Глава 22

Чарли покинул Апперком в мрачном и в то же время беспокойном настроении. Поначалу ехал бесцельно, пытаясь привести в порядок нервы и обдумать неожиданное известие, пока не понял, что вернуться домой сегодня уже не удастся. Небольшая гостиница оказалась весьма кстати: здесь можно было провести ночь и решить, что делать дальше. Трудно было свыкнуться с новостью, что, возможно, у него есть сын, который всегда будет принадлежать другому человеку — да еще такому как Уорли. Уснуть не удалось: мешали сомнения и воспоминания о собственном отце. Дарем всегда оставался строгим и требовательным, однако. Чарли знал, что он любит своих детей. Да, герцог был суров, но не жесток. Порою наказания казались чрезмерными, но в то же время он неизменно вникал во все трудности и проблемы сыновей. Ну и, конечно, главный грех отца — отказ в женитьбе на Марии — на поверку оказался вовсе не ошибкой, а благодеянием.

Сознание того, что отец оказался во многом похож на него самого, смирило душу. Чарли задумался, как бы он отреагировал, если бы в разгар страсти к Марии отец рассказал о существовании в его жизни Дороти. Может быть, признание слабости и глупости помогло бы одуматься и удержало от приступа мгновенного безумства, случившегося три года назад? Откровенность предотвратила бы нынешний скандал и позволила отцу умереть в мире и спокойствии. В юности Чарли отличался вспыльчивостью и горячим нравом, а влюбленность лишь заострила и без того нелегкий характер, однако чересчур строгая домашняя дисциплина много раз провоцировала мятеж — и до, и после Марии. Сейчас было нелегко заглядывать в прошлое и анализировать мотивы юношеских поступков. Какая их часть порождалась исключительно стремлением доказать собственную независимость от суждений отца?

Грэшем провел в гостинице еще один день, не переставая корить себя за упрямство и непримиримость. Если бы он нашел силы вернуться домой — пусть даже через несколько лет после разрыва — и попросил у отца объяснений, то нынешней неразберихи можно было бы избежать. Но каждый из них превыше всего ставил собственную гордость и ни за что не хотел идти на уступки. Чарли сознавал, что с другими людьми вел себя гораздо проще: даже добиваясь расположения Тессы, не раз переступал через самолюбие и вовсе не считал это унизительным. Эдвард постоянно твердил, что отец хочет его видеть, и сейчас больно было сознавать, что примирения или по крайней мере разговора по душам не случилось только из-за его непростительного упрямства. Разве можно сравнить неудобства путешествия со сломанной ногой с радостью и душевным покоем отца? Особенно трудно было вспоминать слова Эдварда о том, что герцог звал его в последние часы жизни.

И что же теперь подумает Тесса? Скандал разгорелся из-за его безрассудства. Джерард скорее всего отвесит пощечину, а Эдвард презрительно отчитает за легкомыслие. Что ж, поделом. Но если Тесса услышит всю историю и посмотрит с отвращением, с ненавистью… вряд ли удастся это пережить.

В Милл-Коттедж Грэшем вернулся под вечер. Спешился и привычным жестом отдал поводья мальчику-конюху. Медленно побрел к дому, все еще не в силах сбросить груз переживаний и угрызений совести. Предстояло попросить прощения у братьев и мужественно признать, что все неприятности произошли по его вине, пусть и не преднамеренной. Предстояло во всем открыться Тессе. Бог свидетель, он обязательно, должен ее увидеть! Она поймет. После разговора с ней всегда наступала ясность; так будет и в этот раз.

— Добро пожаловать домой, сэр, — приветствовал Барнс на пороге.

Чарли рассеянно кивнул.

— Да-да. Приготовь ванну и принеси бутылку вина. — Прежде чем встретиться с Тессой, надо было привести себя в порядок.

— Конечно, сэр. — Камердинер принял плащ и шляпу. — Приехал лорд Эдвард, милорд.

Чарли на миг замер.

— Черт! — Почему-то вспомнилась реакция Джерарда на его собственное появление в Бате. Братья де Лейси месяцами не писали друг другу писем, зато потом радовали визитами в самый неподходящий момент. — И где же он?

— В маленькой гостиной, сэр.

Чарли открыл дверь в комнату и увидел брата. Эдвард, как всегда, сидел перед стопкой бумаг.

— Вечно в трудах. Как дела?

Лорд де Лейси встал из-за стола и пожал протянутую руку.

— Все в порядке.

— А жена? Надеюсь, ты оставил ее в добром здравии?

Глаза Эдварда потеплели.

— Франческа чувствует себя прекрасно.

Чарли кивнул.

— Так я и думал. — Он не спросил, что привело брата в Сомерсет; все было ясно и без слов.

— Надеюсь, твои дела тоже идут неплохо, — заметил Эдвард. — Мы с Джерардом беспокоились, но не получили ни единого слова. — Чарли даже не попытался отвергнуть обвинение. — Честно говоря, еле-еле тебя нашел. Джерард знал только одно: что ты уехал из Бата в поисках Хайрама Скотта. Потом ему удалось обнаружить завод в Меллзе; именно туда я и направился. А когда тебя там не оказалось, навел справки о молодой леди, за которой ты следовал — миссис Невилл, — и попал прямиком в Фром.

— А как настроение у Джерарда? — поинтересовался Чарли. — Когда по его вызову вместо тебя явился я, он был крайне недоволен.

Эдвард улыбнулся.

— Настроение нормальное. Решил купить в Бате дом. Кажется, его жене город понравился, и они решили обосноваться. — Чарли понимающе кивнул, а брат посмотрел вопросительно. — Что тебе удалось узнать? Я приехал потому, что слушание уже назначено. Будет рассмотрена петиция кузена Огастуса, а потом тебе предстоит защитить свое… наше требование.

Чарли повернулся и молча вышел из дома; Эдвард последовал его примеру. Оба не проронили ни слова до тех пор, пока не оказались на тропинке возле ручья.

— Дороти давно умерла, — наконец заговорил старший из братьев. — У меня есть письмо настоятеля той церкви, возле которой она похоронена. Викарий подтверждает дату смерти — за пять месяцев до того, как отец женился на маме. Так что если внезапно не всплывет еще какой-нибудь тайный брак, сомнений в законности нашего рождения возникнуть не должно.

Эдвард удовлетворенно кивнул.

— Со Скоттом ты разобрался?

Чарли прищурился и посмотрел в прозрачную воду.

— Да.

— А тело кто-нибудь найдет?

Чарли взглянул оскорбленно, и Эдвард выразительно вскинул брови.

— Полагаю, ты его прикончил за шантаж?

— Скотта винить не в чем. Он только отправил письма, но ни одного не написал. — Чарли помолчал. — Дороти Коуп — урожденная Дороти Суэйн — оказалась его матерью, а ее юношеские эскапады во время жизни в Лондоне считались семейным преданием. Когда отец унаследовал титул, она шутила, что могла бы стать герцогиней. В то время Скотт был еще совсем маленьким, но разговоры запомнил. Правда, думал, что Дарем за ней лишь ухаживал, а о браке даже не подозревал. Впрочем, сама она никогда не принимала это замужество всерьез: вернулась в Сомерсет и преспокойно завела новую семью.

— И тебе удалось найти доказательства?

Чарли кивнул.

— Джерард разыскал священника, если его можно так назвать, и выкупил старые реестры; в том числе и тот, в котором содержалась запись о женитьбе Френсиса де Лейси на Дороти Суэйн Коуп. Там же значились свадьбы шлюх и людей настолько бедных, что регистрацию они оплачивали в кредит. Можешь представить, что отца венчал в таверне какой-то шарлатан?

— Нет. Но зато отлично представляю, что в любви все мы глупцы — каждый по-своему.

Чарли подумал о Марии и горько рассмеялся.

— Что верно, то верно.

— А вот миссис Невилл глупой не выглядит, — заметил Эдвард. — Думается мне, что ей по силам вытащить тебя из болота. Желаю счастья.

Грэшем резко обернулся.

— Когда ты с ней познакомился?

Эдвард довольно ухмыльнулся.

— Два дня назад. В первую секунду она… приняла меня за тебя. — Он заметил выражение лица брата и улыбнулся еще шире. — Могу понять почему, встретив ее, ты бросил нам писать.

— Был занят, — сквозь зубы процедил Чарли. — Выслеживая шантажиста и пытался спасти наше наследство.

— Достойное занятие, — серьезно согласился Эдвард. — Леди сказала, что помогала тебе.

— Черт возьми! — проворчат Чарли. — Она великолепна, Эд! Значительно умнее тебя и уж точно гораздо красивее.

— Да. Полагаю, ее присутствие пойдет семье на пользу. — Лорд де Лейси повернулся и зашагал к дому. — Честно говоря, одуревшим от любви ты мне нравишься гораздо больше, — бросил он на ходу. — Пойду, напишу жене, чтобы планировала торжественный обед в честь новой сестры.

Чарли в ответ грубо огрызнулся и услышал довольный смех брата. Одуревший от любви! Разве он насмехался над Эдвардом, когда тот неожиданно воспылал страстью и вздумал жениться? Эдвард и сам едва не ошибся с выбором. Не было счастья, да несчастье помогло: проклятая дилемма Даремов расстроила помолвку. Получается, все мужчины в семье одинаковы: отец, Эдвард, а теперь вот и он сам; каждый непогрешимо уверен в собственной правоте и учится исключительно на собственных ошибках. Конечно, если роман закончится так же счастливо, как у брата, то сожалеть будет не о чем.

Грэшем вернулся в дом и поднялся наверх, где Барнс уже приготовил горячую ванну. Подчиняясь внезапному порыву, открыл папку с документами и среди множества бумаг разыскал письмо отца. Он читал его и раньше, когда братья приехали в Лондон и поведали о тайном браке герцога. Но в то тяжелое время гнев и смятение помешали заметить детали. И вот сейчас он положил стопку листов на стол, где слуга заботливо оставил бутылку вина, поспешно сбросил пыльную одежду и с удовольствием погрузился в воду. Взбодрившись бокалом бургундского и почувствовав, как расслабляются усталые мышцы, развернул письмо и принялся внимательно читать.

«Мои дорогие сыновья.

Пишу эти строки с тяжелым сердцем и глубоким сожалением о собственном поступке. Из всех грехов моей долгой жизни горше всего я оплакиваю именно этот, так как не могу изменить его последствия ни собственными усилиями, ни раскаянием. Простите за то, что перекладываю тяжкий груз на ваши плечи.

Источником всех бед стал мой неуемный характер. В молодости, задолго до принятия наследства, я был юношей со скромным достатком, но без капли ответственности. Таким и отправился в Лондон, чтобы посвятить досуг разного рода фривольностям. Весной то ли 1751, то ли 1752 года встретил девушку по имени Дороти Коуп, которую все звали Долли, живую, остроумную красавицу, готовую разделить мою тягу к веселому времяпровождению.

Будь я старше, мудрее, трезвее или просто осторожнее, всей этой неразберихи можно было бы избежать. Но вместо этого я вообразил, что страстно влюблен в Долли, и твердо вознамерился ее завоевать. Она делала первые шаги на сцене, и я тщеславно решил, что смогу оказать ей протекцию. Но она отвергла меня как мальчишку, даже не вступившего во владение собственным состоянием. И это было чистой правдой: в то время отец платил мне достойное, но далеко не чрезмерное содержание. Я был внучатым племянником герцога Дарема, но не предполагал, что когда-нибудь унаследую этот титул. Если бы я принял отказ с холодным, рассудительным спокойствием или хотя бы дал себе труд обидеться и возмутиться, история закончилась бы без тяжких последствий.

Когда Дороти отказалась стать моей любовницей, я высокомерно провозгласил, что ни капли не похож на других ее поклонников. Она спросила, в чем же заключается отличие, и я заявил, что готов немедленно жениться. Это предложение она тоже со смехом отмела, чем лишь разожгла мое самолюбие. Я упорно настаивал — до тех пор, пока она не согласилась. Заметьте, дети мои, как безрассудно ваш отец добивался благосклонности женщины, которая вовсе его не хотела, которую пришлось почти силой тащить под венец! Меня трудно было назвать недостойным женихом: даже в то время я представлял собой джентльмена с отличной родословной, прекрасными связями и вполне солидным доходом, пусть даже ограниченным в использовании. Да и само бракосочетание приведет вас в ужас: венчал нас какой-то мошенник в костюме священника, причем не в церкви, а в таверне возле тюрьмы. Свидетелями стали полупьяный докер и приходской писарь.

Я постарался вспомнить церемонию во всех подробностях. Мы оба поклялись, что достигли совершеннолетия, хотя Долли еще не исполнился двадцать один год, и что оба живем в Лондоне, хотя мой настоящий дом находился в графстве Суссекс. Священником оказался некто преподобный Уильям Огилви. Прекрасно это помню, потому что мы шутили насчет имени, похожего на птичье чириканье. Сам он был родом из Сомерсета. Докер не умел даже писать, но за закорючку ему заплатили два шиллинга. Имя писаря вспомнить не смогу, даже если слышал. Священник отметил наш брак в церковной книге, и мы с Долли поставили свои подписи. Потом угостили преподобного отца в таверне и распрощались.

Ошибочность поступка проявилась довольно скоро. Мечтая о женитьбе, я думал лишь о том, как сделать Долли своей, а совместную жизнь даже не пытался представить. На практике же выяснилось, что оба мы обладаем вспыльчивыми характерами, и бурные ссоры по мелочам не заставили себя ждать. Когда Долли заявила, что намерена вернуться в театральную труппу и отправиться на гастроли, я решительно воспротивился. Последовал скандал, в ходе которого она сказала, что лучше было бы вообще не жениться, и со злости я сжег брачное свидетельство. Она выразила радость по поводу того, что мы больше не супруги. Я согласился и приказал убираться вон из моего жилища. Она собрала вещи и ушла, напоследок вылив на мою голову ушат претензий и обид. К своему стыду, вынужден признать, что в долгу не остался.

После этого я вернулся к прежней жизни — надо сказать, очень легко. Те немногие из друзей, кто знал о моем бурном романе, считали Долли всего лишь любовницей, даже во время нашего недолгого совместного проживания. Когда же Долли ушла, они решили, что у хорошенькой барышни нашелся кто-то побогаче меня. Ну а я стерпел насмешки молча. Обидно, когда бросает неверная или корыстная любовница, но еще хуже, если уходит жена, к тому же занимающая более низкое положение на социальной лестнице. Впрочем, уже через несколько недель приключение оказалось забытым. Только квартирная хозяйка считала нас мужем и женой; в те дни пары нередко объявляли о браке, которого на самом деле не существовало, а „союз“ скрепляло лишь устное обещание.

Я встретил Долли еще один раз. После разрыва миновало несколько месяцев, и оба мы к тому времени немного остыли. Она с успехом играла в театре и считала, что жизнь удалась. Поговаривали, что молодую актрису опекает богатый поклонник: действительно, одета она была модно и дорого. Испытывая что-то вроде чувства долга, я спросил, как идут дела и не нужно ли ей что-нибудь от меня (имелись в виду, конечно, деньги). Она улыбнулась и ответила, что имеет все, что только можно пожелать. Мы пришли к обоюдному мнению, что нас ничто не связывает, и расстались. С тех пор я ее больше не видел и ничего о ней не слышал.

Почти двадцать лет жизнь шла своим чередом. Ошибка юности осталась в далеком прошлом, и о Долли я почти не вспоминал. Неуемных порывов страсти больше не возникало, равно как и стремления жениться. Так продолжалось до тех пор, пока внезапно мне на голову не свалилось герцогство Дарем. В обязанности герцога, среди прочего, входит необходимость жениться и родить наследников — законных. Признаюсь: почти ожидал, что известие о моем наследстве привлечет благосклонное внимание Долли. Одно дело — смешная любовь неоперившегося юнца со скромным достатком, и совсем иное — брак с герцогом. Титул герцогини Дарем способен заинтриговать даже самую далекую от светской жизни женщину. Я ждал, однако она не появлялась. Когда вопрос о женитьбе встал остро — мне исполнилось сорок, и дольше тянуть было нельзя, я попытался ее разыскать, но ничего не получилось. После двадцати лет молчания и двух безуспешных попыток найти бывшую жену, чтобы развестись официально, я убедил себя, что она или умерла, или покинула Англию, или ведет такую жизнь, что не представляет угрозы моему благополучию. Я женился на вашей чудесной матери, и она безупречно исполнила роль супруги герцога: в частности, подарила мне вас, возлюбленные сыновья. Время летело быстро, и образ Долли окончательно стерся из памяти.

Первое проклятое письмо пришло прошлым летом, после того как я серьезно заболел. Оно было коротким и страшным: некто сообщал, что знает о существовании Долли. Я снова нанял сыщиков, однако, как и прежде, поиски результата не дали. Тем временем пришло новое письмо с угрозой открытого обвинения, а потом и еще одно, с требованием крупной суммы за молчание. Всякий раз автор безжалостно осуждал мое преступное бездействие. Я метался между яростью и отчаянием. Эдвард, без сомнения, заметил мою тревогу, однако я ничего ему не рассказал, а Джерарда и Чарлза, к счастью, не было дома. Не вините мистера Пирса за молчание. Я строго-настрого запретил ему что-либо говорить, хотя и приказал искать еще активнее. Однако усилия так и не принесли результата. Сейчас, когда я пишу эти строки, не удалось разыскать ни Долли, ни того человека, который знает о ней, однако что-нибудь менять уже поздно.

Простите, дорогие мальчики. Меня подвела юношеская глупость и предала стариковская гордость. Более благородный человек сразу признался бы в темном факте своей биографии, чтобы вы хотя бы имели возможность задать необходимые вопросы. Я ждал слишком долго, а сейчас время уходит чересчур быстро. Позорно оставлять детям Дарем в подобном состоянии. Я исправил завещание таким образом, чтобы сохранить для каждого из вас максимальную долю наследства, но все равно страшно думать, что вы потеряете, если шантажист меня разоблачит. Передаю вам все документы, которые способны помочь в борьбе с подлостью, и заклинаю закончить то жизненно важное дело, которое не удалось довести до конца мне. Дарем оказался неожиданным подарком: я никогда не надеялся стать его обладателем, — но последние сорок лет именно в нем заключался смысл моей жизни. Боритесь за титул и поместье — они принадлежат вам по праву рождения, и каждый из вас более достоин этого богатства, чем я.

Умоляю о прощении, хотя понимаю, что не заслужил снисхождения, и навеки остаюсь вашим преданным отцом.

Френсис де Лейси».

Чарли отложил письмо. Да, сейчас он мог простить отца — хотя бы потому, что и сам оказался таким же глупцом. Больше всего пострадал от несчастной женитьбы и от шантажа сам Дарем, в то время как сыновья отделались сравнительно легко — конечно, если не считать шока первого удара. Если бы не разразился скандал, Эдвард женился бы на первой невесте и никогда не встретил страстную Франческу, которая подарила ему счастье. Джерард, скорее всего, до сих пор продолжал бы сражаться с французами, а не вил гнездышко для своей богатенькой женушки Кейт, которую выбрал из страха перед бедностью, а потом, к счастью для обоих, полюбил всей душой. А он…

Он никогда бы не отправился в пустынные холмы Сомерсета, где зеленоглазая искусительница назвала его бездельником, заставила стать специалистом в строительстве каналов, а между делом до такой степени заполнила его сердце, что теперь он не представлял без нее жизни.

Впервые после визита в Апперком лорд Грэшем улыбнулся.