Глава 6

Где-то в середине дня Мэри с мужем, а также Сабрина и Джеффри решили прогуляться по тропинкам парка в Ла-Монтань. Тропинки эти казались бесконечными, и некоторые из гостей утверждали, что они представляли собой настоящий лабиринт. Однако убедиться в этом Сабрина и ее спутники не успели. Становилось все холоднее, а когда задул еще и пронизывающий ветер, все четверо поспешно вернулись в дом.

Им тут же подали горячий шоколад, и они уселись вокруг ломберного столика, чтобы сыграть партию-другую в карты. Мистер Мамфри и миссис Уэссел уехали еще утром, так как у них было намечено выступление в соседнем городе. Мистер Уиндем тоже отсутствовал, и прошел слух, что он пишет картину. Чем же в это время занимался граф, никто не знал.

«Довольно странная манера принимать гостей, – подумала Сабрина. – Может, он избегает нас? И если так, то почему?» Присутствие хозяина поместья подавляло, но, как ни странно, отсутствие графа было еще заметнее. Впрочем, Сабрина ничего не имела против – так было гораздо спокойнее.

Едва все четверо уселись за карты, как на пороге появилась синьора Ликари – яркая, как картинка из модного журнала. Пожаловавшись на скуку, она присоединилась к играющим, но после двух робберов поморщилась и заявила:

– Нет, не стоит сегодня играть! Что-то карта не идет.

Бросив карты на стол, синьора Ликари поднялась из-за ломберного столика и, приблизившись к окну, уставилась куда-то в пространство, как будто хотела за окном разглядеть Лондон; так, во всяком случае, показалось Сабрине.

Вне всякого сомнения, синьора Ликари скучала. И Сабрина, к стыду своему, сейчас чувствовала то же самое – ее одолевала скука. Конечно, ей нравилось играть в карты, нравилось общество Мэри, Пола и Джеффри, но все же… Ах, сейчас ей начинало казаться, что она хочет чего-то другого… Но чего именно? На этот вопрос Сабрина не находила ответа, и это почему-то все больше ее беспокоило. К тому же она очень тревожилась за Джеффри; ей казалось, что он чем-то огорчен – во всяком случае, он почти не улыбался, совсем не смеялся и мало говорил. Сначала ей подумалось, что он переживает из-за поцелуя, но потом она решила, что его хмурый вид скорее вызван волнением перед встречей с графом, ведь во время этой встречи должно было решиться очень многое.

Они просидели за картами до обеда, но эти несколько часов показались Сабрине бесконечными.

Первую половину дня Рис провел наверху, на своей половине. На столе перед ним лежал лист бумаги, на котором он время от времени писал слово, другое, затем зачеркивал и писал еще что-нибудь, а потом опять яростно все зачеркивал. Время от времени он поднимался из-за стола и принимался нервно расхаживать по комнате, задерживаясь у окна и глядя на клонившееся к закату солнце.

В конце концов, граф решил, что вдохновение, скорее всего, придет к нему после обеда. С раздражением, отбросив в угол ни в чем не повинное перо, он вышел из своего кабинета и стремительно зашагал по коридору.

Во время обеда настроение у Сабрины заметно улучшилось; она веселилась, смеялась и шутила. Да и Мэри, как обычно, весело щебетала за столом; она даже упросила графа послать приглашение их общим знакомым Колбертам, жившим в двух часах езды от Ла-Монтань.

После обеда синьору Ликари снова попросили спеть, и на сей раз, в роли просящего выступил мистер Уиндем.

Певица откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, приняла задумчивый вид. Потом, открыв глаза, вздохнула и произнесла:

– Только не сегодня. Я не в голосе.

Было очевидно, что синьору Ликари не так-то просто уговорить спеть. Сабрина, взглянув на Уиндема, заметила, что он усмехается.

– А как вы, мисс Фэрли? – неожиданно спросила певица. – Вы не увлекаетесь музыкой?

В голосе синьоры Ликари звучала откровенная издевка, и Сабрина, возмутившись, не сочла нужным отвечать этой надменной красавице.

– Сабрина очень хорошо играет на фортепиано, – раздался вдруг голос Джеффри. Выразительно взглянув на девушку, он добавил: – Сыграйте же нам что-нибудь.

– Да-да, было бы очень неплохо потанцевать под музыку, – вмешалась в разговор Мэри. – Сабрина, сыграй, пожалуйста.

Лицо синьоры Ликари исказилось, как если бы ей сказали что-то обидное.

– Да-да, сыграйте нам что-нибудь, мисс Фэрли! – внезапно послышался голос графа. – Одна из музыкальных пьес вон там, на полке фортепиано. Возможно, вам понравится эта вещь. И если хотите, то я возьму на себя обязанность переворачивать для вас страницы.

Сабрина бросила на графа настороженный взгляд. Интересно, что побудило его к такой любезности? Но он смотрел на нее невозмутимо, казалось, что он действительно хотел ей помочь, не более того.

Как бы то ни было, Сабрина решила, что нельзя отказываться от помощи, так как ее предлагал сам хозяин дома.

Тут синьора Ликари в очередной раз поморщилась и, как бы сдерживая зевоту, пробормотала:

– Вам, вероятно, потребуются слушатели, чтобы с восхищением внимать вашей игре. Что ж, возможно, кое-кто оценит вашу игру, а другие пускай танцуют. – Певица снова зевнула, и казалось, что она умирает от скуки.

«Что ж, замечательно, мою игру будет оценивать сама синьора Ликари», – подумала Сабрина.

– Я с большим удовольствием сыграю для вас, синьора.

Неподалеку от фортепиано расставили несколько кресел, для остальных слушателей поставили небольшое канапе, а для желающих танцевать освободили место посередине комнаты. Мэри с Полом, а также девицы семейства Колбертов вышли на середину комнаты и взглянули на Сабрину. Ужасно волнуясь, но, стараясь не подавать виду, она подошла к фортепиано. Стоявший перед ней инструмент казался на редкость дорогим – огромный, сверкающий медью и полированным красным деревом, со множеством блестящих клавиш, украшенных перламутром, это был инструмент-аристократ, лишь отдаленно напоминающий растрескавшееся старенькое пианино, на котором Сабрина исполняла церковные гимны во время богослужений в Тинбюри. Она ужасно смутилась при мысли о том, что ей сейчас придется играть менуэты или быстрые танцы наподобие шотландского рила или джиги. «Но ведь инструменты для того и созданы, чтобы на них играть, а не любоваться ими, не так ли?» – сказала себе девушка, стараясь успокоиться.

Она села на стул, и к ней тотчас же подошел граф. Чуть наклонившись над ее плечом, он взял ноты и поставил их на специальную подставку. Сейчас он находился так близко от нее, что она чувствовала запах его крахмальной рубашки, к которому примешивался другой запах, менее отчетливый, но еще более волнующий. Подобная близость привела Сабрину в смятение, и какое-то время она даже не могла рассмотреть стоявшие перед ней ноты.

Но тут граф отступил на шаг, и Сабрина, облегченно вздохнув, опустила руки на клавиши и, чуть помедлив, взяла первые аккорды.

Звук был прекрасным, сильным и глубоким, и ей казалось, что клавиши под ее пальцами утопают в клавиатуре и плавно возвращаются на прежнее место как бы сами по себе, без малейшего ее участия.

Гости же вышли на середину комнаты и замерли на мгновение в первоначальной позиции менуэта. Затем с радостными улыбками начали исполнять первые фигуры танца. Забыв на время о стоявшем за ее спиной графе, Сабрина тоже расплылась в улыбке. И тут вдруг раздался его негромкий голос:

– Вы получили бы еще больше удовольствия, если бы немного расслабились.

Сабрина вздрогнула от неожиданности. – О чем вы, лорд Роуден? Он тихо рассмеялся.

– Вам надо чуть расслабиться, мисс Фэрли. И было бы хорошо, если бы вы немного приоткрыли губы.

– Губы?.. – прошептала она в растерянности. – Но при чем здесь губы? Ведь я не собираюсь петь.

– Не для пения, а ради поцелуя, – ответил граф, переворачивая ноты.

Сабрина снова вздрогнула и взяла несколько неверных аккордов. Краем глаза она заметила, что кое-кто из гостей поморщился от неудовольствия, хотя никто, конечно, не ожидал от нее безупречной игры при исполнении первого танца. Сабрина постаралась взять себя в руки, и в дальнейшем ее игра не вызывала у гостей гримас неудовольствия.

Пальцы ее проворно бегали по клавишам, но теперь она уже ни на секунду не забывала о человеке, стоявшем за ее спиной, вернее, о дьяволе в человеческом обличье.

– Так как же, мисс Фэрли? – снова послышался его голос.

– Прошу меня извинить, сэр, но я не могу понять смысла ваших слов, – ответила она холодно.

– Знаете, я совершенно случайно, проходя мимо желтой гостиной, стал свидетелем весьма пикантной сцены, – прошептал граф на ухо. – Повторяю, все вышло совершенно случайно… так вот, я увидел, что мой кузен и вы, мисс Фэрли, совершили один… не вполне благоразумный поступок, если можно так выразиться.

«Неужели он действительно случайно там проходил? – промелькнуло у Сабрины. – Ведь в этом доме столько комнат и коридоров…»

– Это наше личное дело, сэр, – ответила Сабрина и почувствовала, что голос ее дрогнул. – Да, личное, – добавила она, стараясь сохранить самообладание.

Какое-то время граф молчал, а потом Сабрина вновь услышала его голос:

– Так вам понравилось?.. Она помедлила с ответом:

– Сэр, вы о чем? Ах, обед? Да, обед был замечательный, благодарю вас.

И тут снова послышался его тихий смешок:

– Вы прекрасно все поняли, дорогая. Я имел в виду не обед, а поцелуй.

И тут Сабрина вдруг поняла, что уже два или три раза подряд сыграла один и тот же пассаж. Тихонько вздохнув, она в раздражении проговорила: – Лорд Роуден, не пора ли перевернуть ноты?

«Не забывай о сострадании к ближнему, – тут же напомнила себе девушка. – И не следует сердиться, потому что раздражение и злоба – удел людей, вечно терзаемых страстями».

Но граф, похоже, нисколько не обиделся. Он с невозмутимым видом наклонился и перевернул нотную страницу. Покосившись на него, Сабрина вдруг заметила, что глаза его поблескивают, и ей показалось, он намеревался сказать очередную колкость. К сожалению, она не ошиблась: через несколько секунд он с усмешкой прошептал:

– Ни в коем случае не забывайте о поцелуях, дорогая. Ведь они созданы специально для того, чтобы ими наслаждаться. Впрочем, вы и сами, наверное, прекрасно это понимаете.

Сабрина почувствовала, что снова начинает злиться. С трудом, сдерживая гнев, она сквозь зубы процедила:

– Сэр, почему вам так нравится изводить меня?

– Убавьте немного темп, мисс Фэрли, – ответил граф с усмешкой, – иначе вы доведете наших танцоров до сердечного приступа. Итак, о губах… Вам нужно чуть-чуть их приоткрыть для начала…

– Приоткрыть… для начала? Сэр, вы о чем?

– О поцелуе, разумеется. – Граф перевернул очередную страницу.

Ох, она опять сфальшивила! Причем настолько, что брови синьоры Ликари поползли на лоб. Хотя певица, наверное, лишь изображала недоумение.

– Только, конечно же, не следует раскрывать рот слишком широко. Все хорошо в меру, понимаете? Но даже если вы сделали что-то не так, то для первого раза это вполне простительно.

Охваченная стыдом и гневом, Сабрина залилась краской. Но в конечном итоге верх взяло любопытство.

– А почему вы решили, что это был первый поцелуй? – спросила она, стараясь выглядеть равнодушной.

Граф усмехнулся и тихо проговорил:

– Неужели, мисс Фэрли, вы целовались с десятком других молодых людей?

– Конечно, нет, – ответила Сабрина.

«Но как же он догадался, что это был мой первый поцелуй?» – спрашивала она себя.

Помедлив секунду-другую, девушка подняла голову и взглядом окинула танцующих. Мэри весело улыбалась, но и Джеффри, судя по всему, тоже не скучал. И тут Сабрине вдруг ужасно захотелось присоединиться к танцующим, захотелось веселиться вместе со всеми. Но в следующее мгновение опять раздался шепот дьявола-искусителя:

– Было очень интересно наблюдать за вами, когда вы поддались внезапному порыву страсти.

– Я не поддавалась!.. – вырвалось у Сабрины.

– Неужели?! Тогда как прикажете это назвать, мисс Фэрли?

Вопрос застал ее врасплох. Поцелуй он и есть поцелуй. И глупо было бы утверждать, что она целовалась безо всякого чувства. Не зная, что ответить, девушка молча опустила глаза.

– О, расслабьтесь, мисс Фэрли. В конце концов, это всего лишь поцелуй, не более того, – прошептал граф с усмешкой.

«Всего лишь поцелуй?!» Что ж, возможно… Однако для нее он стал настоящим потрясением, и она на несколько мгновений… словно преобразилась, стала совсем другой… Да, это продолжалось всего несколько мгновений, но, сколько мыслей и чувств пробудил в ней поцелуй. В этом не было ничего смешного, а граф, тем не менее, откровенно насмехался над ней. Покосившись на него, она заявила:

– Я с вами не согласна, сэр! Нельзя так говорить о поцелуях.

Сабрина старалась говорить как можно спокойнее, однако у нее ничего не получилось – ее ответ прозвучал с излишней горячностью.

Но граф молчал, и она, собравшись с духом, снова взглянула на него. И ее сразу же поразило необычное выражение, появившееся на его лице, – то ли растерянности, то ли сомнения. Во всяком случае, сейчас он над ней не насмехался – это было совершенно очевидно. Более того, подобного выражения Сабрина прежде не замечала на его лице.

И тут ею вдруг овладело странное чувство: ей почему-то показалось, что она каким-то совершенно непонятным для нее образом взяла над графом верх.

Граф же, наконец, откашлялся и пробормотал:

– Не все поцелуи… всего лишь поцелуи.

И Сабрине показалось, что эти его слова прозвучали как признание своего поражения.

Пальцы ее по-прежнему бегали по клавишам, однако она почти не понимала, что именно играет; ее целиком захватили мысли, вызванные словами графа. А он, молча и даже как-то неловко переворачивал ноты, словно утратил присущую ему изящность движений.

Наконец, нарушив молчание, граф тихо проговорил:

– Мне кажется, что вы опять сыграли эту часть пьесы три раза подряд. Впрочем, не имеет значения. Похоже, на нас уже никто не обращает внимания. Во всяком случае, Софи флиртует с Уиндемом, а Уиндем, судя по всему, ужасно волнуется, наверное, опасается, что я могу разозлиться. А вот остальные… – Граф немного помолчал – Мне кажется, остальные только делают вид, что танцуют. В том числе и мой кузен Джеффри.

Роуден говорил сейчас безо всякой издевки и даже без иронии в голосе, и Сабрина поняла сразу, что он – хотя бы отчасти – изменил свое отношение к ней; во всяком случае, было ясно, что он не собирается над ней насмехаться.

Когда же она закончила играть, Уиндем и Софи похлопали ей из вежливости, а затем все танцоры направились к своим местам.

Сабрина уже собралась встать со стула, но тут вдруг раздался тихий голос графа:

– А вы не сыграете нам еще одну вещицу, мисс Фэрли? Пожалуйста, не откажите в любезности. – Вытащив очередной лист из стопки нот, Роуден поставил его перед ней.

Бросив взгляд на ноты, Сабрина сразу поняла: ей брошен вызов. За несколько секунд прочитав ноты, она сообразила, что мелодия будет очень сложной и трудной. Эта пьеса совсем не походила на хорал или менуэт, и ничего подобного ей раньше не приходилось исполнять. Более того, она очень сомневалась, что справится, если, конечно, вообще согласится играть.

Тут Мэри вдруг взглянула на нее и с улыбкой сказала:

– О, Сабрина, пожалуйста, сыграй нам еще. Мы с удовольствием послушаем, чтобы чуть отдохнуть после танцев. Знаешь, у меня голова до сих пор кружится…

Окинув взглядом комнату, Сабрина увидела, что все танцевавшие уже расселись по своим местам. И теперь все они смотрели на нее вопрошающе. А вот Джеффри – во всяком случае, ей так показалось – как-то странно смотрел на графа. И даже более того, во взгляде молодого священника были возмущение и гнев. Однако он тут же отвернулся, и Сабрина решила, что вполне могла ошибиться. «Да, возможно, мне просто показалось», – подумала девушка.

Тут граф вдруг ткнул пальцем ноты и проговорил:

– Ну что же вы, дорогая?

– Да-да, конечно, – пробормотала Сабрина. – Благодарю вас за столь высокую оценку моих способностей. – Усевшись поудобнее, она добавила: – Мне будет очень приятно сыграть для вас что-нибудь еще.

И она снова заиграла. Сначала робко, затем все увереннее. И теперь в мелодии, которую она исполняла, были и неподдельная страсть, и, пожалуй, даже веселье и чувственность. Охваченная каким-то неведомым ей прежде вдохновением, Сабрина почти забыла о слушателях; сейчас она играла уже не столько для них, сколько для себя. Во всяком случае, она не обращала внимания на графа, хотя тот аккуратнейшим образом переворачивал лежавшие перед ней нотные листы.

Наконец прозвучал заключительный аккорд, и туше было безукоризненным, точным и плавным, а звук от последней клавиши словно повис в воздухе, наполнив его мучительным трепетом. Когда же звук этот окончательно затих, Сабрина выпрямилась и осмотрелась. Все молча взирали на нее, и тишина, воцарившаяся в комнате, казалась оглушительной. Но более всего Сабрину поразили лица слушателей – все смотрели на нее с благоговением, а Мэри даже утирала платочком глаза. И только Джеффри казался каким-то подавленным и растерянным.

Прошло еще несколько секунд, и граф захлопал в ладоши, а затем дружно захлопали и все другие, только синьора Ликари воздержалась, но Сабрину это нисколько не смутило. Она покраснела и потупилась в смущении.

Однако было ужасно приятно, настолько приятно, что даже сердце у нее в груди гулко заухало, и все тотчас же повернулись в ее сторону.

Высокая и элегантная синьора Ликари поднялась с кресла и направилась к фортепиано с таким видом, как будто ее вызывали на сцену аплодисментами. Очевидно, в небесных сферах что-то случилось, если уж синьора Ликари вознамерилась спеть.

Роуден с Уиндемом выразительно переглянулись, однако ни один из них не произнес ни слова, казалось, они боялись каким-нибудь неосторожным замечанием рассердить певицу – в этом случае она почти наверняка вернулась бы обратно в кресло.

Молча, поднявшись из-за фортепиано, Сабрина освободила место для графа. Усевшись, он даже не взглянул в ее сторону – его внимание было целиком сосредоточено на Софии. Проходя мимо Сабрины, певица кивнула девушке с таким видом, будто та в этом доме была прислугой.

Сабрина догадывалась, что граф очень хорошо играет. Впрочем, догадаться об этом было не так уж сложно. У него были необычайно длинные и изящные пальцы, словно созданные для точных и быстрых движений. Покосившись на Софи, он взял несколько первых аккордов какой-то минорной элегии. И синьора Ликари тотчас же вскинула голову и запела.

От первых же звуков ее голоса у Сабрины мурашки по спине пробежали от столь чудесного голоса – грудного, чистого и сладострастного, казалось, что он мог принадлежать только такой утонченной и обворожительной женщине, как София. Она владела своим голосом мастерски, как музыкант-виртуоз инструментом.

Элегия лилась легко и свободно, и все слушали певицу, затаив дыхание. Сабрине же казалось, что ее волшебный голос проникал в самое сердце, искушал и зачаровывал, и не было сил противостоять этому наваждению. Она изначально была предубеждена против Ликари, однако голос певицы покорил Сабрину, он был настолько восхитительным, что за него можно было бы простить почти любую выходку или бестактность.

«Вот именно, почти любую», – промелькнуло у Сабрины. И она тотчас же подумала о том, что вела бы себя совсем иначе, даже если бы обладала таким же талантом, как у синьоры Ликари. Хотя, наверное, ей все-таки не следовало осуждать Софию. Ведь очень может быть, что такой необыкновенный талант каким-то образом повлиял на ее характер, так что она просто не могла вести себя по-другому.

Тут синьора Ликари умолкла, и в тот же миг стихла и музыка. Все дружно зааплодировали, и казалось, что этим аплодисментам не будет конца. «Но ведь аплодировать чуду нелепо и даже глупо», – неожиданно подумала Сабрина. Тем не менее, она тоже хлопала в ладоши, потому что не знала, как еще могла бы выразить свое восхищение. Что же касается синьоры Ликари, то она воспринимала аплодисменты с таким видом, как будто ничего другого и не ожидала.

Покосившись на графа, Сабрина невольно вздохнула. Роуден взирал на Софию с восторгом и благоговением, и было совершенно очевидно, что он начисто забыл о скромной дочери викария из провинциального Тинбюри. Как ни странно, но ей вдруг стало от этого ужасно больно и обидно, и даже сердце заныло от уколов уязвленного самолюбия. Конечно же, ее игра никогда не вызовет у графа такого восхищения. Вот только почему она сейчас так из-за этого переживала? Ведь раньше ей никогда не требовалось восхищение слушателей… Или она заблуждалась? Неужели ею всегда владела подобная гордыня? «Ах, наверное, это все из-за графа», – с некоторым раздражением подумала Сабрина. Хотя она понятия не имела о том, как именно он на нее повлиял.

Немного помедлив, она взглянула на Джеффри; ей вдруг стало любопытно, подпал ли он под влияние синьоры Ликари. Но Джеффри, к ее удивлению, сидел с совершенно непроницаемым лицом. Хотя, возможно, он просто делал вид, что нисколько не восхищается певицей. Сабрине очень хотелось, чтобы Джеффри посмотрел на нее, но он сидел, уставившись в одну точку и, казалось, ничего вокруг не замечал. Она перевела взгляд на Мэри, и та с улыбкой пожала плечами, как бы давая понять, что удивлена восторгами слушателей, Но Сабрина давно уже знала, что ее подруга совершенно равнодушна к пению.

Поздно вечером, когда гости разошлись по своим комнатам, граф с Уиндемом решили, по обыкновению, сыграть перед сном партию в бильярд.

– Мне хотелось бы, Рис, чтобы ты ответил на один вопрос, – обратился художник к хозяину, склонившемуся над бильярдным столом. – Скажи, что более удивило тебя в этот вечер?

Граф перекатил в зубах сигару и глухо пробормотал:

– Если не считать каприза Софи, ты это хотел сказать?

Уиндем весело рассмеялся.

– Ты прекрасно знаешь, Рис, что это был вовсе не каприз. Ликари спела только потому, что ее вынудила к тому чудесная игра нашей прелестной гостьи мисс Фэрли.

– Прелестной?.. – переспросил граф. И тотчас же понял, что слова приятеля вызвали у него какую-то непонятную тревогу.

Уиндем молчал, и граф, нахмурившись, проворчал:

– Мне кажется, ты заговорил как поэт. Похоже, ты забыл, приятель, кто из нас поэт. – Он отошел от стола и добавил: – Бей, теперь твой черед.

Склонившись над столом, Уиндем нанес удар и тут же с усмешкой уставился на графа:

– Так как же, Рис? Она понравилась тебе?

Граф перекатил сигару из одного угла рта в другой и пробурчал:

– Ну… она, конечно же, простушка, но…

– Что «но»? – Уиндем снова рассмеялся. – Продолжай же. И не забудь: теперь твоя очередь бить.

Граф размахнулся, но удар получился на редкость неудачный. Выпрямившись, он пожал плечами и заявил:

– Но я считаю, что она замечательно сыграла миниатюру Лавалле. Согласен?

Рис намеренно предложил ей сыграть именно эту вещицу. Ему захотелось проверить не только ее мастерство, но и ее чувства. Сложная в исполнении и полная скрытой страсти, эта элегия была по силам далеко не каждому музыканту, однако мисс Фэрли справилась прекрасно; она играла почти безошибочно и, тонко уловив настроение этой вещи, исполнила ее с подлинным воодушевлением.

Граф, конечно же, понимал, что техника исполнительницы была далека от совершенства, однако осознавал он и другое: ни один исполнитель не сможет сыграть столь искренне и увлеченно, как играла Сабрина, если не чувствует того, что играет. Девушка же сумела понять всю глубину замысла композитора и очень точно передала этот замысел – передала всю страстность, остроту и мучительность его переживаний.

– Да-да, совершенно верно, – согласился Уиндем. – Она действительно сыграла замечательно. Именно поэтому я и утверждаю: София ни за что не согласилась бы петь сегодня вечером, если бы не чудесная игра мисс Фэрли. Полагаю, никакими мольбами, никакой лестью нам не удалось бы заставить Софи выступить перед нами. И можно не сомневаться: если бы мисс Фэрли была невзрачной серенькой мышкой, синьора Ликари ничего бы не спела.

Граф утвердительно кивнул:

– Думаю, ты прав. Но я ведь с тобой и не спорю… Нет никакого сомнения в том, что Софи как воздух нужны почитание и лесть. И если бы мы уделяли мисс Фэрли слишком много внимания, на ее долю не хватило бы, – так, наверное, она рассуждала. Однако я абсолютно уверен: мисс Фэрли ни в коем случае нельзя сравнивать с Ликари – очень уж большая разница.

– Не намерен ли ты известить Софи, что у нее появилась соперница? – съязвил Уиндем.

– Нет-нет, разве я сумасшедший?! – воскликнул граф, и оба рассмеялись.

Однако Рис уже решил, что этой ночью не отправится в опочивальню Софии, хотя она, судя по всему, была уверена, что он к ней придет. Очевидно, синьора Ликари нисколько не сомневалась в том, что ее замечательный голос является для него наилучшей приманкой. В сущности, так оно и было, но сегодня Рис решил, что пора изменить правила их любовной игры. Да, в эту ночь Софи ему не нужна. К тому же он вполне взрослый мужчина, поэтому не желает идти на поводу страстей. Разумеется, они с Софией скоро снова сойдутся, но это произойдет только тогда, когда он, Рис, этого захочет. «Да-да, отныне именно я буду диктовать правила игры», – подумал граф с улыбкой, и эта мысль доставила ему особое удовольствие.

– Как продвигается твоя картина, Уиндем? – спросил он, повернувшись к приятелю.

– Я уже написал ее. А дерево – в виде фона.

– Что ж, неплохо, наверное, – произнес граф, пожав плечами. – Но лучше бы изобразил целую рощу.

Уиндем усмехнулся и проговорил:

– Мне гораздо интереснее продолжить разговор о прелестной мисс Фэрли. Леди Мэри сообщила, что завтра они с мисс Фэрли собираются уехать вместе с Колбертами, чтобы взглянуть на новорожденного младенца Лиззи Колберт. – Уиндем довольно забавно имитировал «щебечущую» речь Мэри Кэпстроу.

– Ничего не имею против младенцев, – ответил Рис с ухмылкой. – Должен же кто-то идти нам на смену. Итак, за Лиззи! – Он шагнул к стоявшему рядом столику и взял бокал с вином.

– К тому же у Лиззи болен отец, которому необходимо утешение священника, – продолжал Уиндем. – Поэтому с леди Мэри в путь отправится целая компания: мисс Фэрли, как я уже сказал, а также Джеффри Гиллрей. Ах, как жаль, что наша очаровательная гостья уезжает… Теперь мне никто не будет рассказывать за обедом о суровой и холодной зиме, якобы ожидающий нас из-за проказ каких-то белок в Тинбюри.

– А вот проклятые белки меня совершенно не интересуют, – пробурчал в ответ граф и, затянувшись сигарой, о чем-то задумался.