Глава 13

— Любовь? — спросила Мэгги.

— Тебе ведь не нужно это объяснять, не так ли?

Она покачала головой.

— Тебе необходимо понять, можешь ли ты полюбить меня, — тихо произнесла она.

Коннор наклонил голову к плечу и слегка прищурился, пристально глядя на нее.

— У тебя иногда очень странный взгляд на вещи, — заметил он небрежным тоном, без осуждения в голосе. — Я говорил вовсе не о своих чувствах, а о твоих. Не могу понять тебя, Мэгги, — продолжал он. — Когда ты не подписала бумаги на развод, я…

— Не подписала? — озадаченно спросила Мэгги. — Как я могла их подписать? Ты ведь не прислал их к Дансеру.

Словно кулак стиснул его сердце, ледяной кулак.

— Я их отослал, — напряженным голосом ответил он.

— Вот как! — В душе у Мэгги появилась пустота, которая все разрасталась, заполняя ее целиком. — Я подумала, что ты, вероятно, передумал.

— Мы ведь заключили соглашение, — ответил Коннор, поднимаясь. — А я подумал, что это ты передумала. — Он прошел через комнату к комоду и стал шарить в двух средних ящиках. Достал документы на развод, принес их к кровати и подал Мэгги, — Полагаю, Дансер должен кое-что объяснить, — сказал он. — Я нашел их в сундуке на чердаке у Дансера, когда искал одеяло. И подумал, что это ты их туда положила. По-видимому, я ошибался. Похоже, он решил их от тебя скрыть.

— Похоже, что так. Ты никогда не упоминал о них, — сказала она.

— А ты никогда не упоминала, что хочешь их видеть. Мэгги расправила на коленях бумаги. Эти движения помогли ей скрыть дрожь в руках.

— Когда-то я сказала Дансеру, что ты не нарушишь наш договор. Возможно, он уже тогда прятал от меня эти бумаги.

— Полагаю, у него есть собственное представление о том, как должны обстоять дела.

Она выдавила из себя улыбку, которая получилась довольно печальной.

— Наверное, ты прав. Хорошо, что мы сами можем решить за себя.

Коннор кивнул. Наклонив голову, он смотрел, как Мэгги теребит края листков бумаги.

— Мэгги?

— А? — Она не смотрела на него.

— Что ты собираешься делать?

Мэгги уставилась на подпись. Он намеревался развестись с ней, как она и просила. Он так и не передумал, так и не пересмотрел это решение, как она было подумала.

— Наверное, мне нужна ручка, — шепнула она. Мгновение Коннор колебался, затем повернулся и вышел из комнаты, а через минуту вернулся. Вручил ей ручку и поставил чернильницу на тумбочку у кровати.

— Мне нужно что-то твердое, на чем можно писать. На туалетном столике лежала книга. Коннор взял ее и подсунул под бумаги у нее на коленях.

Мэгги вертела ручку в руках. Потянулась к чернильнице, открыла стеклянную пробку и обмакнула перо в чернила.

— Если я сейчас подпишу, это будет означать, что мы уже разведены, — сказала она. Трудно было проталкивать слова сквозь комок, стоящий в горле.

— Не будет.

Мэгги взглянула в окно. Ночь превратила его в черное зеркало. Она увидела только собственное отражение, но знала, что за этим расплывчатым силуэтом стихия накрывает долину белым покрывалом. — Похоже, завтра мы не сможем отправить их в Квинз-Пойнт.

— Вероятно, до самой весны.

— И ты говорил, что понадобится еще шесть месяцев, после того как бумаги попадут к адвокату.

— Правильно. — Коннор присел на край кровати. Протянул руку к подбородку Мэгги, осторожно взялся за него двумя пальцами и приподнял. — Так что ты хочешь этим сказать?

Что же она хочет сказать? — спросила себя Мэгги. Она молча смотрела на Коннора, пытаясь понять выражение его задумчивых глаз.

— Если бы я сейчас забрал эти бумаги обратно, ты бы всегда сомневалась, не сделал ли я этого из-за ребенка.

— Разве я ошиблась бы? Он покачал головой:

— Я бы сделал это потому, что моя подпись на этих документах свидетельствует о единственном в моей жизни обещании, о котором я сожалею. — Он отпустил ее подбородок, но продолжал смотреть прямо в глаза. — И я пожалел о нем раньше, чем узнал, что ты еще носишь моего… нашего ребенка. Пожалел тогда, когда речь шла только о тебе.

— Но ты же дал мне сейчас эти бумаги.

— Подумал, что ты уже сделала выбор и знаешь, как с ними поступить. Но это не так. Тебе решать, Мэгги. Условия ставила ты.

Капля чернил шлепнулась на подписанный лист, расплылась в темно-синюю кляксу, похожую на взорвавшуюся звезду. Мэгги долго смотрела на нее, потом поднесла перо к бумаге.

Коннор следил за ее рукой со стесненным сердцем. Он не сознавал, что сдерживает дыхание.

Мэгги перевела взгляд от той строчки, на которой она должна была поставить подпись, к тому месту, где расписался Коннор.

— Кажется, я не знала, что твое второе имя Харт, — сказала она. Потом нарочито медленно зачеркнула пером его подпись, старательно замарав ее чернилами. И подняла на него глаза. — Я приняла решение.

Коннор взял у нее бумаги, скомкал их и швырнул в дальний угол.

— А я принял свое.

Мэгги отложила перо и чернильницу. Робкая улыбка осветила ее лицо.

Коннор нагнулся и легонько поцеловал ее в губы. Дыхание ее было легким, сладким. Почти прикасаясь своим лицом к ее лицу, Коннор сказал:

— Полагаю, это означает, что я могу продолжать спать в своей постели.

Темные зрачки ее глаз расширились. Губы приоткрылись.

— Полагаю, да, — тихо ответила она.

— Ты мне больше ничего не хочешь сказать? — спросил Коннор. Поцеловал ее в уголок рта, потом в чувствительное местечко пониже уха. — Пока я не зацеловал тебя до смерти?

Это ей понравилось. Он уже положил одну руку ей на шею, нащупывая пуговку белой блузы. Пальцы его скользнули внутрь, провели по вырезу ночной сорочки. От его легких прикосновений по коже забегали мурашки.

— Я тебя люблю, — произнесла Мэгги. — Это ты хотел услышать?

— А ты это хотела сказать?

У Мэгги прервалось дыхание, так как влажный кончик языка Коннора прикоснулся к ее уху.

— Да, я это хочу сказать, именно это, — ответила она. Его губы осторожно прижались к ее шее. — Я люблю тебя.

Он губами почувствовал вибрацию голоса, произносящего эти слова. Мэгги повторила, на этот раз погромче, и он плотно прижал губы к ее коже, словно хотел впитать ее слова и ее чувства. Через мгновение Коннор поднял голову и прикоснулся к ее щеке тыльной стороной ладони.

— Я не хотел оставлять тебя у Дансера.

— Знаю.

Он покачал головой:

— Не потому, что считал, что ты не выживешь там. Потому что уже тогда любил тебя.

Руки Мэгги скользнули вверх по его груди и обвились вокруг шеи. Она притянула его к себе, и на этот раз ее губы прижались к его рту.

Их губы слились. Пальцы Мэгги перебирали волосы Коннора на затылке. Она легонько подергала их, потом слегка царапнула кожу головы ногтями и почувствовала, как он задрожал и сильнее прижался к ней. Выдернул подушку из-под ее поясницы и осторожно положил Мэгги на матрац. Тут же вытянулся рядом и расстегнул пуговки на блузке. Она распахнулась, приоткрыв грудь и живот. Коннор поднял голову, прервав поцелуй. Его губы снова прикоснулись к ней, но на этот раз пониже подбородка, затем, вызывая истому, спустились по тонкой шее. Он поцеловал ее в ямку под горлом и ощутил, как она затрепетала от удовольствия и выгнула шею. Его рот спустился ниже, проводя влажную линию по грудине. Биение ее сердца стало учащенным. Зубы Коннора ухватились за краешек сорочки и потянули. Пальцы его сбросили бретельки, а потом совсем спустили их с плеч. Не обнажив грудь, он остановился.

Его губы двигались по тонкой полотняной ткани. Материя натянулась на ее отвердевших сосках. Его язык смочил один из них, а губы принялись легонько теребить его. Мэгги тихо застонала.

Потом он почувствовал, как она охнула, ^го не был вздох удовольствия, это был стон боли. Он поднял голову и у него вырвалось тихое проклятие:

— Я сделал тебе больно.

Мэгги покачала головой, но закусила нижнюю губу. Коннор приподнялся на локте.

— Не лги мне, — попросил он. — Об этом нельзя лгать.

Мэгги прикоснулась к его лицу.

— Нет, — ответила она, стремясь убедить его. — Ты и правда не сделал мне больно. — Ее насмешливая улыбка относилась к ней самой. — Ребенок задвигался. — Мэгги поморщилась, и улыбка исчезла. — И не дает дышать.

Коннор помог ей сесть. Скатился с кровати, нашел подушку и снова подсунул Мэгги под спину.

— Лучше? — спросил он.

Мэгги не знала, что и ответить. Ей легче стало дышать. И неприятные ощущения пропали. Но она чувствовала себя разочарованной и несчастной. Взглянула на себя, опустив глаза вниз, на распахнутую блузку, влажный кружок на рубашке напротив соска, затем на холм живота.

Коннор снова присел рядом.

— Мэгги?

— Наверное, со мной что-то не так, — сказала она. Ему пришлось напрягать слух, чтобы ее расслышать, так тихо она говорила. Теперь ему стало страшно, челюсти его сжались, на щеке задергался мускул. Может быть, она заболела? Или ребенок?

— Что ты хочешь этим сказать — что-то не так?

— Посмотри на меня, — тихим голосом попросила она.

Он и так смотрел. Не мог не смотреть. Она притягивала к себе его взгляд даже тогда, когда не хотела. Его дразнил ее аромат, когда она проходила мимо, он любовался блеском ее волос на солнце. Он знал о ее приближении, когда она была еще в соседней комнате, и по вздоху распознавал, огорчена или опечалена она.

— Мне нравится смотреть на тебя, — сказал он. — А что именно…

— Я беременна, — с отчаянием произнесла Мэгги.

Коннор чуть не рассмеялся, но здравый смысл подсказал ему, что ей это не понравится. Он ответил серьезно, как подсказывала ему ситуация:

— Да, ты беременна.

Мэгги продолжала смотреть вниз, на свой живот.

— Я так созрела, что вот-вот лопну, а осталось еще два месяца. Я не должна так сильно тебя хотеть, но я хочу, поэтому мне кажется, со мной что-то не так, ведь мне так приятно, когда ты прикасаешься ко мне, даже теперь, когда я такая… такая… ну, сам видишь, какая, и потом я спрашивала себя, может, со мной что-то было не так еще тогда, у миссис Холл, я имею в виду, когда я спала рядом с тобой и мне приснилось, что я тебя трогаю, а потом обнаружила, что вовсе не сплю, но не перестала, потому что мне это нравилось. — Мэгги глубоко вздохнула и рискнула посмотреть на Коннора.

Он смотрел на нее как зачарованный. Она вздохнула:

— Поэтому я очень боюсь. Мне это слишком нравится. Возможно, я действительно шлюха, потому что ни одна порядочная женщина не осталась бы вместе с тобой в постели в том борделе, а я осталась. — Голос ее упал до хриплого шепота. — И я сделала это два раза.

Палец Коннора приподнял подбородок Мэгги, и он уперся лбом в ее лоб.

— Мы со всем этим разберемся, — мягко пообещал он. — Но не сейчас.

— Не сейчас? — переспросила она, слегка задыхаясь.

Он покачал головой:

— А сейчас мы займемся любовью.

— Правда?

— Мы оба хотим этого.

Она кивнула, немного неуверенно:

— Но…

— Нет ничего такого в том, что мы хотим этого.

— Ничего?

Он улыбнулся. Скользнул губами по ее губам, отвечая:

— Я тебе покажу.

Мэгги покорилась. Его губы впились в ее губы, и Мэгги ответила на поцелуй полной мерой. Она чувствовала, как его пальцы сдвигают край ее сорочки все дальше вниз, пока не обнажились груди. Его руки стали их нежно поглаживать, тело затрепетало от его ласки. Его большие пальцы круговыми движениями спустились к соскам и легонько прошлись по твердым кончикам. Она ахнула от удовольствия.

Коннор осторожно опустил Мэгги на постель, положив на бок. Дотянулся до лампы на тумбочке и задул огонек.

— Спасибо, — тихо произнесла Мэгги, когда Коннор вытянулся у нее за спиной, повторив своим телом изгибы ее тела.

— Я бы здесь поставил сотню ламп, — ответил он. — И все их зажег. — Он отбросил в сторону локоны на затылке Мэгги и поцеловал ее теплую кожу. — Ты прекрасна. — Его губы скользнули по ее обнаженному плечу. — На нас слишком много одежды, — тихо пробормотал он.

— М-м-м-м, — мурлыканьем выразила Мэгги свое удовольствие, подавшись назад и теснее прижимаясь к его чреслам. Она чувствовала жесткую застежку его джинсов. — Слишком много одежды.

Но в этот момент никто из них еще не был готов что-либо предпринять по этому поводу. Коннор продолжал целовать шею Мэгги. Его рука скользнула ей под мышку и обхватила ее под грудью. Кончиками пальцев он теребил ее соски. Преграда из одежды создавала восхитительное препятствие. До поры до времени.

Не обменявшись ни единым словом, они поняли, что время пришло. Мэгги стала стаскивать с себя одежду, а Коннор расстегивать пуговицы на джинсах. Юбка Мэгги была отброшена к ножкам кровати. Джинсы Коннора зацепились за подлокотник кресла, куда он их швырнул. Его рубашка и ее сорочка перепутались, когда они одновременно стянули их через голову. Ее панталоны соскользнули с одного края кровати, его кальсоны свалились с другого.

Они снова прижались друг к другу, лежа на боку, тяжело дыша от напряжения и от возбуждения, сердца их стремительно бились.

Рука Коннора скользнула между ног Мэгги, и жар ее тела окружил его. Его пальцы гладили ее влажную плоть. Дыхание ее прерывалось, от его пальцев зарождался огонь, заставлявший гореть тело. Протянув руку назад, она погладила его бедро. И почувствовала, как он задрожал. Его дыхание обжигало ее шею.

Он вошел в нее сзади, мучительно медленно, останавливая ее, когда ей захотелось прижаться к нему, чтобы быстро принять в себя всего целиком. Она чувствовала, как он заполняет ее, его тело плотно прижалось к ее телу, бедра ее были мягкими по сравнению с его упругими бедрами.

Первые движения Коннора были осторожными, их медленный, раскачивающийся ритм усиливал испытываемое наслаждение. Короткие вскрики свидетельствовали об охватившей ее страсти. Он спрашивал, дыша в ухо, тихим, хриплым шепотом, чего она хочет. Мэгги не отвечала, не могла ответить, но показывала ему своим телом, своими движениями, которые были смелее его движений.

В них обоих нарастало возбуждение. Они двигались в унисон, противоборствующие силы, стремящиеся к одной цели. Он хриплым голосом подстегивал ее, звуки вибрировали в его грудной клетке, прижатой к ее спине. Кровь стучала у нее в голове, ревом отдавалась в ушах, сливаясь со стуком сердца. Она произнесла его имя низким, горловым тоном, от которого ему захотелось полностью слиться с ней.

Настойчивые ласки его ладони довели ее до экстаза, Все ее тело напряглось.

— Коннор, — прошептала она, выгибаясь дугой. — Пожалуйста.

Он снова прикоснулся к ней, снова вошел в нее. Она ахнула, потом содрогнулась, протянула руку вниз, чтобы прижать к себе его ладонь. Почувствовала, как он слегка вышел из нее, потом снова наполнил ее собой. Ритм все убыстрялся, движения стали менее глубокими. Ее плоть сжалась вокруг него, и она достигла высшей точки наслаждения, ее влажная сердцевина удерживала его какую-то долю секунды, потом он снова продолжил движение. Свободная ладонь скользнула под нее. Она оказалась крепко прижатой к нему, спаянной с ним руками, ногами, их общей страстью.

Коннор уткнулся лицом в ее шею, когда его кульминация заставила его изо всех сил прижаться к ней. Казалось, это длилось бесконечно, освобождение и напряженная дрожь, время остановилось, заполненное потоком чистых ощущений.

Его хватка слегка ослабела, но он не отпустил ее.

— Если бы ты любила меня еще больше, — шепнул он, — то это бы убило меня. — И прибавил пылко, совсем по-мальчишески: — Но если бы я мог выбирать вид смерти…

Она легонько ткнула его локтем под ребра. Его преувеличенно громкий стон смешался с ее хриплым смехом. Она прижалась к нему, с удовольствием ощущая его вес и силу своей спиной.

От его дыхания шевелились прядки ее золотистых волос.

— С тобой все в порядке, — мягко произнес он. — Все как надо.

— Я не…

— Все как надо, — повторил он. — Может, только с одним исключением — ты вечно споришь со мной.

Мэгги улыбнулась.

Коннор осторожно вышел из нее. Набросил одеяло, слова лег у нее за спиной, повторив изгибы ее тела, и обнял одной рукой.

— Мы позже об этом поговорим.

— Ладно, — согласилась Мэгги. Она закрыла глаза, тыльной стороной ладони подавив зевок.

Уснули они одновременно.

Этан Стоун вошел в дом, снимая на ходу пальто. Снежинки слегка запорошили коврик в прихожей и теперь от тепла начали таять. Он повесил пальто и шляпу, прислушиваясь, чтобы определить, где находится его жена. Услышал, как захлопнулась дверца духовки на кухне, и отправился туда. Сделав два шага, споткнулся о сверток, неизвестно откуда оказавшийся у него на дороге.

— Майкл, — крикнул он, хватаясь за столбики перил, чтобы не упасть. — Ты пытаешься убить меня этой штукой?

Она появилась в конце коридора, держа в каждой руке по ухвату, и сказала, сурово поджав губы:

— Я только что уложила Мэдисон спать. Пожалуйста, не кричи.

И снова исчезла.

Сверток был достаточно большим, чтобы вместить пару сапог, и почти такой же тяжелый. Этан отпихнул его в сторонку и прошел на кухню.

— Хорошо пахнет, — сказал он, бочком подбираясь к жене, возившейся у плиты. Попытался было приподнять крышку одного из горшков, но Майкл стукнула его по пальцам деревянной ложкой. Капля коричневой подливки попала ему на пальцы. Он слизнул ее и на мгновение задумался. — И на вкус тоже хорошо.

Губы Майкл скривились, и она одарила его недоверчивым взглядом.

Он наклонился и внезапно поцеловал ее. Майкл на мгновение приоткрыла от удивления рот. Поцелуи длился на несколько секунд дольше, чем можно было ожидать.

— Это еще вкуснее, — сказал он, ухмыляясь.

— Ты неисправим.

— И я опоздал.

— И это тоже. — Майкл указала на тарелки и столовые приборы на столе. — Если ты накроешь на стол, я подам еду.

Этан расставил тарелки и разложил приборы.

— Джеб Морган сегодня вечером опять напился. Его жена попросила меня посадить его под замок.

Майкл оглядела мужа, чтобы убедиться, что он все еще цел.

— На этот раз обошлось без синяков. Наверное, Джеб становится более смирным.

Этан ухмыльнулся:

— Может, это я становлюсь более проворным. Раскладывая по тарелкам мясо с картошкой, Майкл бросила на мужа недоверчивый взгляд.

— Ты только что споткнулся о сверток размером с маленький пенек, вот уже в третий раз на этой неделе, — напомнила она.

Он сел и потянулся к корзинке с хлебом.

— Если бы ты все время не ставила его у меня на дороге, Майкл поставила на стол соусник и миску с кукурузой и бобами. Села за стол и склонила голову. Этан присоединился к ней. Закончив краткую молитву, она подняла голову и без паузы сказала:

— Можно предположить, что человек, назначенный на должность федерального судебного исполнителя, особенно получивший образование в колледже, должен сообразить, что когда один и тот же сверток попадается ему на дороге трижды, то, значит, его жена пытается заставить его что-то с ним сделать.

Этан положил на тарелку немного овощей и передал миску Майкл.

— И что же я должен с ним сделать?

Сперва Майкл посмотрела на него, словно ушам своим не верила. Потом только покачала головой и вздохнула:

— Я же говорила тебе, что с ним надо сделать перед тем, как начала ставить его у тебя на дороге.

Он с непонимающим видом смотрел на нее.

Майкл указала наверх.

— На чердак, — пояснила она. — Я хочу, чтобы ты отнес его на чердак.

— Я сделаю это сразу же после обеда. — Этан откусил кусок ростбифа. — А что в нем?

— Тебе следовало бы хоть чуть-чуть смутиться, задавая подобный вопрос, — сказала она. — Ты ясно даешь понять, что не слышал ничего из того, о чем я тебе говорила в прошлый понедельник.

— Что я тогда делал? — спросил он.

— Читал газету.

— Вероятно, я читал одну из твоих статей, — с надеждой в голосе произнес Этан, пытаясь выпутаться из неловкого положения.

— В тот день в газете не было моей статьи. — Она похлопала его по руке. — Но это была хорошая попытка.

— Спасибо. — Он поддел на вилку маленький кусок картофеля в масле. — Итак, в этом свертке…

— Черная кожаная сумка, — ответила Майкл. — Мама посылает ее Мэгги, но она не знала, как лучше переправить ее в «Дабл Эйч».

— Мы можем переправить ее в Квинз-Пойнт.

— Я уже думала об атом, но потом решила, что погода в это время года слишком неустойчива. Ты ведь заметил, надеюсь, что сегодня вечером шел снег.

— Джеб Морган влепил в меня несколько снежков, пока я пытался поймать и запереть его, — сухо сообщил Этан. — Я заметил.

— Тогда понимаешь, что Мэгги, возможно, отрезана снегопадом на своем ранчо. Этот сверток может проторчать на станционном складе до весны. Я лучше буду себя чувствовать, если он будет здесь.

— А что в сумке?

Майкл пожала плечами:

— Мама не сообщила, а я не заглядывала в нее. Похоже немного на докторскую сумку.

Темные брови Этана удивленно поднялись.

— Докторская сумка? Я думал, Мэгги оставила эту идею.

Какое-то мгновение Майкл пристально смотрела в окно кухни, словно могла увидеть сквозь завесу ночи и падающего снега сестру и, что еще важнее, могла заглянуть в ее мысли.

— Мэгги всегда была скрытной, — тихо произнесла она, снова переводя взгляд на мужа. В ее изумрудных глазах отражался лишь слабый намек на то беспокойство, которое она чувствовала. — Но я все же продолжаю считать, что она не совсем отказалась от своей мечты стать врачом.

Мэгги соскользнула с постели и надела ночную сорочку и халат. Поздний вечер еще не наступил, а ворчание в желудке напомнило ей о том, что она ничего не ела. Мэгги наступила на толстые носки Коннора, валяющиеся на полу, и подняла их. На ощупь они показались ей приятными и теплыми. Тихонько выскользнув из спальни, Мэгги отправилась на кухню. В доме стояла тишина. Пока они с Коннором спали, Дансер ушел к себе в комнату. Ветер перестал свистеть вокруг дома, но снегопад продолжался. Быстро выглянув в заднюю дверь, Мэгги обнаружила, что ступеньки снова замело и небольшой сугроб неумолимо растет, приближаясь к самой двери.

Мэгги достаточно освоилась на кухне, и ей не надо было зажигать лампу. Она с грустью вспомнила о доме и подумала, как удивилась бы миссис Кэйвенау тому, что она так свободно чувствует себя на кухне. «Дом, — подумала Мэгги. — Это мой дом».

Она даже не сознавала, что произнесла эти слова вслух, пока от двери не раздался голос Коннора:

— Похоже, ты сделала открытие.

Мэгги слегка вздрогнула. Потянувшись было за буханкой хлеба, она остановилась и оглянулась через плечо:

— Наверное, так и есть. Только приятное открытие. — Она положила хлеб на стол и спросила, ища нож: — Хочешь поесть?

Коннор выдвинул стул и сел.

— Нет, я не хочу.

Мэгги отрезала хлеба. Когда она огибала стол, чтобы достать масла, Коннор поймал ее и усадил к себе на колени.

— Я слишком тяжелая для тебя, — возразила она, пытаясь встать.

Смеясь, Коннор не отпускал ее.

— Мое седло весит больше тебя.

— Но ты же сидишь на нем.

— И таскаю на руках. Во всяком случае, я бы сам сел к тебе на колени, если бы не твой живот. — Его большие руки обхватили ее живот. В желудке у Мэгги заурчало. — Я надеялся, что ребенок подаст мне знак. А не ты, — сказал он.

— Ребенок ослабел от голода, — ядовито заметила Мэгги. — Как и его мать.

Коннор поставил Мэгги на ноги и отпустил за маслом.

— Так накорми этого мальчишку.

Ей удалось ускользнуть от него на обратном пути к столу, и она уселась напротив.

— У нас будет девочка, — заявила она.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Коннор.

— Я не знаю, — ответила Мэгги. — Не могу побиться об заклад на последний грош. Но у меня предчувствие.

— Тогда накорми нашу дочь, — сказал Коннор. — Делаю ставку на твое предчувствие.

Мэгги намазала хлеб маслом.

— Ты ничего не будешь иметь против дочери?

— Нет. А ты думала, что буду? Мэгги поколебалась.

— Не знаю, — тихо произнесла она. — Я совсем не знаю, как ты относишься к подобным вещам… к девочкам, которые вырастают и становятся женщинами, и хотят делать то, что обычно делают мужчины. Некоторые мужчины считают, что от девочек в основном никакой пользы. — Хоть Мэгги и не видела его глаз в темноте, но чувствовала, что он пристально смотрит на нее.

— Никакой пользы, кроме того, чтобы ложиться в постель и рожать детей, — сказал он. — Ты это имела в виду?

— Что-то в этом роде.

— Ты права, — ответил Коннор, на минуту задумавшись. — Ты и правда совсем не знаешь, как я к этому отношусь. — У нее были все основания сомневаться в нем, все основания испытывать презрение. — Я не сделал ничего, чтобы ты поняла, что я не отношусь к таким мужчинам.

Мэгги ничего не ответила.

— Этим ранчо управляла моя мать. Она работала бок о бок с дедом и братьями и некоторое время — с моим отцом. Когда они все ушли, она занималась этим одна.

Она работала больше, чем любой из наемных рабочих.

Умела ловить скот арканом, ставить клеймо, стрелять, а была она не выше тебя ростом. Это ранчо было у нее в крови, и ни о чем другом она не мечтала, как только сохранить его. Полагаю, я никогда особенно не задумывался о том, что может и чего не может женщина, по крайней мере до тех пор, пока не пожил на Восточном побережье. — Он замолчал, а когда заговорил снова, голос его слегка охрип от глубокого чувства. — Поэтому — нет, я совсем не против, чтобы у нас родилась дочь, и на тот случай, если ей когда-нибудь захочется управлять этим ранчо, я его сохраню для нее. А если она решит стать врачом, как мама, то мы придумаем способ, как это осуществить.

В глазах Мэгги блестели слезы. Она встала со своего стула, обошла стол и просто позволила Коннору заключить себя в объятия. Положила голову ему на плечо.

— Я не врач, — сказала она.

— Пока.

И он так произнес это, что Мэгги почти поверила, что это может осуществиться. Она поцеловала его в подбородок, потом в губы. Этот поцелуй длился долго, делался все более страстным.

Коннор нехотя отстранился:

— Я думал, ты голодна.

— Да. Но я больше не хочу хлеба.

Коннор встал, увлекая за собой Мэгги. Отнес ее в спальню, и они стали любить друг друга, на этот раз руками и губами, прикасаясь и пробуя пальцами и языком. В этой игре они наслаждались контрастами ткани: его огрубевшие пальцы нежно касались шелковистых длинных прядей ее волос, шершавый кончик большого пальца скользил по ее нежной коже. На ее шее у затылка было такое мягкое местечко, что, когда он поднял ее волосы и поцеловал туда, Мэгги задрожала. Она чувствовала, как его кожа под ее пальцами сжимается в предвкушении ее прикосновений.

Тело его было теплым, а руки — прохладными. Ей казалось, что на вкус его кожа одновременно солоноватая и сладкая. А он подумал о терпком мускусном запахе, когда прижимался ртом к ложбинке между грудями.

Они исследовали и делали открытия. На этот раз времени хватало. Мэгги находила его поразительно экзотичным: плоскости и углы его тела настолько отличались от ее собственных, ширина его костей, сила мышц, черные волосы, стрелкой спускавшиеся по плоскому животу, ямочки у основания позвоночника, которые казались ей несовместимыми с его мужественностью. От езды верхом бедра у него были стальными, но под коленками остались чувствительные места. Ему нравилось, когда ее пальцы зарываются в его волосы, нравилось, как она покусывает зубками мочки ушей, нравилось чувствовать, как ее губы втягивают кожу на его плече. И в других местах тоже.

Этот обмен прикосновениями усиливал нарастающую страсть. Наслаждение было обоюдным, но его пика они достигали по очереди. Она довела его до высшего блаженства первым, а затем все его внимание сосредоточилось на ней.

Когда он поцеловал внутреннюю часть локтевого сгиба, из глубины ее горла вырвался слабый стон. Ей нравилось ощущать прикосновение его горячего рта к груди, его ладони к внутренней поверхности бедер, его дыхания, когда он шептал ей на ухо. Руки ее казались очень маленькими, когда он брал их в свои. Его язык дразняще касался кончиков пальцев, когда он их целовал один за другим. Его рот прижимался к ее ладоням. И в других местах тоже.

Потом они лежали рядом, на этот раз лицом друг к другу, соприкасаясь согнутыми коленями. И держались за руки под одеялом, переплетя пальцы.

— В тот первый раз, когда мы встретились, — сказал Коннор, — ты сидела в постели проститутки и выглядела так, словно ждала меня. Помнишь?

— Нет, — прошептала она. Он легонько сжал ее руку.

— Я иногда вспоминал об этом. У меня из головы не выходит одна мысль, она не дает мне покоя. Ты вела себя застенчиво, но доверчиво, и позже, узнав, что ты испытала в тот вечер с матросом и Харланом Портером, я поразился, как ты могла так легко довериться мне — еще одному незнакомцу.

Мэгги пожалела, что не может вспомнить.

— Не знаю, почему я так поступила, — ответила она. Но в действительности она помнила, как повернулась к нему в постели, как дотронулась до него без приглашения с его стороны, а только следуя глубоко скрытому в ней желанию. — Ты имел все основания считать меня шлюхой.

— А ты имела все основания считать меня доктором. Тугой комок у нее под ложечкой слегка расслабился.

Мысль о том, что она ошибочно приняла Коннора Холидея за врача, ей понравилась. Она улыбнулась, из глубины ее горла вырвался хриплый смешок.

— Твое поведение у постели больного не совсем этично, — заметила она. И уже без смеха спросила: — Ты говоришь серьезно?

— Ты была больна, и Харлан Портер с тобой плохо обошелся. Миссис Холл сказала, что собирается послать за доктором. Я вошел с кожаным чемоданчиком…

— Полным денег.

— …который можно было принять за медицинскую сумку, — продолжал Коннор. — Не знаю, что ты тогда думала, Мэгги, но знаю, что с тобой все в порядке. И всегда было в порядке. Твое любопытство так же естественно, как и твое желание. Но когда я встретился с тобой в следующий раз, то намеренно заставлял тебя чувствовать себя вульгарной и стыдиться себя, потому что так было легче, чем признаться, что сам себя так чувствую. Легче было спрятаться за гневом по поводу потерянных денег, чем признаться, что я причинил тебе боль в ту ночь, легче назвать тебя шлюхой, чем поверить, что, возможно, я взял тебя против твоей воли. Кровь твоей девственности была на мне, на простынях, а мне все равно было удобнее думать, что ты сыграла со мной дешевый трюк, чем примириться с явными доказательствами.

Коннор прижал ее ладонь к своей груди. Его голос был тихим и серьезным.

— Я ошибался в тебе. Всегда ошибался. Понимаю, почему ты не сказала мне правду насчет ребенка. В тебе говорит материнский инстинкт, призывающий защищать детей, а у тебя были все основания предполагать, что я стану очень плохим мужем и отцом.

— Коннор, — мягко произнесла Мэгги, — тебе вовсе не нужно…

— Нет, — перебил он, — Я хочу тебе все это высказать. Этим летом, пока ты была у Дансера, я понял, что если бы отнесся к тебе по-другому, ты бы не избавилась от ребенка. Когда Дансер приехал сюда за помощью и сказал мне, что ты беременна, я обвинил в этом его.

Мэгги уставилась на него в изумлении:

— Не может быть!

— Может, — вздохнул Коннор. — Потом я снова увидел тебя, и все мои благие намерения улетучились. У твоих ног лежал бандит, ты держала меня на мушке, выражение твоих глаз поместило меня прямо в самый нижний круг ада, и на твоей руке все еще было обручальное кольцо. Я не способен был рассуждать разумно.

— Я и сама не очень разумно рассуждала тогда, — призналась Мэгги.

Коннор погладил большим пальцем тыльную сторону ее руки.

— Я не огорчился, когда Дансер сломал ногу. Это было предлогом, которого я хотел. Мне не терпелось побыстрее забрать тебя в «Дабл Эйч». — Он выпрямил ноги и просунул одну из них под щиколотки Мэгги. — И еще я нашел неподписанные документы на развод. Они позволили мне надеяться. — Он рассмеялся. — Как выяснилось, я зря надеялся.

— Все получилось просто чудесно, — сказала Мэгги. — Хотя и не слишком приятно обнаружить, что Дансер Таббс так же любит вмешиваться в мои дела, как отец. — Она на мгновение задумалась. — Раштон тоже приложил к этому руку, ты знаешь.

— Знаю, — ответил он. — Поэтому я здесь, а он там. Всем так лучше.

Берил поплотнее закуталась в шелковую накидку. Вошла в комнату с балкона и быстро закрыла за собой французское окно. Несколько сухих листьев влетели вслед за ней в комнату. Она пнула их ногой.

— Не понимаю, почему мы не можем поехать на ранчо, — сказала она. Ее нижняя губка выпятилась вперед, что, как она знала, все еще делало ее привлекательной.

Она не раз упражнялась перед зеркалом, придавая лицу это выражение. — Или по крайней мере в Денвер.

— Скучаешь по дому? — спросил Раштон. Он не отрывал глаз от газеты, которую читал, сидя на кровати, так что ухищрения Берил на него не подействовали.

— Да, — ответила она. — Скучаю. Именно так. Мне недостает гор и неба. И я почти два года не виделась с мамой.

— Ты же не могла дождаться, когда уедешь оттуда. Насколько я помню, твоя мать входила в перечень всего того, что ты презирала в Денвере.

Берил присела на край постели. Ее бледно-голубые глаза вспыхнули. Она выдернула из рук Раштона «Кроникл» и швырнула на пол.

— По крайней мере будь добр смотреть на меня, когда мы разговариваем, — резко сказала она.

Раштон вежливо поднял свои невозмутимые черные глаза. Голос его звучал спокойно и терпеливо:

— Гнев не идет тебе, Берил. Щеки краснеют и становятся непривлекательными.

— Черт бы тебя побрал, Раш. — Берил откинула назад локон, упавший ей на плечо. — Я не хочу говорить о том, как выгляжу.

В его глазах мелькнуло что-то похожее на насмешку.

— Это в первый раз, — сухо сказал он. Раштон не испытал разочарования, так как Берил тут же попалась на эту приманку. Он взял ее за руку и удержал, когда она хотела вырваться. Притянул поближе, чтобы посадить рядом, и прижал ее руку к себе. — Ладно, — примирительно сказал он. — Ладно. Скажи мне еще раз, что у тебя на уме.

Берил положила ладонь на плечо мужа. Широкие лацканы ее халата разошлись, открыв идеальную округлость груди. Она не стала прикрываться.

— Мы не ездили в Колорадо. Никогда даже не обсуждали эту поездку. Я люблю Нью-Йорк, Раштон, но у меня есть семья в Денвере, которую я не видела с тех пор, как вышла за тебя замуж.

— Я думал, что тебе так хочется, — сказал он.

— Хотелось… хочется… Не знаю.

— Ты редко пишешь матери.

— Не люблю писать. Это не значит, что мне не хочется ее видеть. — Она потерла о его плечо свою ладонь. — Ты не пишешь Коннору, а я знаю, что тебе хотелось бы снова повидать его.

— Знаешь, вот как?

— Не отказывай мне в некоторой доле здравого смысла, — сказала она. — Может, ты с ним и не можешь ужиться дольше двух минут, но ни на минуту не сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы было иначе. Разве тебе не интересно узнать, как они живут с Мэри Маргарет?

— Я знаю, как дела у Мэгги, — заметил Раштон. — Она пишет родителям. Джей Мак рассказывал, что они с Мойрой получили пачку писем всего несколько недель назад. Некоторые из них написаны еще в середине лета.

— Наверное, никто из «Дабл Эйч» не наведывался в город, чтобы их отправить.

Раштон тоже так подумал. Сначала. Джей Мак дал приятелю прочесть письма Мэгги, и Раштону показалось интересным, что в них отсутствовали какие-либо подробности о ранчо «Дабл Эйч». В некоторых случаях, когда в них что-то описывалось, то описание явно не соответствовало действительности. В письмах невестки также отсутствовала информация о его сыне. Мэгги ни разу не писала о том, чем занимается на ранчо Коннор, что могло интересовать ее родных. Никогда не упоминала ни об одной шутке, над которой они могли бы вместе посмеяться. Ни разу не спросила у матери совета по поводу какого-нибудь спора. Если верить Мэгги, это была самая идиллическая супружеская жизнь во всем свете.

Что заставляло Раштона усомниться, а существует ли она вообще.

Он ничего не сказал Джею Маку. Не хотел вмешательства с этой стороны. Но его разбирало любопытство, и сейчас он слушал Берил с большим интересом, чем она представляла.

— Завтра — первое ноября, — сказал он.

— Гм-м-м. Вероятно, «Дабл Эйч» занесено снегом.

— Вероятно. — На мгновение воцарилось молчание. — Я мог бы отлучиться с завода к концу зимы.

— На Рождество? — с надеждой спросила Берил.

— Нет. Позже. Возможно, в феврале.

Берил подняла голову и посмотрела на мужа. Слегка надула губки.

— Но до февраля слишком далеко, И мы все равно не сможем пробиться к «Дабл Эйч».

— Я не так думал о ранчо, как о твоем желании повидать мать. Поезд легко дойдет до Денвера. Мы поживем у Грейс, пока весна не освободит дорогу.

Берил чуть не взвыла:

— Но это же может случиться только в марте или апреле!

— Знаю, дорогая, — сочувствующим тоном ответил Раштон, глаза его были серьезны. — Но я не смогу уехать раньше. И таким образом, ты проведешь со своей мамой столько времени, сколько захочешь. — Он увидел, что Берил слегка побледнела, но сумел подавить улыбку. — Почему бы тебе не заняться этими лампами, Берил? — спросил он, прижимаясь губами к ее лбу. — Ты получила то, что хотела. — Его рука скользнула под распахнутый халат и обхватила ее грудь. — Теперь моя очередь.

Она тихо застонала, когда его губы впились в ее губы.

Мэгги сидела на кровати, когда Коннор принес ей пиршественный поднос. Он показал ей содержимое, чтобы подразнить, а потом поставил поднос на столик, У нее слюнки потекли при виде блинчиков и бекона, горячего чая с медом и теплых булочек.

— Я не могу это все съесть, — запротестовала она. Но глаза ее жадно следили за подносом.

Наблюдая за ней, Коннор рассмеялся:

— Я доем то, что ты не сможешь, хотя и не думаю, что мне много достанется. — Он подал Мэгги вилку и тарелку с блинчиками и беконом. Она вонзила в них вилку, пока Коннор засовывал край салфетки за вырез ее ночной сорочки. Приятно было смотреть, как она ест с таким аппетитом. Так он ей и сказал. Мэгги ответила с набитым ртом, удивленная его замечанием:

— Я все время ем. Уже стала большая, как…

— Как и должна быть женщина, которая носит ребенка.

Мэгги проглотила еду и улыбнулась:

— Ты очень галантен. Но мне это нравится.

— Тогда чаще буду галантным.

Откусив кусочек хрустящей полоски бекона, Мэгги прибавила:

— И ты очень хороший повар, Коннор усмехнулся:

— Тебе не удастся заставить меня пообещать чаще готовить. Пока ты не появилась на ранчо, у нас неделями не было приличной еды. Никто не хотел постоянно делать эту работу.

— Разве это работа? — с невинным видом спросила она. — А я и не знала. Мне же не платят за нее.

Улыбка Коннора погасла.

— Ты права, — сказал он. — Мы были несправедливы.

— Но я же не могла больше ничем вам помогать, — возразила Мэгги. — Правда, я ничего не имела против.

— Как бы это ни выглядело, но я привез тебя на ранчо не для того, чтобы ты стала поварихой.

— Я плохо езжу верхом. И совсем не умею бросать аркан и клеймить скот. А всему, что я знаю о приготовлении еды, меня научил Дансер. Он здесь тихо себя ведет, ссылаясь на больную ногу, но когда поблизости никого нет, именно он руководит мною на кухне. Так что видишь, Коннор, я в некотором роде обманщица.

Он взял один из блинчиков, свернул его в виде сигары и обмакнул в сироп.

— Подумать только! — ответил он. — Интересно, захочет ли Дансер остаться, здесь после того, как заживет его нога?

— Почему бы тебе его не спросить? Он здесь устроился более комфортабельно, чем я могла предположить. Бен и остальные были очень добры, и никто на него не пялится. Все равно он сейчас не может уехать в свою хижину, особенно при таком снеге, и не уехал бы до того, как родится ребенок. Возможно, ему понравится работать здесь на ранчо поваром, по крайней мере до тех пор, пока он не сможет вернуться к своим выработкам.

— Я с ним поговорю.

Мэгги потянулась к кружке с чаем.

— Подозреваю, что снова стану дамой-бездельницей, — со вздохом произнесла она.

— Почему-то мне кажется, этого не произойдет. У тебя будет масса дел до рождения ребенка, а потом их станет еще больше.

За три дня до Рождества Мэгги вспомнила слова Коннора. Конечно, он оказался прав. Работы на ранчо не прекращались только потому, что долину замело снегом. Мужчины все равно работали помногу часов, кормили скот, убирали стойла, коптили мясо, ковали инструменты к весне. Когда на стадо нападали волки, они выходили, чтобы их прогнать. Они охотились и ловили рыбу, тренировались в бросании аркана в корале.

У Мэгги дни тоже были полны дел. Она стирала, гладила, чинила одежду — эта работа приносила ей удовлетворение, когда бывала закончена. И готовила вещи для ребенка. Она больше не стряпала ежедневно, но никто не пытался остановить ее, когда она бралась что-нибудь испечь. Когда Бак свалился с кашлем и болью в груди, именно Мэгги, а не Дансер, лечила его. Раздавив зубчик чеснока в столовой ложке меда, она заставляла принимать эту смесь четыре раза в день, чтобы снять воспаление в груди. Готовила для него на ночь чай из ромашки и прибавляла к нему экстракт, приготовленный из коры дикой вишни.

Мэгги почистила песком и починила колыбельку, которую нашла на чердаке. Временами трудилась над новым одеялом для их спальни, а Бен учил ее играть на гармошке. Немного читала по вечерам, иногда вместе с ней у камина сидел Коннор. Обычно она засыпала, уронив на пол открытую книгу. Ей нравилось, что Коннор относит ее на руках в постель.

Теперь, припомнив его слова о том, что она все равно будет занята, Мэгги пожалела, что его нет поблизости, чтобы отнести ее в постель. Она резко согнулась, крепко сжав в руках кувшин, когда очередной приступ боли сковал поясницу. Когда боль утихла, Мэгги поставила кувшин на место на полку в кладовке. Решение навести там порядок внезапно потеряло свою важность.

Мэгги, пятясь задом, выбралась из кладовки и оглядела кухню. Дансера там не было. Она открыла заднюю дверь, сморщившись, когда следующий приступ боли, на этот раз колющей, застал ее врасплох. — Дансер?

Никто не ответил. Интересно, подумала она, куда это он ушел. С трудом вернулась в дом.

Мэгги пошла в спальню и сняла с кровати хорошие простыни и одеяла, заменив их тремя старыми простынями, которые недавно нашла в чулане с постельным бельем. Выбрала две книги из кабинета Коннора, которые давно собиралась прочесть, и положила их на тумбочку. Несколько минут стояла перед шкафом, размышляя, какую сорочку надеть, и наконец остановилась на одной, с узкой полоской кружева у шеи, и оставила ее на кровати. Начала расстегивать платье. Воды потекли, когда она села на стул, чтобы снять туфли. От приступа боли у нее перехватило дыхание. «Все это очень интересно, — подумала она, — пока я могу думать о том, что со мной происходит, а не чувствовать». Босиком прошлепала обратно к чулану с бельем, нашла несколько полотенец и начала подтирать пол.

Коннор застал Мэгги на четвереньках в спальне. В руках у нее были полотенца, а рубашка на ней была покрыта темными пятнами воды. Самым интересным для него, однако, была глупая улыбка на ее лице, когда она повернула голову и через плечо посмотрела на него.

— Уверен, что этому есть объяснение, — небрежно произнес он, прислоняясь к дверному косяку. — Ты что, опрокинула тут ведро?

Ее улыбка стала шире.

— Где ты видишь ведро?

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять значение ее слов.

— О Боже!

Потом он уже не колебался. Подхватив Мэгги с пола, он поставил ее рядом с кроватью, стащил с нее сорочку и панталоны и помог ей влезть в ночную рубашку. Подождал, пока она заползет на кровать и устроится поудобнее, а потом пошел искать Дансера.

— Ей еще ждать много часов, — сказал ему Дансер, осмотрев Мэгги. — Сейчас она читает.

Он вышел в коридор из спальни и закрыл дверь. Увидел тревожные морщины на лбу Коннора и покачал головой, почесывая лишенную бороды половину своего покрытого шрамами лица.

— Нечего так смотреть, — сказал он. — Ты ведь принимал жеребят. Это так, одним махом, не происходит. Ожидание было бесконечным. Коннор оставался с Мэгги, пока Дансер не вышвырнул его вон, потом он ждал в гостиной, меряя ее шагами по очереди с Люком, Беном, Баком и Патриком, с надеждой выглядывая в коридор каждый раз, когда дверь в комнату Мэгги открывалась. Ее крики выносить им было труднее всего. Когда Коннор не метался по комнате, он сидел, скорчившись, в кресле, пытаясь не слышать ее криков. Бак был бледен. Бен и Патрик поглощали виски. Люк, обычно такой стойкий, просто вздрагивал.

Затем раздался крик, который они раньше не слышали, но который все знали. Коннор вскочил на ноги, словно выстрелили из пушки. Лицо Бака снова стало красным. Бен и Патрик начали разливать всем выпивку, а красивое лицо Люка расплылось в улыбке.

Когда Дансер появился на пороге, Коннор не стал ждать, что он скажет. Он ринулся мимо старателя к Мэгги. Она сидела посреди кровати. Ее волосы были влажными и темными на лбу и на висках. Под опущенными ресницами залегли тени. Лицо было бледным, но когда она подняла голову, глаза ее ярко сияли, а улыбка просто лучилась счастьем.

Когда Коннор подошел к кровати, она подняла сверточек на руках и сказала:

— Я хочу назвать ее Мередит. Мэри — в честь моих сестер, и Эдит — в честь твоей матери.

— Мередит, — повторил он тихо, благоговейно. И посмотрел на свою дочь. Глаза его застилали слезы. — Мне это нравится.