Глава 2

– Отойдите, пожалуйста, от перил. Хоть мы и на якоре, все равно это опасно – с приливом начнется качка, и вас может выбросить в море.

Аннелиза опустила голову и с покорным видом отступила на палубу. Страйпс, корабельная кошка, выгнув спину, с жалобным мяуканьем терлась возле ее ног.

– Извините, капитан, но я так мечтала увидеть Африку! Может быть, вы… Вы не передумали? Нельзя же держать меня все время как заключенную в тюрьме. Почему мне нельзя сойти на берег, пока мы на стоянке?

– Вы не в тюрьме, госпожа Хотендорф.

– В тюрьме, – упрямо произнесла Аннелиза. Она нагнулась и взяла кошку на руки. – Страйпс и я – единственные узники. Всем остальным позволено сойти на берег.

– Кошку на берег брать нельзя. Она может убежать.

«Как и я, – неожиданно подумала Аннелиза, и сама удивилась этой мысли. – Я тоже могу убежать».

Капитан Фербек широким жестом обвел палубу. В отсутствие матросов и привычной рабочей суматохи она выглядела устрашающе необъятной.

– Смотрите, какой простор. Гуляйте на здоровье по всему кораблю.

– Что корабль, когда Африка совсем рядом! – Аннелиза с тоской посмотрела в сторону берега. – Вон и порт – я даже слышу крики рабочих, только слов не разберу.

На миг ей показалось, что в глазах капитана появился проблеск сочувствия, однако Фербек тут же решительно покачал головой. Ну что ж. Нет так нет. Аннелиза круто повернулась и ухватилась за поручень. Интересно, можно ли его чем-нибудь разжалобить? Как бы он повел себя, если бы она призналась, что всю жизнь мечтала увидеть диких слонов и только это помогло ей кое-как дотянуть до стоянки. Ни у кого из мужчин не было такой катавасии в желудке, как у нее, из-за бесконечной качки, никто, кроме нее, так не страдал от других последствий – тех, о которых из деликатности принято умалчивать. К тому же моряки спокойно переносили разлуку с близкими, тогда как у нее после прощания с матерью до сих пор щемило сердце. Фербеку было невдомек, какие надежды она возлагала на встречу с Африкой, как ей была необходима эта короткая передышка для поддержания бодрости духа и тела. После монотонного плавания, когда день казался длиной в неделю, когда недели тянулись месяцами, а череда месяцев сводила с ума своей бесконечностью, ей требовался отдых. В отличие от экипажа, и в особенности от капитана Фербека, она жестоко страдала из-за неудобств корабельной жизни. Зато они, эти насквозь пропитанные солью морские волки, буквально смаковали каждый из убогих дней, проведенных в океане.

– Не стану скрывать от вас, – извиняющимся тоном произнес Фербек. – Я сам собираюсь на берег – нам нужно забрать последнюю партию провианта.

– Вот и прекрасно, капитан. Я могла бы пойти вместе с вами.

– Увы, это слишком опасно.

Аннелиза скорчила недовольную мину и тут же устыдилась. В течение всего путешествия капитан был неизменно вежлив и снисходителен к ней. Именно о таком обращении она всегда мечтала. Но жизнь порой преподносит самые неожиданные сюрпризы.

Она оказалась на строгой щадящей диете, едва успев ступить на борт «Острова сокровищ». Ей казалось, что с началом плавания ее существование изменится, и это действительно произошло, но скорее в сторону ограничения свободы, а не наоборот, хотя формально она не могла ни к чему придраться. Здесь все обращались с ней самым уважительным образом. Ей нечего было возразить на вежливые распоряжения капитана. Как можно было отказываться выполнять уязвлявшие самолюбие приказы, если они сдабривались столь любезными комплиментами? В результате она превратилась в маленькую марионетку, послушно отвечающую на осторожные подергивания мастера за веревочки.

– Если б даже я захотел взять вас с собой, – продолжал капитан, – я бы не смог присмотреть за вами. Только что с берега вернулся мой заместитель; он разговаривал с представителем компании, и мы получили указание забрать весьма необычный, я бы даже сказал, неожиданный груз.

Но Аннелиза ничего не хотела знать. Она принялась уговаривать капитана:

– Ну пожалуйста, возьмите меня с собой. Я честно выполняла все ваши требования. Вспомните стоянку в Лиссабоне – я тогда осталась на корабле, как вы сказали. Шесть месяцев мне не доводилось ступать на твердую землю. Я уже забыла это ощущение. Наверное, можно найти на берегу какое-нибудь тихое место, где я могла бы погулять хотя бы несколько минут. Понимаю, вам незачем брать на себя такую обузу, но меня может сопровождать любой человек из вашей команды. Только укажите маршрут, и обещаю вам, я ни на один дюйм не отклонюсь от него.

Она умолкла, выжидая, но Фербек все еще не желал поддаваться. Вероятно, наилучшим образом на него могли подействовать самые что ни на есть простые формулировки с четкой констатацией конкретных шагов. Поэтому Аннелиза заговорила короткими рублеными фразами:

– Определите ваши сроки, назовите любые условия. Я – человек послушный, и вы это знаете.

– Да, это я заметил. – Фербек кивнул. Его мрачный тон выражал разочарование, словно его скорее огорчала, чем радовала ее дисциплинированность. Он перевел взгляд на берег и, казалось, заколебался.

Однако это пребывание на грани нерешительности длилось не более секунды.

– Африканская природа может пагубно отразиться на вашем здоровье, – неожиданно заявил он. – На моих глазах умирали крепкие мужчины. Здесь много всякой заразы – и в воздухе, и в воде, да к тому же целые полчища всякого гнуса.

После такого объяснения следовало бы склонить голову и вежливо извиниться, следуя тем бесчисленным советам, которые она когда-то давала своим подопечным. Однако вместо этого Аннелиза потянула себя за манжету, а затем дотронулась до края жесткой ткани у горла. Стоявший колом воротник при каждом глотательном движении задевал кожу в нижней части подбородка.

– Видите эту прочную голландскую шерсть, капитан? Можете мне поверить, она настолько плотна, что сквозь нее ни один гнус не проникнет. В таких доспехах мне никакая зараза не страшна.

Аннелиза рассчитывала, что Фербек не устоит перед этими доводами. Раньше он весьма неодобрительно высказывался по поводу ее не подходящей для тропического плавания одежды. Давая ей советы, как одеваться, он всякий раз смущенно заикался, краснел и заранее извинялся за возможные обиды с ее стороны. Он убеждал ее, что ей будет легче переносить жару, если оставить голову непокрытой и расстегнуть пуговицы на рукавах и воротнике, но Аннелиза всегда отклоняла его рекомендации, вежливо напоминая о том, что порядочные женщины не выставляют полуобнаженное тело перед мужчиной и уж тем более – перед целой командой матросов.

Если бы он только знал, чего ей стоило не поддаться соблазну ради обретения комфорта! Когда струи пота бежали по спине и белье прилипало к телу, Аннелиза мечтала только об одном – как бы поскорее сорвать с себя темно-синюю шерсть, вызывавшую зуд. Она представляла, как бросает в море ненавистную косынку, как, отколов тугую косу, распускает волосы, позволяя ветру играть с ними…

Только ночью, запершись в своей каюте, лишенной окошка, Аннелиза осмеливалась стянуть с себя изнуряющую сбрую – дань благопристойности. Иногда она гасила свечу и, нагая, опускалась на колени перед дверью, в надежде поймать через узкую щель хотя бы слабую струю морского воздуха. Ночь проходила за ночью, а шерстяное платье с чепцом, в котором надлежало спать, так и оставались без употребления, покоясь в сложенном виде у нее под подушкой.

Однако капитан Фербек, слава Богу, не мог знать, что его пассажирка позволяет себе подобную вольность. Он по-прежнему приводил веские доводы, чтобы убедить несговорчивую пассажирку остаться на корабле.

– Послушайте, зачем мне лишние неприятности? И что скажет Питер Хотендорф, если я сообщу ему, что его жена подхватила желтую лихорадку? Не хватало мне еще объясняться с ним из-за вас.

При упоминании имени мужа у Аннелизы вылетели из головы все аргументы, которые она успела заготовить. Продолжать дальше уламывать капитана было рискованно – чего доброго, по прибытии он отведет ее супруга в сторонку и сообщит, с какой сварливой мегерой ему предстоит жить. В конце концов она решила, что лучше оставить пререкания и начать работать над собой: умерить притязания, не раздражаться и не проявлять беспредметного недовольства. Ее новая жизнь наверняка не будет схожа с унылой корабельной рутиной. Питер Хотендорф предопределил ее роль в своем доме – добросовестная домохозяйка, проводящая время за пяльцами и учтивыми беседами, исправно следящая, чтобы завтрак подавался на заре, а обед в сумерки. Естественно, он предполагает делить ложе с женщиной, у которой волосы убраны, как подобает, в косы, а тело обернуто шерстяной материей. Ему не нужна темпераментная блудница – оголенная, всклоченная, постоянно ищущая всевозможные способы, позволяющие ей охладить разгоряченную плоть.

Только тут Аннелиза спохватилась: как можно было тратить столько времени на бесплодные мечты об Африке, когда ей действительно есть чем заняться? Например, представить, как выглядит ее муж. Хорошо еще, если он из разряда подтянутых красивых немолодых мужчин, голову которых украшает благородная седина! А вдруг это будет какой-нибудь отвратный тип с прострелами в спине и слюнявым ртом, как у самого мерзкого распутника? К тому же ей нелишне подумать о том, чем она станет занимать себя, если дети появятся нескоро, а хозяйство и без нее будет содержаться так, как угодно ее супругу…

Однако до чего непросто расставаться с уже ставшими такими привычными мыслями о достоинстве! Хотя Аннелиза отказывалась признаться себе, что после стольких лет страстного желания снискать уважение ее буквально заклинило на этом, но все обстояло именно так. Ей, как и прежде, хотелось выкрикнуть все те же слова: «Не смейте на меня так смотреть – я ничуть не хуже вас. Я – Аннелиза Вандерманн!»

Аннелиза Вандерманн-Хотендорф. Ни в коем случае не забывать добавлять это «Хотендорф». Заняв место рядом с Питером, она обретет уверенность в себе и со временем забудет о средней части своей новой фамилии.

Ей захотелось, чтобы ее брачная перчатка оказалась у нее под рукой и она смогла ее примерить. Да, она хотела надеть свою перчатку, а затем спуститься в трюм и сесть в находящийся там экипаж, выписанный, как и она сама, из Амстердама. Неплохо. Новобрачная в перчатке Питера Хотендорфа и шерстяном одеянии восседает в его новехонькой карете. Возможно, после этого уладятся все ее внутренние конфликты. Погрузившись на время в воображаемый мир счастья, она наконец достигнет согласия с самой собой, и душа ее получит удовлетворение.

Капитан, по-видимому, принял ее столь долгое молчание за капитуляцию.

– Не расстраивайтесь, еще нагуляетесь, – снисходительно произнес он. – Плантаторам есть чем похвастаться. Я слышал, у них там специально проложены удобные дорожки для дам. Не сомневаюсь, что ваш супруг об этом тоже позаботился. К тому же на новом месте у вас будет много времени для прогулок.

Капитан улыбнулся и похлопал ее по плечу, как это делают взрослые, когда утешают ребенка, упустившего в сточную канаву кораблик, обещая заменить его новой игрушкой.

– Мне пришла в голову хорошая мысль. Постараюсь помочь вам, чтобы вы не скучали.

Фербек запустил руку в карман кителя и вынул начищенную до блеска складную подзорную трубу, которой часто пользовался для уточнения курса. Он берег ее как зеницу ока и никогда не давал никому из моряков. Сейчас он сам вложил свое сокровище в руку Аннелизы.

Ну вот и прекрасно. Даже из мелочей можно извлечь полезные уроки. Начни она кричать, топать ногами, требовать, чтобы капитан взял ее на берег, он бы порядком рассердился и приказал запереть ее в каюте. Теперь же за примерное поведение она получила вознаграждение. Кроме этого, она заслужила его одобрение. Аннелиза решила, что в оставшуюся часть путешествия ей лучше быть кроткой, послушной и, уж во всяком случае, стараться подавлять в себе раздражение. Уже недолго осталось ждать того момента, когда она будет спокойно гулять по ухоженным дорожкам.

Действительно, с подзорной трубой ей было легче переносить одиночество. Аннелиза, не отрываясь от окуляра, следила за тем, как капитан на небольшом ялике добирался до берега. После этого она перевела трубу на док и стала смотреть, что происходит там. Темные расплывчатые пятна тут же превратились в перетянутые веревками тюки, сундуки и бочки, которыми был загроможден весь пирс. Примерно такую же картину она наблюдала во время отправления «Острова сокровищ» из Амстердама. Выполнявшие роль портовых рабочих коренные жители отнюдь не выглядели мрачными дикарями; напротив, африканцы производили впечатление работящей нации, успешно справлявшейся со своими задачами.

Аннелиза настолько увлеклась наблюдениями, что не сразу заметила неожиданно возникшую на причале суматоху. Приглушенный шум прорезал сигнал тревоги. Над морем катился звон, подобно дыму после залпа сотен мушкетов, а растревоженный чьей-то рукой набат все наращивал частоту ударов. Аннелиза быстро поменяла направление обзора и увидела маленького коричневого человечка, отчаянно дергавшего за веревку колокола. Докеры оставили работу и побежали в его сторону.

Аннелиза ощутила толчок, словно топот бегущих ног через воду передался ее сердцу. У нее так задрожали руки, что она даже испугалась, как бы не выронить капитанскую трубу. Нужно было немедленно убрать ее подальше, но волнение взяло верх над осмотрительностью.

– Проходите, проходите, – бормотала Аннелиза. – Дайте посмотреть. – Ей хотелось растолкать мужчин, сбившихся в плотную толпу, сквозь которую не мог проникнуть ее взгляд. Оставив вежливые выражения, она заменила «проходите» довольно крепким словцом, позаимствованным у моряков во время путешествия.

К ее удивлению, люди тут же расступились; неподвижной оставалась лишь небольшая группа в самом центре сборища. Мужчины в ней неистово пытались обуздать кого-то, но Аннелиза не могла разглядеть ничего, кроме развевающихся на ветру длинных черных волос – их молниеносное движение из стороны в сторону свидетельствовало об отчаянном сопротивлении. Несколько рослых моряков сосредоточенно боролись с черноволосым существом, метавшимся среди них.

Кажется, капитан Фербек упоминал о каком-то непредвиденном необычном грузе? Зебра, вдруг решила Аннелиза. Значит, это она, дикая лошадка, брыкается так сильно, что они все никак не могут ее угомонить! Это она хлещет их по лицам гривой и длинным черным хвостом. Должно быть, эта зебра – свадебный подарок от компании и именно она будет впряжена в сверкающий экипаж Питера Хотендорфа, когда они высадятся на острова Банда.

Неожиданно странное существо с оглушительным ревом вырвалось на свободу, и Аннелиза вздрогнула. То была не зебра, а рассвирепевший мужчина гигантского роста. Его кулаки молниями обрушились на стоявших поблизости голландцев. С мычанием разъяренного быка он крушил все, что попадалось ему под руку, но это помогло ненадолго. К шестерым морякам присоединилась дюжина их товарищей, и после нескольких бросков лассо бунтарь оказался туго затянут в его петлях. Вскоре его руки уже были вытянуты вдоль тела и обвязаны веревками, ноги – сомкнуты и взяты в кандалы.

Но даже в этих путах пленник все еще пытался сопротивляться.

Неразумно одному бороться с такой сворой, подумала Аннелиза. Сердце ее разрывалось от отчаяния, словно ему передавались ощущения другого сердца после каждого бесполезного рывка, каждого напрасного телодвижения. Внутренний голос нашептывал ей, что любой отказ подчиниться чужой воле достоин восхищения.

Аннелиза вцепилась в подзорную трубу, как будто этот предмет позволял ей обрести чудесный дар и передать пленнику ее тайный наказ перестать попусту тратить силы и смириться. Она-то знала, что голландцы из Ост-Индской компании в любом случае добьются своего.

«Непременно убежал бы, если бы не удавка», – думал в этот момент Майкл Роуленд. Веревка так сильно сдавливала ему шею, что он едва дышал.

Кривоногий подонок, сделавший удачный бросок, гоготал от восторга. Тогда пленник собрал оставшийся в легких воздух и на последнем дыхании выпустил в него обойму ругательств.

– Чертов ублюдок! Шакал! Это тебе так не сойдет. Я раздавлю твои яйца и заставлю тебя ползать на брюхе! Подожди, я еще вывожу тебя мордой в помоях!

После столь свирепых угроз торжествующие победители сразу как-то стихли, однако к этому времени руки и ноги Майкла от недостатка кислорода сделались ватными, а мозг ослабел настолько, что не позволял воспроизвести хотя бы одно из тысячи бранных слов, которые просто необходимо знать мужчине, чтобы выжить в стране со смешением множества культур. Впрочем, ругательства устрашили только богобоязненных африканцев – на голландцев, представлявших наибольшую угрозу для его свободы, они вряд ли могли оказать какое-либо влияние.

Тем временем пленника флегматично, со знанием дела опутывали сетью веревок, так что под конец Майкл стал похож на батон колбасы, приготовленный к сушке под кухонной балкой у какой-нибудь запасливой итальянской хозяйки. Наверное, ему не стоило так рьяно сопротивляться, чтобы не раскрывать противникам своей истинной силы. Теперь, со связанными руками и ногами, черта с два он убежит от них. Майкл тяжко вздохнул, когда полдюжины моряков не без труда подняли его на плечи и понесли к морю. Надо думать, вся процессия презабавно выглядела со стороны – группа могильщиков тащит куда-то спеленатую египетскую мумию.

Не утруждая себя излишними предосторожностями, победители сбросили его в лодку, так что Майкл упал головой вперед и крепко стукнулся о какую-то доску. Удар был столь силен, что он даже на мгновение потерял сознание. Ему потребовались значительные усилия, чтобы заставить себя вдохнуть затхлый воздух – несметное число раз моряки чистили здесь рыбу, и поэтому дерево было насквозь пропитано застарелым запахом требухи. Майкл попытался дышать ртом, но сразу же закашлялся от мутной солоноватой воды, проникшей в легкие вместе с воздухом со дна лодки.

Будь они сто раз прокляты! Не хватало только отдать концы, нахлебавшись этой гадости. Майкл со стоном приподнял голову. Его шея была слаба, как у только что вылупившегося птенца, и все же он мгновенно понял, как ему повезло. Даже с руками, прижатыми к туловищу, и плотно соединенными ногами он был достаточно широк, чтобы закрыть собой лодку в поперечнике, а в длину его массивное тело простиралось от носа почти до самой кормы, так что, кроме него, сюда могли вместиться лишь два голландских моряка. Всего два! Ему ничего не стоило разобраться с ними – лишь бы удалось развязать руки. Он сиганет в море, и поминай как звали! А еще лучше было бы вышвырнуть провожатых за борт и оставить лодку для себя. Да, это как раз то, что нужно. Майкл пошевелил руками. Ощутив, что веревки натянулись как тетива лука, он нисколько не удивился. Проклятые голландцы – накрутили тысячу узлов и довольны.

И тут в голове пленника молниеносно родился план. Действовать надо было без промедления, каждый гребок весел приближал их к кораблю, который он приметил еще с берега; его принадлежность можно было безошибочно определить по характерной форме корпуса и типу парусного вооружения.

Когда лодка подплыла ближе, Майкл с трудом приподнял голову, но не увидел на палубе никого, кроме одиноко стоящей фигуры. Невероятно, черт подери! Видимо, ушиб оказался сильнее, чем он предполагал. Разрази его гром, если он ошибался, – на палубе стояла монахиня в темном одеянии и развевающейся на ветру косынке: она смотрела на него через подзорную трубу. Точно, монахиня. Обычная женщина никогда не рискнула бы подвергать себя риску теплового удара, напялив столько ярдов шерсти под таким палящим солнцем.

Забавно, подумал Майкл. Что ж, может быть, она помолится и за его душу? Сейчас он как никогда нуждался в заступнической молитве, ибо его дела обстояли куда как плачевно. Худшей судьбы для человека, виновного в таком преступлении, какое совершил он, было трудно представить. Он никогда не предполагал, что его схватят голландцы и посадят в карцер на своем судне, следующем скорее всего на острова Банда, но теперь насчет того, предпринимать или не предпринимать побег, у него не было никаких сомнений.

Майкл повернулся на левый бок, на правый, затем повторил все в том же порядке. Лодка накренилась.

– Эй ты, не валяй дурака! – оглянувшись, прикрикнул один из моряков. Затем он бросил весла и с силой шлепнул Майкла по спине.

Майкл едва заставил себя сдержаться и не лягнуть его в ответ. Вместо этого он повернулся еще несколько раз. Лодка заходила ходуном. Майкл услышал, как второй моряк тоже закрутился на своем сиденье, и оба гребца начали энергично переговариваться. Они не могли остановить его, не привязав к лодке. Но чтобы сделать это, им нужно было перебраться к нему, что ему и требовалось.

Когда моряки приблизились к Майклу, лодка, крен которой благодаря его энергичным движениям достиг опасной черты, внезапно перевернулась, и всех троих выбросило в море.

Человек, лишенный возможности плыть, не станет сознательно плюхаться в воду. Тем более ему незачем делать это, если он так перевязан веревками, что по форме напоминает плотно свернутый кокон, и сразу пойдет ко дну как гарпун, пущенный из ствола пушки.

Майкл рассчитывал, что сможет задержать дыхание под водой минуты на две. Однако уже через считанные секунды он ощутил невыносимое давление, грозящее расплющить ему грудь. С упорством обреченного он пытался разорвать веревки, чтобы освободить руки и всплыть на поверхность. Чем безнадежнее становилось положение, тем упорнее его мозг искал выход. Майкл вдруг вспомнил о маленькой монахине на палубе. Может быть, забота о бессмертии его души заставит святошу на время оставить подзорную трубу и занять свои руки четками? Слабая надежда неожиданно прибавила ему спокойствия, и он прекратил борьбу. Что ж, скоро станет ясно, оправдаются ли его предположения. Если нет, то ему об этом уже никогда не узнать. Никогда.

Аннелиза таки уронила драгоценный прибор капитана Фербека, и подзорная труба по отвесной линии полетела в воду Салданской бухты. «Боже, смилуйся!» – пронеслось у нее в голове. Она вцепилась в перила с такой силой, что у нее заболели пальцы, а на дереве остались полукруглые вмятины от ногтей. Сама того не замечая, она задерживала дыхание до тех пор, пока один из вынырнувших моряков не вытянул за собой пленника. Тогда она с шумом выдохнула все, что скопилось в груди, и помолилась про себя.

Моряк, удерживая голову Майкла над водой, неловко греб одной рукой в направлении капитанского ялика, откуда к пленнику уже в нетерпении тянулось несколько рук. Когда его втаскивали на борт, сопротивления в нем было не больше, чем в выжатом лимоне.

Аннелиза вспомнила о подзорной трубе, и в каком-то дальнем уголке ее души шевельнулось сожаление. Не будь этой утраты, сейчас можно было бы приглядеться и понять, дышит он или нет. Капитан отдал какой-то приказ, и один из матросов быстро перерезал веревки. Однако беглец по-прежнему не двигался. Тогда его не без труда подтащили к борту, так что голова несчастного оказалась над водой, и двое моряков принялись энергично хлопать его по спине. Аннелиза в испуге подумала, что в своем усердии дюжие молодцы могут сломать ему позвоночник, но тут, казалось бы, безжизненное тело вдруг задергалось. Через секунду спасенный заворочался и стал давиться кашлем, а затем в изнеможении упал ничком, так что она не успела даже толком увидеть его лица.

В этот момент несколько лодок с голландцами приблизилось к кораблю, и моряки по веревочным лестницам с привычной сноровкой взобрались на борт. Они радостно похлопывали друг друга и криками ободряли своих товарищей внизу. Аннелиза посторонилась. Отчего-то их воодушевление представлялось ей отвратительным.

– Мистер Клопсток, – крикнул Фербек, – пока не связывайте его, иначе ему самому не подняться!

– Есть, капитан. – Ян Клопсток хотя и согласился со старшим по чину, но, судя по тому, как нахмурились его брови, сильно сомневался в разумности этого шага.

– Ну ты, давай наверх! – Он толкнул пленника к трапу.

Этот свирепый приказ неожиданным образом превратил пленника в настоящий вихрь ярости. Человек, только что казавшийся мертвым, сцепил руки и с устрашающим ревом обрушил их на голову «старины» Яна.

После такого броска оживший «утопленник» должен был прыгнуть в море и плыть на свободу. Так, во всяком случае, предполагала Аннелиза. Но вместо этого он бросился к другому моряку и вцепился ему в горло. Тогда капитан Фербек выдернул весло из уключины и, взмахнув им как косой над головой пленника, свалил его на дно ялика. Проделав это, он тут же придавил его сверху ногой и торжествующе замахал веслом – так ликует охотник, одолевший дерзкого зверя, посмевшего бросить ему вызов.

Моряки захохотали. Несколько человек в знак одобрения даже слегка поаплодировали своему капитану.

Тем временем поверженный противник, согнувшись, тяжело заворочался под каблуком капитанского сапога. Фербек нехотя убрал ногу и позволил пленнику медленно подняться на колени. К его удивлению, тот держался так прямо, словно вместо позвоночника у него был выкованный из железа стержень. Сохраняя осанку, он как бы отвергал боль, которую, несомненно, должен был испытывать после удара. Голова пленника была опущена, и свисавшие черные пряди загораживали его лицо.

«Это нарочно», – подумала Аннелиза, узнавая во внешней покорности собственную тактику.

Насквозь промокшая одежда прилипла к коже незнакомца, из-за расставленных коленей его темные брюки туго натянулись на животе. Тонкая ткань рубахи так плотно облегала его тело, что сквозь нее просвечивала загорелая кожа; четко, как на скульптуре, вырисовывавшиеся мышцы выдавали недюжинную силу. Пуговицы на его рубашке были оторваны, и разошедшиеся края ее позволяли видеть темные завитки волос на груди.

– Ну-ка, пусть теперь попробует сбежать. Посмотрим, как это у него получится. – Фербек швырнул весло на дно ялика. – По трапу ему теперь не влезть, придется тащить на канате.

После небольшого совещания пленника подняли на корабль в люльке из парусины – так обычно грузили крупный рогатый скот и особо тяжелые вещи.

К тому времени, когда бунтаря вывалили из люльки на палубу, у него, похоже, окончательно отпало желание к сопротивлению. Его отсутствующий взор был устремлен куда-то в пространство, дышал он часто и с натугой. Любой другой при подобных обстоятельствах наверняка напоминал бы сейчас больного с рождения деревенского дурачка, однако выразительное лицо этого человека, с четкими и необычайно мужественными чертами, несмотря ни на что, не утратило своей привлекательности. Аннелиза даже испытала неловкость. С одной стороны, ее влекло к созерцанию этого прекрасного лица, с другой – она представляла ощущения пленника в данный момент, и от этого ей становилось не по себе. Вероятно, он предпочел бы, чтобы она отвернулась и не смотрела, как его унижают.

Когда два человека схватили пленника за плечи и толкнули к главному люку, тот безропотно подчинился. Пролетев несколько шагов, он споткнулся и, поморщившись, покачал головой, затем обвел глазами корабль и с шумом втянул в грудь воздух. Что-то менялось в его лице, растерянность вытеснялась тоскливой безнадежностью, словно он только сейчас осознал свершившийся факт своего пленения.

Моряки снова стали энергично подталкивать его к зияющей дыре, ведущей на нижние палубы. Все трое прошли совсем близко от того места, где стояла смотревшая на них во все глаза Аннелиза. Вновь оступившись, незнакомец посмотрел прямо на нее. Она с изумлением отметила, что его глаза цветом напоминают густой эль, сулящий дурманящее веселье. Этот человек был ослаблен побоями, он еле держался на ногах, но от него исходила огромная скрытая сила, которая, казалось, приводила в движение воздух. Аннелиза почувствовала, как ей стало трудно дышать. Пленник находился слишком близко от нее, его замечательные глаза светились гордостью и умом, без слов давая ей понять, что он привык побеждать, невзирая на обстоятельства.

Неожиданно он сделал нескладный поклон и даже что-то вроде попытки подойти к ней.

– А, сестра Мэри! Подзорная труба! – Он произнес это бессмысленное приветствие на безупречном английском языке и так раскатисто, что Аннелиза ощутила вибрацию где-то внизу живота. – Похоже, ваши молитвы так ни к чему и не привели.

Один из моряков ткнул пленного в спину, и тот, спотыкаясь, пролетел сразу на несколько шагов вперед.

– Иди, нечего оскорблять даму своим варварским языком! – грубо прикрикнул он.

Матросы погнали его к люку, и Аннелиза почувствовала, как у нее затряслись колени. Наверное, это чрезмерная жара истощила ее силы, подумала она. Духота стала для нее настолько невыносима, что она едва сдерживала желание сорвать с головы косынку и бросить ее за борт.

– Не обращайте внимания на этого мерзавца, – попытался успокоить ее Фербек.

– Кто… кто он такой?

Капитан сплюнул в воду.

– А черт его знает! Он не хочет говорить даже своего имени, но, смею вас уверить, скоро ему придется развязать язык. Никто не любит долго сидеть под палубой без света и пищи.

– И что он сделал?

– Это касается интересов компании. Вам не стоит беспокоиться за него.

В цепях и без света. Эти завораживающие глаза обречены на кромешную тьму, а буйная сила должна превратиться в немощь. Аннелиза даже не могла вообразить, какое преступление заслуживало столь жестокого наказания. К тому же ей только что запретили думать об этом.

Она заставила себя обуздать гнев, разрывавший грудь, чтобы капитан не заметил ее состояния.

Фербек озабоченно наморщил лоб:

– Вы дрожите и побледнели. Я знаю, от страха с женщинами иногда может случиться обморок, но вам нечего бояться. Мы часто перевозим рабов между островами, и наш корабль отлично приспособлен для этого. В кандалах негодяй никуда не убежит, так что живите спокойно, как будто его вообще не существует.

После такого проявления любезности было бы неучтиво перечить капитану, и Аннелиза покорно опустила голову:

– Я постараюсь, капитан. Надеюсь, что справлюсь.