Книга: Украшение и наслаждение
Назад: Глава 24
Дальше: Глава 26

Глава 25

В десять часов Эмма постучала в синюю дверь. Рядом с ней, охраняя ее, стоял мистер Диллон. Эмма же крепко держала под мышкой свой ридикюль.
Она гадала, знал ли мистер Диллон о том, что ее всю ночь не было дома. Мейтленд, конечно, знал, потому что сидел в холле, ожидая ее. Горничная тоже знала, как, возможно, и все остальные слуги. И то, что она явилась домой в карете графа, могло вызвать у них всевозможные догадки по поводу ее времяпрепровождения. «Хорошо, если б они решили, что Саутуэйт просто устроил торжественный ужин в связи с успешным окончанием аукциона», — подумала Эмма.
Мистер Диллон исчез, как только дверь открылась, — он пошел присмотреть за каретой и лошадью. А открыла дверь та же пожилая женщина, что и в первый раз. Но сегодня она повела Эмму не в студию, откуда доносились голоса работавших женщин, а в заднюю часть дома, в комнату, выходившую окнами в сад.
Предупрежденная письмом заранее, Мариэль ждала Эмму в обществе старика, очевидно, и представившего рисунки на распродажу. Поздоровавшись с ними, Эмма открыла свой ридикюль.
— Как вы, возможно, слышали, аукцион оказался успешным, — сказала она. — Люди пришли на него ради картин старых мастеров и драгоценностей, но раскупили почти все.
Старик кивнул, но глаза его были устремлены только на ридикюль. Без дальнейших церемоний Эмма вынула деньги и пересчитала их. Оказалось — семьсот фунтов.
Вручив старику экземпляр каталога, она пояснила:
— Здесь помечены суммы, полученные за каждый рисунок. Была публичная распродажа, и потому у меня не было бы возможности обмануть вас. Но я не обижусь, если вы захотите все пересчитать, чтобы убедиться, что я заплатила вам честно. Но конечно же, десять процентов от выручки причитается «Дому Фэрборна» в качестве комиссионных.
Старик что-то сказал Мариэль по-французски. Та покачала головой, потом взяла каталог и взглянула на цифры.
— Он вам доверяет, но я предпочитаю проверять, — сказала француженка.
— Да, разумеется, — ответила Эмма.
Вскоре Мариэль отложила бумагу и кивнула старику. Он сгреб деньги, встал и, поклонившись, вышел из комнаты.
— Его это смущает, — сказала Мариэль. — Он рад, что вы проявили скромность и не назвали его имени. — Она указала на строчку в каталоге, где было указано, что «рисунки получены из коллекции уважаемого джентльмена, не пожелавшего назвать свое имя». — Он благодарен вам и расскажет про вас другим. Возможно, вам поступят новые вещи на продажу.
Эмма вынула из ридикюля еще одну пачку денег.
— А вот двадцать процентов вам.
Мариэль кивнула и пересчитала деньги — четырнадцать фунтов.
— А где еще один владелец вещей? Я и ему должна, — сказала Эмма. — Это за то, что было в повозке.
— Об этом я ничего не знаю.
— Думаю, кое-что вы все-таки знаете. Он ведь частенько здесь бывает. Разве не так?
Мариэль пожала плечами:
— Возможно. Иногда. Мне приходилось с ним здесь встречаться, но нечасто.
Эмма внимательно посмотрела на красивую молодую женщину, столь успешно демонстрировавшую французскую беззаботность. Казалось, Мариэль наскучил этот разговор.
— Вам известно его имя? — допытывалась Эмма. — Не знаете, где он живет? Может, где-то поблизости? Может быть, вы видели, в какой дом он входит? — Она помолчала, потом осмелилась задать нескромный вопрос: — А он часто бывает в этом доме?
Мариэль пристально взглянула на гостью.
— Думаете, я солгала вам? Но если так, то почему вы считаете, что сейчас я скажу правду?
— Возможно, потому, что вы заподозрили: речь идет о чем-то большем, чем повозка с шелками и винами.
Мариэль устремила взгляд в окно и, прищелкнув языком, пробормотала:
— Столько суеты из-за четырех шиллингов.
— Но возможно, речь идет не о четырех шиллингах.
Француженка рассмеялась и покачала головой:
— Нет-нет, я бы предпочла не иметь с вами торговых дел. Видите ли, я полагаю… — Мариэль о чем-то задумалась, потом вдруг выпалила: — Он глупец, и я думаю, вы это знаете, если встречали его. А глупцы — они всегда опасны.
— Насколько он опасен для вас?
— Опасна его глупость, а не он сам. Он приходил сюда две недели назад. Хотел снять комнату наверху. Предлагает хорошую цену, как и в случае с этой повозкой. Слишком хорошую, понимаете?
— Так он поселился здесь?
Мариэль закатила глаза, как будто Эмма задала глупейший вопрос.
— Вовсе нет. Ему нужна комната для человека, который скоро прибудет в Лондон. И он считает, что поступает очень умно. Разговаривает со мной так, будто я обязана хранить его тайны. — Мариэль многозначительно подмигнула и добавила: — Я прекрасно понимаю, что этот глупец может подвести меня под виселицу, если я не проявлю осторожность. Он слышал истории о Мариэль Лайон и думает, что хорошо меня знает.
— Что вы ему сказали?
— Сказала, что здесь одни только женщины и что у нас нет комнат для мужчин. Сказала, чтобы он убирался отсюда и держался от меня подальше. Я выгнала его.
— А как вы думаете, для кого он хотел снять комнату? — спросила Эмма.
— Разве не ясно? Для того, кому нужно укрытие и кто не осмеливается снять номер в гостинице, на постоялом дворе или в доме какого-нибудь англичанина. Возможно, это и есть человек, поставляющий вина, то есть тот, что прислал повозку. Но я не желаю ввязываться в опасное дело, которое принесет мне одни неприятности. Ведь за мной следят другие глупые люди! Думают, я стану что-то делать при свете дня и у них на глазах! А этот глупый человек… Он подумал, что я еще глупее, чем он!
Эмма невольно рассмеялась:
— Что ж, по крайней мере теперь у него есть прозвище — Глупец! Но ведь людей, которых можно так назвать, много, не так ли? И как же вы различите их, как отличите одного от другого? Может быть, Толстый глупец или Высокий глупец?
Мариэль хмыкнула:
— Ну… есть один, который следит за мной, и он слишком красив, чтобы его можно было не заметить. Я не знаю, какое имя подойдет ему лучше. Можно называть его Красивый глупец или Очень большой глупец.
Они посмеялись, радуясь возможности отвлечься. Затем Эмма стянула завязки своего ридикюля и, поднявшись, сказала:
— Я надеялась, что вы знаете, где его можно найти. Тогда я бы очень скоро покончила с этой повозкой и, возможно, с другими важными делами. Но вы предупреждаете меня, чтобы я держалась подальше от этого человека, верно?
Мариэль указала на ридикюль.
— У вас для него деньги? Вам незачем вступать с ним в контакт. Очень скоро он сам найдет вас. Этот человек готов рискнуть шеей ради шиллинга.
Но Эмма собиралась вести игру по-своему. Хотя, конечно, как и Мариэль, она не хотела быть замеченной в обществе Глупца, способного навлечь на нее беду.
— Что ж, мне пора. Возможно, вы как-нибудь навестите меня. Мы можем посидеть у меня в саду и поболтать о чем-нибудь более приятном.
Мариэль кивнула и с улыбкой ответила:
— Вы очень добры. Возможно, я навещу вас. — Поглаживая полученные деньги, будто лаская их, француженка добавила: — Поищу для вас новые произведения искусства.
Дариус еще одевался, когда ему принесли визитную карточку. Оказалось, его навестил Эмбери.
Граф приказал провести друга в гардеробную. В ожидании гостя он заканчивал одеваться и принимал от своего слуги последние аксессуары туалета. Когда же его манжеты были застегнуты, он заглянул в спальню. Там уже поработали слуги — все следы прошедшей ночи исчезли, и в комнате царил идеальный порядок.
Через несколько минут вошел Эмбери. Бросив на туалетный столик газету, он уселся в кресло с высокой спинкой, в котором за ужином сидела Эмма. Указав на газету, гость заявил:
— Теперь ты мой должник, ясно?
Дариус понял, что речь идет об аукционе в «Доме Фэрборна», где виконт Эмбери развлекал гостей игрой на скрипке, о чем, вероятно, и сообщали газеты.
— Прошу меня простить за то, что настоял на твоем участии, — ответил граф. — Но ведь из-за этого твой родитель не может урезать твое содержание. Он и так почти ничего тебе не дает.
— Этим утром я уже побывал у него и сказал ему об этом, — буркнул Эмбери.
— И что же? — осведомился Дариус. — Между прочим, я бы на твоем месте не стал бы покупать на аукционе драгоценности.
— Они меня пленили. Я без ума от сапфиров, — с улыбкой заявил виконт.
— Пожалуйста, успокой меня, скажи, что ты купил их не для себя, а для какой-то леди.
— К сожалению, это не так. Но надеюсь, что удачная ночь за игорным столом спасет меня.
— А знаешь, если бы я не втянул тебя в это дело и не заставил играть, ты бы не увидел своих сапфиров.
— Не извиняйся. Время от времени мне нравится играть для публики. Но я заметил, что тебя при этом не было.
— Я был в саду, но слышал каждую ноту.
Следовало признать, что Дариус не являлся страстным поклонником музыки. Однако игра Эмбери была чем-то особенным… Она очень трогала его, и это обстоятельство немного смущало графа.
— Я пришел поговорить не об этой статье в газете и не о своей страсти к драгоценностям, — сообщил Эмбери. — Видишь ли, вчера твой пленник наконец заговорил. Я узнал об этом от Питта.
— И что же заставило его заговорить?
— Возможно, неделя тюрьмы. Питт сказал только одно: его убедили признаться.
— Будучи джентльменами, мы бы предпочли не знать, к каким мерам убеждения они прибегли, — заметил граф. — Пожалуйста, скажи, что Кендейл в этом не участвовал.
— Не участвовал. Он был со мной всю вторую половину дня и весь вечер. Хотя и спорил все время, каждую минуту. Я познакомил его с леди, питающей слабость к мрачным и задумчивым мужчинам. Она вилась вокруг него весь вечер, а он не обращал на нее никакого внимания. В конце концов она в него влюбилась, а он не помнит даже ее имени.
Дариус хмыкнул и спросил:
— Так что же сказал этот узник?
— Узник настаивает на том, что он не шпион, а контрабандист. Говорит, его должен был встретить человек, собиравшийся принять у него бренди и предоставить ему жилье. Вместе, как предполагалось, они должны были разыскать англичан, промышляющих тем же, и заключить с ними соглашение.
— Хотел бы я при этом присутствовать и послушать его россказни, — пробурчал граф.
— Я ему не верю, — заявил Эмбери. — Видишь ли, в его истории есть моменты, которые, на мой взгляд, звучат неубедительно.
— Что это за моменты?
— Зачем контрабандисту, пусть даже французскому, знать, как Таррингтон действует на побережье? Это наводит на мысль, что наш узник вовсе не контрабандист. Кроме того, он сказал, что должен был кое с кем встретиться, как только высадится на берег, а это уже наводит на мысль о том, что он не новичок, а стреляный воробей. Так кто же он в таком случае?
Дариус был склонен основательно подумать над рассказом Эмбери. Впрочем, в таких вопросах у виконта было больше опыта, чем у него. Эмбери всерьез занимался подобными расследованиями и даже брал за это мзду, чтобы пополнить свое скудное содержание. В результате он приобрел удивительную способность ставить себя на место очередного преступника и смотреть на вещи его глазами, что было очень важно для расследований.
— Если ты прав, то за этим последует еще один, когда их люди узнают, что первого поймали, — высказал предположение Дариус.
— Я сказал бы, что это весьма вероятно. Собственно говоря, я именно этого и ожидаю.
— А он сказал, с кем собирался встретиться?
— Этого Питт не сообщил. Но если они приняли его рассказ всерьез, то ему предстоит отдыхать в тюрьме. Возможно, к нему применят и более серьезные меры убеждения. А впрочем, сомневаюсь, что он сумеет сказать что-то важное. Вероятно, он не должен был знать слишком много. Скорее его цель — получать информацию. А вот тот, с кем он должен был встретиться… Вероятно, этот человек теперь исчезнет, если ему это удастся. И наверное, будет стремиться сообщить о провале во Францию.
Эмбери спокойно и точно изложил все возможности. Но Дариусу не понравилось количество упущений и пробелов в их попытках предотвратить подобные проникновения на английскую территорию. Уж если они не смогли предотвратить проникновение врага на английскую землю, значит, даром теряли время.
— Я напишу Таррингтону и другим и потребую, чтобы они были начеку — в ожидании неизвестных кораблей и лодок, двигающихся в нашем направлении, — сказал граф. — Мы непременно узнаем, есть ли в нашей цепи береговой охраны слабые места. Уверен, мы сделаем охрану эффективной.
К пяти часам, через два дня после окончания аукциона, Эмма так насмотрелась на цифры, что начала испытывать к ним отвращение. И дело было не в том, что ей не нравилось бухгалтерское дело и подсчет поставляемых на распродажу товаров. Просто она устала от столбцов и рядов цифр; к тому же ее начало раздражать выражение лиц торговых агентов, посредников, поверенных и управляющих, выстраивавшихся в очередь за выплатами.
Но деньги и появлялись, причем во всех возможных видах, так что кучи монет и банкнот постоянно росли. Например, в один из дней явилась собственной персоной некая баронесса и предъявила свое золотое ожерелье прямо в конторе. Эмме не улыбалась перспектива взвешивать его и принимать вместо обычной платы, но выхода не было.
По мере того как продолжался приток денег, исчезали картины. Исчезли также остававшиеся рисунки и другие предметы. И, как с облегчением отметила Эмма, проклятые шелка.
Она то и дело вычеркивала из списка убывающие предметы и считала полученные за них деньги, так что вскоре оставалось только трое клиентов, дела с которыми еще не были закончены. Один из них находился в ее конторе, когда был сделан очередной подсчет. Этим клиентом была Кассандра, сидевшая в ожидании с жадным блеском в глазах. Эмма тщательно пересчитала два столбика монет и подвинула их к подруге.
— Здесь две тысячи триста фунтов за твои драгоценности, — сказала она, внимательно наблюдая за Кассандрой и стараясь подметить признаки смущения или удивления. Эмма была почти уверена, что недоразумения в вопросе о комиссионных не возникнет, но все же добавила: — Как мы и договорились, десять процентов комиссионных отходит к «Дому Фэрборна».
Кассандра колебалась всего какую-то долю минуты. Если на лице ее и появилось удивление, то по крайней мере это удивление не было очевидным и, уж несомненно, оно не выражало несогласия.
— Очень неудобно везти домой такую кучу монет, — пробормотала Кассандра. — Я понятия не имела, что получу деньги в такой форме, а не в виде банковского счета.
— Если захочешь подождать, мы можем устроить на завтра или на любой другой день выдачу банковского чека. Хотя многие предпочитают получить деньги поскорее.
— Я тоже очень хочу. — Кассандра покопалась в куче монет и извлекла какой-то круглый предмет. — А это что?
— Виконт Эмбери просит отсрочить выплату на несколько дней. Он оставляет это в качестве залога. Как и купленные им драгоценности. Если ты не против, он сам привезет тебе деньги.
Кассандра смотрела на золотое кольцо с красным камнем. Прищурившись, попыталась разобрать надпись на внутренней стороне кольца.
— Слишком много хлопот, — пробормотала она наконец.
— Если ты предпочитаешь другой вариант, я могу принять от него деньги здесь, а до тех пор придержать драгоценности, — предложила Эмма. — Или, если не хочешь ждать… Знаешь, Саутуэйт предложил оплатить покупку немедленно. А потом Эмбери отдаст ему долг.
Кассандра подняла голову и проворчала:
— А это сулит еще больше хлопот. Лучше я оставлю это кольцо в залог. Думаю, оно кое-чего стоит. — Она спрятала кольцо в свой ридикюль и добавила: — Ох, как же мне перевезти такую кучу монет?
— Если ты готова принять плату в такой форме, мы дадим тебе провожатого. Позволь мне переговорить с Обедайей.
Эмма оставила Кассандру и прошла в демонстрационный зал. Как раз в этот момент появился один из ее клиентов.
— Я ожидала вас раньше, — сказала Эмма.
— Мое опоздание вынужденное, — ответил Саутуэйт. Он осмотрелся, чтобы понять, есть ли в зале кто-нибудь еще. — И опять-таки…
Граф обнял Эмму и прижался губами к ее губам.
Она отдалась этому поцелую со всей страстью, и сердце ее наполнилось радостью и болью. И ей тотчас же вспомнилась ночь их празднования и то взаимопонимание, что тогда возникло между ними.
Но они не могли долго оставаться в зале вдвоем. К тому же в любой момент из конторы могла выйти Кассандра. Осторожно, но решительно Эмма отстранилась. И в тот же миг граф пошарил в кармане своего сюртука и, вынув какой-то листок, протянул его Эмме.
— За Рафаэля, — пояснил он.
Затем подошел к стене, чтобы полюбоваться картиной, теперь единственной на ее сером пространстве.
Эмма приняла банковский чек и просмотрела его.
— Но вы не обозначили сумму ваших комиссионных.
— Я думал об этом, но потом решил, что это только все осложнит. Лучше поступать со всеми лотами одинаково. Это избавит нас от ошибок и путаницы.
Она бы предпочла, чтобы он, как многие другие, принес монеты. Иметь дело с банковским чеком — долго и трудоемко. Если только не…
— А можно ли отдать чек Кассандре? Тогда ей не придется возвращаться домой с несколькими мешками монет. Для «Дома Фэрборна» намного удобнее и легче иметь дело с такой формой выплат.
— Не вижу препятствий, — отозвался граф. — В банке знают мой почерк, так что все в порядке.
Они прошли в контору, и Саутуэйт внес в чек изменения. После этого они вместе вернулись в выставочный зал, к картине.
— Хотите, чтобы вам ее доставили? Или чтобы упаковали в коробку? — спросила Эмма.
— В этом нет необходимости. Я сам унесу ее. Картина небольшая, а я приехал в карете.
Граф любовался своим приобретением, а Эмма любовалась им. И в этот момент она уловила краем глаза какое-то движение возле северного окна. То, что она увидела, чуть повернувшись, привело ее в ужас.
Еще один человек, желавший получить плату, стоял на улице, под окном, и подавал ей знаки. Выходит, Глупец все-таки нашел ее. И явился он в самое неподходящее время.
Саутуэйт уже собирался отвернуться от стены — Эмма это заметила. А Глупец по-прежнему стоял у северного окна и махал рукой то в одном, то в другом направлении, затем пожимал плечами, как будто спрашивал, куда ему идти.
Через несколько секунд граф должен был увидеть этого странного субъекта, цели которого были сомнительны; пантомима же, которую он разыгрывал, намекала на близкое знакомство с Эммой.
Обезумев от страха, Эмма заключила Саутуэйта в объятия и страстно поцеловала. Он был удивлен, однако не возражал. А она, обхватив графа рукой за шею, принялась неистово целовать его и в то же время подавала знаки из-за его спины, пытаясь внушить Глупцу, чтобы тот вышел в сад.
Бумаги, которые Эмма держала в руке, упали на пол, но похоже было, что Саутуэйт не замечал ничего, кроме ее жарких поцелуев.
Тут его губы прижались к шее Эммы, и у нее появилась возможность снова взглянуть в северное окно. Оказалось, что нежданный посетитель скрылся. Любовник же, испустив вздох облегчения, пробормотал:
— Идем со мной. Быстрее… Доделаем все остальные дела в другой день.
— Нет-нет, я не смогу… уделить вам должного внимания, если не доделаю все сейчас же, — пролепетала Эмма.
— Я воспринимаю эти слова как обещание, что вы окажете мне «должное внимание» в другое время.
Но Эмма не давала такого обещания, потому что знала: до тех пор, пока она не поговорит с человеком, ожидавшим в саду, у нее не было права и свободы предложить себя Дариусу на любых условиях.
А он по-прежнему обнимал ее, глядя на нее сверху вниз, и она видела в его глазах вопрос. Наконец, поцеловав ее в лоб, граф отстранился и, отступив на шаг, проговорил:
— Вы правы. Вам сначала надо закончить дела, чтобы уж потом…
Тут он заметил бумаги, которые обронила Эмма. Подобрав их, спросил:
— Что это?
— Документы, касающиеся картины Рафаэля, — пояснила Эмма.
Граф сунул их в карман сюртука и направился к стене — взять Рафаэля.
— Если была на свете картина, не нуждающаяся в сопроводительных документах, удостоверяющих ее автора и происхождение, то это она и есть. Не забудьте поблагодарить от моего имени «уважаемого джентльмена», которому она принадлежала.
Как только Саутуэйт ушел, Эмма позвала Обедайю. Тот сразу же вынырнул из хранилища.
— Мне нужно, чтобы вы, Обедайя, сейчас кое-что сделали для меня. Пожалуйста, найдите подходящий мешок и упакуйте в него вот эту кучу монет. А потом принесите мне. После этого вы свободны.
Обедайя не выказал ни малейшего удивления. Он вернулся в хранилище, чтобы поискать мешок. Затем передал потяжелевший мешок хозяйке, и та направилась в северо-западный угол выставочного зала, а оттуда вышла в сад.
Эмма не заметила своего гостя. Она уже прошла половину садовой дорожки, когда незваный визитер свистом подал ей знак из густых кустов.
— Я решил, что лучше схорониться здесь, — сказал он, когда Эмма подошла к нему. — Не хотел, чтобы ваш милый гадал, кто я такой.
Она сразу же невзлюбила этого субъекта, но сейчас его ухмылка вызвала у нее подлинное отвращение.
— Не оскорбляйте меня вашими инсинуациями, сэр, или вам придется пожалеть, если я все расскажу этому человеку о нашем деле.
— Буду рад покончить с этим делом — это уж точно, как пить дать. Мне случалось встречать даже торговок рыбой с лучшими манерами, чем ваши, мисс.
— В таком случае давайте побыстрее покончим с нашим делом. Я собираюсь заплатить выкуп, сэр.
— У вас есть все три тысячи?
Эмма опустила мешок на землю.
— Здесь всего полторы. Но я должна быть уверена в том, что все идет по плану и вы сообщите мне благую весть.
Она молилась, чтобы Глупец не навязал ей еще какие-нибудь контрабандные товары вроде вина или чего-то подобного.
— Что ж, это начинает мне нравиться… Это очень интересно… — в задумчивости пробормотал собеседник. — Но я ведь сказал, что вы должны выплатить все три тысячи целиком…
— Похоже, что те, на кого вы работаете, больше сведущи в финансовых делах аукционов, чем вы, — заявила Эмма. — А теперь скажите, как мне связаться с вашими хозяевами. И не пытайтесь отделаться от меня, а то не получите ни пенни.
Глупец вытянул шею и осмотрелся. Удостоверившись, Что никто не может их подслушать, он проговорил:
— Вы попросили об услуге, не так ли, мисс? Так вот, если вы заберете назад эти полторы тысячи, то лишите себя возможности вести с нами дела. Вам следует закончить то, что начал ваш папаша. А это произошло как раз тогда, когда он оступился и упал.
Назад: Глава 24
Дальше: Глава 26