Книга: Где властвует любовь
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

– Но почему?
С минуту Пенелопа только молча взирала на него.
– Потому что… – Она замолчала, не представляя, как объяснить, что она чувствует. Ее сердце разрывается, ее самый ужасный – и самый восхитительный – секрет раскрыт, а он полагает, что у нее хватит присутствия духа, чтобы связно изложить свои мысли?
– Я понимаю, что она, возможно, самая редкостная стерва…
Пенелопа ахнула.
– …из всех, что рождались в Англии, по крайней мере, в этом поколении, но ради Бога, Пенелопа, – Колин запустил пятерню в свои волосы и вперил в нее жесткий взгляд, – если она готова взять на себя всю вину…
– Честь, – перебила его Пенелопа натянутым тоном.
– Вину, – повторил он. – Ты хоть подумала, что произойдет, если все узнают, кто ты на самом деле?
Уголки ее губ напряглись от нетерпения… и раздражения, вызванного, его снисходительным тоном.
– У меня было почти одиннадцать лет для размышлений на эту тему.
Его глаза сузились.
– Ты, кажется, иронизируешь?
– Вовсе нет, – отрезала она. – Неужели ты полагаешь, что за эти годы я ни разу не задумалась, что будет, если меня разоблачат? Я была бы идиоткой, если бы не переживала по этому поводу.
Колин схватил ее за плечи и тряхнул, хотя карету и так подбрасывало на неровном булыжнике.
– Ты погибнешь, Пенелопа. Погибнешь! Ты понимаешь, что я говорю?
– Если и не понимала, – отозвалась она, – то, уверяю тебя, поняла после твоих пространных рассуждений на эту тему, когда ты решил, будто леди Уистлдаун – это Элоиза.
Колин недовольно нахмурился: не слишком приятно, когда тебя тыкают носом в твои ошибки.
– С тобой перестанут разговаривать, – настаивал он. – Тебя подвергнут остракизму…
– А со мной и так не разговаривали, – резко бросила она. – Меня попросту не замечали. Как, по-твоему, я сумела продержаться так долго? Я была невидимкой, Калин. Никто меня не видел, никто не говорил со мной. Я могла стоять рядом, все слышать, и никто этого даже не замечал.
– Это неправда, – возразил Колин, пряча глаза.
– Правда, и ты это прекрасно знаешь. Просто не хочешь признавать, – она ткнула пальцем ему в плечо, – потому что чувствуешь себя виноватым.
– Ничего подобного!
– О, ради Бога, – презрительно фыркнула она. – Все, что ты делаешь, ты делаешь из чувства вины.
– Пен…
– По крайней мере, то, что касается меня, – уточнила Пенелопа. Ее дыхание участилось, кожа горела, даже душа, казалось, была охвачена огнем. – Думаешь, я не знаю, что твои родные испытывают ко мне жалость? Думаешь, от моего внимания ускользнуло, что ты и твои братья считаете своим долгом пригласить меня танцевать, стоит нам оказаться на одной и той же вечеринке?
– Это обычная любезность, – возразил он, скрипнув зубами. – И потом, ты нам нравишься.
– Фелисити вам тоже нравится, но что-то я не видела, чтобы ты танцевал с ней каждый раз, когда ваши пути пересекаются.
Колин довольно неожиданно отпустил ее плечи и скрестил руки на груди.
– Просто ты мне больше нравишься.
Пенелопа смутилась и замолчала, потеряв нить разговора. Вот что значит вовремя сделать комплимент! Ничто не могло обезоружить ее больше.
– И, – продолжил Колин, выгнув бровь, – ты не ответила на главный вопрос.
– Какой?
– Насчет того, что леди Уистлдаун погубит тебя!
– Тебя послушать, – пробормотала она, – так это не я, а кто-то другой.
– Извини, но мне пока еще трудно совместить в своем сознании женщину, которую я вижу перед собой, с таинственной особой, пописывающей статейки для бульварного листка.
– Колин!
– Я тебя оскорбил? – поинтересовался он издевательским тоном.
– Да! Я немало потрудилась над этими статьями. – Пенелопа сжала кулаки, смяв тонкую ткань своего бледно-зеленого утреннего платья. Ей нужно было чем-то занять руки, чтобы не взорваться от избытка нервной энергии, бурлившей в ее жилах. Единственной альтернативой было скрестить руки на груди, но ей не хотелось уподобляться ребенку, повторяя любимый жест Колина.
– Я и не думал принижать твои достижения, – заметил он снисходительным тоном.
– Но ты это сделал, – огрызнулась она.
– Нет.
– Тогда что, по-твоему, ты делаешь?
– Веду себя как взрослый человек! – нетерпеливо отозвался Колин. – Пора отвечать за свои поступки.
– И ты еще смеешь говорить о взрослом поведении! – взорвалась Пенелопа. – Человек, который бегает от малейшего намека на ответственность.
– И что, к дьяволу, это должно означать? – осведомился он.
– По-моему, это очевидно.
Колин откинул назад голову, устремив на нее оценивающий взгляд.
– Не могу поверить, что ты говоришь со мной в таком тоне.
– Не можешь поверить, что я это делаю, – поинтересовалась Пенелопа, – или что у меня хватило на это смелости?
Он не ответил, явно озадаченный такой постановкой вопроса.
– Я способна на большее, чем тебе казалось, Колин, – сказала она. И уже тише добавила: – И чем думала я сама.
Несколько мгновений Колин молча смотрел на нее, затем, словно через силу, процедил:
– Что ты имела в виду, когда сказала, будто я бегаю от ответственности?
Пенелопа сделала глубокий вдох в надежде, что это поможет ей успокоиться.
– Почему, по-твоему, ты так много путешествуешь?
– Потому что мне это нравится, – отрывисто произнес он.
– А еще потому, что тебе безумно скучно в Англии.
– И это означает?..
– Что ты не желаешь стать взрослым и сделать что-нибудь, что удерживало бы тебя на месте.
– Например?
Пенелопа развела руками в красноречивом жесте.
– Например, жениться.
– Ты делаешь мне предложение? – поинтересовался Колин, приподняв уголок рта в довольно нахальной ухмылке.
Ее щеки загорелись, но она заставила себя продолжить:
– Ты прекрасно знаешь, что нет, и не пытайся сменить тему намеренной грубостью. – Пенелопа выдержала паузу, предоставив ему возможность извиниться. Не дождавшись ничего, кроме оскорбительного молчания, она пренебрежительно хмыкнула. – Ради Бога, Колин, тебе уже тридцать три года.
– А тебе двадцать восемь, – сказал он не слишком любезным тоном.
Это подействовало на Пенелопу как удар под дых, но она была слишком рассержена, чтобы прятаться в свою привычную скорлупу.
– В отличие от тебя, – раздельно произнесла она, – я не могу позволить себе роскошь сделать кому-нибудь предложение. И в отличие от тебя, – добавила она теперь уже с единственным намерением вызвать у него чувство вины, в которой она упрекнула его ранее, – у меня никогда не было обширного круга поклонников, чтобы я могла позволить себе такую роскошь, как отказывать им.
Губы Колина сжались.
– И ты полагаешь, что разоблачение тебя как леди Уистлдаун увеличит число твоих поклонников?
– Ты пытаешься унизить меня? – процедила она.
– Я пытаюсь быть реалистом! А ты, похоже, совсем упустила это из виду.
– Я никогда не говорила, что собираюсь признаваться и том, что я леди Уистлдаун.
Колин поднял конверт с ее последней заметкой с сиденья кареты.
– В таком случае что это?
Пенелопа выхватила у него конверт и вытащила из него листок бумаги.
– Какая досада, – произнесла она полным сарказма тоном. – Я, кажется, пропустила предложение, где сообщается мое имя.
– Думаешь, эта твоя лебединая песня охладит интерес к личности леди Уистлдаун? О, прошу прощения, – он шутовским жестом приложил руку к сердцу, – видимо, мне следовало сказать – к твоей личности. Я вовсе не хочу лишать тебя заслуженной славы.
– А теперь ты говоришь гадости, – сказала Пенелопа. Удивительно, как это она до сих пор не расплакалась. Колин, которого она любила всю свою сознательную жизнь, ведет себя так, словно ненавидит ее. Разве есть на свете что-нибудь более печальное?
А может, вся эта печаль, которая накапливается внутри ее, – прощание с мечтой. Она создала в своем сознании идеальный образ Колина, но с каждым словом, которое он бросал ей в лицо, становилось все более очевидным, что ее мечта далека от реальности.
– Отнюдь. – Он выхватил у нее листок. – Подумай сама. Это может быть воспринято как приглашение к дальнейшему расследованию. Ты дразнишь светское общество, бросая ему вызов.
– Ничего подобного!
– Возможно, это не входило в твои намерения, но именно этим все и кончится.
В словах Колина был смысл, но Пенелопа не желала даже думать о том, чтобы отдать ему должное.
– Что ж, придется рискнуть, – заявила она, демонстративно отвернувшись. – Если меня не разоблачили за одиннадцать лет, не понимаю, почему я должна беспокоиться сейчас.
Колин испустил раздраженный вздох.
– Боюсь, ты плохо понимаешь, что такое деньги. Представляешь, сколько народу позарится на тысячу фунтов леди Данбери?
– Я прекрасно понимаю, что такое деньги, – возмущенно отозвалась Пенелопа. – К тому же награда, предложенная леди Данбери, не делает мое положение более уязвимым.
– Награда разжигает интерес к твоей персоне, а следовательно, делает тебя более уязвимой. Не говоря уже, – добавил он с кривой улыбкой, – как выразилась моя младшая сестра, о славе.
– Гиацинта?
Колин мрачно кивнул, положив листок на сиденье.
– Думаю, она не единственная, кто считает, что можно прославиться, разоблачив тебя. Вполне возможно, именно это подвигло Крессиду на ее дурацкий обман.
– Крессида сделала это из-за денег, – проворчала Пенелопа. – Я уверена.
– Не важно, чем она руководствовалась. Важен сам факт. И как только ты опровергнешь ее заявление с помощью этой идиотской заметки – он шлепнул ладонью по листку, лежавшему на сиденье, заставив Пенелопу поморщиться от громкого хлопка, – кто-нибудь другой займет ее место.
– Ничего нового ты мне не сообщил, – заявила она, не желая, чтобы за ним осталось последнее слово.
– В таком случае, ради всего святого, женщина, – взорвался Колин, – позволь Крессиде осуществить ее план. Она – ответ на наши молитвы.
Пенелопа вскинула на него глаза.
– Тебе неведомы мои молитвы.
Что-то в ее тоне поразило Колина. Он не изменил своего мнения, даже не усомнился в нем, но почему-то не смог найти слов, чтобы заполнить возникшую паузу. С минуту он смотрел на Пенелопу, затем повернулся к окну, рассеянно созерцая купол собора Святого Павла.
– Похоже, мы действительно двигаемся к дому окружным путем, – заметил он.
Пенелопа промолчала. Колин и не ждал ответа. Это была ничего не значащая реплика, попытка разрядить натянутую обстановку.
– Если ты позволишь Крессиде… – начал он.
– Прошу тебя, – взмолилась она. – Не говори больше ничего. Я не могу позволить ей сделать это.
– Ты хоть подумала, чего ты этим добьешься? Пенелопа бросила на него раздраженный взгляд.
– Неужели ты думаешь, что я была способна думать о чем-нибудь еще в последнее время?
Колин попробовал изменить тактику.
– Разве так уж важно, чтобы все знали, что леди Уистлдаун – это ты? Достаточно того, что ты сама знаешь, что одурачила всех нас. Тебе этого мало?
– Как ты не понимаешь? – Она недоверчиво уставилась на него, словно не могла поверить в подобную тупость. – Мне не нужно, чтобы все знали, что это я. Но я не хочу, чтобы все думали, что это она.
– Однако ты не против, чтобы все считали, что леди Уистлдаун – кто-то другой, – упорствовал Колин. – Между прочим, ты сама обвинила леди Данбери.
– А что мне оставалось делать? – парировала Пенелопа. – Леди Данбери приперла меня к стенке, когда спросила, кто, по-моему, леди Уистлдаун. Не могла же я сказать, что это я! К тому же совсем неплохо, если все будут думать, что это леди Данбери. По крайней мере, она мне нравится.
– Пенелопа…
– Как бы ты себя чувствовал, если бы твои путевые заметки были бы напечатаны под именем Найджела Бербрука? – требовательно спросила она.
– Найджел Бербрук не способен связать два слова в предложение, – презрительно фыркнул Колин. – Едва ли кто-нибудь поверит, что он мог написать мои заметки. – Он бросил на нее извиняющийся взгляд, вспомнив с некоторым опозданием, что Бербрук женат на ее сестре.
– И все-таки, – настаивала Пенелопа. – Пусть это будет не Найджел, а кто-нибудь другой вроде Крессиды.
– Пенелопа, – вздохнул он. – Я не ты. И нечего нас сравнивать. К тому же если бы я опубликовал свои заметки, едва ли они погубили бы меня в глазах света.
Пенелопа громко вздохнула, поникнув на сиденье, и Колин понял, что его доводы возымели действие.
– Значит, решено, – провозгласил он. – Мы порвем эту бумажку… – Он потянулся к листку.
– Нет! – вскрикнула она, буквально вскочив со своего места. – Не делай этого!
– Но ты же только что сказала…
– Я ничего не говорила! – возмутилась она. – Я только вздохнула.
– О, ради Бога, Пенелопа, – натянуто произнес Колин. – Ты ясно выразила свое согласие…
Пенелопа даже задохнулась от подобного нахальства.
– С каких это пор ты научился интерпретировать мои вздохи?
Колин взглянул на уличающую бумажку, которую все еще держал в руке, размышляя, что с ней делать.
– В любом случае, – продолжила Пенелопа; глаза ее гневно сверкали, делая ее почти красивой, – я помню каждое слово. Ты можешь уничтожить этот листок, но ты не можешь уничтожить меня.
– А жаль, – пробормотал он.
– Что ты сказал?
– Не тебя, – произнес Колин сквозь зубы. – Я хотел бы уничтожить леди Уистлдаун. Против тебя я ничего не имею.
– Но я и есть леди Уистлдаун.
– Помоги нам Боже.
И тут в Пенелопе что-то просто лопнуло. Весь гнев, все разочарование, все отрицательные эмоции, копившиеся годами, вырвались наружу, направленные на Колина, который из всего высшего света, пожалуй, меньше всего этого заслуживал.
– Почему ты так себя ведешь? – яростно вопросила она. – Что такого ужасного я сделала? Оказалась умнее тебя? Вела тайную жизнь? Повеселилась за счет нашего хваленого общества?
– Пенелопа…
– Хватит, – отрезала она. – Ты уже достаточно сказал. Теперь моя очередь.
Колин так поразился, что послушно замолчал, недоверчиво уставившись на нее.
– Я горжусь тем, что сделала, – произнесла она дрожащим от волнения голосом. – И мне нет дела, что скажешь ты или кто-нибудь другой. Никто не отнимет этого у меня.
– Я и не пытаюсь…
– Мне не нужно, чтобы все знали правду, – сказала она, заглушив его слабый протест. – Но будь я проклята, если позволю Крессиде Тумбли, той самой особе, которая… – Теперь она дрожала всем телом, охваченная воспоминаниями, каждое из которых ранило.
Вот Крессида, известная своей грацией, спотыкается и проливает пунш на платье Пенелопы – единственное платье, которое ей позволили выбрать самой в тот первый сезон и которое не было желтым или оранжевым.
Вот Крессида умоляет молодых людей пригласить Пенелопу на танец – так громко и жалостливо, что Пенелопа готова умереть от унижения.
Вот Крессида во всеуслышание рассуждает о том, как она переживает из-за внешности Пенелопы. «Ах, это просто нездорово – столько весить в твоем возрасте», – причитает она.
Пенелопа так и не узнала, удавалось ли Крессиде скрыть злобное удовлетворение от очередной шпильки в ее адрес. Она выскакивала из комнаты, ослепленная слезами, слыша за спиной приглушенные смешки.
Крессида всегда точно знала, куда вонзить кинжал и как повернуть его в свежей ране. И не важно, что Элоиза оказывала Пенелопе всяческую поддержку, а леди Бриджертон делала все, чтобы укрепить ее уверенность в себе. Пенелопа не могла даже припомнить всех случаев, когда она засыпала в слезах из-за жестоких выходок Крессиды Купер Тумбли.
Слишком многое сошло с рук Крессиде в прошлом. И все потому, что у Пенелопы не хватало смелости постоять за себя. Но этого она ей не отдаст. Только не ее тайную жизнь, единственный уголок ее души, где она была сильной, гордой и бесстрашной.
Что ж, возможно, Пенелопа не умела защитить себя, но леди Уистлдаун – умеет!
– Пенелопа? – осторожно окликнул ее Колин.
Она тупо уставилась на него, не сразу вспомнив, что уже 1824 год, а не 1814-й, и она сидит в карете рядом с Колином, а не забилась в угол бального зала, прячась от Крессиды Купер.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он.
Пенелопа кивнула, стараясь овладеть собой.
Колин открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал и после минутной паузы накрыл ее руку своей.
– Поговорим об этом позже, хорошо?
Пенелопа снова кивнула. Она хотела только одного: чтобы это ужасное утро закончилось – если бы не одна деталь, которую она не могла оставить без комментариев.
– Крессида не погибла, – тихо сказала она.
Колин в замешательстве повернулся к ней.
– Что?
Пенелопа слегка повысила голос.
– Крессида заявила, что она леди, Уистлдаун, однако ее репутация не пострадала.
– Потому что ей никто не поверил! – заявил Колин. И, особенно не задумываясь, добавил: – К тому же она… другая.
Пенелопа медленно повернулась к нему.
– Какая – другая? – поинтересовалась она.
Колин ощутил что-то похожее на панику. Он чувствовал, что выбрал неудачные слова. Как может одно короткое предложение причинить такой вред?
Другая.
Они оба знали, что это значит. Крессида популярна, красива. И достаточно нахальна, чтобы вынести последствия подобного признания.
А Пенелопа…
У нее нет ни апломба, ни связей, которые спасли бы ее от краха. Бриджертоны, конечно, окажут ей поддержку, но даже они не в состоянии предотвратить ее падение. С любым другим скандалом можно было бы справиться, но леди Уистлдаун в то или иное время задела чувства практически каждой значительной персоны на Британских островах. Когда все опомнятся от шока, на нее обрушится шквал возмущения.
Едва ли кто-нибудь станет восхищаться ее умом, остроумием и смелостью.
Нет, ее объявят злобной, мелочной и завистливой.
Колин хорошо знал светское общество. И догадывался, как поведут себя его собратья по классу. Аристократы способны на отдельные проявления великодушия, но как сообщество они склоны опускаться до самого низменного обывательского уровня.
– Понятно, – сказала Пенелопа в ответ на его молчание.
– Ничего тебе не понятно, – поспешно возразил он.
– Да нет, Колин, – сказала она с какой-то обреченностью в голосе, – все понятно. Просто я всегда надеялась, что это ты – другой.
Колин схватил ее за плечи и повернул к себе. Он ничего не сказал, устремив на нее вопросительный взгляд.
– Я думала, что ты веришь в меня, – сказала Пенелопа, – что ты способен видеть дальше заурядной внешности.
Ее лицо было таким знакомым. Он видел его тысячу раз и все же до недавнего времени не мог бы сказать, что знает его по-настоящему. Помнил ли он эту крохотную родинку чуть ниже ее левого уха? Замечал ли когда-нибудь теплое сияние ее кожи? Или золотистые искорки в ее карих глазах?
Как получилось, что он танцевал с ней столько раз и не заметил, что ее губы созданы для поцелуев?
Нервничая, Пенелопа облизывала губы. Он видел это не далее как вчера. Наверняка за двенадцать лет их знакомства она проделывала это не раз, но только сейчас один лишь вид ее язычка заставлял его тело напрячься.
– Ты не заурядная, – произнес Колин тихо и настойчиво.
Глаза Пенелопы расширились.
– Ты прекрасна, – прошептал он.
– Нет, – выдохнула она. – Не стоит говорить вещи, в которые ты не веришь.
Его ладони крепче сжали ее плечи.
– Ты прекрасна, – повторил Колин. – Не знаю, как я это понял… когда. – Он коснулся ее губ, ощущая кончиком языка ее горячее дыхание. – Но это правда.
Он склонил голову и поцеловал ее – медленно и благоговейно, без прежнего смятения. Его больше не удивляло, что он так отчаянно желает Пенелопу. Потрясение прошло, уступив место примитивной потребности заявить на нее права, сделать ее своей.
Своей?
Колин оторвался от ее губ и помедлил, вглядываясь в ее лицо.
Почему бы и нет?
– В чем дело? – прошептала она.
– Ты очень красива. – Он в недоумении покачал головой. – Не понимаю, почему другие этого не замечают.
Что-то теплое и восхитительное расцвело в груди Пенелопы. Словно ее кровь внезапно согрелась, и это ощущение, возникнув в сердце, медленно распространилось по всему телу, вплоть до кончиков пальцев на ногах.
Это сделало ее беззаботной. Довольной.
И полноценной.
Она знала, что некрасива, что в лучшем случае ее можно назвать симпатичной. Но Колин считал ее красивой, и когда он смотрел на нее… Пенелопа чувствовала себя красивой. Никогда прежде она не испытывала подобных ощущений.
Колин снова поцеловал ее, на этот раз более жадно, покусывая и лаская ее губы, пробуждая ее тело и душу. Пенелопа ощутила внутренний трепет, кожа жаждала прикосновений его пальцев, обжигавших ее сквозь тонкую ткань платья.
У нее не возникло даже мысли, что это неправильно. Этот поцелуй олицетворял собой все, чего следовало опасаться и избегать девушке, получившей ее воспитание, и тем не менее Пенелопа знала – телом, сердцем и умом, – что ничто в ее жизни не было таким правильным и естественным. Она рождена для этого мужчины, сколько бы она ни пыталась смириться с фактом, что он рожден для кого-то другого.
Не говоря уже о том, что она испытывала невообразимое удовольствие.
Она желала Колина и наслаждалась ощущениями, которые он ей дарил.
Она хотела быть красивой, пусть даже в глазах только одного мужчины.
Потому что это единственный мужчина, мечтательно подумала она, когда он опустил ее на плюшевые подушки кареты, который имеет для нее значение.
Она любит его. И всегда любила. Даже когда он злился па нее так, что Пенелопа едва узнавала его и сомневалась, что этот незнакомый Колин нравится ей. Она все равно любила его.
И хотела принадлежать ему.
В первый раз, когда Колин поцеловал ее, Пенелопа восприняла это хоть и с восторгом, но пассивно, однако сейчас она была решительно настроена на активную роль. Она все еще трудом верила, что это происходит на самом деле, и не позволяла себе надеяться, что они будут целоваться в дальнейшем.
Возможно, это никогда больше не повторится. И она больше никогда не ощутит восхитительной тяжести его тела, прижимающегося к ней, и возбуждающего поддразнивания его языка.
Это ее единственный шанс. Единственный шанс обзавестись воспоминаниями, которые она будет лелеять всю свою жизнь. Единственный шанс испытать блаженство.
Возможно, завтра он найдет другую женщину, с которой будет смеяться, шутить и, может, даже женится на ней, но сегодня…
Сегодня он принадлежит ей.
И видит Бог, она постарается сделать этот поцелуй незабываемым.
Пенелопа протянула руку и коснулась его волос. Вначале неуверенно – то, что она решила быть активной, вовсе не значило, что она знает, как это делается. Хотя губы Колина медленно, но верно лишали ее рассудка, она не могла не отметить, что на ощупь волосы у него такие же, как волосы Элоизы, которые она расчесывала бессчетное число раз за годы их дружбы…
Пенелопа хихикнула.
Это привлекло внимание Колина, и он поднял голову.
– В чем дело? – поинтересовался он с улыбкой.
Пенелопа покачала головой, пытаясь подавить неуместное веселье, но не слишком преуспев в этом.
– Я не могу продолжать, пока не узнаю, что тебя так развеселило.
Щеки Пенелопы зарделись, поразив ее запоздалой реакцией. Учитывая, чем она занимается на сиденье кареты, удивительно, что только сейчас у нее хватило приличия покраснеть.
– Признавайся, – шепнул Колин, покусывая ее ухо.
Пенелопа покачала головой.
Его губы нашли жилку, бившуюся у нее на шее.
– Я жду.
Вместо ответа Пенелопа выгнула шею, облегчая ему доступ.
– Ну, ты скажешь мне? – прошептал Колин, прикусив ее кожу зубами.
– Что? – выдохнула она.
Его губы двинулись вниз.
– Что тебя рассмешило?
Пенелопа не сразу сообразила, что он имеет в виду. Все ее мысли сосредоточились на руке Колина, накрывшей ее грудь поверх платья.
– Я буду мучить тебя, пока не скажешь, – пригрозил он, но Пенелопа только выгнулась, так что ее грудь теснее прижалась к его ладони.
Судя по ее реакции, такая пытка пришлась ей по вкусу.
– Понятно, – сказал Колин, сдвинув вниз лиф платья, так что его ладонь прошлась по ее соску. – Тогда, пожалуй, мне лучше, – его рука замерла, – остановиться.
– Нет, – простонала она.
– Тогда говори.
Пенелопа уставилась на свою грудь, открытую его взору.
– Скажи мне, – шепнул он, нежно дунув на ее обнаженную кожу.
Глубоко внутри ее что-то сжалось, откликаясь на его ласки.
– Колин, пожалуйста, – взмолилась она.
Он улыбнулся медленно и лениво.
– Пожалуйста, что?
– Коснись меня, – прошептала Пенелопа.
Его указательный палец скользнул по ее плечу.
– Здесь?
Она лихорадочно замотала головой. Колин прошелся пальцем по ее шее.
– Уже ближе?
Она кивнула, не отводя взгляда от своей груди.
Его пальцы вернулись к ее соску, обводя его медленными сужающимися кругами. Пенелопа прерывисто дышала, поглощенная новизной ощущений.
И тут…
– Колин! – сдавленно ахнула она, когда его губы сомкнулись вокруг ее соска.
От неожиданности она подпрыгнула на сиденье, затем снова рухнула на подушки, придавленная его весом.
– О, Колин, Колин, – повторяла она, отчаянно прижимая его к себе и не желая ничего другого, кроме как обнимать его и никогда не отпускать.
Колин рванул свою рубашку, вытащив ее из брюк, и Пенелопа скользнула руками под тонкое полотно, пробежавшись ладонями по горячей коже его спины. Она никогда не касалась мужчины подобным образом. Собственно, она никого так не касалась прежде, кроме, пожалуй, самой себя, но едва ли она могла дотянуться до собственной спины.
Колин застонал и напрягся. Пенелопа не имела ни малейшего представления, что полагается делать в таких ситуациях, но, судя по всему, ему нравилось, что она делает.
– Ты само совершенство, – шепнул он, прокладывая обжигающую дорожку поцелуев по ее шее. Затем снова приник к ее губам, на этот раз с нарастающей страстью, а его руки, скользнув вниз, обхватили упругие округлости ее груди.
– Боже, как я хочу тебя, – выдохнул он, прижимаясь к ней своими чреслами. – Хочу снять с тебя одежду, погрузиться в тебя и никогда не отпускать.
Пенелопа застонала от желания, не в состоянии поверить, что несколько слов могут доставить такое наслаждение. Они заставили ее почувствовать себя раскованной, греховной и обольстительной.
Ах, если бы это никогда не кончалось!
Ласки Колина становились все более страстными.
– Пенелопа, – повторял он. – О Боже, Пенелопа… – Внезапно он вскинул голову и огляделся. – Вот черт!
– Что случилось? – спросила она, приподнявшись.
– Мы стоим.
Ей понадобилось целое мгновение, чтобы осознать значение этих слов. Если они стоят, значит, они добрались до конечного пункта, то есть… до ее дома!
– О Боже! – Она подскочила и принялась лихорадочно приводить в порядок одежду. – Может, велеть кучеру ехать дальше?
Колин схватился за лиф ее платья и вернул его на место.
– Как ты думаешь, есть шанс, что твоя мать еще не заметила моего экипажа?
– И немалый, – отозвалась Пенелопа, – но Брайерли наверняка заметил.
– Ваш дворецкий знает мою карету? – недоверчиво спросил он.
Она кивнула.
– Ты же приезжал на прошлой неделе. Он всегда запоминает такие вещи.
Губы Колина решительно сжались.
– Что ж, тем лучше, – сказал он. – Приведи себя в порядок.
– Я могу прошмыгнуть в свою комнату, – предложила Пенелопа. – Меня никто не увидит.
– Сомневаюсь, – зловеще произнес он, заправляя рубашку в брюки.
– Уверяю тебя…
– Тебя увидят, – отрезал Колин, смочив пальцы слюной и пригладив волосы. – Я прилично выгляжу?
– Да, – солгала Пенелопа. Возбужденный и взлохмаченный, он был далек от своего обычного безукоризненного облика.
– Отлично. – Он выпрыгнул из кареты и протянул ей руку.
– Ты тоже войдешь? – удивилась она.
Колин взглянул на нее так, словно она вдруг сошла с ума.
– Разумеется.
Пенелопа не шелохнулась, слишком пораженная его действиями, чтобы сдвинуться с места. Определенно нет никаких причин, чтобы он сопровождал ее внутрь. Приличия вовсе не требуют…
– Ради Бога, Пенелопа. – Колин схватил ее за руку и буквально выдернул из кареты. – Ты собираешься выйти за меня замуж или нет?
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14