все то, чего она, сама не зная, так хотела. В чем нуждалась.
«Я люблю тебя».
В последний момент Пенелопа удержалась и не сказала этого вслух, и тут наслаждение нахлынуло на нее.
Он вместе с ней взлетел с обрыва, выкрикивая ее имя в этой темной комнате.