Глава 14

Тонкая завеса тумана закрыла вершины гор, протянула серебристые нити через долины, осела каплями влаги на листьях папоротника-орляка, прозрачной дымкой заволокла окна замка Кернлах. Из овчарни на склоне горы эхо доносило лай собак и блеяние овец, запертых на ночь в загонах. Воздух был зябким и влажным, предвещая осень, позолотившую уже иглы огромных лиственниц, окрасившую пурпуром вереск.

Мереуин сидела в уютном кабинете в ожидании возвращения с холмов Малькольма, на коленях у нее лежала тяжелая книга, худенькие плечи согревала чудесная шевиотовая шаль. Она уже целый час переворачивала страницы, но не улавливала смысла того, что читала, и, в конце концов, сдалась, вздохнула, закрыла тисненый кожаный переплет и отложила книгу в сторону.

Они с Александром вернулись в Кернлах неделю назад, проведя две недели в Равенслее, где Мереуин держали в постели, пока плечо не зажило до такой степени, чтобы она могла выдержать дальнюю дорогу. За все это время она не видела Иена даже мельком. Его и Александра несколько раз вызывали к мировому судье в связи с расследованием смерти Уильяма Роулингса и похищения Мереуин в Глазго.

Марти постоянно хлопотала около нее, часто заходил Александр, а про Иена она не спрашивала, Алекс о нем не упоминал, и Мереуин заключила, что муж вообще не желает ее видеть. Она втайне надеялась, что теперь узнав, как ошибался, он придет, но дни шли, его не было, и Мереуин поняла: его проклятая гордость разлучила их. По ночам она часто слышала его шаги в смежной комнате, за соседней дверью подолгу горел свет, но Иен ни разу не приоткрыл дверь, чтобы взглянуть на нее.

Мереуин твердила себе, что ей все равно, что она никогда не простит ему боль, которую испытала, когда он посмеялся над ее любовью. Оказывается, ему требовались прядильни, и нежелание видеться с ней, разумеется, означало, что в ту ночь он сказал правду. Со временем боль в плече прошла, но боль в сердце не утихала.

Когда врач объявил о готовности Мереуин выдержать путешествие, она была уверена, что Иен, по крайней мере, придет попрощаться, однако бежали часы, приближался отъезд, а он все не шел. Погрузили багаж, заплаканная Марти обняла ее, предварительно поудобнее устроив в карете, а маркиз так и не появился. Мереуин даже не знала, дома ли он, потому что расследование тянулось бесконечно, и Александр два дня назад обронил фразу, что Иену придется ехать в Лондон по этому делу. А она все равно вглядывалась полными надежды глазами в каждое окно, мимо которого проезжала карета, но бесполезно, и оставалось лишь глотать слезы под испытующим взглядом Александра. Путешествие длилось бесчисленное количество дней и ночей, поскольку передвигались они медленно, плечо после долгих часов тряски в карете болело, но Мереуин ни разу не пожаловалась. Александр часто вглядывался в бледное личико сестры, обеспокоенный темными кругами под полными грусти глазами, и понимал, что улыбки в ответ на его старания поднять ей настроение как минимум наполовину притворные.

А потом они приехали домой, и при виде вздымающихся над круглыми изумрудными холмами башен Кернлаха глаза Мереуин наполнились слезами. Встретивший их безмерно счастливый Малькольм оказался старше и серьезнее, чем помнила Мереуин. Ответственность за положение дел в компании не позволила ему сопровождать Александра в Англию, и Мереуин с радостью отметила в нем это новое качество – сознание своего долга.

Она глубоко вздохнула, подумав о произошедшей в брате перемене. Неужели Малькольм действительно так повзрослел и поумнел за время ее отсутствия или же попросту следует ее примеру? Надо признать, сама она ведет себя замкнуто и крайне сдержанно, но почему-то не может подыскать верного объяснения возникшей в душе пустоты. Даже Энни стала относиться к ней иначе, близость меж ними исчезла, и Мереуин не раз уже замечала на себе ее тревожный, пристальный взгляд.

Мереуин снова вздохнула, встала и подошла к окну. Туманный день клонился к вечеру, свинцовые тучи, наползающие с севера, закрывали полнеба. Стояла погода, типичная для Северо-Шотландского нагорья в это сырое и ветреное время года, которое таинственным образом всегда возбуждающе действовало на Мереуин, вызывая в ней желание противостоять наступающей зиме. Как любила она горы, эту суровую дикую природу, какое чувствовала родство с могучими лиственницами, бесстрашно укоренившимися на каменистой земле!

Но даже прелесть цветущего вереска и пламенеющей листвы лиственниц не волновала ее так, как прежде. Она печально покачала головой, не в силах разгадать таинственную загадку. Даже услышанная от Малькольма новость о возобновившихся визитах Алекса к своей бывшей невесте Джинни Синклер, которая снова жила со своими родителями, не обрадовала Мереуин так, как следовало.

– Что такое со мной происходит? – спросила Мереуин спавшего перед камином Рема, глядя, как вздымается и опадает в ритмичном дыхании его бок.

При звуке тихого голоса хозяйки большой гончий пес поднял голову, но печальные собачьи глаза ничего ей не ответили. Она невольно улыбнулась и опустилась на колени, ласково почесывая его за ухом.

– Как твое плечо? – прозвучал из дверей голос Малькольма.

Мереуин улыбнулась, оглядывая высокую фигуру брата, его волосы, покрытые блестящими каплями дождя, и облепленные грязью сапоги.

– Лучше сбрось сапоги, пока Энни не видела, что ты натворил на полу, – предупредила она.

Малькольм усмехнулся, но послушался и, бесцеремонно зашвырнув сапоги в угол, развалился в кресле, заложив руки за голову.

– Отары спустятся с холмов на этой неделе, – сказал он, глядя на склоненную голову сестры, поглаживающей мягкую шерсть Рема.

На ней было теплое платье из темно-синего бархата с широкими рукавами, перехваченными белыми атласными лентами, на виске дрожал мягкий золотой завиток. Обращенный к нему профиль был таким прелестным и юным, что Малькольм поймал себя на мысли о невозможности свыкнуться с фактом превращения Мереуин в маркизу Монтегю, жену Иена Вильерса.

Хоть Алекс и рассказал ему обо всем, что произошло с Мереуин в Лондоне и Суррее, у Малькольма оставалось еще много вопросов, ибо сестра заметно переменилась за время своего долгого отсутствия. Неизменно присущая ей сила духа составляла основу ее характера, и он восхитился бы появившейся в поведении сестры спокойной сдержанностью, если бы не был уверен, что ее породили не только пережитые страдания, но и какое-то глубоко спрятанное личное горе.

Александр почти ничего не знал о разладе, который произошел у нее с мужем, но Малькольм, учитывая гордый нрав Мереуин и жуткий характер лорда Монтегю, с уверенностью мог сказать, что искры летели во все стороны. Они с братом решили отложить выяснение деталей до тех пор, пока Мереуин полностью не оправится после ранения. Боль в плече еще явно мучила ее, хотя она не обронила ни единого слова жалобы. Однако факт оставался фактом: Мереуин жена лорда Монтегю, и все должно скоро решиться – и юридические вопросы, связанные с работой компании, и очевидная невозможность пребывания Мереуин всю оставшуюся жизнь здесь, в Кернлахе, когда лорд Монтегю обосновался в поместье на другом берегу реки.

– Пожалуй, пойду в постель.

Слова Мереуин вернули Малькольма к действительности.

– Так рано?

– Я устала.

Он с тревогой отметил и бледность ее лица, и напряженное выражение раскосых глаз.

– Неплохая идея. Поднимусь вместе с тобой.

Мереуин решительно покачала головой:

– Я себя чувствую превосходно. – В дверях она помедлила и пристально посмотрела на него. – Малькольм?

– Да?

– Как ты думаешь… – Мягкие губы задрожали, она встряхнула головой и растерянно улыбнулась. – Не важно. Спокойной ночи.

– Доброй ночи, – расстроено буркнул Малькольм. Будь проклят этот Иен Вильерс, да провались он в преисподнюю, подумал молодой человек, когда дверь за Мереуин тихо закрылась.

На следующее утро Мереуин разбудил неумолкающий шум дождя. Впервые за несколько недель она крепко спала и, завтракая овсяными лепешками с ежевичным вареньем, которые Энни внесла на подносе, вдруг ощутила странную радость. Вообще-то ее тяготила подчеркнутая забота, с которой все в доме к ней относились, но она стоически терпела хлопоты Энни, зная, что старушке хочется ей угодить. Кроме того, сказала она себе, с аппетитом прихлебывая холодное свежее молоко, такое внимание даже приятно.

Осторожно, чтобы не задеть больное плечо, она надела светло-зеленый атласный халат, левой рукой расчесала длинные волосы. Не сумев уложить, просто заплела, перевязала бархатной зеленой лептой, толстая золотая коса свесилась ниже пояса.

Мереуин критически оглядела себя в зеркале над туалетным столиком. Странно, что внешне она выглядит точно так же, столь сильно переменившись внутренне, грустно думала Мереуин. Она заглянула в глаза смерти, но это нисколько не отразилась на ней. Мереуин содрогнулась, напоминая себе о решении никогда не возвращаться к часам, проведенным в руинах, но страшные картины постоянно терзали ее. Она до сих пор не могла избавиться от страха, пережитого в темной нише за обломками каменной стены, слышала над собой голос Уильяма и вновь и вновь видела лежащее внизу изувеченное тело.

Мереуин до сих пор помнила ощущение радости и испытанное облегчение при виде бегущего к ней Александра, высокого, сильного, но все-таки, если честно, не такого желанного, как Иен, и совсем не такого красивого.

Мереуин тяжко вздохнула, вспоминая серо-стальные глаза, их изменчивое – от пламенной ярости до любовной страсти – выражение. Если бы еще, хоть раз увидеть взгляд этих глаз, устремленный на нее с нежностью и неукротимым желанием, заставлявший ее таять от любви! Но все это в прошлом, мрачно твердила она себе. Иен переспал с ней, удовлетворив свою похоть, и любовь, в которую она поверила, оказалась притворством, гнусной ложью.

– Ой, мисс Мереуин, идите скорее!

В дверь просунулась голова Мораг, маленькой горничной из верхних покоев, запыхавшейся и позабывшей от волнения, что ее госпожа теперь леди Монтегю.

– В чем дело, Мораг? Что-то стряслось с Александром? Или с Малькольмом?

Глаза Мораг возбужденно блестели.

– Нет, мисс, нет! Там он сам, лорд Монтегю, внизу, вас спрашивает!

– Врешь! – вскрикнула Мереуин и краска отхлынула от ее лица.

Мораг растерялась, наверняка рассчитывая обрадовать госпожу этой вестью, но такой реакции она уж никак не ожидала! Нижняя губка горничной обиженно затряслась.

– Не вру! Он в вестибюле, вас спрашивает!

Мереуин постаралась взять себя в руки.

– Где лэрд?

– Уехал на холмы, мисс Мереуин, и мистер Кольм с ним.

– Стало быть, я одна дома?

– Ага, мисс, – закивала Мораг. – То есть мы все тут: мисс Энни, и слуги, и я…

– Пожалуйста, передай лорду Монтегю, что я не желаю его видеть.

– Ой, мисс!.. – охнула Мораг.

– Вернее, миледи, – поправил ее низкий голос, и Мораг испуганно взвизгнула, а дверной проем заполнила башнеподобная фигура маркиза.

На нем был костюм из оленьей шкуры, шейный платок небрежно повязан, мокрый плащ наброшен на широкие плечи. Темные волосы взлохмачены, со шляпы, которую он держал в руке, стекала вода.

– Ой, ваша светлость, – пролепетала Мораг, протягивая руку, – Энни мне голову оторвет, если узнает, что я не приняла у вас шляпу в дверях!

Завладев мокрым головным убором, горничная выскочила из комнаты, совсем забыв про свою госпожу.

– Вам лучше уйти, – сказала Мереуин, когда маркиз перенес внимание на нее.

Словно в первый раз, она увидела, как он высок и красив в обтягивающих бедра панталонах, в подчеркивающем ширину плеч мокром плаще. Он выглядел старше, чем она помнила, и, кажется, похудел, а вокруг чувственных губ залегли глубокие складки, которых раньше не было.

– Нам надо поговорить, Мереуин, – тихо произнес Иен, не сводя серых глаз с ее растерянного лица и думая, что никогда она не была так прекрасна и желанна. Темно-зеленый наряд превратил ее глаза в изумруды, а залегшие под ними тени подчеркивали высокие скулы. Толстая золотая коса, свисающая до округлых бедер, тяжело колыхнулась, когда Мереуин покачала головой.

– Помните ночь вашего возвращения из Лондона, Иен? Хотите, чтобы я предоставила вам такую же возможность объясниться, какую вы предоставили мне?

Болезненная судорога исказила его лицо.

– Поймите, пожалуйста, Мереуин, сколь убедительными выглядели доказательства! Я был уверен, что вы меня предали.

– И ваша любовь ко мне была настолько сильна, что вы отреклись от нее из-за минутного сомнения? – Она усмехнулась. – Ах, до чего же я глупа! Совсем забыла, что вы никогда и не любили меня. Прядильни – вот что вам было нужно.

Иен в отчаянии застонал:

– О Боже, Мереуин, невозможно, чтобы вы подумали, будто я сказал правду! Я был сражен вашим мнимым предательством и хотел причинить боль единственной женщине, которой удалось ранить мое сердце.

Мереуин сохраняла каменное спокойствие.

– Надеетесь, что я поверю вашим объяснениям? Почему я должна доверять вам больше, чем вы мне? Ваша сатанинская гордость и легковерие, Иен, чуть не стоили мне жизни!

Все муки ада отразились на его красивом лице, он шагнул к ней, раскрывая объятия, с единственным желанием прижать ее к своему сердцу, защитить, утешить. Но Мереуин отшатнулась с ужасом и презрением, и его руки беспомощно упали. Никогда еще она не смотрела на него с такой ненавистью, и маркиз испугался, что потерял ее навсегда.

– Иен, уйдите, пожалуйста, – прошептала Мереуин, прижимаясь спиной к подоконнику. Она не могла видеть таким отчаявшимся этого высокомерного и самоуверенного длинноногого разбойника, который вторгся в ее жизнь и очаровал притворными улыбками и нежными взглядами.

– Мереуин, вы по-прежнему моя жена, – напомнил Иен, впервые в жизни униженный сознанием, что вся его недюжинная сила и искусство манипулировать людьми, все его обаяние не смогут ничего исправить или изменить.

– Я ни на миг не забываю об этом, – заверила его Мереуин, опуская полный грусти и сожаления взгляд на свою руку с обручальным кольцом. Синие глаза вдруг полыхнули негодованием. – Теперь вы получили, чего хотели, милорд, – прядильни и возможность влиять на моего брата. Оставьте меня… я больше не буду пытаться бороться с вами. – Худенькие плечики устало поникли. – Уйдите, пожалуйста, – повторила она, отворачиваясь от него.

Обеспокоенный ее бледностью и слабым голосом, Иен бросился через комнату и обвил сильными руками тонкую талию, привлекая жену к своей груди. Ощутил, как тело ее на долю секунды прильнуло к нему, но она тут же напряглась, вывернулась и глянула на него раскосыми, полными гнева глазами:

– Я больше не покупаюсь на ваши ласки, милорд! Уйдете вы, или позвать лакея, чтобы он вас вышвырнул?

– Весь ваш клан не сдвинет меня с места, – пылко ответил Иен, но сразу же помрачнел, осознав, что она непреклонна.

Понимая, что его близость волнует Мереуин, он поборол желание вновь обнять ее, что было делом нелегким, когда она была рядом и казалась прекраснее, чем когда-либо.

– Я приехал сюда, Мереуин, – отрывисто заговорил Иен, – потому что должен сказать вам нечто важное, Я хотел поговорить с вами еще в Равенслее, но боялся расстроить и помешать выздоровлению. Ваш брат согласился со мной, и мы оба решили, что будет лучше, если он сначала отвезет вас домой.

– Так Алекс знает о нашей… размолвке?

Серые глаза неотрывно глядели на нее.

– Да, в определенной степени. После того как вас осмотрел врач и завершилось расследование, я все ему рассказал. Кое-какие факты успел сообщить раньше, по дороге из Лондона, а в ту ночь в Равенслее не утаил ничего.

Щеки Мереуин вспыхнули.

– Н-ничего?

Слабая улыбка тронула его губы.

– Разумеется, некоторые подробности должны навсегда остаться между нами, а он, в конце концов, ваш брат. Мне не хотелось его смущать. – Улыбка ширилась, изгибая чувственные губы, и маркиз вдруг стал беззаботным, красивым и молодым – таким, каким Мереуин привыкла его видеть.

– Ваш брат не дурак, Мереуин, и, несомненно, понял, какое сильное чувство нас связывает. По правде сказать, он одобрил наш брак.

– Теперь понятно, почему он вообще не упоминал вашего имени и не задавал мне вопросов! И Малькольм тоже! – Раскосые глаза засверкали при мысли о предательстве братьев. – Они надеются на наше воссоединение! Насколько я помню, именно похвалы, расточаемые вам Алексом, погнали меня в Глазго! – Она посмотрела на него твердым взглядом. – Нет, милорд, слишком поздно. Я отказываюсь жертвовать ради Кернлаха своей жизнью и счастьем. Я узнала, что в мире есть вещи намного важнее семейной чести и гордости.

– Пожалуйста, Мереуин. Я приехал не для того, чтобы просить вас простить меня. Знаю, я слишком больно вас ранил. Это неправда, что я женился на вас ради прядилен, но вы, конечно, мне не поверите. – Широкие плечи устало сгорбились. – Я чересчур часто вам лгал и использовал вас для достижения собственных целей. И из-за непомерной гордости я не желал признать, насколько сильно люблю вас, полагая, будто это просто страсть, вызванная стремлением отомстить. Я не хотел понимать, что вы отличаетесь от других женщин, что ваша отвага и стойкость глубоко поразили меня. Вместо этого я стремился сломать вас, ибо боялся не справиться со своевольной девчонкой, вполовину меньше меня.

Иен подошел к окну и повернулся к ней спиной, глядя на затянутый туманом ландшафт, на стекающие с карнизов струйки дождя.

– Даже в день нашей первой встречи в Монтегю, когда вы нанесли мне унизительный удар, я пришел в ярость, но не мог не испытывать непонятного восхищения вами.

Мереуин увидела, как смягчилось его лицо, а серые глаза засветились от этих воспоминаний.

– Вы были такой маленькой и грязной и все равно кидались на меня, точно разъяренный львенок. Необычайное сочетание отваги и редкостной красоты заинтриговало меня сверх всякой меры. Отчасти по этой причине я отправился искать вас на «Колумбии». А когда нашел, вы чуть с ума меня не свели своим стремлением к превосходству и отказом подчиниться мне. Только много позже я понял, что вас влекло ко мне точно так же, как меня к вам. В вас, Мереуин, есть нечто, всколыхнувшее всю мою душу.

Иен приложил руку к сердцу.

– Чувство это сильнее даже моей любви к вам. Мне кажется, будто мы созданы друг для друга и нам суждено свыше быть вместе. Возможно, поэтому мы так терзали друг друга. Порой я пугался, не в силах поверить, что такой мужчина, как я, привыкший владеть любой ситуацией, оказался вдруг не в состоянии справиться со своим собственным сердцем.

Иен оглянулся, ища ее взгляда, но как только их глаза встретились, мягкие губы Мереуин сурово сжались.

Маркиз тяжело вздохнул.

– Мереуин, я приехал вовсе не затем, чтобы открывать свое сердце или умолять вас вернуться со мной в Монтегю. Знаю, вам трудно меня простить, и не могу вас за это винить. Боже милостивый, как подумаю, что оставил вас в руках этой свиньи и он выстрелил и едва не убил… – Его лицо исказилось, как от физической боли, а серые глаза наполнились презрением к самому себе. – Мне никогда не забыть этой картины: вы в разорванном и окровавленном платье и это безумец с пистолетом. Я буду хранить ее в памяти до могилы. Если у вас появится желание отомстить мне, вспомните, что эта картина будет терзать меня до конца дней.

Мереуин вдруг захотелось утешить его. Сердце ее сжалось при виде страданий этого гордого человека, которому, возможно, даже тяжелее, чем ей, поскольку каяться всегда труднее. Но она ничего не сказала, боясь испытать прежнюю боль, боясь вновь поверить в его любовь.

Выговорившись, Иен вытащил из кармана камзола запечатанный конверт и протянул ей.

– Я задержался на несколько дней в Глазго, поручив мистеру Бэнкрофту составить вот этот документ, Мереуин.

Она сделала шаг вперед, чтобы принять конверт, пальцы их встретились, и Мереуин отдернула руку, с отвращением к самой себе ощутив внутренний трепет.

– Что это? – спросила она, не вскрывая конверт.

– Я продал свою долю в Кернлахе за один шиллинг, которого не собираюсь от вас принимать. Возвращаю прядильни вам, Мереуин. Целиком и полностью. Теперь вы с братьями снова владеете всем: конторами в Глазго, в Лондоне, в Инверлохи, правами на судоходство по реке Лиф и на все пастбища вокруг Монтегю.

Личико Мереуин выразило недоверие. Они стояли совсем рядом, и, когда она посмотрела на него снизу вверх, он различил золотые искорки в темно-синей глубине раскосых глаз. Мягкие алые губы манили его, и Иен со стоном отвернулся, боясь не совладать с собой, если еще хоть секунду простоит рядом с ней.

За спиной прозвучал мягкий голос Мереуин:

– Почему, Иен?

– Потому что не придумал другого способа убедить вас в своем бескорыстии. Только вы были мне нужны, только ваша любовь может придать смысл моей жизни, но даже себе я не пожелал в этом признаться, а теперь своей слепотой и глупостью все погубил.

Иен услышал приближающиеся легкие шаги, почувствовал аромат волос и стиснул зубы, боясь оглянуться.

Последовала долгая полная глубокого смысла пауза. Потом Мереуин мягко проговорила:

– О, Иен, я…

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвалась Энни Фицхью в сопровождении целой армии слуг. Сморщенное, похожее на старый кожаный сапог лицо выражало непоколебимую решимость защитить свою возлюбленную госпожу от грозящей ей опасности.

– Мораг доложила мне, что пропустила вас наверх, – обратилась она к лорду Монтегю, ничуть не смущаясь тем фактом, что ей пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. – Я вынуждена просить вас удалиться! Ни лэрда, ни мистера Кольма нету, а мисс Мереуин в ее состоянии нельзя волноваться.

Мереуин увидела знакомую насмешливую улыбку, искривившую чувственные губы маркиза, но во взгляде, устремленном на Энни, была нежность.

– Я и не думал волновать Мереуин, – ласково сказал Иен и одарил старушку чарующей улыбкой.

– Стало быть, вы уходите? – величественно уточнила Энни, стараясь обрести прежнюю холодность. – Или нам придется вас вывести.

При этом она оглянулась на слуг, ища поддержки, но грозная армия начинала выказывать признаки нерешительности, лицом к лицу столкнувшись с гигантом, который, по слухам, был еще хуже своего дядюшки Эдварда Вильерса.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал маркиз со всей возможной любезностью. – Я уже ухожу.

Иен бросил последний взгляд на Мереуин, и все его высокомерие испарилось при виде прекрасного личика, выражавшего лишь нетерпение и боль. Он резко повернулся и быстро направился к выходу мимо почтительно расступившихся слуг.

– Как вы, моя дорогая? – обеспокоенно спросила Энни, вглядываясь в широко раскрытые синие глаза.

– Я… П-прекрасно, – заверила ее Мереуин, но голос ее был слабым, а дыхание быстрым и прерывистым. Она все еще прижимала к груди запечатанный конверт, и холодная шершавая бумага, казалось, жгла ей пальцы.

Иен Вильерс устало спрыгнул с коня и минуту постоял во дворе конюшни, разминая затекшие мускулы. Спускались сумерки, солнце, в первый раз на его памяти засиявшее в Гленкерне, опускалось за горы, смягчая острые силуэты вершин, окрашивая их в пурпурный цвет. Бурные воды Лифа, бегущего мимо почерневших каменных стен замка, дробили радугу красок на яркие сверкающие пятна, переливающиеся на поверхности стремительно движущейся воды. В воздухе пахло осенью, ветер доносил острый запах торфа, которого еще вчера не чувствовалось. Внизу в долине стояли высокие золотые копны сжатой ржи, которые сверху казались яркими заплатками на темной земле.

Иен с самого рассвета объезжал свои владения, хотя он и вернул свою долю Макэйлисам, оставалось еще множество дел, которые следовало переделать до наступления зимы, а он слишком все запустил за долгие месяцы отсутствия. Медленно шагая к замку, Иен глубоко вдыхал чистый свежий воздух, удивляясь своему волнению перед красотой заката.

Если раньше он не любил пронизывающий сырой горный воздух, унылые болота и неприступные горы, то теперь находил в этой дикой природе томительное очарование.

Да, это суровая земля, живущие здесь люди вынуждены ежедневно бороться за существование, но он чувствовал в себе готовность разделить их нелегкую долю. Может, именно эта земля, эта неяркая красота природы и наделили Мереуин силой и храбростью, которыми он восхищался с той самой минуты, как впервые увидел ее? Может, поэтому он ощутил родство с суровым прекрасным краем, столь похожим на женщину, которую любит больше всего на свете.

Да, решил Иен, внутренняя сила, присущая красавице девушке, завоевавшей его сердце, так похожа на стойкую непоколебимость гор, величественно вздымающихся перед ним. Глубокие синие воды Лифа, сверкающие под солнцем, так же прекрасны, как раскосые глаз с золотыми искрами, и даже печальные крики кроншнепов, пролетающих над головой, напоминают ее мягкий волнующий голос. Да, она – часть этой земли, и Иен только сейчас начинал понимать, почему Мереуин так отчаянно боролась за спасение своего дома от воплощенной в маркизе Монтегю опасности. Лишить Мереуин всего этого – все равно, что с корнем вырвать чудесный цветок и пересадить в другую почву. Он может выжить благодаря любовной заботе и неусыпному вниманию, но никогда не разрастется и не расцветет так пышно, как на родной земле.

Усталая улыбка осветила измученное лицо. Ему хотелось поделиться с Мереуин своими открытиями, услышать, как она рассмеется, потому что он рассказал бы о том, что она знала всегда. Улыбка быстро угасла, мягкий взгляд серых глаз посуровел. Мереуин ему больше не принадлежит, резко напомнил он себе. Минула почти неделя с тех пор, как он открыл ей свою душу, и ничего в ответ, никакого отклика из замка на другом берегу реки. Черт бы побрал всех Макэйлисов!

Нахмурившись, Иен вошел в дверь для прислуги, игнорируя устрашающий взгляд Дэвиса на куски грязи, оставленные его сапогами на начищенном каменном полу. Однако выражение лица камердинера быстро изменилось, стало ясно, что ему надо сказать нечто очень важное, и он с решительным видом поспешил за хозяином, направляющимся к лестнице.

– Постойте минутку, милорд…

– Оставьте меня, Дэвис, – проворчал маркиз, не замедляя шага, – или я сверну вашу чертову шею.

Дэвис, раскрыв рот, глядел вслед удаляющейся высокой фигуре и удивленно спрашивал себя, что это, ради всего святого, на него нашло? Господи, ежели это продлится еще какое-то время, он лучше вернется в Лондон и будет терпеть нытье своего старого недруга Фрэнсиса! Что касается новости, которую он намеревался преподнести маркизу, то пусть этот людоед сам узнает!

Иен, у которого болели все мышцы после целого дня, проведенного в седле, думал о горячей ванне как о манне небесной. Что же касается Мереуин, то он поклялся вернуть ее и вернет, ибо принадлежит к числу людей, добивающихся своего любой ценой, по поразмыслит об этом завтра, а сейчас он слишком устал и нуждается в отдыхе.

Заслышав тяжелые шаги маркиза в коридоре, Джок Гоуэри, маленький, худой старичок, до сих пор упрямо отказывающийся носить что-либо, кроме одного и того же вылинявшего килта, засеменил ему навстречу из гостиной, где вытирал пыль с мебели.

– Ох, это вы, ваша светлость, – прокряхтел он, и морщинистое лицо скривилось в улыбке, первой, увиденной Иеном за все это время. – Мне надо вам кое-что сказать.

– Обождет, Джок, – кратко бросил маркиз, проходя мимо.

К его удивлению, старичок заспешил следом, делая три шага на каждый шаг маркиза.

– Да ведь дело важное. Вам надо знать.

– Меня это не интересует. – Маркиз резко остановился у подножия винтовой лестницы, нетерпеливо глядя на лысеющую голову старого слуги. – Не сомневаюсь, вам надо рассказать мне очередную басню о славном прошлом Монтегю и Макэйлисов. Я не желаю больше слышать об этом семействе, Джок, иначе вышвырну вас пинком в костлявый зад. Ясно?

Джок Гоуэри испуганно попятился.

– Ясно, ваша светлость, ясно, – печально пробормотал он.

– Очень хорошо. А теперь я хочу принять ванну. Пусть ее немедленно приготовят.

Маркиз начал было подниматься по лестнице, но Джок вдруг с необыкновенным проворством вцепился в его камзол.

– Постойте, ваша светлость. Я должен вам сказать.

Иен устало вздохнул, подумав, что никогда в жизни не встречал более надоедливого существа.

– Ну ладно, – сдался он. – В чем дело?

Но Джок не успел ответить. Звук легких шагов привлек внимание Иена. Он взглянул наверх и замер: с балюстрады на него смотрело прекрасное улыбающееся личико Мереуин, на котором сияли темно-синие полные любви глаза.

– Вот и ты, наконец! – прокричала она. – Я уж не чаяла тебя дождаться! Почему ты мне не говорил, что от тебя все слуги разбежались? Должно быть, у них терпения не хватило! – Она рассмеялась и побежала вниз по лестнице, шурша юбками, из-под которых мелькали крошечные башмачки. – Их трудно винить. Ладно, завтра я всех верну. В конце концов, если мне суждено здесь жить, я не собираюсь в одиночку выполнять всю работу по дому. Нам, конечно же, надо еще послать за Марти и Дэвидом.

Оцепеневший Иен молча стоял и смотрел, как она спускается вниз, пока темно-синие глаза не оказались на одном уровне с его глазами, и только тогда заметил и натянутую улыбку, и выражение неуверенности на полудетском личике, мгновенно догадавшись, как сильно боится она получить отпор. Но вместе со способностью двигаться он утратил и дар речи.

– Я должна была прийти, – вдруг очень тихо сказала Мереуин. – Бумаги, которые ты оставил… – Она смутилась, попробовала отвести взгляд от сверкающих серых глаз и поняла, что не может. – О, Иен, я не хочу ни прядилен, ни земель Монтегю. Мне достаточно знать, что ты любишь меня. – Она встревожено вгляделась в него. – Ты выглядишь очень усталым… Ты здоров?

Иен в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние, схватил жену в объятия, изо всех сил прижал к сердцу, почувствовав радость и облегчение, когда она положила головку ему на грудь и обвила худенькими руками шею.

– Хочешь, чтобы я осталась? – спросила Мереуин, и от взгляда темно-синих глаз у него задрожали колени.

– О Боже, Мереуин…

Иен наклонил голову, нашел ее теплые, податливые губы, испытывая головокружительное ощущение триумфа от того, что, наконец, обрел смысл жизни.

– Добро пожаловать домой, милорд, – проговорила Мереуин, когда он оторвался от ее губ.

Иен рассмеялся и снова поцеловал жену, потом подхватил ее могучими, руками и понес вверх по лестнице.

Услышав, как громко хлопнула закрытая ногой маркиза дверь, Джок Гоуэри, не в силах сдерживать ликования, поспешил во двор.

Испуганный Дэвис выскочил из кухни на боевой клич, от которого у него кровь в жилах заледенела, уверенный, что горские кланы собрались перерезать сассенахов.

– Какого черта вы орете, старый осел?

– Макэйлисы возвращаются в свои владения! – радостно известил его Джок тонким, пронзительным голосом. И на глазах у потрясенного камердинера старик начал самозабвенно отплясывать флинг, чтобы отпраздновать такое событие.