Вильгельм Нормандский объявил, что коронация состоится в Лондоне на Рождество. Однако попасть в Лондон ему удалось всего за несколько дней до назначенного торжества. Победа при Гастингсе не означала победы над всей Англией, где еще оставались очаги мощного сопротивления завоевателю.

Жосслен де Комбур со своим небольшим отрядом въехал в Лондон 24 декабря. Мэйрин сообщила ему о маленьком домике на окраине города, принадлежавшем хозяевам Эльфлиа. Они сразу поняли, насколько предусмотрительно Олдвин обзавелся жильем в большом городе: все гостиницы были забиты людьми, приехавшими на коронацию. К счастью, домик не успели конфисковать в пользу какого-нибудь нормандского лорда. Вильгельма они нашли в лондонской резиденции епископа Йоркского.

— Хо! Жосслен де Комбур! — Обычно суровые черты лица короля сегодня казались мягче. — Ты так быстро справился с делами в поместье, что сумел приехать на мою коронацию? — Король протянул руку для дружеского рукопожатия, и Жосслен с улыбкой ответил ему.

Затем он обернулся к спутникам Вильгельма и поздоровался со всеми. Сводный брат короля, Одо, епископ Байе. Вильгельм Фитц-Осборн, королевский сенешаль. Роберт, граф Эсский. Роберт де Бомон, Вильгельм де Варенн, Хью де Монфор.

— Это оказалось несложно, милорд. В Эльфлиа меня приняли с радостью. Но даже если бы пришлось потрудиться, я все равно успел бы справиться со всем до этого праздника. Я не позволил бы себе пропустить день вашего триумфа.

— Что ж, я рад видеть тебя и твоих спутников, — сказал Вильгельм. — Представь их нам, Жосслен.

Жосслен подвел Иду к королю. Она надела по этому случаю свое лучшее платье из темно-синей шерсти, но в это мгновение сильно сомневалась, прилично ли она выглядит. Впрочем, это — лучшее, что нашлось в платяных сундуках Эльфлиа.

— Милорд, я хочу представить вам леди Иду, вдову вашего преданного союзника Олдвина Этельсберна.

Ида присела в глубоком реверансе, юбки ее коснулись серых плит каменного пола, медно-рыжая голова с косами, уложенными венчиком, склонилась в знак почтения. Она даже не сознавала, насколько хороша собой. Она не знала, что ее очаровательная улыбка напомнила присутствующим о женах, которых им пришлось оставить в далекой Нормандии.

— Я очень рад, миледи, что этот добрый рыцарь получил в Эльфлиа радушный прием. Вам нет нужды бояться, что вы останетесь без крова над головой. Я поручил Жосслену де Комбуру заботиться о вас.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответила Ида. — Ваш верный рыцарь был очень любезен со мною и моей возлюбленной дочерью.

— Вашей дочерью?! — Вильгельм с изумлением уставился на Иду. — Я не знал, что у вас есть дочь, миледи!

Придворные заинтересовались этим разговором и внимательно прислушивались. Епископ Байе заметил, что удивленный вид короля развеселил Жосслена.

— Сир, позвольте представить вам наследницу Эльфлиа, леди Мэйрин, дочь Олдвина Этельсберна. Видите ли, милорд, только вы способны разрешить наше затруднение. Дело в том, что и леди Мэйрии, и я в равной мере претендуем на это поместье. Она — по праву законной наследницы. Я — по праву покорения Англии вашими силами, сир.

Король выглядел озадаченным.

— Подойдите ближе, Мэйрин из Эльфлна, — проговорил он. — Дайте мне взглянуть на вас.

Мэйрин приблизилась к королю. Отбросив отороченный пышным мехом капюшон коричневого шерстяного плаща, она открыла изумленным взорам придворных свое прелестное личико и золотисто-рыжие волосы, украшенные золотыми шпильками с жемчужинами, маленькими изумрудами и хрустальными шариками. По комнате разнесся восхищенный шепот, но ее это нисколько не смутило. Мэйрин присела перед королем в реверансе, но король не увидел в этом ни капли покорности — только, вежливость.

Несколько секунд Вильгельм молча разглядывал ее. Он был уверен, что ему еще не приходилось видеть такой красавицы. Наряд ее был великолепен. Ворот темно-зеленой туники был скромно заколот жемчужной брошью; верхняя туника доходила до колен, а из-под нее виднелся подол ярко-желтой нижней туники. Длинные рукава платья расшиты золотыми нитками, манжеты украшены голубоватыми лентами. Талию девушки охватывал пояс из золотых пластин, покрытых алой, голубой и зеленой эмалью; шею ее обвивала тяжелая золотая цепь с рубинами и жемчужинами. В ушах блестели крошечные жемчужные сережки грушевидной формы, на пальцах сверкали дорогие кольца.

Король медленно смерил ее взглядом с ног до головы и обнаружил, что она почти такого же роста, как и он сам. Совсем непохожа на его миниатюрную супругу. Жизнь Вильгельма часто зависела от его умения принимать быстрые и верные решения. И сейчас, глядя на Мэйрин, он понял, что перед ним стоит роскошная женщина и что его подарок Жосслену, возможно, оказался более ценным, чем нужно. Но теперь уже поздно требовать обратно этот щедрый дар.

Прищурив серо-стальные глаза, Вильгельм встретился взглядом с этой девушкой. Ответный взгляд был гордым, но и встревоженным. Она боялась за себя. И за свою мать. И, конечно, за земли, которые могли значительно повысить ее ценность в глазах будущего мужа. «У нее есть все основания для тревоги, — подумал король. — Я бездумно отдал ее наследство в руки незнакомца. Это несправедливо. Однако я пообещал моему старому другу, что это поместье будет принадлежать ему».

— Да, Мэйрин из Эльфлиа, у нас действительно проблема, — проговорил он. — Что вы на это скажете?

— Сир, вы можете дать мне в мужья Жосслена де Комбура. Ведь Эльфлиа — это мое приданое. Мне кажется, милорд Вильгельм, это честное и разумное решение, — отважно заявила девушка.

Придворные заулыбались, кидая лукавые и одобрительные взгляды на молодого рыцаря.

— Вы еще ни с кем не обручены, леди Мэйрин? В это невозможно поверить!

— Я — вдова, сир. Мой муж умер десять месяцев назад.

— Кто он был?

— Принц Василий Дука. Он был кузеном императора Константина. Я вышла за него замуж, когда мой отец находился в Константинополе и вел торговые переговоры между Англией и Византией. Надеюсь, ваше величество будет и впредь соблюдать заключенный договор, ибо он весьма выгоден для Англии. После внезапной и безвременной кончины моего супруга я вернулась с матерью домой, в Англию. Поскольку я была в трауре, а страна находилась на грани войны, о новом замужестве не могло быть и речи. А затем мой отец и брат погибли в сражении против Харальда Хардероде. Король кивнул.

— Вы действительно хотите выйти замуж за Жосслена де Комбура? Он сообщил вам о своем происхождении?

— Да, сир. Он был вполне откровенен со мной, как и я с ним.

— Неужели у вас на сердце есть тайны, леди Мэйрин? Не могу поверить, чтобы такая прелестная девушка что-то скрывала!

— Жосслен сказал, что я должна поведать вашему величеству всю свою историю, прежде чем вы примете решение относительно нашей дальнейшей судьбы и судьбы поместья Эльфлиа.

Я согласилась.

— «Честь превыше всего», да, Жосслен? — с легкой насмешкой в голосе произнес король.

— Да, милорд.

— Что ж, прекрасно. Говорите, Мэйрин из Эльфлиа.

— Я не родная дочь Олдвина Этельсберна и его супруги Иды, сир. Они удочерили меня, когда умерла их родная дочь. Это полностью соответствовало англосаксонским законам. Было решено, что я стану наследницей моего приемного отца в случае, если не останется других наследников. Когда мой брат Брэнд погиб под Йорком, я стала наследницей Эльфлиа. Я родилась в Бретани. Мой отец, Сирен Сен-Ронан, был бароном де Ландерно. Моя мать, его первая жена, Мэйр Тир Коннелл, принцесса Ирландии, умерла вскоре после моего рождения. Мой отец взял себе вторую жену; я тогда была еще совсем маленькой девочкой. Когда отец погиб в результате несчастного случая, моя мачеха ждала ребенка. Она сговорилась со своим дядей-епископом, и церковь объявила меня незаконнорожденной. Таким образом я лишалась права унаследовать земли отца. Не прошло и часа после смерти отца, как она продала меня проезжему работорговцу, а тот отвез меня в Англию. Олдвин Этельсберн увидел меня на рынке, выкупил у торговца и привез в Эльфлиа. Мне тогда было шесть лет от роду. Вот моя история, милорд Вильгельм. — Вы произнесли суровые обвинения, леди Мэйрин! Не только против вдовы вашего отца, но и против епископа святой церкви, — проговорил король. — Я понимаю, что, когда все это случилось, вы были еще ребенком, но неужели до сих пор не смогли доказать ваши права на Ландерно, если они действительно законны?

Мэйрин повернулась и жестом подозвала к себе Дагду. Ирландец опустился на колени перед королем.

— Это Дагда, милорд. Он служил моей матери и защищал меня все эти годы. Он может ответить на ваш вопрос. Вы позволите?

— Поднимись, Дагда, — велел король. — Продолжай рассказ своей госпожи.

Дагда поднялся и произнес своим низким, звучным голосом:

— У меня есть доказательство. — Он извлек из складок туники сложенный вчетверо пожелтевший пергамент, осторожно развернул его и протянул королю. — Это — брачное свидетельство родителей Мэйрин, сир. Лорд Сен-Ронан доверил его мне незадолго до своей смерти. С тех пор я все время носил его при себе. Если бы я осмелился показать кому-нибудь это свидетельство о законном рождении моей госпожи, то вдова барона и ее дядя-епископ без колебаний убили бы леди Мэйрин. Они готовы были заплатить любую цену за земли лорда Сен-Ронана. Олдвин Этельсберн знал об этом и тоже считал, что это свидетельство надо хранить в тайне. И он удочерил Мэйрин. Незаконнорожденным сыном быть тяжело, но еще тяжелее — внебрачной дочерью. Король кивнул, соглашаясь со словами ирландца.

— Итак, — произнес он, — Мэйрин из Эльфлиа, помимо прочего, еще и наследница земель в Бретани. Что скажешь, Жосслен? Останешься в Англии или поедешь домой, в Бретань?

— Сир! — воскликнула Мэйрин. Все удивленно оглянулись на нее.

— Миледи? — Король позволил ей продолжать, почувствовав, что она хочет сказать что-то важное.

— Мне не нужны бретонские земли, ваше величество. Моя сводная сестра не в ответе за жестокость своей матери. Она не должна пострадать из-за нее. Я — наследница Эльфлиа.

И этого вполне достаточно!

Король с сомнением взглянул на девушку. У него было что возразить на ее слова. Земель никогда не бывает слишком много. Впрочем, разве женщина способна это понять?

Брат короля, Одо, епископ Байе, тихо проговорил:

— Не стоит превращать это дело в скандал, Вильгельм. Леди Мэйрин предусмотрительно не назвала имен, но я прекрасно знаю, о ком она говорит. Много доблестных рыцарей из Бретани помогли нам одержать победу над Англией. Сам папа римский на нашей стороне. По-моему, благоразумнее не вступать в конфликт с церковью. Священник, которого подразумевала леди Мэйрин, уже давно умер; его свели в могилу излишества, которым он столь неумеренно предавался. Что же до этой дамы, то она сейчас сама не имеет приданого. Чтобы удачно выдать замуж свою дочь, она отдала все земли и сейчас живет на содержании в доме своего старшего брата. Едва ли можно назвать такое положение завидным для женщины, которая еще молода. Леди Мэйрин проявила поистине христианское благородство, брат мой. Неужели вы, столь преданный и верный сын церкви, окажетесь менее щедрым?

Вильгельм Нормандский одобрительно хмыкнул.

— Теперь, — вполголоса заметил он, — я понимаю, почему мать выбрала для тебя церковную карьеру, Одо. Миловидный молодой епископ улыбнулся.

— Церковь, — произнес он, — в крови у всего нашего рода, как и война.

Король рассмеялся и, хлопнув в ладоши, воскликнул:

— Я не могу с тобой спорить, Одо! Надо решить вопрос о поместье Эльфлиа, его наследнице и новом хозяине этого поместья, которого я выбрал, ничего не зная о существовании наследницы.

Епископ, понизив голос, вкрадчиво проговорил:

— Леди Мэйрин носит свои драгоценности так естественно и небрежно. Можно подумать, она привыкла к роскоши. А ее приемный отец вовсе не был богат. Она наверняка унаследовала немало денег от своего первого мужа. Надо выяснить, Вильгельм, каковы размеры се состояния. Ее поместье не такое большое, чтобы возбудить зависть среди твоих друзей и союзников. Поскольку Жосслен показал себя с хорошей стороны, не думаю, чтобы кто-нибудь стал возражать против того, что он заслуживает щедрого подарка. Что же до наследницы, до этой ослепительной красавицы леди Мэйрин, то эта красота может оказаться опасной. А если у нее вдобавок много денег, то твои сторонники могут перессориться между собой за право взять ее в жены.

— Ты предлагаешь мне решение, Одо, которое уже предложила леди Мэйрин, — тихо ответил король. — Ты тоже считаешь, что они должны пожениться?

Епископ кивнул.

— И немедленно, — добавил он. — Сегодня же, пока никто не успел разглядеть ее красоту. А завтра, после твоей коронации, Жосслен уедет из Лондона с молодой женой и вернется в Эльфлиа. Если они скроются подальше от завистливых взглядов, о них быстро забудут.

Вильгельм кивнул. Повернувшись к Жосслену, он сказал:

— Ты не связан клятвой с другой женщиной, Жосслен?

— Нет, милорд.

— Нет ли такой женщины, которую ты предпочел бы Мэйрин из Эльфлиа? Или такой, которой ты прежде делал брачное предложение? Говори мне правду, Жосслен, как всегда. Если тебе не по душе леди Мэйрин, если твое сердце принадлежит другой даме, я все равно найду способ вознаградить тебя за долгие годы преданной службы.

— Я буду счастлив с леди Мэйрин, — тихо ответил рыцарь. Он взглянул на Мэйрин, чья ослепительная улыбка заставила сердца всех присутствующих биться быстрее.

— А вы, Мэйрин из Эльфлиа, — произнес король, — вы согласны взять в мужья Жосслена де Комбура и предоставить ему свои земли в качестве приданого?

— Я согласна взять в мужья этого рыцаря, милорд, но земли я хотела бы оставить за собой и принести вам присягу верности, как это сделал в свое время мой отец.

Вильгельм изумленно взглянул на девушку, осмелившуюся на такую дерзкую речь. Он знал понаслышке, что англосаксонские женщины независимы и откровенны в словах. Но не был уверен, что ему по душе такая прямота.

— Что это значит? — спросил он. — Вы собираетесь торговаться со мной, миледи?

— По саксонским законам, — ответила она, — я имею право располагать своей собственностью. По нормандским законам — нет. Но разве вы не согласились чтить законы и обычаи этой страны? Если мой супруг падет в бою, защищая ваши владения, а наши дети будут еще младенцами, то как же я смогу защитить их? И кто захочет жениться на мне без приданого? Я молю Господа, чтобы он послал мне и Жосслену еще много лет счастливой совместной жизни, но не могу не заботиться о будущем.

Король покачал головой.

— Землями должен владеть тот, кто в состоянии защитить их, леди Мэйрин. Вы — всего лишь слабая женщина. Впрочем, я готов заключить с вами сделку. Уступите Жосслену де Комбуру права на Эльфлиа пожизненно. Если он умрет, а вы останетесь бездетны или ваш наследник будет несовершеннолетним, то поместье снова вернется к вам. Поместье и половина состояния вашего мужа.

— Я согласна, сир, — ответила Мэйрин, и ее аметистовые глаза лукаво блеснули. — Полагаю, если бы я стала возражать, вы все равно настояли бы на своем. Вам осталось лишь поставить подпись на этих бумагах, а потом можно приступать к брачной церемонии.

Вильгельм снова покачал головой.

— Вы должны научиться доверять мне, миледи, — строго произнес он. — Вы и Жосслен сейчас же поженитесь. Здесь, в моем присутствии. А когда соберетесь возвращаться домой, все необходимые бумаги предоставят в ваше распоряжение.

Серые глаза короля сурово смотрели ей в лицо. Мэйрин склонила голову в знак покорности. Отважившись торговаться с королем, она даже не смела надеяться на то, что у нее что-нибудь получится.

Король взглянул на брата и спросил:

— Вы объявите о предстоящем браке, брат епископ?

— Конечно!

— Тогда приступайте к церемонии, милорд Байе. Все присутствующие здесь будут свидетелями того, что в двадцать четвертый день декабря, в год тысяча шестьдесят шестой от Рождества Господа нашего, Жосслен де Комбур, бретонский рыцарь и верный слуга Вильгельма Нормандского, взял в жены леди Мэйрин, дочь Олдвина Этельсберна, наследницу поместья Эльфлиа, в присутствии своего короля и ее матери, леди Иды из Эльфлиа, а также Роберта, графа Эсского, Роберта де Бомона, Вильгельма Фитц-Осборна, Вильгельма де Варенна и Хью де Монфора.

Жосслен взял Мэйрин за руку. Они предстали перед епископом Одо, и тот соединил их священными узами брака. Когда обряд был совершен, король воскликнул, что хочет поднять тост в честь новобрачных. Придворные присоединились к своему королю. После двух кубков крепкого красного вина Мэйрин почувствовала, что у нее кружится голова.

В мыслях она вернулась на несколько лет назад, ко дню своей свадьбы с Василием Византийским. Насколько же иначе все было в тот чудесный весенний день, когда воздух казался ей сладким от надежд, когда она еще верила в любовь, способную пережить смерть и продлиться в вечности. «А теперь, — подумала Мэйрин, — я выхожу замуж по расчету и отдаю Эльфлиа в руки чужака. Хотела бы я знать, действительно ли он любит меня? Или теперь, когда он получит поместье, я стану ему безразлична?»

— Ты просто обязан последовать примеру моего брата, Жосслен, — говорил епископ. — У тебя должна быть большая семья. Моя мать родила пятерых детей, а от второй жены моего отца, Фредезенды, у меня еще два сводных брата. Большая семья — это очень важно. Чем больше детей — тем больше кровных связей со знатными людьми, и тем сильнее становится человек.

Жосслен кивнул.

— Мы с леди Мэйрин положим начало новой ветви моего рода здесь, в Англии. И, с Божьей помощью, наше имя станет знаменитым. Что скажешь, Мэйрин? Родишь мне дюжину крепких сыновей? — Он крепко обхватил рукой талию Мэйрин.

— Что?! — Мэйрин с испугом уставилась на него. Она услышала, что Жосслен обращается к ней, но не поняла вопроса, погрузившись в свои раздумья.

Молодой епископ снисходительно улыбнулся.

— Вы похожи на невинную девушку, не знающую, что такое брак, — заметил он. — Ваш новый муж спросил, поможете ли вы ему создать большую семью. У вас нет детей от первого брака?

— Мой первый брак продлился всего восемь месяцев, милорд епископ.

— Вполне достаточно времени, чтобы мужчина успел дать жизнь ребенку, — уклончиво проговорил епископ.

— Моя дочь была еще слишком юна для брачного ложа, — вмешалась Ида, придя на помощь Мэйрин. — Принц обожал ее! Он настоял на этом браке, поскольку боялся, что ее похитит кто-нибудь другой.

— А-а-а, — понимающе протянул епископ. — Известно, что чересчур юные девушки не сразу зачинают детей. Сколько же вам лет, миледи?

— В октябре исполнилось шестнадцать, милорд.

— Ну, теперь вы уже в подходящем возрасте! Будь внимателен к своей жене, Жосслен де Комбур! И я обещаю, что к осени она подарит тебе чудесного сына!

— Сыновья для новой Англии, — произнес король. — Да, милорды и леди, именно это нам сейчас необходимо в первую очередь. Сильные сыновья для сильной Англии!

Подняли еще один тост — на сей раз за будущих сыновей Жосслена де Комбура. Когда холодное вино обожгло горло Мэйрин, она подумала: «Интересно, смогу ли я удержаться на ногах, если Жосслен уберет руку с моей талии?»

— Не отпускайте меня, милорд, — прошептала она ему. — Боюсь, я чересчур много выпила. Жосслен усмехнулся.

— Король не держит плохого вина. Те, кто состоит у него на службе, быстро привыкают к доброй выпивке.

— Возможно, если бы мы пообедали, было бы лучше. Но ведь после утренней мессы у нас во рту не было ни крошки! — ответила Мэйрин. — Не уверена, что смогу удержаться на ногах.

— Давай проверим, — предложил Жосслен. Обернувшись к королю, он произнес:

— Милорд, вы позволите нам покинуть вас? Мы проделали долгий путь из Эльфлиа. Миледи Мэйрин утомлена, и Я тоже. А ведь завтра после коронации пора отправляться в обратную дорогу. Нам необходимо немного отдохнуть.

— Отдохнуть? В первую брачную ночь? А как же насчет сильных сыновей для Англии, де Комбур? — поддразнил его Хью де Монфор. — Как не стыдно, господа, — с упреком проговорила Ида. Но король и его друзья не сдержали смеха. Мэйрин покраснела, как маков цвет, прекрасно поняв намек.

— Ваше величество, милорды! — добродушно рассмеялся Жосслен. — Мы с женой должны покинуть вас. — Продолжая поддерживать Мэйрин за талию, он вывел ее из комнаты. Оказавшись единственной дамой в окружении мужчин, кое-кто из которых с восхищением поглядывал на нее, Ида присела в реверансе перед королем и поспешила следом за новобрачными.

— Какая красивая женщина! — заметил граф Эсский. — Как жаль, что она не смогла остаться.

— Возможно, весной мы посетим Эльфлиа, — сказал Хью де Монфор, — и посмотрим, как управляется с делами наш друг Жосслен.

— Надеешься, что вдова окажет тебе теплый прием? — поддразнил его Роберт де Бомон.

— Вдова — такая же женщина, как и все, друг мой, — рассмеялся Монфор и подошел к окну, чтобы взглянуть, как новобрачные садятся на коней.

— Садись на Громовика, — велел Жосслен, приподнимая Мэйрин и усаживая ее в седло, — Я поведу его.

— Тебе нехорошо, дитя мое? — встревоженно спросила Ида.

— Это все вино, — слабым голосом отозвалась Мэйрин, чувствуя, что в ее желудке поднимается настоящая буря.

Ида покачала головой и повернулась к своему новоиспеченному зятю.

— Она никогда не могла пить крепкое вино. Обычно она разбавляла его водой. Королевское вино было превосходным. Мне оно понравилось, но я боюсь, что Мэйрин от него заболеет.

Жосслена неудержимо тянуло рассмеяться. Он только что женился на прекраснейшей в мире женщине. Но его невесту, казалось, вот-вот стошнит. «Не слишком-то романтичное начало первой брачной ночи, — подумал Жосслен. Он взглянул на Мэйрин и увидел, что она действительно очень бледна. На лбу ее выступила испарина, глаза прикрыты. — Неужели ей действительно так плохо?»— испугался Жосслен.

И он не ошибся. Мэйрин прежде никогда не подозревала, что конь может быть так похож на корабль. У нее отчаянно заболела голова, и с каждым шагом Громовика ей казалось, что вот-вот случится непоправимое. Мэйрин сомневалась, успеют ли они добраться до дома, учитывая раскачивающуюся поступь коня и вонь на узких улочках. Ветер с реки не помогал. Однако морозный воздух конца декабря все-таки совершил чудо и помог Мэйрин не потерять над собой контроль. Когда Громовик наконец остановился перед домом, она с облегчением открыла глаза. Жосслен снял ее с седла.

В его золотисто-зеленых глазах мелькнуло сострадание.

— Боюсь, придется отложить брачные торжества, — произнес он. — Завтра на коронации я похвастаюсь тобой, жена моя! Но сейчас тебе необходим хороший отдых.

— Милорд, мне очень жаль… — пробормотала Мэйрин. Жосслен озорно рассмеялся.

— Ах, колдунья! — воскликнул он. — Я действительно люблю тебя! Думаю, ни тебе, ни мне не хотелось бы, чтобы наши страстные объятия довели тебя до болезни. Сильные сыновья для Англии могут подождать другой ночи.

Мэйрин слабо улыбнулась.

— Моя мать говорила, что ты — добрый человек, Жосслен. Но, боюсь, она не оценила твою доброту и вполовину. Думаю, мне будет очень приятно узнать тебя получше.

Жосслен улыбнулся в ответ. Подхватив жену на руки, он отнес ее в спальню и усадил на кровать.

— Сегодня я буду спать внизу, Мэйрин, — сказал он, нежно поцеловав ее в лоб. Уходя, добавил:

— Я пришлю к тебе леди Иду.

— Пойдите к вашей дочери, — сказал он Иде, спустившись в зал. — Сегодня я буду спать здесь.

Ида поднялась по лестнице и исчезла за дверью спальни. Дагда подошел к камину и разжег огонь. Он осторожно раздувал крошечный огонек, пока тот не разгорелся и не превратился в жаркое пламя. Затем он подбросил два сухих полена. Древесина громко затрещала, языки огня взметнулись вверх, на стенах комнаты заплясали причудливые тени. Передвинув в зал длинный дубовый стол, Дагда наполнил два кубка вином из графина. Один кубок он вручил Жосслену.

— Итак, милорд, — проговорил он, — за вашу свадьбу с леди Мэйрин! Долгих лет жизни вам обоим! И много детей! Совет да любовь! — С этими словами ирландец залпом осушил свой кубок и поставил его на пыльную крышку стола. — Мне пятьдесят восемь лет, — начал он издалека. — Отца своего я не помню. Моя мать отличалась одной особой способностью: рожать чуть ли не каждый год, и всякий раз — от нового мужчины. За нами никто не присматривал. В возрасте двенадцати лет я дорос уже до шести футов и продолжал расти. В двенадцать с половиной я завоевал свою первую девушку. Мне пришлось убить двоих мужчин, и впервые в жизни я удостоился похвал и одобрения. К семнадцати годам, милорд, я прослыл самым свирепым воином в Ирландии. Моим именем мамаши пугали непослушных детей.

Когда мне исполнилось двадцать шесть, меня поймали монахи. Они заманили меня россказнями о тайном сокровище. О эти монахи! Они хорошо знали, на что я падок. И вознамерились спасти мою бессмертную душу. — При этом воспоминании Дагда ухмыльнулся. — Итак, они сняли с меня оружие и раздели догола. Потом посадили в чем мать родила в тесный подвал без окон. «Ты должен родиться заново, Дагда, — сказали они мне. — А этот подвал — материнское лоно».

Как же я сперва ненавидел этих монахов! Мне тогда были неведомы другие чувства, кроме ненависти. Я проклинал этих добродушных старичков, которые дважды в день приносили мне пищу и оставляли наедине с моими мыслями. Я поклялся, что, если мне удастся вырваться на свободу, я сровняю с землей их монастырь.

Прошло много недель, и наконец гнев и ненависть иссякли. Однажды утром, когда старый монах принес мне поесть, я заплакал и стал умолять его о помощи. Лишившись оружия и ненависти, я снова превратился в ребенка. И добрые монахи начали заново учить всему этого ребенка. Они объяснили, что хотя физическая сила иногда полезна, но далеко не всегда для преодоления препятствий нужно насилие. Они приучили мой мозг рассуждать и разгадывать загадки, а не бездумно сражаться против них.

Они поручили мне заботиться о беспомощных существах, о домашних животных, которые нуждались в защите сильного человека. Через некоторое время меня направили в монастырский госпиталь ухаживать за больными и умирающими.

Это помогло мне понять, что жизнь ценнее смерти, милорд. И мне хотелось остаться в атом монастыре до конца своих дней.

Но через два года монахи сказали, что я должен исполнить новую задачу. Они послали меня ко двору короля Рорн Тир Коннелла, который правил на северо-западе Ирландии. У короля и его пожилой супруги были взрослые дети: пять сыновей и четыре дочери. Никто не ожидал, что королева родит еще одного ребенка: ей было уже под пятьдесят. Но она снова зачала и умерла при родах, успев произвести на свет Мэйр Тир Коннелл, мать вашей супруги, милорд. Мне поручили заботиться о ней, ибо Рори Тир Коннелл, опечаленный смертью своей жены, отказался даже взглянуть на новорожденную.

Глаза Дагды наполнились слезами от этих воспоминаний, и на мгновение он умолк. Затем, взяв себя в руки, ирландец продолжил рассказ:

— За всю мою жизнь, милорд, никто не любил меня так, как моя принцесса, и никто не доверял мне столь простодушно. Мое сердце истосковалось по теплу и любви, и я с радостью посвятил свою жизнь заботам о малышке. Я сам выбрал для нее кормилицу, проследив, чтобы она была здоровой и крепкой. Я помог моей принцессе сделать первые шаги. Мне она подарила стою первую улыбку. Мое имя было первым словом, которое она произнесла. На моих глазах она выросла и превратилась из ребенка в женщину. Я замечал тоскующие взгляды, которые бросали на нее молодые люди, приезжавшие ко двору и уезжавшие ни с чем. Я догадался раньше принцессы, что она влюблена в Сирена Сен-Ронана, и день их свадьбы стал самым счастливым днем в моей жизни. Разве я мог представить, что их любовь друг к другу оборвется так скоро и так печально?

Моя принцесса умерла, родив миледи Мэйрин. И мне хотелось умереть вместе с нею. Но она прекрасно знала меня, понимала мое сердце. И перед смертью поручила заботиться о новорожденной малютке, точь-в-точь как когда-то монахи поручили мне заботиться о ней самой. Она знала, что я не предам ее!

Когда Сирен Сен-Ронан умер, я спас миледи Мэйрин от этой дрянной женщины, се мачехи. Когда Олдвин Этсльсберн взял миледи к себе и удочерил ее, я принес ему присягу на верность. А теперь я предлагаю такую же присягу вам, милорд. Однако знайте, что, если ваши интересы разойдутся с интересами леди Мэйрин, я встану на ее сторону. Думаю, вы должны это знать.

Жосслена восхитила эта речь. Он уже давно пытался понять, какое место занимает Дагда в жизни Мэйрин. Ирландец нравился ему: Жосслен чувствовал, что тот честен, верен и не способен на предательство.

— Я могу лишь надеяться, Дагда, что мои интересы всегда будут совпадать с желаниями моей жены. Не сомневаюсь, что ты — опасный противник, — с дружеской улыбкой ответил Жосслен.

— Я уже много лет не поднимал меч для убийства, милорд. Я был с Олдвином Этельсберном и его сыном под Йорком, однако тан, понимая мои чувства, оставил меня в тылу заботиться о раненых. Зрелище битвы пробудило во мне много воспоминаний, милорд, но мне не захотелось снова взять в руки меч и убивать. Жажда крови давно покинула мою душу. Теперь я куда больше ценю жизнь.

Жосслен кивнул. Он тоже понимал чувства Дагды и восхищался его прямотой.

— Король поручил мне возвести крепость в Эльфлиа, — произнес он. — Ты не откажешься руководить строителями, которых мастер Жилье привезет весной? Ему и без того предстоит слишком много хлопот. Мне нужен человек, которому я мог бы доверить руководство строительными работами. В Эльфлиа тебя все уважают и любят.

Дагда кивнул, лицо его смягчилось, уголки губ приподнялись в улыбке.

— Да, — согласился он, — я бы очень хотел принять участие в постройке крепости, милорд. Часть моей жизни я был разрушителем. Потом долгие годы — воспитателем. Но еще никогда не был творцом.

— Значит, у тебя нет своих детей, Дагда?

Ирландец усмехнулся.

— Заботы о моей госпоже не дали мне возможность подыскать жену. Несколько женщин в Ирландии и в Эльфлиа порой милостиво делили со мной ложе. Говорят, что за годы жизни в Англии у меня родилось восемь сыновей и шесть дочерей. Поскольку все они завели привычку удивительно походить на меня, отказаться, от них было бы просто невозможно. С вашего разрешения, милорд, выполняя ваше поручение, я возьму в помощники моего старшего сына, Эдвина.

— Бери кого хочешь, Дагда. Я предоставляю тебе в этом полную свободу. Ведь ты лучше знаешь жителей Эльфлиа, чем я.

Дагда, довольный этим соглашением, внезапно почувствовал голод. Он успел заранее заглянуть к соседнему повару и купить жареного каплуна, буханку хлеба и небольшую головку сыра, а для Мэйрин и ее матери — немного яблок и груш. Разделав птицу, Дагда нарезал ломтиками хлеб и сыр и разложил угощение по тарелкам. Передав одну своему новому господину, вторую он отнес наверх, Иде.

— Леди Мэйрин уже уснула, — с улыбкой сказал он, вернувшись в зал.

— Леди Ида говорит, что моя жена плохо переносит вино, — заметил Жосслен.

Дагда улыбнулся.

— Среди кельтов, — произнес он, — не так уж много трезвенников, но моя госпожа действительно не может пить вино. От неразбавленного вина ей всегда становится плохо. Иногда ее начинает тошнить, иногда она просто чувствует дурноту, а потом засыпает. В этом у нее ничего общего с ее родителями.

— Расскажи о ее родителях, — попросил Жосслен.

— Ее мать была красавицей, — ответил Дагда. — А голос, как у жаворонка. Она часто смеялась и редко гневалась, всегда старалась найти во всем хорошее и не замечать дурного. Думаю, именно поэтому Господь забрал ее к себе так быстро. Она наверняка была одной из его любимых дочерей. Он не выдержал долгой разлуки с ней.

Что же до отца миледи Мэйрин, то он был добрым человеком и обожал мою принцессу. Он очень сильно переживал, когда она умерла, и не хотел брать другую жену. Думаю, он бы и не женился, если бы не понимал, что должен родить сына. Он не рассчитывал умереть таким молодым.

— Как же он умер, Дагда?

— Несчастный случай. Он упал с лошади в ров, простудился и заболел, а через несколько недель скончался.

Его вторая жена коварством добилась того, что леди Мэйрин объявили незаконнорожденной, и выгнала падчерицу из дому. Она была жестокой женщиной, милорд. С ангельским личиком, но с душой черной, как дьявол. Если бы я знал, до чего она дойдет, то позаботился бы заранее о «несчастном случае» для нее. Леди Бланш так хотела прибрать к рукам земли Ландерно, что не сжалилась над невинной девочкой.

— Леди Бланш?!

— Бланш де Сен-Бриек, да проклянет ее Господь, — мачеха миледи Мэйрин. Но все это осталось в прошлом. Господь н Его Пресвятая Мать защитили мою госпожу. — Дагда взял с тарелки ножку каплуна и впился в нее зубами.

Бланш де Сен-Бриек! Жосслен почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Он опустил голову, чтобы Дагда не заметил, как он побледнел, и принялся медленно жевать кусок хлеба с сыром. Неужели та самая Бланш де Сен-Бриек? Наверняка да! Насколько известно Жосслену, в этой семье всего одна женщина с таким именем, и описание Дагды прекрасно подходит к ней. У женщины, которую знал Жосслен, действительно ангельское личико. Поверить в то, что она — жестокое чудовище, было тяжело, но сомневаться в свидетельстве ирландца не приходилось.

«Моя Бланш». При этой мысли Жосслен подавился хлебом и закашлялся. Дагда похлопал его по спине н вручил кубок с вином. Жосслен благодарно кивнул; глаза его слезились. Та Бланш, которую он знал, жила в доме своего старшего брата. Оме была вдовой и растила дочь, но Жосслен никогда не видел эту девочку, поскольку она жила в семье своего нареченного жениха. Бланш была очень довольна партией, которую подыскала для своей дочки: богатые земли, которые малышка получила в приданое, привлекли внимание младшего сына из могущественного семейства Монтгомери.

Бланш мало рассказывала о своем браке, деликатно намекнув лишь, что ее принудили к этому замужеству родные. Она сказала, что ее муж был отвратительным стариком и что лишь его внезапная смерть спасла ее от невыносимой жизни в его обществе. Она никогда не называла ни имени этого человека, ни его поместья.

Жосслен думал, что эти воспоминания причиняют ей слишком сильную боль, но теперь понял, что причина ее сдержанности другая. Бланш не хотела, чтобы Жосслен обсуждал ее со своим отцом, который был близким другом ее покойного мужа.

Бланш вскружила ему голову своими влажными голубыми глазами, нежным голоском и еще более нежным прикосновением руки, которая лежала на руке Жосслена, когда они прогуливались по саду ее брата. Бланш дала ему понять, как им может быть хорошо вдвоем.

Жосслену польстило ее внимание: ведь он — всего лишь незаконнорожденный сын, простой рыцарь, хотя и благородного происхождения. Он даже подумал, что когда-нибудь, когда король наградит его землей за верную службу, он, возможно, посватается к этой женщине и возьмет ее в жены. Правда, он не любил ее, но и не собирался жениться по любви. Разве люди женятся по любви? Женятся ради земель, ради положения, ради богатого приданого. Ради того, чтобы укрепить семейные связи.

Таковы были мысли Жосслена до того дня, как он пересек реку Олдфорд и попал в Эльфлиа, где Мэйрин в этот момент выходила с девушками на опушку леса. С первого взгляда он полюбил ее. Она стала его прекрасной колдуньей, поселилась в его мечтах. Господь спас Жосслена из когтей жестокой и коварной Бланш де Сен-Бриек, подарив ему Мэйрин из Эльфлиа.

Дожевав хлеб, он запил ужин очередным кубком вина, решив, что Мэйрин вовсе не нужно знать о его кратком знакомстве с ее мачехой: едва ли они когда-либо поедут в Бретань, а Бланш едва ли появится в Англии. Жосслен вовремя спасся, и нет смысла напрасно огорчать молодую жену.

Когда с ужином было покончено, Дагда вымыл тарелки, достал из комода два соломенных тюфяка и положил их перед камином. Оба завернулись в плащи и спокойно проспали всю ночь. Жосслен проснулся, услыхав, как Дагда ворошит угли в камине, и не сразу понял, где находится. Дрожа от холода декабрьского утра, он услышал, как звонят рождественские колокола.

— Который час? — пробормотал он из-под тяжелого плаща.

— Уже рассвело, милорд. Я разбудил миледи и ее мать. Жосслен сел.

— Как себя чувствует моя жена, Дагда?

— Она еще слаба, но говорит, что с желудком все в порядке. Я отнес ей немного поджаренного хлеба с сыром, фруктов н разбавленного вина. Жосслен поднялся с тюфяка.

— Похоже, если остался еще каплун, можно неплохо позавтракать.

Дагда без лишних слов поставил перед рыцарем тарелку с едой. Жосслен удивленно поднял брови.

— Ты, наверное, колдун, как и твоя госпожа, Дагда! Ты угадываешь мои желания прежде, чем я сам успеваю их понять. Дагда польщенно хмыкнул.

— Какое там колдовство, милорд! Наши запасы скудны. Я принес вам все, что осталось. Поешьте. Я должен набрать воды в колодце и подогреть, чтобы леди Мэйрин могла вымыться. Но для этого сначала придется разломать ледяную корку.

Жосслен быстро расправился с завтраком, поскольку был весьма голоден. Еды хватило ровно настолько, чтобы заморить червячка. Затем он поспешно поднялся наверх взглянуть на Мэйрин. По дороге он едва не столкнулся со своей тещей, спускавшейся в зал. Леди Ида улыбнулась Жосслену и бодро приветствовала его; он ответил столь же учтиво. Ему нравилась леди Ида. Она была доброй, заботливой и чувствительной женщиной.

Мэйрин сидела на большой кровати, занавешенной пыльным выцветшим балдахином. Да, не на такой кровати Жосслен мечтал бы провести свою первую брачную ночь! Впрочем, теперь с этим придется подождать до возвращения в Эльфлиа. Жосслен не собирался знакомиться со своей женой поближе в каком-нибудь придорожном трактире или гостинице. Он хотел насладиться ею в собственной постели, не заботясь о том, что утром придется рано вставать и отправляться в дорогу. Король часто подшучивал над его привередливостью.

Он окинул Мэйрин медленным оценивающим взглядом, заставив ее очаровательно порозоветь от смущения. Она была в одной ночной сорочке, и сквозь шелковую ткань просвечивали очертания ее соблазнительных грудей.

— Доброе утро, жена, — проговорил Жосслен, усаживаясь на край постели. Мэйрин попыталась прикрыться одеялом, но Жосслен удержал ее руку. — Нет, — тихо сказал он. — Я и так слишком долго отказывал себе в твоем обществе. Не ли ша» меня возможности хотя бы полюбоваться твоей красотой. — Протянув руку, он ласково сжал одну ее грудь и медленными, дразнящими движениями погладил нежный сосок.

Мэйрин почувствовала, как все ее тело жадно отзывается на эту ласку. Слишком много времени прошло с тех пор, как ее касались с любовью! Когда Мэйрин поняла, что ей придется выйти замуж за Жосслена де Комбура, чтобы сохранить Эльфлиа, она подумала, что его любовь и ласки покажутся отвратительными. Когда-то она была уверена, что любит Василия; в действительности же она любила то желание, которое он пробуждал в ней. Она обожала его ласки, без малейшего страха и смущения усваивала уроки любви, которые он так старательно преподавал ей. А когда ее касался Эрик Длинный Меч, ей было противно; потому она в своей наивности решила, что ей будет неприятно прикосновение любого мужчины, кроме Василия. И как же чудесно обнаружить, что она ошибалась!

Она затрепетала от наслаждения, и, увидев блаженство, написанное на ее лице, Жосслен не сдержал смеха:

— О, моя сладкая колдунья, ты меня искушаешь! Как мне не хочется ехать на церемонию в Вестминстер! Как бы я хотел задержаться здесь подольше! Я бы сию секунду забрался к тебе в постель, задернул бы занавески поплотнее и подарил бы тебе счастье, которого ты столь очевидно и столь очаровательно жаждешь. — Жосслен неохотно оторвал руку от ее груди. — Господи, Мэйрин, да не смотри же на меня так! Иначе я не выдержу и наброшусь на тебя.

— Я вовсе не хотела показаться такой бесстыдницей, — простодушно откликнулась Мэйрин. — Просто прошло слишком много времени с тех пор, как меня касался мужчина. Я не думала, что после смерти Василия мне будет приятно прикосновение другого мужчины. Я тебя возмутила?

— Ты восхитила меня своим желанием, Мэйрин! Обещаю, когда мы вернемся в Эльфлиа, я исполню все, что ты пожелаешь. Неужели ты всю жизнь будешь удивлять меня, Мэйрин? Красавица жена с богатым приданым, которая вдобавок страстно жаждет объятий своего супруга! Да, подарок короля поистине оказался щедрым! Если бы другие знали всю правду, мне наверняка бы завидовала вся Англия! — Жосслен взял ее руку и поцеловал ладонь, а потом чувствительное местечко на внутренней стороне запястья. Мэйрин почувствовала, как участился ее пульс, но так и не поняла, что тому причиной: поцелуй ли Жосслена, слова ли его или то и другое вместе.

— Ах, Жосслен, я хочу, чтобы наш медовый месяц продлился всю жизнь, — прошептала она. — Но сейчас я должна одеться, иначе мы опоздаем.

— Позволишь мне помочь? — озорно предложил он и в очередной раз был потрясен ее прямотой и честностью.

— Если ты еще раз дотронешься до меня, Жосслен, я ни за что не отвечаю! Думаю, тебе лучше прислать ко мне мою мать.

Мэйрин свесила ноги с кровати и встала.

Жосслен тоже поднялся и, обняв ее хрупкие плечики, заглянул в глаза, чувствуя, как Мэйрин затаила дыхание.

— Значит, колдунья моя, ты хочешь меня так же сильно, как и я тебя? — спросил он, не сдержав легкого стона, ибо от соблазнительного запаха и тепла ее тела у него начинала кружиться голова.

— Да, — хрипло прошептала она. — Я хочу тебя, Жосслен. Ты подаришь мне не только детей, но и наслаждение. Василий часто говорил, что дети вырастают и покидают своих родителей, а мужчина и женщина остаются вместе до конца жизни. Они начинают супружескую жизнь со страстью и, несмотря на все заботы и тяготы, не должны утратить эту первую страсть, и тогда они будут счастливы в последние дни своей жизни так же, как и в медовый месяц. Любовь друг к другу поддержит их и в дни старости. О Жосслен! Я сейчас поняла, что хочу твоей любви!

— Ты хочешь, чтобы я любил тебя?! Но, колдунья моя, я и так люблю! Разве я не говорил? Я люблю тебя!

Они застыли, глядя друг на друга. Но шаги Иды, поднимающейся по лестнице, заставили их вернуться к действительности.

— Жосслен, — проговорила Ида, войдя в комнату с тазом горячей воды в руках. — Дагда согрел для тебя воду там, внизу. А нам с Мэйрин надо поторопиться, иначе мы опоздаем на коронацию.

Жосслену ничего не оставалось, как вернуться в зал, но, уходя, он сорвал с губ очаровательной супруги еще один быстрый поцелуй. Мэйрин и Ида улыбнулись, услышав, как он бурей пронесся вниз по лестнице.

— Ты — счастливица, — заметила Ида. — Разве я не говорила, что он — хороший человек?

— Ты вспомнила отца, — сказала Мэйрин, заметив в глазах Иды тень печали.

— Я тоскую по нему, — тихо ответила Ида. — Я прожила с Олдвином почти всю жизнь. А теперь осталась одна. Это странное чувство, дитя мое. Мне все время кажется, что чего-то не хватает в моей жизни. И порой я позволяю себе вспомнить, чего именно, — моего мужа. С тех пор как он умер, моя жизнь стала почти призрачной.

— Но ты не одинока, мама! У тебя есть я, а теперь еще и Жосслен. Скоро мы родим тебе внуков. Ты нам нужна!

— Значит, ты не хочешь, чтобы я вернулась к своему брату? Мне можно остаться в Эльфлиа?

— Остаться в Эльфлиа?! Но Эльфлиа — твой дом, мама! Ты — его хозяйка!

— Нет, Мэйрин. Теперь хозяйка ты, а хозяин — Жосслен де Комбур. Эльфлиа больше не принадлежит мне. Мэйрин крепко обвила руками шею матери.

— Когда-то, — проговорила она, — у меня украли дом, принадлежавший мне по праву, прогнали из родных мест. А ты открыла для меня двери своего дома и своего сердца, обращалась со мной, как с родной дочерью, даже тогда, когда сердце твое было разбито скорбью об Эдит. Я не помню женщину, которая произвела меня на свет, мама. Ты вырастила меня, разделяла со мной все мои маленькие радости и маленькие несчастья, казавшиеся тогда огромными. Ты ухаживала за мной, когда я болела, бранила, когда я ошибалась, но была слишком упряма, чтобы признать свои ошибки. Ошибки, которые ты всегда прощала! Ты — моя единственная мать! Выгнать тебя из дома, из поместья, которое ты любишь, было бы непростительным грехом. Я люблю тебя, мама! Хочу, чтобы ты оставалась со мной столько, сколько позволит Господь!

Ида взглянула на Мэйрин; глаза ее были полны слез. Она прикрыла рот ладонью, чтобы сдержать возглас радости. Взяв себя в руки, она проговорила:

— Я буду оплакивать твоего отца и Брэнда до конца своих дней, но Господь милосерден: он подарил мне прекрасную дочь — тебя, Мэйрин!

Мать и дочь крепко обнялись и утерли друг другу слезы. Затем умылись и стали одеваться. Платья пришлось надеть те же самые, что и вчера: не идти же на коронацию в запыленных дорожных одеждах! Впрочем, никто не заметит, что они не сменили наряды. Ведь их почти никто не знает при дворе! Да и король будет далеко. А после церемонии они сразу же вернутся домой, переоденутся и отправятся в путь.

На пир после коронации их не пригласили: женщин на этом пиру вообще не ожидали, поскольку в Англии жило мало высокородных нормандских дам. Считалось, что привозить их сюда пока небезопасно: в провинции до сих пор продолжались волнения. Нормандцы считали своих жен средством продолжения рода и заключения союзов. Даже королева еще не ступила своей изящной ножкой на английскую землю.

Рождественский день выдался холодным и пасмурным, казалось, вот-вот повалит снег. Но улицы Лондона были празднично убраны и заполнены нормандцами и саксонцами, торопящимися к Вестминстерскому собору. Этот собор, построенный покойным королем Эдуардом и освященный всего год назад, Вильгельм счел наиболее подходящим местом для своей коронации. Большинство гостей шли пешком, но попадались и всадники; маленький отряд из Эльфлиа тоже был конный. Охрана, которую они захватили с собой из Эльфлиа, расположилась лагерем за Лондонским мостом:

Жосслен не взял охранников с собой в город, опасаясь, что они начнут буянить и причинят ему лишние хлопоты.

Чем ближе они подъезжали к собору, тем медленнее им приходилось двигаться, поскольку толпа становилась все гуще. Шум стоял ужасающий. Оставив лошадей с Дагдой, Жосслен, Мэйрин и Ида пешком прошли в здание собора. Жосслен не видел ни одного знакомого лица, но ему удалось самому подыскать удобное местечко для своей жены и Иды у дальней стены собора, откуда они прекрасно увидят Вильгельма и всю церемонию.

Вильгельм Нормандский твердой поступью вошел в Вестминстерское аббатство. Ему предстояло пройти старинный британский ритуал и стать королем Англии. Обряд коронации и помазания совершил Олдред, архиепископ Йоркский. Партия Годвинсона вынудила покойного короля Эдуарда сместить вестминстерского прелата и заменить его священником по имени Стиганд, что встретило резкое осуждение папы римского.

Церемония оказалась короткой. Завершив обряд, архиепископ Олдред представил народу Вильгельма I, короля Англии. Он говорил по-английски, и это было необычно. Затем Годфруа, епископ Кутанса, на своем родном нормандском языке тоже представил короля его подданным.

Случилось так, что сторожевые отряды, охранявшие Вестминстер, услышав радостные возгласы, раздавшиеся в честь короля, решили, что начинается бунт. И тут же подожгли несколько близлежащих домов. Им быстро разъяснили ошибку, но два здания успели сгореть дотла, а еще добрая дюжина домов серьезно пострадала. Испуганный король велел оплатить убытки владельцам домов. Затем, опустившись на колени перед алтарем, он возблагодарил Господа за то, что никто не пострадал от этого недоразумения.

Разрываясь между необходимостью заботиться о женщинах и долгом перед своим сеньором, Жосслен несколько секунд не находил себе места, когда поднялся переполох. Но Мэйрин быстро заметила это и шепнула:

— Ступай к королю! Мы здесь в безопасности. И Жосслен поторопился к королю, даже не оглянувшись. Когда все прояснилось, Вильгельм заметил своего бретонского рыцаря и одарил его мимолетной улыбкой.

— Все в порядке, Жосслен. Возвращайся к своей прелестной жене и своим землям. Позаботься о безопасности границы. С этого дня я — настоящий король. Но чтобы удержать корону, мне нужно укрепить страну. Благодаря таким бракам, в какой ты вступил вчера, и благодаря таким людям, как ты, я сделаю Англию сильной и единой. — Вильгельм протянул руку, и Жосслен, опустившись на одно колено, поцеловал ее. Поднявшись, он отошел в сторону и затерялся в толпе. Вильгельм снова улыбнулся ему вслед и, повернувшись к своему брату Одо, сказал:

— Поедем в Баркинг, брат, и примем присягу у моих добрых, верных подданных.

Епископ усмехнулся и ответил:

— Да, поедем в Баркинг, Вильгельм. Сегодня холодный день, а в Баркинге нас ждет обед и подогретое вино. А может быть, и теплая девочка, которая окажется хоть вполовину такой же прекрасной, как эта огненноволосая красотка, которую ты столь предусмотрительно отдал де Комбуру. Ах, как я завидую этому парню! Если она окажется в постели такой же пламенной, как ее волосы, то считай, что тебе повезет, если пограничную крепость когда-нибудь доведут до ума. Она так заездит его по ночам, что днем он будет только зевать и клевать носом! Пожалуй, если бы ты дал ему жену поуродливее, он больше времени проводил бы на стройке! — Епископ разразился громоподобным смехом.

— Одо, ты слишком много для епископа говоришь о мирском, — заметил король, постаравшись, чтобы его голос звучал укоризненно.

— Но, Вильгельм, — рассудительно заявил Одо, — тебе ведь необходим епископ среди близких родственников.

На губах Вильгельма Нормандского появилась холодная мимолетная улыбка. Он воскликнул:

— В Баркинг! — И, повернувшись, вышел из дверей собора. Одо из Байе, понимающе кивнув, поспешил следом за братом.

Жосслен вывел жену и тещу из толчеи собора на улицу. Он знал, что с отбытием короля зрители тоже начнут расходиться по домам и на улицах снова станет тесно. Он надеялся, что они успеют проскользнуть в числе первых и быстро доберутся до дома, переоденутся и двинутся в обратный путь, в Эльфлиа. Несмотря на недоразумение со стражей, Дагда оказался на том же месте, где они с ним расстались.

Мэйрин улыбнулась.

— Ты думал, его что-нибудь может заставить сдвинуться с места? — спросила она Жосслена.

— Что произошло? — расспрашивал ирландец. — У меня чуть сердце не ушло в пятки, когда я увидел, как эти охранники принялись поджигать дома!

Жосслен все ему объяснил, и Дагда кивнул.

— Вот так олухи! — пробормотал он, садясь на лошадь. Вернувшись домой, Мэйрин и Ида быстро переменили наряды на более практичную дорожную одежду. Несмотря на вооруженный эскорт, Жосслен не хотел привлекать лишнего внимания. Он намеревался добраться до Эльфлиа как можно быстрее и без всяких приключений. Загасив угли в камине, Дагда собрал остатки припасов и запер двери дома. Они проехали через Лондонский мост и разыскали своих охранников.

Было очень холодно; время от времени падал легкий снег. Сырость пробиралась даже сквозь подбитые мехом плащи. Мэйрин закутала голову капюшоном, но щеки все равно мерзли. Она вспоминала, что год назад на Рождество был тихий, но радостный праздник с Идой и Брэндом, а дня года назад в этот же день она была в Византии, с Василием. Горячая слеза покатилась по ее щеке.

«Почему я плачу о нем? — удивилась Мэйрин. — Ведь он предал меня! И даже не ради другой женщины, а ради мужчины-любовника! Он не любил меня вопреки всем своим сладким речам!» Но тут Мэйрин вспомнила о том, как нежно Василий знакомил ее с восхитительным миром любовной страсти, о том, как обучал волшебному искусству наслаждения. Нет, все же он любил ее! Интересно, понравятся ли Жосслену эти чудесные ласки, которым научил ее Василий? Мэйрин очень хотелось заняться любовью с Жоссленом. Уж он-то не оставит ее девственной!

Они ехали до наступления темноты, а потом были вынуждены обратиться с просьбой о ночлеге к незнакомому саксонскому тану. Этот тан не участвовал в битве при Гастингсе по причине болезни, а его сыновья были еще слишком молоды для войны. И теперь он и его супруга благодарили Господа за эту удачу: ведь несколько соседних дворян погибло в сражении с нормандцами, а их жены и дети вынуждены были покинуть свои дома и пуститься в скитания по ненастным зимним дорогам. По меньшей мере полдюжины девушек из благородных семейств пострадали от развратных нормандцев. Такие трагедии происходили по всей Англии. В общем-то король был милосерден, но находились англичане, дерзко противившиеся ему даже после его победы над Гарольдом Годвинооном. И король не собирался щадить таких людей.

Гостеприимные хозяева жадно ловили каждое слово Жосслена, рассказывавшего о коронации. Они одобрительно закивали, когда Ида сообщила о том, что архиепископ Йоркский представил Вильгельма его подданным на английском языке. Тан чуть не залился слезами, когда Жосслен заверил его в том, что он сохранит свои земли, если принесет Вильгельму присягу. На его лице явственно читалось облегчение: тан боялся, что потеряет свои владения, как это случилось с его соседями.

— Король этого не допустит, — твердо заявил Жосслен. — Хоть я и не нормандец, но служил ему много лет. И могу сказать, что Вильгельм Нормандский — справедливый человек. Он может быть суров с врагами, но с друзьями честен и добр. Все, что нужно, — отвечать такой же честностью и преданностью.

— Но удержит ли он власть в Англии? — спросил тан. — Я слышал, что на севере до сих пор беспорядки, да и в Эксетере тоже…

— Не сомневайтесь, король Вильгельм удержит власть, — ответил Жосслен. — Если вы присягнете ему, то ничего не потеряете, а приобретете много выгод.

На следующее утро путники попрощались с таном и его семьей и снова двинулись в дорогу. Через несколько часов солнце поднялось достаточно высоко, но сквозь серую пелену облаков виднелся лишь туманный желтоватый диск. Путники ехали еще несколько дней, останавливаясь лишь на ночлег и делая всего один привал днем, чтобы поесть и накормить лошадей. Но вот окрестности стали более знакомыми: близился конец пути.

Отряд спустился с восточных холмов, пересек Олдфорд, и перед ним раскинулось мирное поместье. Навстречу выбежали мальчнки-конюхи, приняли утомленных лошадей. В замке уже ожидал горячий ужин и вино.

— И горячая ванна! — радостно вскричала Мэйрин.

— О да, — поддержала ее Ида. — Но сперва, дитя мое, надо вынести мои вещи из Большой спальни. Теперь она принадлежит тебе и Жосслену. Отныне я буду спать в твоей комнате.

Мэйрин хотела было возразить, но затем поняла, что мать права. Теперь Большая спальня по праву принадлежала Жосслену и его жене. Мэйрин знала, что поначалу будет чувствовать себя несколько неуютно в родительской спальне, но скоро привыкнет.

— Тогда я прослежу за ужином, мама, — отозвалась она. Ида поспешила вверх по лестнице, где ее уже поджидала Нара.

— Король подтвердил, что Мэйрин — законная владелица Эльфлиа? — спросила Нара.

— Не совсем так, — с легкой улыбкой ответила Ида. — Леди Мэйрин и милорд де Комбур сочетались браком в Лондоне, в присутствии самого короля. Обряд совершил брат короля, епископ Байе. Что ты на это скажешь?! Жосслен де Комбур теперь хозяин Эльфлиа, а леди Мэйрин — хозяйка! Ну а теперь открой сундук, Нара, и дай мне чистые простыни!

Онемев от потрясающих новостей, Нара молча помогла своей госпоже постелить свежее белье на кровати, отныне перешедшей в распоряжение нового хозяина и хозяйки Эльфлиа.

Подготовив комнату для новых обитателей, Ида велела Наре:

— Пускай Кен поможет Дагде принести горячей воды наверх, чтобы твоя госпожа могла искупаться.

Затем она быстро спустилась вниз, припомнив, что Мэйрин говорила что-то об ужине. Но посреди зала внезапно остановилась. Теперь ее дочь — хозяйка в этом доме, и составлять меню — ее обязанность. Ида всегда ненавидела выбирать блюда для ужина. Нашлась по крайней мере одна обязанность, избавиться от которой она была очень рада. Усмехнувшись, Ида осушила кубок вина и села перед камином.