Тропа резко вывернула из-за выступа скалы, и взглядам путников открылся Хошань. Кайл замер, ошеломленный красотой храма, возвышающегося впереди. На рисунке он видел возле храма воду, но не сообразил, что храм стоит на острове посреди озера. Небо отражалось в воде, Хошань казался парящим в вышине.

Трот, стоящая по другую сторону от осла, пробормотала еле слышно:

– Он прекрасен, правда? Голубой черепицей кроют только крыши храмов.

Голубая черепица – символ неба. Кайл жадно разглядывал храм и окружающие его строения, не в силах поверить, что через пару часов он наконец-то прибудет в Хошань. Ощущая странную смесь возбуждения, грусти и предвкушения, он снова зашагал по узкой тропе, вьющейся по склону горы и крутыми петлями спускающейся к озеру. На тропе виднелись вереницы паломников.

Кайл напомнил себе, что должен шаркать ногами и брести с опущенной головой, как старик. Но это было нелегко: сейчас он чувствовал себя юношей, впервые познавшим ни с чем не сравнимое плотское наслаждение.

Кайла так и подмывало запеть или броситься бежать вниз по склону, выплескивая ликование.

Ему хотелось без конца благодарить Трот, поскольку вместе с ней он заново открыл для себя жизнь. Страстная и податливая, она была неотразима. В то утро, уничтожив следы своего пребывания в пещере и напоследок заглянув в святилище, они двинулись вниз по холмам, навстречу полям, среди которых пестрели деревни. В сумерках они остановились на деревенском постоялом дворе, как две капли воды похожем на тот, где они провели первую ночь.

Весь день кровь бурлила в жилах Кайла, и едва они остались вдвоем в комнате, он заключил спутницу в объятия. Они соединились возле неровной глинобитной стены, Трот была так же охвачена страстью, как и Кайл.

Подкрепившись рисом, Кайл попытался следовать учению даосов, и обнаружил, что действительно способен задерживать в себе семя и продлевать удовольствие. Несколько последующих ночей и однажды днем, в тени у ручья, Трот охотно участвовала в экспериментах Кайла, ободряя его радостным смехом и воодушевлением. Кайл и не подозревал, что может поддерживать с женщиной отношения, которые он за неимением лучшего определения называл страстной дружбой.

Рядом с Трот он мог не опасаться слез, требований или попыток манипулировать им; она не считала, что Кайл принадлежит ей, поскольку они спят вместе. Трот казалась ему воплощением честности и великодушия, она была на удивление открыта и проста. Они предавались любви так часто и усердно, что Кайл удивлялся тому, что им хватило сил добраться до Хошаня. Но они выдержали долгий путь. Он занял три недели, больше, чем предполагалось, поскольку они не видели причин спешить, но неуклонно приближались к храму, мысли о котором преследовали Кайла почти всю жизнь.

Спускаясь к храму по извилистой тропе, Кайл вдруг пожалел, что цель оказалась достигнутой так быстро. До сих пор ему придавало сил предвкушение. Но на обратном пути все будет иначе: каждый шаг приблизит его к завершению странствий и расставанию с Трот.

Впереди на тропе захрустела галька, свидетельствуя о том, что какой-то паломник возвращается из храма. Вскоре показался паланкин, который несли два носильщика. Кайл, Трот и Шен прижались к почти отвесной стене с краю тропы, пропуская паланкин с задернутыми занавесками. Жилистые носильщики быстро перебирали ногами, словно не замечая, что дорога идет в гору.

Когда они скрылись из виду, Кайл тихо произнес:

– Они идут так быстро потому, что уверены в себе? Или потому, что если они сорвутся со скалы и погибнут, их ждет скорое возрождение?

Трот улыбнулась.

– Скорее всего, они с давних пор доставляют в храм больных паломников и эта тропа хорошо им знакома.

– Значит, им легче, чем мне. – Кайл опасливо заглянул в пропасть слева от тропы. – Наверное, строители Хошаня умышленно выбрали для него такое труднодоступное место.

– Если бы добраться до храма было легко, он утратил бы половину своей притягательности.

Заметив, что к ним снова приближаются странники, Трот умолкла. Тропа заканчивалась на берегу озера, где несколько купцов разложили свои товары. Оставив Шена в местной конюшне, Трот купила гирлянду цветов с опьяняющим, резким запахом и соломенную корзинку с фруктами, предназначенными в дар богам. Цветы она вложила в руки Кайлу, затем взяла его за локоть и повела на причал, откуда лодка перевезла их и еще нескольких паломников на остров.

Пока лодка скользила по глади озера, повинуясь взмахам сильных рук юноши в серой одежде, Кайл все больше волновался. А если, проделав такой долгий путь, он не найдет в храме ничего, кроме удивительной красоты? Кайл повидал немало чужеземных святилищ, пытаясь постичь нечто неуловимое, чему он даже не мог найти названия. Порой ему казалось, что предмет его поисков совсем рядом. Но приблизиться к нему Кайлу не удалось ни разу.

Трот почтительно помогла Кайлу выйти из лодки и повела его по широкой лестнице, ведущей к воротам храма. С бьющимся сердцем Кайл напрягал глаза, сквозь тонкую повязку разглядывая здание, когда-то поразившее его воображение, рассматривал позолоченные статуи мифических существ, возвышающиеся на изогнутых коньках пропорциональных крыш.

Но больше всего Кайла изумила атмосфера, царящая на острове. Она напоминала атмосферу святилища Гуань Инь, но завораживала в сотни раз сильнее. Хошань излучал священную энергию, внушающую одновременно смирение и просветление. Кайл чувствовал ее всеми фибрами своего существа.

Из-за высоких ворот в виде арки доносилось пение монахов, их прекрасные, неземные голоса. Трот крепче сжала локоть Кайла. Красота Хошаня тронула бы даже человека с каменным сердцем.

Они шагнули в таинственный полумрак. Над просторным святилищем возвышался купол с росписью и позолотой, освещенный десятками свечей. Воздух пропитывал аромат сандалового дерева, такой пряный, что Кайл почти ощущал его вкус на языке.

Вокруг большого помещения располагались храмы других богов, но взгляд Кайла устремился на громадную позолоченную статую безмятежного Будды. Это изваяние было средоточием энергии, излучаемой храмом, подкрепленной двумя столетиями поклонений и молитв.

Почти все монахи сидели в позе лотоса, не прекращая песнопений, от которых, казалось, вибрировали стены святилища, но несколько служителей храма встречали гостей. Когда один из монахов приблизился к Трот, она поклонилась, что-то негромко сказала и протянула ему несколько серебряных монет. Монах кивнул и дал ей полдюжины длинных тлеющих курительные палочек.

Трот уверенно повела Кайла вперед, к алтарю, возле которого они положили цветы и фрукты. В пути Трот объяснила, что в храме поклоняются не идолу, а духовному сознанию, которое он символизирует. В мерцающем свете свечей лицо Будды казалось почти живым, а глаза такими проницательными, что было нетрудно понять, почему паломники обожествляют и само изваяние.

Отступив на несколько шагов, Трот вложила в пальцы Кайла три курительные палочки. За ночь до прибытия в Хошань она объяснила спутнику, как следует вести себя в храме. Сначала Кайлу следовало опуститься на колени в молитве или медитации. Закончив обряд поклонения, Кайл должен был поставить курительные палочки в подставку перед статуей, низко поклониться и встать.

Он повиновался, с трудом, как и подобало старику, преклонив колени на холодном мраморном полу. Наконец-то он достиг цели своего путешествия. Прикрыв глаза под повязкой, Кайл почувствовал, как его душу наполняет покой. Сила. Умиротворенность. Тайны, недоступные пониманию смертных.

Зачем он, грешник, предпринял такое паломничество? Бог свидетель, не ради забавы, а в поисках мудрости и душевного покоя.

Но он не заслужил ни того, ни другого. Прошлое пронеслось перед его мысленным взором, он вспомнил, сколько раз раздражался и проявлял эгоизм. Десять лет он враждовал с родным братом, а всему виной были его собственные надменность и глупое упрямство. Кайл знал, как много он значит для своего отца и как сын, и как наследник, но держался с ним отчужденно, хотя и понимал, что отец стремится к более дружеским, крепким узам.

И Констанция… Она служила ему опорой, стала его спасением, но лишь в час смерти он сумел объяснить ей, как она дорога ему.

Отчаяние накатило на него волной. Удача сопутствовала ему с самого рождения, а он оказался недостоин такой милости. Он пустой, никчемный человек, он потерпел фиаско во всем, что имело значение. Господи, зачем он вообще появился на свет?

Слезы увлажнили его повязку, кто-то робко коснулся его левой руки. Трот. Кайл вцепился в ее руку, чтобы не сгинуть в пучине самобичевания. Трот…

Она пожала его пальцы, и Кайл ощутил пульсацию ее ци. Чистая, яркая, ее энергия была наполнена состраданием, согревающим Кайла во мраке отчаяния. Первая искра света разгорелась, как солнечный диск, озаряющий землю очищающим огнем, сжигая его боль и сомнения, мелочность и сожаления. Кайл чувствовал, как его душа плавится, обугливается и преобразуется.

Да, он далек от совершенства, порой он делал глупости, но никогда не держал в сердце зла. Он не был жестоким и даже в гневе помнил о своем долге и чести. А теперь пришло время научиться с радостью исполнять свой долг. Кайла переполняло безбрежное сочувствие ко всем страдающим существам в мире, он знал, что это лишь слабое подобие божественного сострадания к человечеству, но ему, смертному, хватит и этого. Неожиданно Кайл воспрянул духом.

Может, именно эту душевную чистоту христиане называют благодатью? Как странно! Понадобилось объехать полмира, чтобы понять то, что священники пытались объяснить ему в проповедях, к которым он почти не прислушивался.

«В моем конце – мое начало…» Для Кайла началом стало обретение глубокого душевного покоя. Беспокойство, изводившее его с самого детства, развеялось, словно никогда не существовало. Кайл понял, что душевный покой следовало искать не в других странах, не на другом конце света, а в самом себе.

Трот еле слышно заерзала рядом, и Кайл вдруг заметил, что у него затекли ноги, а колени ноют от долгого стояния на мраморном полу. Сколько же он блуждал по лабиринтам своей души?

Неловким движением он поставил палочки в подставку, низко поклонился и встал на ноги. Трот сделала то же самое, но более грациозно.

Вдвоем они прошлись по храму, чтобы заглянуть в другие святилища. Кайл старался запомнить каждое изваяние, каждую подробность, чтобы в будущем мысленно возвращаться в этот храм, зная, что ему больше не суждено увидеть его наяву.

Покинув храм, они направились в сад, окружающий его. Изобилующий уединенными уголками, он идеально подходил для медитации. Возле площадки с камнями причудливой формы Трот еле слышно спросила:

– Вы не могли бы подождать здесь несколько минут? Перед уходом я хотела бы заглянуть в сад Гуань Инь и поклониться богине.

– Конечно, я подожду. – Кайл опустился на скамью в тени миниатюрной горы из неотесанного камня, охотно отпуская Трот помолиться в одиночестве.

В саду камней царил покой. Песнопения слышались словно из другого мира. Тихо журчал крошечный водопад, падая с маленькой скалы в пруд. В пруду с веселым щебетом плескались птицы с пестрым оперением. Убедившись, что поблизости никого нет, Кайл приподнял повязку над глазами, чтобы получше разглядеть сады Хошаня. Они оказались еще чудеснее, чем сквозь пелену тонкой ткани.

Его безмятежное созерцание внезапно прервалось: пожилой монах вошел в сад камней, его легкие шаги заглушало пение птиц. Взглянув на Кайла, старик замер на месте.

Проклятие! Кайл мысленно выругал себя за самонадеянность. При дневном свете цвет его глаз был особенно ярким; увидев их, каждый понял бы, что под повязкой скрывается лицо европейца.

В растерянности Кайл спросил совета у самого себя и тут же получил его. Прежде чем монах успел поднять крик, Кайл поднялся, сложил ладони у груди классическим индийским жестом приветствия.

– Намаете, – негромко произнес он, кланяясь, как индиец.

Узнав жест и слово, монах слегка смягчился, сложил руки по примеру Кайла и повторил:

– Намаете.

Кайл снова поклонился, вложив в поклон всю искренность и стараясь казаться безобидным, и покинул сад камней, встретившись с Трот возле святилища Гуань Инь.

– Я потерял бдительность, и какой-то монах понял, что я иностранец, – коротко объяснил он. – Вряд ли он поднимет тревогу, но нам лучше поскорее уйти отсюда.

Не тратя времени на расспросы и упреки, Трот взяла его за руку и повела прочь. Одна из лодок готовилась к отплытию, в ней нашлось два свободных места, и через несколько минут путники уже были на берегу озера.

Оба решили, что о том, чтобы переночевать на постоялом дворе на берегу, не может быть и речи. Забрав Шена из конюшни, они двинулись в обратный путь по извилистой тропе. День клонился к вечеру, прохожих попадалось немного. По расчетам Кайла, покинуть опасную тропу они должны были незадолго до темноты. На ночлег Трот предложила остановиться на крохотном постоялом дворе, где они уже побывали.

Дойдя до выступа скалы, заслонявшего храм, Кайл попросил:

– Подожди.

Трот кивнула, и оба обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на Хошань. В угасающем свете дня храм выглядел еще более нереальным, чем утром.

– Погони я не вижу. – Кайл коротко объяснил, что произошло, и добавил: – Мне показалось, монах понял, что я честный паломник, и не встревожился, хотя и узнал во мне «заморского дьявола».

– А может, он проникся уважением к чужестранцу, который проделал такой долгий путь и так рисковал, чтобы поклониться в храме. – Трот улыбнулась. – Или же принял вас за индийца, а не европейца. Так или иначе, Будда защитил вас.

Помедлив минуту, Кайл задал вопрос, который уже три недели не давал ему покоя:

– А во что веришь ты, Трот?

– Отец приучил меня исповедовать пресвитерианство, оно и стало моей первой верой, – с расстановкой произнесла она. – Но в Китае не обязательно верить в какого-то одного бога. Читая религиозные книга, я заметила, что между Буддой и Христом немало общего, поэтому я не мучаюсь угрызениями совести, вознося молитвы Гуань Инь и Будде. – Она приподняла бровь. – А вас Хошань превратил в буддиста?

– Напротив. – Кайлу вспомнилась итальянская картина из галереи Дорнли. На ней распятый Христос выглядел столь же духовным и величественным, как и Будда в Хошане. Кайла всегда влекло к этой картине, и теперь он понял, почему. – Впервые за всю жизнь я по-настоящему почувствовал себя христианином.

Молча попрощавшись с храмом, он повернулся спиной к священной долине и снова зашагал по тропе. Побывав в Хошане, он, вероятно, совершил самый правильный поступок в своей жизни.