Глава 18
«Дорогой М.!
Хотелось бы мне набраться храбрости, прийти в твой клуб и объявить, что мы с тобой давние друзья, но, конечно, я для этого слишком труслива. Может, оно и к лучшему, потому что я не уверена, чего мне хочется больше — обнять тебя или избить хорошенько.
Без подписи.
Долби-Хаус, март 1827 года».
Письмо не отослано.
Она доводит его до исступления.
Куда-то исчезла милая, спокойная жена, какую он вроде бы получил, — шляпка, припорошившая снег, признание в прошлых кавалерах, случайная снежинка, растаявшая у нее на кончике носа, когда она ему улыбалась.
Место той женщины заняла амазонка, возникшая у него в клубе, в самом сердце лондонского дна. Она делала ставки в рулетку, хотя за ней наблюдал весь город, требовала обеспечить безопасность ее друзьям и репутацию ее сестрам, договаривалась об уроках игры в бильярд с одним из самых могущественных и опасных людей в городе.
А теперь она стояла перед ним и бесстыдно требовала, чтобы он ушел и оставил ее в покое.
Вот так и следует поступить.
Нужно уйти и притвориться, что они никогда не были женаты.
Вернуть ее в Суррей или, еще лучше, посадить на судно, идущее на север, и пусть удовлетворяет свои новые скандальные желания подальше от него. Он получил Фальконвелл и средство отомстить! Самое время изгнать ее из своей жизни.
Да только он не хотел отказываться от нее.
Он хотел перекинуть ее через плечо и отнести домой, в постель. Черт. Постель совсем не обязательна. Он хотел швырнуть ее на заснеженный берег Серпентайна, или на пол в гостиной ее отца, или на слишком узкое сиденье своей кареты и раздеть догола, чтобы ей нечем было укрыться от его рук и губ, — и это желание ни на йоту не изменилось.
Бильярдный стол достаточно прочный, чтобы выдержать их обоих, это он мог гарантировать.
— Я никуда не уйду, пока ты не объяснишь, что ты здесь делаешь! — прорычал он, не решаясь подойти ближе, не доверяя себе, понимая, что если окажется слишком близко, то накинется на нее и объяснит очень, очень доступно, что тут ей не место.
Что ее тут никто не ждет.
Что это ее погубит.
— Отвечай, Пенелопа! Что ты здесь делаешь?
Она, не дрогнув, встретила его взгляд.
— Я тебе уже сказала. Пришла поиграть в бильярд.
— С Кроссом?
— Ну, если быть до конца честной, я думала, что это будешь ты.
— Почему ты так решила? — Он бы в жизни не пригласил ее в игорный ад!
— Приглашение мне принесла миссис Уорт. Я думала, что его прислал ты.
— Да с какой стати я бы стал посылать тебе приглашение?
— Не знаю. Может быть, понял, что был не прав, но не хотел признаваться в этом?
Кросс, стоявший у двери, негромко хохотнул, и Майкл подумал, не убить ли его. Но пока он слишком занят, разбираясь со своей неуправляемой женой.
— Ты ошиблась. Скажи еще, что ты снова наняла экипаж.
— Нет, — ответила она. — За мной приехала карета.
Его глаза округлились.
— Чья карета?
Она, задумавшись, наклонила голову.
— Не знаю точно.
Борну показалось, что он вот-вот сойдет с ума.
— Ты согласилась поехать в странной карете к заднему входу одного из пользующихся самой дурной славой игорных клубов Лондона...
— Которым владеет мой муж, — прервала его она, словно это что-то меняло.
— Как, черт побери, ты вообще сюда попала?
— В моем приглашении был указан пароль! — В ее голосе он услышал торжество. Она наслаждалась его удивлением.
Она подошла ближе, и взгляд Борна приковался к ее коже, блестевшей в сиянии свечей. Он сделал глубокий вдох, напомнив себе, что вздыхает, потому что это успокаивает, а не потому что отчаянно хочет уловить исходящий от нее нежный аромат, напоминающий запах фиалок, цветущих летом в Суррее.
— Кто-нибудь видел, как ты входила?
— Только кучер и человек у дверей, которому я назвала пароль.
Это его не успокоило.
— Тебе нечего тут делать.
— У меня не было выбора.
— В самом деле? Не было выбора, кроме как среди ночи оставить наш теплый комфортабельный дом и отправиться туда, где я занимаюсь бизнесом, — в место, куда я решительно запретил тебе приходить? В место, куда не приходят женщины вроде тебя?
Она застыла, но в ее голубых глазах сверкало что-то непонятное.
— Прежде всего это не наш дом. Это твой дом. Хотя я никак не могу понять, зачем он тебе, учитывая, сколь мало времени ты в нем проводишь. И уж в любом случае это не мой дом.
— Конечно, твой. — О чем это она? Он буквально отдал ей этот дом!
— Нет. Не мой. Слуги подчиняются тебе. Почта приходит тебе. Ради всего святого, ты не даешь мне отвечать даже на светские приглашения! — Борн открыл было рот, чтобы возразить, но понял, что ему нечего сказать. — Предполагается, что мы женаты, но я представления не имею, что и как в этом доме происходит. Как ты живешь. Я даже не знаю, какой у тебя любимый пудинг! — Слова вылетали все быстрее и яростнее.
— Мне казалось, что ты не хочешь супружества, основанного на пудинге, — заметил он.
— Не хочу! Точнее, я думала, что не хочу! Но раз уж мне о тебе совершенно ничего не известно, я согласна и на пудинг!
Инжирный пудинг, дорогая, — насмешливо подсказал он. — Ты сделала его моим любимым.
Она прищурилась.
— Я бы с удовольствием вывалила инжирный пудинг тебе на голову!
Кросс фыркнул, и Майкл вспомнил, что у них есть зрители. Он глянул на партнера.
— Вон.
— Нет. Он меня пригласил. Пусть остается.
Кросс поднял бровь.
— Трудно отказать леди, Борн.
Сейчас он убьет эту рыжеволосую каланчу. И получит от этого массу удовольствия.
— Какого черта ты выманиваешь мою жену из дома, да еще глубокой ночью? — вопросил он, не в силах сдержаться и делая угрожающий шаг в сторону бывшего друга.
— Заверяю тебя, Борн, я получаю столько удовольствия, наблюдая, как твоя жена загоняет тебя в угол, что мне уже хочется быть тем, кто послал ей это приглашение. Однако это не я.
— Прошу прощения? — вмешалась Пенелопа. — Вы не присылали мне приглашение? Но если не вы, то кто?
Борн уже знал ответ.
— Чейз.
Чейз просто не может не совать свой нос в чужие дела.
Пенелопа повернулась к нему.
— Кто такой Чейз?
Борн промолчал, поэтому ответил Кросс:
— Чейз — основатель «Ангела», миледи, именно он собрал нас всех, как партнеров.
Пенелопа потрясла головой.
— Но почему он пригласил меня поиграть в бильярд?
— Отличный вопрос. — Он повернулся к Кроссу. — И что ты думаешь?
Кросс скрестил на груди руки и прислонился к двери.
— Видимо, Чейз считает, что у него перед леди должок.
Пенелопа покачала головой:
— Невозможно. Мы никогда не встречались.
Майкл, прищурившись, посмотрел на Кросса. Тот усмехнулся и сказал:
— Как ни печально, но Чейз всегда опережает нас на шаг.
— Она примет приглашение в «Ангел» хоть от Чейза, хоть от любого другого только через мой труп! — прорычал он, и Кросс, кажется, все-таки понял, что тот настроен серьезно. — Убирайся отсюда!
Кросс посмотрел на Пенелопу.
— Я буду сразу за дверью на случай, если понадоблюсь вам.
Это взбесило Борна еще сильнее.
— Не понадобишься!
«Я сам дам ей все, в чем она нуждается».
Ему не пришлось этого говорить, Кросс уже вышел. Зато заговорила Пенелопа:
— За эти годы мне пришлось много чего натерпеться от мужчин, Майкл. Помолвку с мужчиной, которому было глубоко наплевать на меня и мою репутацию, и разрыв помолвки, что аукалось мне в бальных залах целых два сезона подряд, при этом мой жених женился на своей любимой и родил наследника, и это ровным счетом никого не смущало.
Она загибала пальцы, надвигаясь на него.
— После этого пять лет ухаживаний от мужчин, видевших во мне только мое приданое. Однако то, что мне удалось избежать этих браков, ни капли не помогло, потому что в конце концов я оказалась замужем, но мое супружество не имеет никакого отношения ко мне; этот брак заключен только потому, что ко мне прилагается клочок земли.
— А как же Томми, твоя горячая любовь?
Ее глаза полыхнули огнем.
— Он вовсе не моя горячая любовь, и ты это знаешь. Он мне даже женихом не был.
Борн не смог скрыть удивление.
— Не был?
— Нет. Я тебе соврала. Притворилась, что у меня есть жених, чтобы ты прекратил вынашивать свои безумные планы похитить меня и заставить обвенчаться.
Она продолжала наступать, и Майкл придержал язык. Не было ничего занудного и добродетельного в этой Пенелопе, в полном бешенстве стоявшей в игорном клубе с таким видом, словно была его владелицей. Энергичная и великолепная, и он никогда ничего в жизни не хотел так, как хотел сейчас ее.
А она еще не закончила:
— И поскольку мои желания тебя вообще не волнуют, я решила взять дело в свои руки. И пока меня приглашают принять участие в приключениях, я буду эти приглашения принимать!
Теперь Майкл надвинулся на нее, прижав ее спиной к бильярдному столу, хотя толком не знал, с чего начать.
— Да ты вообще соображаешь, что с тобой могло случиться в таком месте, как это? На тебя могли напасть и убить!
— На людей редко нападают и убивают в Мейфэре, Майкл. — Она засмеялась. По-настоящему засмеялась, и он чуть не задушил ее сам. — И честное слово, я думаю, что это место совершенно безопасно, разве что ко мне бы пристал твой образованный привратник.
— Да откуда ты это знаешь? Ты даже не понимаешь, где находишься!
— На другой стороне «Ангела». Именно так назвал это место тот привратник. И Кросс. И ты.
— Какой тебе дали пароль?
— Элоа.
Он со свистом втянул в себя воздух. Чейз дал ей карт-бланш в клубе. Доступ в любое помещение, к любому событию, к любому приключению, какое она только пожелает, и без сопровождения.
Без него.
— Что это значит? — спросила она, заметив его изумление.
— Это значит, что я собираюсь перемолвиться словечком с Чейзом.
— Нет, я имею в виду — что значит Элоа?
Борн прищурился и ответил ей без преувеличения:
— Это имя ангела.
Пенелопа наклонила голову, задумавшись.
— Я никогда о нем не слышала.
— И не могла.
— Это падший ангел?
— Да, она была падшим ангелом. — Он помялся, не желая рассказывать ей эту историю, но все же продолжил: — Люцифер обманул ее, заманил, и она пала с небес.
— Как обманул?
Он посмотрел ей в глаза.
— Она его полюбила.
Глаза Пенелопы широко распахнулись.
— А он ее любил?
— Так, как умел.
Она покачала головой:
— Но как он сумел ее заманить?
— Он не назвал ей своего имени.
Молчание.
— Никаких имен.
— На этой стороне — нет.
— А что происходит на этой стороне?
Пенелопа прижалась спиной к бильярдному столу, схватившись за бортики.
— Ничего такого, о чем тебе следует думать.
Она улыбнулась:
— Ты не сможешь скрыть это от меня, Майкл. Теперь я член клуба.
Вот этого он точно не хотел. Не хотел, чтобы она соприкасалась с этим миром. Майкл медленно двинулся к ней, не в силах удержаться.
— Ты не должна в нем состоять.
— А если я хочу?
Он подошел совсем близко. Так близко, что достаточно протянуть руку и можно к ней прикоснуться, провести пальцем по бледной гладкой щеке. Но стоило ему поднять руку, она попятилась, повернулась и провела рукой в перчатке по зеленому сукну.
«Не прикасайся ко мне».
Слова сами всплыли в памяти, и он резко остановился.
— Майкл? — Ее голос вырвал его из грез. — Что здесь происходит?
Он посмотрел в ее голубые глаза.
— Это дамская сторона клуба.
— Но на той стороне тоже есть женщины.
— Они не леди. Те женщины приходят с мужчинами... или уходят с ними.
— Ты хочешь сказать, они их любовницы? — Она нащупала белый бильярдный шар и начала катать его между ладонями. Он застыл, словно загипнотизированный тем, как двигается ее рука — ловит и отпускает, катает и замирает.
— А на этой стороне?
Она стояла прямо напротив него, но их разделяло шесть футов дерева и фетра.
— На этой стороне леди.
Ее глаза округлились.
— Настоящие леди?
Он не сдержался и заговорил сухим тоном:
— Не знаю, насколько они заслуживают такого определения, но да. В основном у них у всех есть титулы.
— И сколько их?
Это ее заворожило, и Майкл не мог винить ее за это. Мысль о том, что дамы аристократического происхождения имеют прямой доступ к пороку и греху, и в самом деле была скандальной.
— Не очень много. Может, сотня.
— Сто человек? — Пенелопа уперлась ладонями в стол и подалась вперед. Его взгляд мгновенно приковался к ее груди, быстро вздымающейся и опускающейся под вырезом платья. Длинные белые шелковые ленты так и просили, чтобы их развязали. — Но как это остается тайной?
Он улыбнулся:
— Я уже говорил тебе, любовь моя, мы умеем хранить секреты.
Она помотала головой. На лице было написано восхищение.
— Поразительно. И они приходят сюда играть в азартные игры?
— Помимо всего прочего.
— Чего прочего?
— Того же, чем занимаются мужчины. Играют, смотрят боксерские матчи, неумеренно выпивают, неумеренно едят...
— И встречаются тут со своими любовниками?
Вопрос ему не понравился, но он знал, что должен ответить. Может быть, это ее отпугнет.
— Иногда.
— Как захватывающе!
— Не вздумай даже вообразить себе этого!
— Насчет любовника?
— Насчет всего. Ты не будешь ходить в «Падший ангел», Пенелопа. Он не для таких женщин, как ты.
И уж точно никаких любовников. При мысли о том, что другой мужчина прикоснется к ней, у Майкла даже руки зачесались, так захотелось кого-нибудь ударить.
Она долго молча смотрела на него, потом стала неторопливо огибать стол, двигаясь в его сторону.
— Ты все время это говоришь. Такие женщины, как я. Что это значит?
Существовало много вариантов ответа — женщины целомудренные. Женщины с безупречным поведением, безупречным происхождением, безупречным воспитанием и безупречной жизнью. Женщины, которые сами по себе совершенство.
— Я не хочу, чтобы ты соприкасалась с этой жизнью.
— Почему? Это и твоя жизнь.
— Это совсем другое. Она не для тебя.
Пенелопа остановилась у ближайшего угла, и в ее глазах он увидел боль. Понял, что его слова ее задели. Но еще он знал, что для них обоих будет лучше, если она так и останется обиженной. И будет держаться подальше от этого места.
— Что со мной не так? — прошептала она.
Его глаза расширились. Думай он хоть год, все равно не догадался бы, что она может сказать подобное. Воспринять его запрет приходить в «Падший ангел» так, словно это у нее есть какие-то отклонения? Даже в голову бы не пришло!
Господи, с ней-то как раз все в порядке! Она безупречна. Слишком безукоризненна для всего этого.
Слишком безукоризненна для него.
— Пенелопа. — Она шагнул к ней и остановился, желая сказать то, что нужно. Не ошибиться. Он всегда знал, что сказать, любой женщине по всей Британии, но, кажется, никогда не знает, что говорить жене.
Она отпустила шар, тот покатился через стол, ударился о другой, и тот покатился в противоположном направлении. Когда оба шара остановились, Пенелопа обернулась на него. Ее голубые глаза подозрительно блестели.
— А если бы я не была Пенелопой, Майкл? Если бы тут сейчас действовали ваши правила? Если бы и вправду не было никаких имен?
— Если бы тут и вправду не было имен, ты бы оказалась в серьезной опасности.
— Какой именно?
Той самой, которая всегда заканчивается падением еще одного ангела.
— Это не имеет значения. Имена есть. Ты моя жена.
Ее губы искривились в усмешке.
— Разве не иронично, что вон там, за этой дверью, сотня жен самых могущественных мужчин Англии берут то, что хотят, с тем, с кем хотят, а тут, в комнате, я не могу убедить своего мужа показать мне, что там такого интересного. Моего мужа, владельца этого клуба! Который его обожает. Почему не поделиться этим со мной?
— Потому что ты заслуживаешь лучшего. — Ее глаза широко распахнулись. Он наступал на нее, оттесняя от стола. — Ты заслуживаешь лучшего, чем бильярдная в игорном аду, чем рулетка с толпой мужчин, считающих тебя в лучшем случае чьей-то любовницей, а в худшем — кем-нибудь куда менее лестным. Ты заслуживаешь лучшего, чем место, где в любую минуту может начаться потасовка, где на карту ставятся состояния, где лишаются невинности. Ты заслуживаешь того, чтобы держаться подальше от жизни, полной греха и порока, где удовольствие и разорение раскрашены в красное и черное. Ты заслуживаешь лучшего, — повторил он. — Лучшего, чем я.
Он подходил все ближе, глядя, как все сильнее расширяются ее глаза, как их голубизна темнеет от страха, или возбуждения, или чего-то еще, но не мог остановиться.
— В моей жизни не было ни одной ценности, которую я не уничтожил бы своим прикосновением, Пенелопа. И будь я проклят, если допущу, чтобы это случилось и с тобой!
Она замотала головой:
— Ты меня не погубишь. Нет.
Он поднял руку к ее щеке, провел большим пальцем по невозможно гладкой коже, прекрасно понимая, что теперь ему будет еще труднее отпустить ее. И покачал головой:
— Разве ты не видишь, Шестипенсовик? Уже погубил. Уже привел тебя сюда, выставил на потребу этому миру.
Пенелопа замотала головой:
— Это не ты! Я пришла сама! Сама сделала выбор!
— Если бы не я, ты бы здесь не оказалась.
Его не должно было с такой силой тянуть к этой безрассудно смелой, авантюрной, волнующей женщине, в которую превратилась та, на ком он женился.
И все-таки это случилось.
Он прижался лбом к ее лбу, мучительно желая поцеловать ее, прикоснуться к ней, опрокинуть ее на пол и заняться любовью.
— Худшее в том, что даже если я отошлю тебя обратно, все равно буду хотеть удержать тебя тут.
У нее такие голубые глаза, такие прелестные, обрамленные густыми золотистыми ресницами цвета осенней пшеницы, и он видел в них желание. Она его хочет!
Ее рука скользнула к его груди, задержалась там, поползла вверх, обвила его шею, пальцы запутались в волосах таким чудесным, невыносимым прикосновением. Время замедлило ход. Он наслаждался ее теплом, ее ароматом, тем, что она, такая нежная, безупречная, сейчас принадлежит ему.
— Ты меня за это возненавидишь. — Он закрыл глаза и прошептал: — Ты заслуживаешь лучшего.
«Гораздо более лучшего, чем я».
— Майкл, — мягко произнесла она. — Нет никого лучшего. По крайней мере для меня.
Эти слова словно сокрушили его, а она запрокинула голову, приподнялась на цыпочки и поцеловала его. Это был самый совершенный поцелуй в его жизни — ее губы крепко прижались к его рту, мягкие, сладкие, зачаровывающие. Он томился по ним столько дней, и вот она прильнула к нему, потеребила его нижнюю губу, он приоткрыл рот и задохнулся от восторга — она робко начала исследовать его языком, так шелково скользящим внутри. Майкл сгреб ее в объятия, крепко прижал к себе, наслаждаясь ощущением ее тела — мягким там, где он был твердым, шелковым там, где он был стальным.
Пенелопа все-таки оторвалась от него, губы ее припухли и порозовели, и он не мог отвести от них глаз. Они слегка приоткрылись, и Пенелопа сказала:
— Мне не хочется сегодня учиться играть в бильярд, Майкл.
Он оторвал взгляд от ее губ и посмотрел ей в глаза.
— Нет?
Она медленно покачала головой, и в этом движении ему почудилось греховное обещание.
— Мне хочется изучить тебя.
И снова его поцеловала, и он больше не мог сопротивляться. На свете не существовало мужчины, который смог бы устоять против нее. Он снова обнял ее и притянул к себе.
Он пропал.
Его жена стояла перед ним как воплощенное искушение и просила любить ее, рискуя своей репутацией и всем тем, ради чего он столько трудился. И чего теперь стоят его труды.
Впрочем, теперь ему на все это наплевать.
Он протянул руку, дернул скрытый рычаг и оттолкнул кусок стены, за которой открылась лестница. Ступени поднимались в великую зияющую тьму. Он протянул Пенелопе руку ладонью вверх, давая ей возможность сделать выбор, идти ли с ним. Он не хотел, чтобы она подумала, будто он заставляет ее. Вынуждает. Хотя на самом деле ему казалось, что именно эта отважная женщина взывает к нему.
И когда она без колебаний положила на его ладонь свою руку, Майкла пронзило желание, сильное, почти невыносимое.
Он притянул Пенелопу к себе, крепко поцеловал ее и шагнул вперед, закрыв за собой дверь. Лестница погрузилась во тьму.
— Майкл?
Она прошептала его имя, и ее голос, нежный и мягкий, показался ему пением сирены. Он повернулся к ней, сжимая ее ладонь, и потянул за собой, помогая найти ступеньку. Обняв Пенелопу за талию, он наслаждался ощущением ее тела под своей рукой, округлостью бедер, мягкой выпуклостью живота.
Она прерывисто вздохнула, когда он приподнял ее и поставил на ступеньку выше. Теперь их губы оказались на одном уровне, и он сорвал поцелуй, наслаждаясь ее вкусом — наркотиком, которого ему всегда будет мало.
А затем чуть отстранился, и она вздохнула, а он понял, что вожделеет ее сильнее, чем мог вообразить. Он снова завладел ее ртом, и ее руки запутались в его волосах, тянули его за кудри, и он отчаянно захотел, чтобы оба они оказались нагими, чтобы она направляла его губы туда, где ей хочется ощутить их сильнее всего.
Майкл даже зарычал от этой фантазии, отодвинулся от Пенелопы, сжал ее ладонь и сказал:
— Не здесь. Не в темноте. Я хочу видеть тебя.
Она поцеловала его, прижимаясь к нему грудями, и у него перехватило дыхание. Он отчаянно вожделел ее, жаждал гладить ее кожу, жаждал ее прикосновений, жаждал слышать ее негромкие вскрики, от которых его естество делалось твердым как камень. И когда она завершила свою опьяняющую ласку, он понял, что терпение кончилось.
Он хочет ее прямо сейчас.
Немедленно.
Без всяких сомнений.
И тогда Майкл подхватил Пенелопу на руки и понес вверх по лестнице. Вверх к любви.
Вверх к наслаждению.
