Пока Мэйрин со своей семьей жила в Византии, граф Гарольд завоевал Уэльс от имени короля Эдуарда. Грнффидд, король кимров, как называли себя сами валлийцы, был убит. Теоретически руки Гарольда остались при атом чисты: люди Гриффидда сами заманили его в засаду и зверски убили. Однако ходили приглушенные слухи о том, что граф пообещал награду тем, кто отправит Гриффидда на тот свет. После этого убийства Гарольд принудил вдову Гриффидда, королеву Эдит, выйти за него замуж. Отцом же Эдит был Эльфгар, граф Мерсии. Обо всем этом Брэнд известил отца.

Через несколько недель после возвращения в Эльфлиа Мэйрин и Ида узнали о том, что Гарольд распорядился построить охотничий домик у Портскьюета, в Уэльсе, в надежде развлечь короля охотой. Когда все было готово, Карадок, сын покойного Гриффидда, подступил к Портскьюету со своими отрядами. Это случилось 25 августа, в день Святого Варфоломея. Валлийцы разрушили охотничий домик, убили всех, кого застали на месте, и унесли все роскошные украшения, которыми Гарольд собирался произвести впечатление на короля.

Вдобавок ко всем хлопотам Гарольда, связанным с престолонаследием, таны Йоркшира и Нортумберленда поспешно съехались на общее собрание. Они единогласно объявили вне закона графа Тостига, младшего брата графа Гарольда, и избрали вместо него своим главой Моркара, младшего из сыновей графа Эльфгара. Моркара, присягавшего на Верность Гарольду.

Затем таны убили всех вассалов Тостнга, которых им удалось разыскать — и датчан, и англичан, — и захватили все оружие, золото и серебро, принадлежавшее Тостигу.

Граф Гарольд, похоже, не обратил внимания на то, что его брат со своей семьей был вынужден покинуть Англию и бежать во Фландрию, к тестю Вильгельма Нормандского. Тостиг был любимцем короля Эдуарда, и теперь, когда он отправился в изгнание, у больного короля не осталось другого общества, кроме его жены и ее вассалов, которые единодушно были на стороне Гарольда Годвинсона.

— Он не принадлежит к королевскому роду, — заявил умирающий король, отказавшись признать чьи-либо права на английский престол.

Незадолго до дня рождения Мэйрин, 27 октября, в канун дня Святого Симона и Святого Иуды, король удовлетворил просьбу Гарольда о том, чтобы его родственник, Моркар из Мерсии, получил графство Тостига. Северяне заранее предчувствовали, что король даст на это свое согласие. Прежде чем разойтись по домам, они разграбили Нортгсмптон, сожгли деревни, убили множество людей и угнали скот.

Однажды в Эльфлна явился странствующий монах. Он принес известие о том, что семья Эрика Длинный Меч, присягнувшая на верность Тостигу, пострадала в ходе этих неурядиц. Отец и мать Эрика были убиты, владения его — конфискованы. Сам Эрик уехал с графом Тостигом во Фландрию. Впрочем, он собирался рано или поздно вернуться в Англию со своим сеньором. И как тан Дэнхольма он намеревался посвататься к Мэйрин.

Брэнд рассмеялся.

— Этот человек дерзок, — заметил он, — но и глуп. Как он может всерьез надеяться, что я выдам свою сестру замуж за сторонника Тостига? Тоже мне, тан Дэнхольма! Он уже лишился своих земель и едва ли получит их обратно. Мудрее всего ему было бы вернуться на службу к византийскому императору.

— Бедный юноша, — с сочувствием проговорила Ида. — Я помолюсь за упокой души его родителей.

— Слава Богу! — воскликнула Мэйрин. — Я знаю, что в конце концов мне снова придется выйти замуж, но по крайней мере этот напыщенный дурак больше не станет мне докучать.

— А кто станет? — шутливо спросил Брэнд. — Думаю, отец намерен выдать меня за какого-нибудь нормандского лорда, а тебя — женить на нормандской леди, братец.

— Гарольд будет королем Англии, Мэйрин. Даже я вижу, куда ветер дует. Если Эдуард не захочет изменить завещание, Гарольд все равно захватит трон силой.

— А герцог Вильгельм отберет его у Гарольда, — отозвалась Мэйрин. — Я считаю, что отец прав, Брэнд. Так продолжаться не может. Эдуард — первый за много лет англосакс на английском троне, и то он наполовину нормандец. Англией правили датчане, норвежцы, шведы. Северяне вечно дерутся за нашу землю. Настала пора перемен. Нам нужен сильный правитель, а я не верю, что граф Гарольд подходит на эту роль. Я не могу доверять человеку, который ради своего честолюбия прогоняет жену, прожившую с ним много лет, чтобы жениться на вдове своего врага, братья которой могут помочь ему в борьбе за английский престол. Такое поведение не красит Гарольда. Не исключено, что Гарольд сам приложил руку, чтобы поднять восстание в Йорке, в результате которого его брат-соперник лишился своих владений. И посмотри, кто занял его место! Моркар! Мальчишка! Мальчишка, которым можно вертеть, как угодно. Граф Гарольд никогда не установит в Англии мир, Брэнд.

— А ты думаешь, Вильгельму это под силу?

— Да. Вильгельм — сильный человек. Если он станет королем Англии, едва ли чужаки осмелятся снова напасть на нас. А ведь это всегда было для нас самой страшной угрозой. Нам постоянно приходилось гнуть шею перед завоевателями. Я уверена, что наш народ будет счастлив, когда под властью сильного правителя в стране наконец воцарится мир.

— Ты думаешь, что нормандцы, которые придут с Вильгельмом, не станут захватывать наши земли? Его войско будет почти целиком состоять из младших сыновей, которые не рассчитывают на наследство у себя на родине. Мне тоже не нравится Гарольд Годвинсон, но он по крайней мере англичанин. Не думаю, что мне понравится, если мною будет править чужеземец.

— Герцог Вильгельм — честный человек. Отец всегда тай говорил, Брэнд. Он не отберет земли у тех, кто встанет на его сторону. Пострадают только мятежники.

— И все же, — отозвался Брэнд, — я впервые в жизни рад, что мы живем в такой глуши и что наше поместье не слишком большое и соблазнительное. Если повезет, мы с отцом сможем избежать участия в войне, и только когда все утрясется, присягнуть на верность победителю. Мэйрин усмехнулась.

— Брат Байярд всегда говорил, что я умнее тебя, но сейчас я в этом усомнилась, Брэнд. Думаю, отец тоже был бы рад остаться в стороне от борьбы за власть.

— Пока что мы в безопасности, Мэйрин. Отец присягал на верность королю Эдуарду. Я не могу присягнуть кому-либо против воли отца. И пока король жив, а отец остается в Константинополе, Эльфлиа вне всякой опасности.

Король Эдуард встретил Рождество в Вестминстере, где наконец освятили церковь, строительство которой велось все его правление. Это произошло 28 декабря. Вскоре после этого здоровье короля резко ухудшилось. Он умер в канун Крещения, 5 января. Весть о его смерти разнеслась по всей Англии; за ней последовали и другие сообщения. Короля похоронили очень быстро, 6 января, после чего скорбящие подданные позволили Гарольду Годвинсону короноваться и стать новым королем Англии.

До Эльфлиа эти новости дошли только в середине января. На следующее утро Брэнд и Мэйрин выпустили последних двух черно-белых голубей Тимона Феократа, привязав к лапкам птиц записки. Отчетливым почерком Мэйрин на каждой из них были выведены слова: «Эдуард умер. Гарольд коронован. Возвращайся домой».

Если хоть один голубь доберется до Константинополя, Олдвин Этельсберн вернется к весне.

Тем временем, как и все обитатели сельских поместий, жители Эльфлиа в тревоге ожидали, что последует за захватом трона Гарольдом Годвинсоном. И последствия не заставили себя долго ждать.

Герцог Вильгельм выразил свое возмущение тем, что граф Гарольд нарушил присягу, данную два года назад, согласно которой он должен был поддерживать право Вильгельма на английский трон. Гарольд не обратил внимания на недовольство нормандца. И это был весьма недальновидный поступок, ибо в те времена ни в одном королевстве Европы ни один уважающий себя мужчина не бросал слов на ветер. Потенциальные сторонники Гарольда всерьез задумались над тем, стоит ли поддерживать такого ненадежного правителя. И Вильгельм стал готовиться к вторжению, заручившись поддержкой императора Священной Римской империи Генриха IV и благословением папы римского.

В ночь на 24 апреля в небе появилось знамение, которое одни назвали хвостатой звездой, а другие — кометой. Целую неделю она так ярко сверкала над Европой и Англией, что ее можно было различить даже днем. Приливы стали необычно высокими, а три ночи подряд продолжались обильные звездопады. Из-за паники, вызванной этими ужасными предзнаменованиями, многие женщины и самки животных преждевременно разрешались от бремени. Некоторые утверждали, что появление кометы предвещает конец света. Другие истолковывали это как знак Господнего недовольства правлением Гарольда. Они говорили, что эта комета освещает Вильгельму Нормандскому путь к победе над Гарольдом. Папа римский, очевидно, поддерживал такую точку зрения, ибо он публично заявил о своей симпатии к герцогу Вильгельму и отлучил Гарольда от церкви.

Комета исчезла так же внезапно, как появилась, но неприятности Гарольда только начинались. Его брат Тостиг неожиданно прибыл на остров Уайт, где его тепло приветствовали и снабдили кораблями, деньгами и продовольствием. Гарольд тем временем собрал огромное войско, готовясь отразить нападение Вильгельма. Вся Англия застыла в напряженном ожидании развязки.

А в Эльфлиа был праздник: Олдвин Этельсберн вернулся домой. Он благоразумно посетил по дороге двор Вильгельма и принес герцогу присягу на верность. Поскольку Эдуард умер, Олдвин мог поклясться в верности любому сеньору по своему выбору.

— Вы, англичане, вечно клянетесь мне в верности, — ворчливо сказал герцог, — но как только оказываетесь в безопасности у себя дома, тут же начинаете это отрицать.

— Неужели я — единственный англичанин, который принес вам присягу после смерти короля Эдуарда? — спросил тан.

— Нет, — ответил Вильгельм, — не единственный.

— Значит, другим вы тоже не доверяете, милорд?

Герцог ухмыльнулся.

— Теперь я понимаю, почему мой кузен Эдуард послал вас в Византию. Вы — умный человек, Олдвин Этельсберн.

— Я еще и человек слова, милорд. В моих жилах тоже течет нормандская кровь, но даже если бы это было не так, я все равно считал бы, что вы — лучший из возможных королей Англии. От того, что я принес вам присягу, я не получил никакой выгоды: ведь мое поместье незначительно и находится в глуши. И хотя я всегда был счастлив в Эльфлиа, не думаю, что среди ваших сторонников кому-нибудь понадобятся мои убогие владения. Я не честолюбив и ничего у вас не прошу, милорд. Я мог бы поторопиться домой, как поступили пятеро моих товарищей, однако все же предпочел посетить вас и поклясться вам в верности. Если вы примете мою присягу, я никогда не предам вас. — Тан опустился на колени и склонил голову перед герцогом в знак покорности.

Вильгельм Нормандский ответил почти незаметным кивком. Когда он взглянул на опущенную голову тана, его красивое жесткое лицо слегка смягчилось, и он произнес:

— Я принимаю вашу клятву, Олдвин Этельсберн. Я рассчитываю на верность вашего сына и родственников. И я благодарен вам. Когда я приду в Англию, мне понадобятся надежные друзья. А теперь поднимитесь и ступайте с миром.

Тан встал и еще раз поклонился герцогу.

— Я буду ждать вашего прибытия, милорд, — сказал он. — Когда смогу снова увидеть вас?

— Я намерен короноваться в Лондоне не позднее Рождества, Олдвин Этельсберн. Приглашаю вас и вашу семью на мою коронацию.

Когда англичанин удалился, герцог повернулся к своему товарищу — единственному свидетелю всего происходившего здесь — и спросил:

— Ну, Жосслен, что ты об этом думаешь?

— Он показался мне искренним, милорд Вильгельм, но никогда нельзя быть полностью уверенным в подобных вещах. Если, упаси Боже, вы проиграете битву с Гарольдом Годвинсоном, не исключено, что он с такой же легкостью присягнет Гарольду.

— Это, мой юный друг, называется борьбой за выживание, — рассмеялся герцог. — Я подышу для тебя земли в Англии, Жосслен. Когда тебе придется защищать свои собственные владения, тогда посмотрим, насколько ты окажешься тверд в убеждениях. Бьюсь об заклад, что ты быстро научишься искусству компромисса.

Молодой человек улыбнулся.

— Я придумал себе девиз для герба, — сказал он. — Как вам понравится: «Честь превыше всего»?

— Это наложит на твоих потомков чересчур тяжелые обязательства, — ответил герцог. — Не думай, мой юный друг, что из-за обстоятельств твоего рождения ты должен проявлять такое исключительное рвение.

— Но разве вы не поступаете так же, милорд?

— Возможно, я этим и грешу, Жосслен, но рано или поздно приходит время, когда человек должен расслабиться. Верно, что мы с тобой оба родились вне освященного церковью брака, но наши отцы любили наших матерей и признали нас своими сыновьями. Мы никак не пострадали от своей неааконнорожденности, если не считать случайных насмешек от людей, недостойных даже нашего внимания. Если Рауль де Комбур женился на твоей матери уже после того, как она тебя родила, разве это не лучшее доказательство его любви к тебе? Я думаю — лучшее.

— И все же, — проговорил Жосслен де Комбур, — обстоятельства моего рождения не позволяют мне рассчитывать на удачу в Бретани. Наследником моего отца стал мой младший, законнорожденный брат. Я принес вам присягу на верность более двадцати лет назад, но если бы вы не собирались завоевать Англию этой весной, я навсегда остался бы безземельным. А человек без земли — это ничто, милорд Вильгельм.

Герцог кивнул в знак согласия.

— Если бы я не рассчитывал на английский трон, Жосслен, я все равно бы нашел где-нибудь поместье, чтобы вознаградить тебя за верную и долгую службу. Я многим тебе обязан. Разве не ты помог мне завоевать доверие Матильды, когда я ухаживал за ней; разве не ты поддерживал меня все те годы, когда папа римский противился нашему браку? Без тебя я, наверное, не выдержал бы этой борьбы.

Ведь у Матильды были и другие женихи. Но в Англии ты получишь свою награду, мой верный добрый друг. Я буду нуждаться в тебе и впредь: ведь у меня не так много друзей, похожих на этого скромного тана, Олдвина Этельсберна. Он, конечно, не придворный, но кузен Эдуард писал мне, что на свете много людей, которые представляют собой больше, чем кажется на первый взгляд, и Олдвин принадлежит к их числу. Он — честный человек и искусный дипломат. Со временем мы найдем его талантам должное применение, а пока что я могу лишь пожелать ему доброго пути и счастливого возвращения домой.

Олдвин Этельсберн, конечно, не знал об этом благословении герцога Вильгельма, но достиг берегов Англии в тот же день, как покинул герцогский двор. Спустя три дня он уже переправился через речушку Олдфорд и въехал в ворота своего замка. По дороге он заметил приготовления к близкой войне, но в долине Эльфлиа готовились только к весеннему севу. На лугах паслись стада молодых ягнят, резвившихся с наступлением первых теплых деньков. В поместье царили мир и покой, и Олдвин приободрился.

Когда он переправлялся через реку, его увидел какой-то молодой парнишка. Бросив на землю мотыгу, парень помчался к замку, выкрикивая на бегу:

— Лорд вернулся! Лорд едет домой!

Ида выбежала во двор, и, увидев ее, Олдвин пришпорил коня. Поравнявшись с нею, он соскочил с седла, подхватил Иду на руки и звонко расцеловал. Мэйрин как раз шла из леса с корзиной лекарственных трав и корней, но, увидев родителей, уронила корзину и бросилась навстречу отцу, чуть не столкнувшись с Брэндом, который спешил домой с полей, где присматривал за работой крепостных. Обнимаясь, хохоча и плача от радости, они направились в замок. Ида велела принести мужу еды и питья.

— Какие новости? — нетерпеливо спросил Брэнд, не обратив внимания на укоризненный взгляд матери.

— Готовятся к войне, — ответил тан. — Это заметно всюду. Я завернул в Нормандию и присягнул герцогу.

— В Нормандии тоже готовятся к войне, отец? — спросила Мэйрин.

— Да, и не дай Бог они промедлят!

— Но говорят, что у Гарольда Годвинсона войско больше, чем у герцога, — сказал Брэнд. — Неужели герцог надеется победить при таком численном превосходстве противника?

— Гарольд Годвинсон — неплохой воин, но Вильгельм Нормандский лучше. Кроме того, он — настоящий вождь. В его войско стекаются люди из всех французских королевств — из Бретани, из Фландрии, из Аквитании. Дело в том, что герцог внушает доверие. У него огромные запасы и уйма денег, так что в конце концов он должен победить. И чем скорее это произойдет, тем лучше для Англии.

— А что ты будешь делать, отец, — спросила Мэйрин, — если Гарольд Годвинсон прикажет собрать фирд? Как ты ему откажешь?

— Я могу лишь еще раз поблагодарить Бога за то, что Эльфлиа находится в уединенном месте. Однако если нас призовут, я скажусь больным и усталым после долгого путешествия. А ты, сынок, в этом случае обязан будешь остаться дома и защищать Эльфлиа, поскольку мне это якобы будет не по силам. Помни, Брэнд: нет ничего позорного в том, чтобы отказаться подчиниться глупому требованию, даже если так поступают все вокруг. Пусть другие болтают о чести и долге, но поскольку я уже присягнул на верность герцогу Вильгельму, то с моей стороны бесчестно сражаться против него. Наш долг, Брэнд, — защищать твою мать, твою сестру, наших крестьян и Эльфлиа.

Все лето 1066 года Англия продолжала ждать вторжения. Несмотря на то что Вильгельм Нормандский был уже давно готов к походу, ветер не благоприятствовал переправе через пролив и упорно дул не в ту сторону. Граф Гарольд действительно велел собирать фирд. Жители Эльфлиа узнали об этом от путника, проходившего через долину. Однако никто не явился в Эльфлиа с официальным сообщением о приказе короля. В предвоенной панике об этом скромном поместье просто забыли. Английская армия расположилась лагерем на побережье напротив Нормандии и все ждала, ждала…

В фирде, представлявшем собой народное ополчение под командованием различных танов, стало расти беспокойство. Многие приехали издалека, и с каждым новым днем местному населению становилось все тяжелее кормить ополченцев, которые только ели, пили, слонялись без дела да начищали свое оружие. Потом к скучающим танам стали приходить письма от жен. Пришло время собирать урожай, а рабочих рук в поместьях не хватало.

Появление графа Тостига на острове Уайт вызвало некоторое оживление, особенно когда граф явился в Гамбер с шестьюдесятью кораблями. Молодой граф Мерсии Эдвин выступил ему навстречу с большим отрядом и заставил Тостига отступить. Узнав об этом сражении, Олдвин Этельсберн хмуро улыбнулся и сказал:

— Англичане дерутся с англичанами. Вот чего добился Гарольд Годвинсон. А будет еще хуже, попомните мои слова. Тостиг отправился в Шотландию, но мы о нем еще услышим.

В сентябре Гарольд Годвинсон был наконец вынужден распустить свою армию. Все были уверены, что Вильгельм Нормандский уже не придет в Англию в этом году, а урожай надо убирать. Погода вот-вот испортится, а корабли Вильгельма и так целое лето прождали попутного ветра. Вскоре пролив между Англией и Нормандией станет почти несудоходным; только самые отчаянные рыбаки и торговцы отважатся выходить в море.

Как только ополченцы разошлись по домам, король Норвегии Харальд Хардероде решил выступить с претензиями на английский трон. Обтэединившись с графом Тостигом, он захватил йоркширское побережье. Юный граф Моркар послал за помощью к своему брату, графу Эдвину. На сей раз Эльфлиа не обошли стороной.

— Мы должны ехать, — сказал Олдвин Этельсберн.

— Но почему? — спросила Ида. — Разве ты не говорил, что не станешь участвовать в войне?

— Я говорил, что не стану сражаться против Вильгельма Нормандского, но это не Вильгельм. Это проклятый дикарь-норвежец и Тостиг! Разве я могу отказать графу Эдвину, когда он просит помочь его брату? Я — мерсиец, и моей помощи просит граф Мерсии. Мы с Брэндом не можем не поехать.

Брэнд был вне себя от возбуждения. Ему уже за двадцать, но до сих пор еще не представилось возможности поучаствовать в сражении. Он радостно готовил оружие, натачивал лезвие меча, заострял копье, а Ида тем временем хмуро проверяла его кольчугу, чтобы удостовериться, в порядке ли она. Мэйрин отвела Дагду в сторонку.

— Поезжай с ними, — попросила она. — Я знаю, прошло уже много лет с тех пор, как ты дышал воздухом сражений, но я прошу тебя не воевать, а просто быть рядом с ними, Дагда. Привези их домой целыми и невредимыми!

Дагда не стал спрашивать, что она прочла по рунам, хотя и видел, как она трижды разбрасывала камешки на бархатном лоскуте. Ирландец понимал, что он вернется живым и здоровым: ведь если следовало особо поберечься, Мэйрин обязательно предупредила бы его.

После отъезда мужчин женщины в поместье Эльфлиа двигались и управлялись с хозяйством, словно во сне. Слишком много времени минуло с тех пор, как война затрагивала их деревню. Старухи качали головами и рассказывали страшные истории, а молодые женщины жили в постоянной тревоге за своих мужей и возлюбленных. Они поднимались с первыми лучами солнца и отправлялись спать на закате. Все находили во сне покой и утешение, но не Мэйрин.

У Йорка произошло большое сражение, и норвежцы победили. Погибло очень много англичан. Дагда собрал остатки людей из Эльфлиа и, тряхнув стариной, повел их в обход норвежцев и благополучно доставил домой, в тихую долину Олдфорда. Показав Иде мертвое тело ее единственного сына, ирландец взглянул в лицо осиротевшей матери, понял всю тщетность этой войны и заплакал вместе с ней.

Когда они стояли над могилой Брэнда, Дагда сказал Иде:

— Если это может хоть немного вас утешить, я скажу, что еще никогда не видел такого смелого и благородного воина, как Брэнд. Битва была слишком суровой для боевого крещения. Погибло много людей, куда более опытных, чем он.

Ида молча кивнула, и Дагда понял, что его слова все же немного утешили ее. Он был благодарен ей за то, что она не стала расспрашивать об обстоятельствах гибели Брэнда. Дагда знал, что не сможет рассказать правду этой хрупкой женщине.

Но Мэйрин, конечно, спросила, и Дагда поведал ей о том, как Брэнд встал на колени над своим раненым отцом и в этот момент его ударил сзади какой-то воин в шлеме, тут же исчезнувший в гуще сражения. Он рассказал о том изумлении, которое вспыхнуло в глазах Брэнда за мгновение до смерти.

— Ты трижды бросала руны, — сказал он. — Они не предупредили тебя об этом горе?

— Ты ведь знаешь, как мне тяжело видеть вещи, близко связанные со мной, — ответила Мэйрин. — Я спросила руны, вернутся ли домой отец и Брэнд. Я спрашивала трижды, и трижды руны ответили, что вернутся. Мне и в голову не могло прийти, что Брэнд вернется мертвым, а отец — смертельно раненным! Если бы я была искуснее в гадании, то могла бы предупредить их!

— Значит, такова их судьба, — отозвался Дагда. — Не вини себя. Откуда тебе было знать?

Олдвин Этельсберн лежал на смертном одре. Он созвал Иду, Мэйрин, Дагду, священника из деревенской церкви и столько местных жителей, сколько могло поместиться в его спальне. Собрав остаток сил, он сказал им:

— Мой сын умер, но моя дочь осталась в живых. Ее я объявляю своей наследницей. Ей оставляю все мои владения, мои земли и все богатство, которое мне удалось нажить. Клянетесь ли вы мне, что присягнете ей на верность?

Олдвин откинулся на подушки и на мгновение опустил веки. Затем глаза его снова открылись, и тан обвел пристальным взглядом окружающих.

Все в один голос воскликнули:

— Да!

— Святой отец, — продолжал Олдвин, — клянетесь ли вы в том, что подтвердите любому человеку мою последнюю волю о том, чтобы леди Мэйрин стала моей наследницей?

— Да, милорд, — ответил отец Альберт. — Клянусь в этом священной плотью распятого Христа и слезами, которые пролила над ним Пресвятая Богоматерь!

— Мэйрин, дочь моя, будешь ли ты хранить верность герцогу Вильгельму?

— Да, отец. — Слезы катились по щекам девушки. Мысль о том, что она вот-вот потеряет навсегда этого удивительного человека, спасшего ее и ставшего ей вторым отцом, была почти невыносима. — Ты позаботишься о своей матери?

Мэйрин кивнула и взяла Иду за руку, не в силах произнести ни слова.

Олдвин остановил тускнеющий взгляд на лице Иды. Слабая улыбка заиграла на его губах.

— Ах, — вздохнул он, — ты сейчас так же прекрасна, как и в день нашей первой встречи, когда я увидел тебя в замке твоего отца. Береги Мэйрин. Любите друг друга после того, как меня не станет, любите так же крепко, как и при моей жизни.

— Не покидай меня, любовь моя, — всхлипнула Ида. — Что мне останется, если ты умрешь?

Лицо его бледнело с каждым мгновением.

— А наша дочь, Ида? Ты ведь не можешь оставить ее на произвол судьбы! Ты нужна ей! Господь не захотел, чтобы ты ушла вместе со мной. Знай, что ты была прекрасной, самой лучшей на свете женой. Ты ни разу не пошла против моей воли. Господь пожелал, чтобы мы прошли через это тягчайшее испытание — покинули этот мир порознь, но это значит, что большего Он от нас уже не потребует. Если ты любишь меня, то исполни мою просьбу. — Олдвин снова откинулся на подушки, лицо его покрылось пепельной бледностью, дыхание затруднилось.

— Я люблю тебя, — прошептала Ида. — В моей жизни не было никого, кроме тебя, и хотя мне это причиняет боль, я подчинюсь тебе и в этой последней просьбе.

Олдвин едва заметно улыбнулся и сказал:

— Я тоже люблю тебя всем сердцем, но должен уйти. Брэнд ждет меня. Я слышу его зов.

Ида увидела, что последняя искра жизни погасла в его глазах, и, зарыдав, припала к его груди. Двадцать пять лет они прожили бок о бок, но теперь Олдвин покинул ее. Она осталась одна. Но тут Ида почувствовала, как Мэйрин бережно пытается оторвать ее от мужа, и, оказавшись в объятиях дочери, поняла, что ошибается. Она не одинока. Самый прекрасный подарок, который сделал ей Олдвин, — эта девочка, которую он привез в Эльфлиа давним осенним днем из Лондона и поручил ее заботам. А теперь он завещал им обеим заботиться друг о друге. Ида взглянула на дочь и спросила:

— Как же мы будем жить дальше, дитя мое? Я чувствую, что ты мудрее меня.

Мэйрин вздохнула.

— Думаю, — проговорила она, — мы похороним отца рядом с Брэндом, а затем продолжим жить по-прежнему. Надо собрать урожай. Зима все равно наступит. Чтобы наш народ не голодал, надо запастись пищей. — Мэйрин повернулась к священнику. — Отец Альберт, мы похороним моего отца завтра, после того как люди попрощаются с ним. Запишите в церковную книгу, что на Михайлов день 1066 года Олдвин Этельсберн соединился с Господом и что это был день печали для всех жителей Эльфлиа.

Прошло несколько недель, прежде чем в Эльфлиа стало известно, что в день смерти Олдвина Этельсберна Вильгельм, герцог Нормандии, высадился на английской земле близ Певенси. Через несколько дней состоялось решающее сражение при Гастингсе; Гарольд Годвинсон и его братья, Леофуайн и Гирт, были убиты.

В Лондоне архиепископ Олдред и горожане попытались возвести на трон ребенка — этелинга Эдгара, последнего из рода уэссекских королей-Графы Эдвин и Моркар присягнули на верность Эдгару. Однако в конце концов архиепископ, юный этелинг Эдгар, графы Эдвин и Моркар и влиятельные жители Лондона были вынуждены сдаться Вильгельму Нормандскому. Они выдали Вильгельму заложников и поклялись ему в верности. Вильгельм, в свою очередь, пообещал, что будет для них добрым королем, однако все же позволил своим людям грабить английские земли в течение трех дней, чтобы наказать англичан за сопротивление его справедливым притязаниям на трон.

В Эльфлиа ничего об этом не знали. Изоляция, столько лет защищавшая поместье от неприятностей, имела и обратную сторону: новости доходили сюда в последнюю очередь. В день Святой Хильды, 18 ноября, Мэйрин возвращалась из леса с девушками, куда они ходили за лесными орехами. Когда на ее плечи легла ответственность за поместье, у нее оставалось мало времени для досуга, но она все же нуждалась в некотором отдыхе. Теперь ей не часто доводилось выезжать на прогулки верхом на Громовике, который уже стал нервничать от безделья. Когда девушки шли в замок, смеясь и весело болтая, внезапно они увидели, что через реку переправляется отряд вооруженных всадников. Деревенские девушки остановились, вопросительно глядя на Мэйрин.

— Оставайтесь со мной, девочки, — велела она. — Чем нас больше, тем безопасней.

Девушки сгрудились вокруг нее, как цыплята вокруг наседки. Всадники подъехали ближе. Поравнявшись с девушками, незнакомцы остановились, и один из них, одетый богаче других и, судя по всему, возглавлявший этот отряд, спросил:

— Это — поместье Эльфлиа?

— Кто вы, милорд? — ответила вопросом на вопрос Мэйрин. Рыцарь удивленно приподнял брови. Хотя он говорил по-английски, девушка ответила ему на чистейшем нормандском языке, без всякого акцента. Он сразу же понял, что она — главная среди этих милашек, и подумал, что если она прислуживает в замке, то будет согревать ему постель этой ночью. Во всяком случае, видно, что она не крепостная.

— Я — Жосслен де Комбур, новый хозяин этого поместья, — ответил рыцарь. — А кто ты такая, красавица моя?

— Я — Мэйрин, дочь Олдвина, наследница поместья Эльфлиа, милорд. И поскольку это, очевидно, создает нам некоторые затруднения, то я осмелюсь предложить вам проехать в замок, где мы сможем спокойно побеседовать.

— Англией правит Вильгельм Нормандский, — сообщил ей рыцарь.

— Слава всемилостивому Господу, милорд, — отозвалась Мэйрин. — Мой отец уже давно присягнул на верность королю Вильгельму. Не прикажете ли вы своим людям спешиться и отвести лошадей в конюшню? Мои слуги помогут им. А затем они могут войти в зал и отобедать. — Повернувшись к девушкам, она сказала:

— Отнесите орехи в кладовую, пусть их переберут и сложат на хранение. А потом ступайте по домам. — Снова обернувшись к рыцарю, она обезоруживающе улыбнулась и взяла его коня под уздцы. — Пойдемте, милорд. Я проведу вас.

Жосслен де Комбур не знал, смеяться ему или сердиться. Однако он благоразумно решил воздержаться от последнего. Эта ослепительная красавица, так спокойно ведущая его огромного жеребца к воротам замка Эльфлна, сохранила удивительное самообладание, несмотря на неприятные для нее новости. Кто же она такая? Король ничего не говорил о наследнице Эльфлиа. Узнав, что Олдвин Этельсберн и его сын недавно погибли и что Эльфлиа находится близ границы Англии с Уэльсом, Вильгельм подарил это поместье своему другу. Победивший при Гастингсе не стал бы отбирать владения саксонских танов, присягнувших ему на верность. Жители Эльфлиа и так были преданны Вильгельму. Но, — учитывая стратегически важное положение этого замка, необходимо, чтобы он и впредь оставался в надежных руках.

Мэйрин была в ярости, но понимала, что должна оставаться хладнокровной перед лицом этой неожиданной угрозы. Как посмел Вильгельм Нормандский предложить ее наследство атому рыцарю?! Неужели он не подумал, что станется с нею и с Идой, если они лишатся своих земель?! Неужели у них отнимут собственный дом?! Без сомнения, Вильгельм Нормандский — бессердечный человек, но Мэйрин не собиралась сидеть сложа руки, пока кто-то другой снова будет решать за нее ее судьбу. Леди Бланш уже поступила с ней подобным образом, и Мэйрин была бессильна помешать ей. Велизарий распорядился ее судьбой, убив Василия. Но на сей раз Мэйрин решила сражаться. Она не допустит, чтобы ею, Идой и жителями Эльфлиа повелевал чужой человек!

Она провела Жосслена де Комбура в зал. Ида, трудившаяся над гобеленом, поднялась и подошла к гостю.

— Добро пожаловать в Эльфлиа, милорд, — любезно проговорила она. — Я — леди Ида, вдова Олдвина Этельсберна.

Жосслен почувствовал себя очень неуютно. Об этой миловидной женщине король не забыл ему сообщить. По сути дела, Вильгельм поручил Жосслену заботиться о ней. Однако как Жосслен ни старался, он не мог припомнить, чтобы король говорил о дочери. Что же с ней делать? За нее он тоже должен отвечать? Взгляд ее был далеко не таким кротким, как у матери.

«Там живет вдова, — сказал Вильгельм. — Если тебе взбредет такое в голову, можешь жениться на ней, хотя, боюсь, она для тебя старовата. Но если даже она не придется тебе по вкусу, все равно ты должен заботиться о ней и защищать, как родственницу. Олдвин Этельсберн присягнул мне на верность, а это значит, что я должен обеспечить безопасность его вдовы. Возможно, она предпочтет вернуться к своему брату. Тогда отпусти ее н дай провожатых. Может быть, она захочет снова выйти замуж. В этом случае позаботься о том, чтобы она получила приданое. А быть может, она захочет остаться в Эльфлиа до конца своих дней. Если будет так, то ты должен обращаться с ней хорошо и предоставить ей почетное место за столом».

Жосслен согласился со словами короля, ибо это было дело чести. Но появление дочери неизмеримо осложнило его задачу. Переведя дыхание, Жосслен ответил на приветствие Иды:

— Я — Жосслен де Комбур, миледи Ида.

— Новый хозяин поместья Эльфлиа, — сладким голоском проговорила Мэйрин.

Жосслен мрачно взглянул на Мэйрин, но это ее нисколько не обескуражило.

— Не понимаю, — смущенно произнесла Ида.

— А что тут понимать, мама? Вильгельм Нормандский вознаградил моего отца за верность тем, что лишил земель его дочь и вдову! Скажите, милорд де Комбур, позволят ли нам с матерью взять с собой наши личные вещи, когда нас выгонят из замка? Мы должны уехать сегодня же или вы позволите нам остаться до утра, чтобы собрать вещи? — Она сверлила рыцаря яростным взглядом, уперев руки в бока.

Как ни странно, Жосслен понял эту вспышку гнева: ведь он сам бы пришел в ярость, окажись в таком же положении. Однако он не мог допустить, чтобы его позорили перед слугами.

— Я уверен, миледи Мэйрин, что ваша любезная мать воспитала дочь лучше, чем кажется на первый взгляд. Похоже, ваш отец слишком баловал вас и недостаточно порол, чтобы вы усвоили нужные уроки.

— Не смейте говорить о моем отце, да упокоит Господь его праведную душу! Мой отец был добрым и заботливым человеком! Он никогда бы не выгнал из дому невинных женщин и не лишил бы их владений, принадлежащих им по праву! — Гнев Мэйрин разгорелся; пути назад не было. — Мой отец, — завершила она ледяным тоном, — не нуждался в насилии, чтобы управлять людьми.

— Мы подчинялись его воле только потому, что любили его!

Она унижала и стыдила его перед крепостными, даже толком не зная всех обстоятельств, приведших его сюда, н все же Жосслен думал в эту минуту только об одном: перед ним прекраснейшая женщина на свете. Ему хотелось поцеловать ее. Ему хотелось увести ее в уединенное местечко и заняться с нею любовью. Ее волосы… живое золотисто-алое пламя, пылающее нимбом над ее головой, завораживало, очаровывало, манило. Жосслен встряхнулся, как вымокший пес, чтобы прочистить мозги.

— Замолчите, Мэйрин! — рявкнул он на нее. Ида, несмотря на испуг, внезапно рассмеялась. Ей пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы подавить смех. Дело в том, что ей не в первый раз приходилось видеть на лицах мужчин, смотревших на ее дочь, такое же выражение, как на лице Жосслена. Забавно, что Мэйрин с такой легкостью победила их победителя. Жосслен обернулся к Иде:

— Не прикажете ли принести мне вина, миледи? У меня в горле пересохло. — Он, снова перевел взгляд на Мэйрин:

— Сядьте! Нет, не на стул, а на скамеечку!

Мэйрин смерила его яростным взглядом. Что-то в его голосе подсказало, что она зашла достаточно далеко и не стоит больше испытывать терпение рыцаря. Поджав губы, она повиновалась. Ида налила вина в кубок и, подав его рыцарю, тоже села на стул, опустив руку на голову дочери, чтобы успокоить ее.

Жосслен сел на другой стул. Обведя взглядом женщин, он снова заговорил:

— Король Вильгельм подарил мне эти земли в награду за верную службу. Если бы его преданный друг Олдвин Этельсберн остался жив, король никогда бы не отнял у него поместье. Но хотя Эльфлиа находится вдалеке от крупных городов, этот замок стратегически очень важен, миледи. С вершины холмов, окружающих эту долину, на западе виден Уэльс. Валлийцы — своенравный народ; история знает множество примеров того, как они нападали на Англию. Но король хочет сохранить мир. Таким образом, мне поручили построить на этих холмах крепость, чтобы защитить границу. Надеюсь, что, возведя крепость, я смогу сохранить для короля мир в этой области. Полагаю, король не знал о том, что у Олдвина Этельсберна есть дочь. Я служил Вильгельму Нормандскому двадцать лет и могу засвидетельствовать: хотя он и суров, но честен и порядочен и никогда не станет обирать вдов и сирот. Вы, конечно, удивлены моим приездом, но и я не менее удивлен встречей с вами, Мэйрин. Что касается вас, миледи Ида, то король поручил мне заботиться о вас. Ни вы, ни ваша дочь не обязаны покидать Эльфлиа. Это — ваш дом.

— Но, милорд, — тихо проговорила Ида, — разве ваша жена потерпит, чтобы в ее доме оставалась бывшая владелица поместья со своей дочерью? К сожалению, наш замок не так велик.

— У меня нет жены, миледи. Служба и отсутствие земельных владений не дали мне возможности жениться. Я буду рад, если вы продолжите вести хозяйство в этом замке, как делали раньше.

— Я поеду к королю! — взорвалась Мэйрин. — Если он действительно справедлив, то вернет мне мои земли!

— А вы сможете построить крепость для короля? — поддел ее Жосслен.

— Если такова цена, которую я должна заплатить за Эльфлиа, то смогу! Или вы сомневаетесь, милорд? Я люблю Эльфлиа, и, что еще важнее, это поместье — прощальный дар моего отца. Это — мое приданое. Кто захочет взять меня в жены без приданого? По саксонским законам женщина может стать наследницей, если нет мужчины-наследника. Благодаря этому поместью я смогу выйти замуж за влиятельного и достойного человека. А без земли я — ничто! Пусть король даст вам другое поместье. А мое оставьте мне!

— Значит, вы хотите продать себя подороже?

— А вам это не по вкусу, милорд? Как странно! Когда вы сами захотите жениться, то постараетесь подобрать невесту побогаче. Вы не станете смотреть на кротость нрава, на хозяйственность и ум. Нет, вы возьмете самую богатую из девушек, которые согласятся взглянуть на вас, даже если она будет уродлива, как дохлая треска, и так же холодна в постели!

— Мэйрин! — Ида в ужасе уставилась на дочь. Саксонские женщины в общем-то славились своей прямотой, но даже Иде показалось, что на сей раз ее дочь перегнула палку.

— О, мама, не надо меня упрекать! Этот человек хочет меня ограбить. И вдобавок он смеет задирать свой длинный нормандский нос. Эльфлиа принадлежит мне! Я не откажусь от него! Я поеду к королю!

— Нет, — произнес Жосслен де Комбур, — не поедете!

— Что, милорд?! Вы боитесь, что король будет ко мне благосклонен?

— Леди, в этой укромной долине вы не знаете последних новостей, но мне-то известно, что в Англии до сих пор беспорядки. По дорогам бродят банды разбойников. Путешествовать без вооруженной охраны просто невозможно, а в настоящий момент я не могу предоставить вам охрану.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — фыркнула Мэйрин.

— О нет, нуждаетесь, если хотите добраться до короля целой и невредимой.

— Тогда, милорд, вам следовало бы отпустить меня: ведь если меня убьют по дороге, то у вас не останется соперников в борьбе за мое поместье!

Красивое лицо рыцаря потемнело от гнева, на обветренной бронзовой коже проступили красные пятна.

— В тот день, когда ваш отец приносил присягу королю Вильгельму, Мэйрин, дочь Олдвина, я стоял рядом с моим сеньором. Король пригласил вашего отца со всей семьей на свою коронацию. Коронация состоится в Лондоне на Рождество. Вы, миледи, можете поехать туда и обратиться к королю со своей просьбой. Я не стану вас удерживать. Более того, я лично буду сопровождать вас, чтобы вы не подверглись никакой опасности. Но пока что я обязан позаботиться о строительстве замка. А вы можете продолжать вести хозяйство в поместье так же, как прежде. А теперь, миледи, я проголодался, и мои люди тоже голодны. Давайте заключим перемирие. Ваш зал оказался меньше, чем я предполагал. Найдется ли здесь комната для моих спутников?

Мэйрин была ошеломлена таким легким решением проблемы. На мгновение ей пришло в голову, что здесь кроется какой-то подвох, но, увидев, что Ида нахмурилась, она быстро проговорила:

— Ваши люди могут разместиться в зале, милорд. Вы правы, наш замок невелик, но у нас не так много слуг. А те, что есть, спят на кухне или наверху, в гостиной.

Жосслен кивнул.

— Я хотел бы осмотреть дом, — сказал он.

— Моя мать с удовольствием проводит вас, — поспешно ответила Мэйрин.

— Нет, — возразила Ида, — это сделаешь ты. Я пойду на кухню и прослежу, чтобы повар приготовил достаточно еды. Перенеси мои вещи из господской спальни, Мэйрин, и сложи их в комнате Брэнда. И вели переменить постельное белье.

— Не надо, миледи, — мягко перебил ее Жосслен. — Пока король не объявит свое решение, я не хозяин здесь. С вашего разрешения я буду ночевать в комнате вашего сына. Не хочу выгонять вас из вашей спальни.

Мэйрин эти слова пришлись по душе. Поднявшись, она произнесла:

— Пойдемте, милорд. Я покажу вам второй этаж. А потом — кухни.

Она провела Жосслена вверх по ступеням в гостиную, где в камине горел яркий огонь. Затем они прошли по коридорчику, и Мэйрин указала гостю на две маленькие комнаты, где спала она сама и (прежде) Бранд, а также на господскую спальню, принадлежавшую ее родителям.

— Какая необычная планировка! — заметил Жосслен.

Мэйрин с гордостью улыбнулась.

— Это придумал мои отец. Во времена его отца замок выглядел совсем иначе. Мой отец не был старшим сыном н не рассчитывал на наследство. В юности он много путешествовал. И узнал, что в Византии люди строят дома так, чтобы обеспечить себе возможность уединения от шумной родни, от детей и слуг. И когда Эльфлиа перешел в руки моего отца, он решил изменить планировку в соответствии с тем, чему научился в путешествиях.

— Мне это нравится, — заметил Жосслен де Комбур.

— Не увлекайтесь чересчур, милорд, — насмешливо проговорила Мэйрин. — Вес равно этот дом никогда не будет вашим.

Рыцарь ухмыльнулся и подумал, насколько же эта саксонская девушка непохожа на нормандских придворных дам. Сам он был не нормандцем, а бретонцем. Его отцом был Рауль де Рохан, граф де Комбур. Мать его, Ева, была дочерью зажиточного торговца. Отец Жосслена прожил много лет в браке со знатной женщиной, которая родила ему двух дочерей. Овдовев, он познакомился с Евой и влюбился в нее.

Однако их социальное неравенство было слишком серьезным препятствием для брака. Так что, несмотря на рождение своего первого сына, Рауль де Рохан взял себе более подходящую жену. Та вскоре родила ему наследника, но умерла при родах. И на сей раз граф отказался идти на уступки общественному мнению. Он женился на своей любовнице и переселил ее с Жоссленом в свой замок. Ева вырастила обоих сыновей, но наследником стал младший, Гуетенок.

Граф де Комбур любил обоих своих сыновей, но к Жосслену, пожалуй, питал особую слабость. И все же он понимал, что не может сделать старшего сына своим законным наследником. И, следуя обычаю, он отослал Жосслена в возрасте восьми лет на воспитание в дом другого знатного человека. Желая обеспечить сыну наилучшее будущее, он поместил его при нормандском дворе герцога Вильгельма. Рауль знал, что там Жосслен будет избавлен от обычных насмешек, преследующих незаконнорожденных детей. Ведь герцог Вильгельм сам родился от союза, не освященного церковью.

Рауль рассказал сыну, что герцог Роберт, отец Вильгельма, увидев Герлеву, его мать, стирающую белье в ручье под стенами замка, узнал, что она была дочерью дубильщика. Герцог соблазнил ее, и вскоре Герлева родила ему сына. Потом герцог Роберт отправился в паломничество в Святую Землю и там умер. Однако перед отъездом он взял со своих вассалов клятву в том, что они присягнут на верность его юному сыну, если он не вернется. Таким образом Вильгельм и унаследовал герцогство. Однако эту часть рассказа Жосслен не понял.

— Почему Вильгельм, такой же незаконнорожденный, как и я, смог стать наследником герцога Роберта, а я не могу стать твоим наследником, отец?

— Потому что у герцога Роберта не было других детей — ни сына, ни дочери, Жосслен. Он не был женат.

— Но ведь я родился раньше Гуетенока, отец! Если ты любил мою мать, то почему женился на госпоже Элизетте, матери Гуетенока? И потом, теперь ты женат на моей матери, и я — твой старший сын. Почему я не могу быть твоим наследником?

— Если бы герцог Роберт вернулся домой, он наверняка уступил бы просьбам своих родных и взял бы себе жену, чтобы родить законного наследника. Так поступил и я, Жосслен. Твоя мать, как и Герлева, более низкого происхождения, чем я. Но поскольку Гуетенок оказался здоровым ребенком, а бедняжка Элизетта умерла, то я решил, что больше нет смысла отказывать себе в счастье с Евой, У меня появился наследник, которого готовы признать мои родные, поэтому на сей раз я женился по любви. Герцог Вильгельм получил герцогство только благодаря удаче. Но при его дворе едва ли кто-то осмелится насмехаться над твоим происхождением, сынок. Тебе нечего стыдиться. Ты — Жосслен де Комбур, любимый сын Рауля де Рохана. Надеюсь, ты будешь гордиться этим.

И Жосслен действительно гордился своей родословной. Но тем не менее он изо всех сил старался выделиться среди прочих юных пажей при дворе герцога Вильгельма. И юный герцог, бывший всего на девять лет старше Жосслена, в конце концов обратил на него внимание. Очарованный этим серьезным и усердным мальчуганом, Вильгельм заинтересовался его историей. Узнав подробности, герцог был тронут и взял мальчика под свою личную опеку. Он прекрасно понял, как тяжело приходится Жосслену из-за его двусмысленного происхождения. Он понял и то, что, как бы сильно родители ни любили его, это не поможет смыть с него клеймо бастарда. Разве его самого, повелителя одного из самых могущественных герцогств Европы, не называли за глаза Вильгельмом Незаконнорожденным?

Итак, Жосслен рос под руководством герцога, чьи милости не помешали мальчику по-прежнему ответственно относиться к своим обязанностям. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, Вильгельм послал его ко двору Балдуина Фландрского с особо важным поручением. Жосслен был подарком герцога леди Матильде, дочери Балдуина, которую Вильгельм Нормандский хотел взять в жены. Брачные планы герцога столкнулись с бесчисленными препятствиями, не последним в числе которых было упрямство невесты.

Матильда публично заявила, что не выйдет замуж за незаконнорожденного. Другие европейские дворы забавлялись скандалом. Герцог не захотел принять ее грубый ответ и отправился во Фландрию, чтобы лично посвататься к Матильде. Рассказывали, что он встретил ее, когда та выходила из церкви, и прилюдно ударил ее за нанесенное ему оскорбление. И дочь герцога Балдуина была восхищена страстностью, гордостью и властностью Вильгельма. Заинтересовавшись этим дерзким человеком, который осмелился поднять на нее руку в присутствии ее отца и придворных, Матильда внезапно переменила свое решение и согласилась выйти замуж за Вильгельма.

Зато теперь этому воспротивился папа римский, заявивший, что Матильде Фландрской надлежит найти себе другого мужа. Однако Матильда уже не хотела слышать о других женихах. Ее не привлекал никто, кроме Вильгельма.

Именно в этот момент Жосслена и отправили во Фландрию. Он уже стал красивым четырнадцатилетним юношей. Его миссия заключалась в том, чтобы прислуживать Матильде в качестве пажа. Он должен был рассказать ей все, что знал о герцоге Вильгельме, развлекать ее и подбадривать, когда она поддавалась страхам и сомнениям, и следить, чтобы она внезапно не передумала. Жосслен прекрасно справился со своим заданием: белокурая малышка Матильда еще больше укрепилась в своей решимости не выходить замуж ни за кого, кроме Вильгельма Нормандского.

Наконец Балдуин Фландрский дал согласие на этот брак вопреки протестам папы римского. Своенравная Матильда превратила его жизнь в сущий ад. С него было довольно. Пускай нормандец получает ее. Папа римский далеко, в конце концов он смирится со своей неудачей. И Матильда стала женой Вильгельма. Этот брак оказался исключительно счастливым и удачным. Вильгельм обожал свою жену и никогда ей не изменял. И это было большой редкостью по тем временам для человека его положения.

Вильгельм не забыл услуги, которую оказал ему Жосслен де Комбур, и Матильда тоже помнила об очаровательном паже. Именно благодаря благосклонности этой супружеской четы Жосслен в конце концов и попал в Эльфлиа. Вильгельм знал, что может рассчитывать на Жосслена де Комбура, что его верный слуга обеспечит ему мир в этой области королевства и построит крепость, столь необходимую на границе с опасными соседями.

Мэйрин провела его обратно на первый этаж, показала кладовую, буфетную и кухни. Особенно поразила Жосслена крытая галерея, соединяющая основное здание с кухнями, по одну сторону от которой находился огород, а по другую — сад с травами. Колодец располагался рядом с кухней, под защитой стен; это служило гарантией того, что его не смогут отравить враги в случае осады. Жосслен очень огорчился, что ему не удастся включить замок в новую крепость: крепость надо возводить на гребне холма, откуда видны валлийские земли.

— Как случилось, — спросил он Мэйрин, когда они вернулись в зал, — что саксонская девушка так бегло говорит по-нормандски без малейшего акцента?

Мэйрин подняла голову и взглянула ему в лицо. Жосслен заметил, что глаза ее удивительного аметистового цвета.

— Я родилась не в Англии, хотя выросла здесь, милорд. Мой отец был бретонцем, а мать — ирландкой. Когда я осталась сиротой, Олдвин Этельсберн и его жена удочерили меня.

— Значит, вы не его родная дочь?

— Олдвин Этельсберн официально признал меня своей приемной дочерью, оговорив, что я стану его наследницей, если не останется наследников мужского пола. Король Эдуард дал на это согласие в обмен на услугу, которую оказал ему отец. Именно во исполнение этого договора мой отец и отправился в Константинополь несколько лет назад во главе торгового посольства. Такую цену потребовал король за признание меня дочерью Олдвина Этельсберна и его жены Иды. Мои права на Эльфлиа совершенно законны. Я говорю не только по-нормандски, но и на бретонском, латинском, греческом и, само собой, английском языках. Я умею читать и писать. Изучала математику, логику, историю, географию и философию. Моя мать считает, что образованная женщина — это проклятие для мужчины, но мой отец и муж поощряли меня в занятии науками.

— Вы замужем? — спросил Жосслен. Ну конечно, как он мог сомневаться?! Она чересчур красива, чтобы до сих пор оставаться в девушках.

— Была, — тихо ответила Мэйрин, и на мгновение по лицу ее пробежала тень. — Мой муж умер.

— Он умер так же, как ваш отец и брат, сражаясь против норвежцев? Или он был с Гарольдом Годвинсоном при Гастингсе? — поинтересовался Жосслен, желая побольше узнать о человеке, любившем ее.

— Василий был принцем Византии, милорд. Он умер в Константинополе от руки убийцы. Его напрасно лишили жизни, ибо он был добрым человеком.

— Простите меня, Мэйрин. Я не хотел причинить вам боль, воскресив в вас печальные воспоминания.

— Если не считать его смерти, милорд, то воспоминания о моем муже только радостные.

— У вас нет детей?

— Мы прожили с ним в браке всего несколько месяцев. А потом случилось это несчастье, — ответила Мэйрин. — Поэтому я и вернулась домой, в Англию, со своими родителями. Без Василия мне нечего было делать в Константинополе. Теперь вы, конечно, можете попытаться отнять у меня дом, но не рассчитывайте, что я окажусь покорным и кротким созданием и спокойно уступлю свои владения, милорд. — Взгляд ее был дерзким и вызывающим.

Жосслен не сдержал улыбки, но быстро понял, что его реакция еще сильнее раздражает Мэйрин. Он внимательно разглядывал эту удивительную женщину. Она не была такой малышкой, как Матильда, но и высокой ее назвать нельзя. Изящного сложения, среднего роста… Однако Жосслен был значительно крупнее ее: он унаследовал от отца высокий рост. Худощавость сочеталась в нем с моложавым лицом, благодаря чему он вовсе не выглядел на свои тридцать лет. В прошлом ему это приносило много преимуществ: он долго казался полуподростком, что позволяло ему так удачно справляться с поручениями Вильгельма. Не знакомые с ним люди считали его мальчишкой и не особенно стеснялись при нем в разговорах. Впрочем, Жосслен очень обрадовался, заметив несколько лет назад, что в его лице наконец появляется настоящая мужественность и зрелость. Однако ему казалось, что, если бы он сейчас выглядел старше, Мэйрин не стала бы вести себя с ним так дерзко.

В следующие недели Жосслен держался подчеркнуто любезно, и Мэйрин безошибочно угадала, что он ухаживает за ней. Однако это не мешало ей при каждом удобном случае напоминать ему, что Эльфлиа принадлежит ей. С Идой Жосслен тоже был ласков и учтив, и однажды она с упреком сказала дочери:

— Тебе повезло, что ты не замужем за этим добрым рыцарем, Мэйрин. Иначе он бы давно укоротил твой острый язычок. И боюсь, я бы только сказала ему за это «спасибо». — Но я говорю ему только правду, мама.

— Не забывай, что он находится в весьма щекотливом положении. А ты даже не пытаешься поддержать его!

— Просто я не хочу, чтобы он чересчур привык к Эльфлиа. Ведь это поместье никогда не будет принадлежать ему, — высокомерно ответила Мэйрин.

— Смотри, Мэйрин, чтобы ты не пожалела о своих словах, — предостерегла ее Ида и отправилась готовить одежду для дочери, собиравшейся в Лондон на коронацию короля Вильгельма.

Жосслен де Комбур привез с собой в Эльфлиа опытного мастера, чтобы тот руководил постройкой крепости. Это был мастер Жилье из Руана. Затея эта была весьма дорогостоящей, и основную часть расходов брал на себя сам Жосслен. Поскольку король официально передал ему во владение поместье Эльфлиа со всеми землями, Жосслен имел полное право обложить местных жителей налогом на строительство крепости. Однако он этого не сделал: к счастью, рыцарь был достаточно богат.

Его красавица-мать, Ева Драпье, была единственным ребенком в семье и наследницей своего отца. Отец хотел подыскать дочке хорошую партию и не торопился выдавать ее замуж. И когда граф де Комбур увидел ее и отчаянно влюбился, Ева Драпье ответила на его чувства с не меньшей страстью.

После этого о замужестве речь уже не шла: отец Евы был достаточно проницателен, чтобы понимать чувства дочери. Кроме того, теперь она оказалась в совсем ином положении. В том, что прекрасная Ева стала любовницей графа и матерью его старшего, хотя и незаконного, сына, никакого преступления не было. И когда торговец полотном умер, все его состояние перешло к единственному внуку: благоразумный дед понимал, что юному Жосслену понадобится много золота, чтобы смыть с себя клеймо незаконнорожденного.

Поскольку выстроить крепость был способен только богатый человек, обладание крепостью означало огромную власть. Поэтому Вильгельм избрал для этой миссии такого верного и преданного слугу, как Жосслен де Комбур. Это было большой честью для Жосслена: ведь у короля много друзей из очень знатных семейств, происхождение которых совершенно безупречно. А Жосслен де Комбур — простой рыцарь. Впрочем, завистников у юного бретонца нашлось немного, ибо он тщательно избегал конфликтов и старался не заводить врагов. И несмотря на происхождение, его считали одним из ближайших друзей короля.

Король был весьма осмотрителен в своих решениях. Он не хотел, чтобы крепость была чересчур велика, и не велел строить вокруг нее город. Вполне достаточно пограничной сторожевой башни. Так Жосслен наверняка избавится от зависти со стороны придворных. Возможно, в будущем Жосслен заслужит какой-нибудь титул, если окажет королю еще одну ценную услугу. Но пока что он останется простым рыцарем и будет строить крепость.

Зима уже на носу, так что начинать строительные работы поздно. Однако надо выбрать место и соорудить жилища для строителей, которые прибудут в Эльфлиа весной. Жосслен попросил Мэйрин сопровождать его и мастера Жилье, чтобы она помогла им изучить окрестности и подобрать подходящее место.

— Почему обязательно надо строить крепость в Эльфлиа? — раздраженно спросила Мэйрин. — Валлийцы никогда нас не беспокоили.

— Если в прошлом вам и удавалось избегать неприятностей, миледи Мэйрин, это еще не гарантия на будущее. Король велел возвести вдоль границы несколько крепостей.

— Так вы только привлечете их, — проворчала Мэйрин. — Логика подсказывает, что крепость надо строить на возвышенном месте. Но крепость на холме — все равно что красная тряпка для быка. Все валлийские негодяи тут же слетятся сюда, как мотыльки на огонь! Как вы думаете, почему в нашем поместье такое изобилие? Да просто потому, что о нас почти никто не знает!

— Но не могу же я построить крепость в долине! — возразил Жосслен.

— Понимаю! — фыркнула Мэйрин. — Но мне вообще не хочется, чтобы вы строили крепость на моей земле!

— Если бы у меня был выбор, миледи, я стал бы не воином, а любовником, — поддразнил он девушку. Мастер усмехнулся.

— Пока что я не заметила в вас ни талантов воина, ни способностей любовника, милорд, — огрызнулась Мэйрин, и рыцарь расхохотался. — Какое искусство вы предпочитаете, чтобы я продемонстрировал первым? — сквозь смех проговорил он. Мэйрин залилась румянцем смущения.

— Ох, вы невыносимы! — воскликнула она, пустив коня в галоп, чтобы не слышать очередной взрыв хохота. Мэйрин чувствовала себя неуютно рядом с рыцарем. Она была вынуждена признать, что Жосслен привлекателен, хотя и не обладает ни изысканной красотой Василия, ни смазливостью Эрика. Лицо Жосслена де Комбура скорее можно назвать суровым. Но когда он улыбался, черты его смягчались.

У рыцаря было вытянутое лицо. Темно-русые волосы коротко подстрижены, челка наполовину прикрывала широкий и высокий лоб. Большой нос со слегка расширенными ноздрями нависал над полными губами. Под густыми бровями блестели зеленовато-золотые глаза с тяжелыми веками. Казалось, он вечно пребывает в мечтательной полудреме, тогда как в действительности всегда начеку. Мэйрин решила, что имеет дело с опасным человеком. Поравнявшись с ней, Жосслен извинился:

— Мне не следовало так шутить, миледи. Во всяком случае, в такой двусмысленной ситуации, в которой мы с вами оказались. Впрочем, я нахожу наше положение забавным. Думаю, другие мужчины, столь же очарованные вашей красотой, как я, тоже позволяли себе некоторые вольности. Может быть, станем друзьями?

Я не считаю нас с вами врагами.

— Я не могу с уверенностью сказать, кем мы друг другу приходимся, милорд, — ответила Мэйрин, глядя ему в лицо. — Мой опыт отношений с мужчинами слишком беден. Когда я приехала в Византию и привлекла внимание моего будущего мужа, я была еще почти ребенком. До Василия за мной никто не ухаживал. У меня не было близко знакомых мужчин, кроме родственников и Дагды, который для меня как родной. Мужчины всю жизнь опекали и заботились обо мне. В детстве — мой родной отец. Когда он умер — Дагда. Потом — приемный отец, потом — муж. А теперь — снова Дагда. В Константинополе Василий не позволял мне появляться при дворе, поскольку полагал, что придворные нравы чересчур порочны, и боялся, что меня испортят. Я всю жизнь прожила вдали от света. У меня просто не было возможности узнать мир. Что же до вас, милорд, то единственный мотив, который вами движет, — отнять мои земли. А без поместья я — ничто. Даже крепостной более ценен, чем безземельная дворянка. Мы с вами оба претендуем на Эльфлиа. Разве этого мало, чтобы сделать нас врагами, милорд?

— Ну что вы! — воскликнул Жосслен, с испугом обнаружив, что меньше всего на свете хотел бы видеть Мэйрин в числе своих врагов. — Король справедлив и честен, миледи. Когда он узнает о вашем существовании и о том, что вы — наследница Олдвина Этельсберна, он наверняка примет справедливое решение. Вы не останетесь без приданого!

— Милорд, я ни при каких условиях не хочу, чтобы у меня отняли родной дом! Я хочу сохранить Эльфлиа, — ответила Мэйрин. Слова ее были суровы, но голос звучал мягко. Помолчав немного, она озорно рассмеялась:

— Мы с вами никогда не сможем уладить это дело между собой, милорд. Ни один из нас не уступит того, что считает своим по праву. Пусть решает король! Ведь по его вине мы попали в такое положение!

— А если он отдаст Эльфлиа мне? — ехидно спросил рыцарь.

— Не отдаст! — с пылкой убежденностью воскликнула Мэйрин.

— Но до тех пор, пока король не принял решения, мы будем друзьями?

— Да, — без колебаний отозвалась Мэйрин. — А мастер Жилье пусть продолжает работать над планом крепости. Какая разница, милорд, кто ее построит — вы или я? В любом случае королю необходима эта крепость для охраны границ.

Жосслен улыбнулся, услышав эти слова.

— Чтобы построить крепость, нужно очень много золота, миледи Мэйрин. Король поручил мне это задание потому, что я богат.

— Я тоже богата, — беспечно откликнулась Мэйрин. — Не забывайте, Жосслен де Комбур, что я — вдова византийского принца. Одних только моих драгоценностей хватило бы, чтобы оплатить все расходы вашего короля в войне с Гарольдом Годвинсоном.

— Не стоит хвастаться, миледи, — предостерег ее Жосслен.

— Вы мне не верите? Что ж, спросите у моей матери.

— Не думаю, что вы способны солгать, миледи Мэйрин. Но если ваше состояние действительно столь велико, что вы должны быть осторожны. Найдутся люди, которых ваше богатство привлечет сильнее, чем вы сама. Вы легко можете пасть жертвой какого-нибудь бесчестного рыцаря. Так что будьте начеку! Счастье, которым вы наслаждались с принцем, было кратким. А несчастье, которое принесет вам неверный выбор нового мужа, может оказаться бесконечным.

— И это сделало бы несчастным вас? — к своему удивлению, спросила Мэйрин.

Протянув руку, Жосслен придержал ее коня и остановился сам.

— Да, — тихо ответил он. — Если вами будет обладать другой мужчина, это сделает меня крайне несчастным.

И в этот момент Жосслен понял, что хочет эту девушку сильнее, чем Эльфлиа. Сильнее ее денег. И даже сильнее королевских милостей.

И Мэйрин, пораженная этим неожиданным признанием, тоже поняла это.

— Милорд, — с легким испугом прошептала она, — что с нами происходит?

— Не знаю, — откровенно сказал Жосслен. — Уверен, что ты — настоящая колдунья, Мэйрин. Ты слишком быстро похитила мое сердце.

Он взял ее руку и поднес к губам для поцелуя. Мэйрин показалось, что губы Жосслена выжгли на ее прохладной коже раскаленное клеймо. Жар поцелуя чувствовался даже сквозь перчатку. Сердце ее на мгновение замерло, тело странно обмякло. Она даже испугалась, что сейчас упадет с коня и опозорит себя. Вырвав руку, она воскликнула:

— Когда вы так делаете, милорд, я не могу ни о чем думать!

— Жосслен, — хриплым голосом поправил он ее. — Меня зовут Жоссленом, колдунья. Повтори!

Мэйрин снова взяла в руки поводья и пустила Громовика шагом.

— Жосслен, мы уже почти на вершине холма. По-моему, это место прекрасно подойдет для крепости. Не смотрите же на меня так! Мастер Жилье уже почти догнал нас. Вы хотите, чтобы он стал распускать недостойные слухи?

— Сегодня ночью, колдунья моя, — проговорил Жосслен, — ты от меня не ускользнешь. Клянусь! — Сердце его неровно стучало, то пускаясь вскачь, то замирая в груди. Когда Мэйрин смотрела на него своими огромными аметистовыми глазами, он был не в силах даже перевести дыхание. Это колдовство! Наверняка колдовство! Иначе как объяснить столь неожиданное и сильное влечение к этой женщине?

Мастер подъехал ближе. Они втроем поднялись на самую вершину холма, где Мэйрин указала на большой, почти квадратный участок, поверхность которого представляла собой сплошную скалу.

Мастер Жилье пришел в восторг: крепость, построенная на таком фундаменте, никогда не рухнет.

— Мы возведем стены в соответствии с природной формой фундамента, — заметил он с чрезвычайным удовольствием и принялся ходить кругами по каменной площадке, производя мысленные подсчеты. — Жилища для строителей можно поставить вон там. Если повезет, в марте мы уже приступим к стенам, милорд. Взгляните на запад! На целые мили — ни одной преграды для взгляда. Эта крепость будет небольшой, но исключительно важной в стратегическом отношении.

Мэйрин и Жосслен улыбнулись при виде такого энтузиазма и переглянулись. Удовлетворившись первоначальным осмотром, мастер Жилье снова сел в седло. Повернув в сторону Эльфлиа, все трое начали спускаться в долину. Когда они добрались до замка, поднялся ветер. Солнце уже садилось.

— Сегодня выдалась такая чудесная погода, и я забыла, что нынче декабрь, — сказала Мэйрин, спешиваясь и торопливо направляясь к дому. Встав перед пылающим камином, она сняла перчатки и протянула руки к огню.

— Рядом с тобой для меня любая погода чудесна, — тихо проговорил Жосслен, подойдя к ней и положив руки на плечи. — В тот день, приехав в Эльфлиа и увидев тебя выходящей из лесу с молодыми девушками, я подумал, что ты — самое прелестное создание на свете. — Он коснулся губами пушистых волос Мэйрин, жадно вдыхая их опьяняющий аромат. Руки его скользнули ниже, обвили ее узкую талию, привлекли Мэйрин еще ближе. — Я подумал, что если ты — крепостная девушка, то этой же ночью будешь в моей постели, — закончил он с бессовестной откровенностью.

Мэйрин внутренне застыла при этих словах и попыталась высвободиться из объятий Жосслена.

— Но я не крепостная, Жосслен.

Рыцарь продолжал крепко держать ее за талию, и Мэйрин почудилась легкая насмешка в его голосе, когда он ответил:

— Конечно, Мэйрин, ты не крепостная. Ты — наследница Эльфлиа, а я, к своему изумлению, понял, что отчаянно влюблен в тебя. Мне доводилось заниматься любовью с женщинами, но еще ни одну я не любил.

— Разве ты не любил свою мать? — возмущенно спросила Мэйрин.

— Это — совсем другое, — ответил Жосслен. — Ты прекрасно знаешь!

— Другое? — переспросила она, почувствовав от этих слов прилив необъяснимой радости. Вот чего она ждала всю свою жизнь! И только сейчас поняла. Впрочем, она последует совету, который недавно дал ей сам Жосслен. Неужели любовь и впрямь может вспыхнуть так быстро? Можно ли быть уверенной в этом? Надо остеречься.

— Да, другое, — подтвердил Жосслен. — Я не уверен, что смогу как следует объяснить. Мне хочется быть рядом с тобой. Не только сегодня. Я хочу быть с тобой всегда. Я хочу, чтобы у нас родились дети. Я хочу состариться вместе с тобой, — в отчаянии закончил он, не в силах иначе выразить силу своих чувств.

— Надеюсь, не прямо сейчас! — поддразнила она Жосслена. Рыцарь развернул ее к себе лицом и взглянул ей в глаза.

— Я еще ни разу не открывал своего сердца женщине, — прошептал он.

— Василий любил меня за красоту, — серьезно проговорила Мэйрин. — Он восхищался всем совершенным и безупречным, а в Византии мой тип красоты считался очень редкостным. Василий был добр ко мне. Я в своей наивности полагала, что люблю его. А вы, милорд, полагаю, любите меня за мои земли. Ну, не надо огорчаться! — Мэйрин ласково положила ладонь на его руку. — Моя детская наивность осталась в далеком прошлом. Теперь я уже не верю в такую любовь, о которой поют барды долгими зимними вечерами. — Она глубоко вздохнула. — Возможно, это к лучшему. Так я смогу избежать разочарований.

— Значит, ты думаешь, я лгу, Мэйрин? — В голосе Жосслена слышалась боль.

— Нет, Жосслен. Я думаю, что ты веришь в свои слова.

— Но ты — нет!

— Мне просто интересно, насколько велика была бы твоя любовь ко мне, не будь я наследницей Эльфлиа!

Жосслен медленно кивнул. Он отлично понимал, что происходит в душе Мэйрин. Но он прекрасно знал и то, что полюбил ее с первого же взгляда, езде ничего не зная о ней.

— Я не знаю, как доказать мою любовь к тебе, Мэйрин. Но я попытаюсь!

— Поцелуй меня, — неожиданно потребовала Мэйрин. Рыцарь испуганно взглянул на нее, решив, что ослышался. Мэйрин рассмеялась и повторила:

— Поцелуй меня!

Жосслена не надо было долго упрашивать. Он наклонился и прижался в поцелуе к ее чувственному рту. К удивлению Мэйрин, прикосновение прохладных губ Жосслена вызвало в ней целую бурю ощущений. Губы его были твердыми и требовательными, и она послушно приоткрыла рот навстречу им. Обвив руками шею Жосслена, она крепко прижалась к нему, и поцелуй, казалось, продлился целую вечность. Наконец Мэйрин разорвала объятие и, отстранившись, сказала:

— Вот и решение нашей проблемы, Жосслен! Если хочешь, можешь жениться на мне. Я не такая дура, чтобы не понимать, что рано или поздно мне все равно надо будет выйти замуж. Мы с тобой имеем равные права на это поместье. Разве брак — не лучший выход из этой неудобной ситуации? — Она снова обвила шею рыцаря и прошептала у самых его губ:

— У меня не такой большой опыт, но мне понравилось, как ты целуешься. Думаю, мы будем довольны друг другом.

Жосслен был потрясен. Только что она казалась ему такой невинной и неопытной, он искренне боялся за ее будущее! А теперь она говорила так, словно ей необъяснимым образом передалась вся женская мудрость, накопленная за века? Король Вильгельм частенько говаривал, что среди женщин встречаются настоящие головоломки. И теперь, столкнувшись с загадочным поведением Мэйрин, Жосслен поверил в то, что мужчина никогда не сможет по-настоящему понять душу женщины, — Несколько минут назад она упрекала его в том, что он больше любит ее земли, чем ее саму, а в следующий момент предлагает ему жениться на ней потому, что ей понравилось, как он целуется! О, как же ему хотелось заключить этот брак нынче же ночью! Даже если она околдовала его, он не желал освободиться от этих чар!

Радостный смех уже готов был сорваться с его губ, но, овладев собой, Жосслен сказал:

— Король не знал о твоем существовании, когда подарил мне Эльфлиа, но я не могу жениться на тебе без его позволения. Быть может, он пожелает передать и тебя, и твои земли в руки другого, более знатного человека. Я всего лишь скромный рыцарь, Мэйрин. Всего лишь незаконнорожденный сын Рауля де Рохана, графа де Комбура.

— Граф де Комбур?! Он был лучшим другом моего отца! Так ты его сын?

— Незаконнорожденный, — повторил Жосслен, не желая, чтобы она неверно поняла его.

— Вильгельм Нормандский тоже незаконнорожденный, — беспечно махнув рукой, откликнулась Мэйрин. — Моя мачеха объявила и меня незаконнорожденной, хотя это не правда. Для меня это ничего не значит, Жосслен де Комбур. Самое главное, что ты сын друга моего отца. Когда мой родной отец умер, мне было всего пять с половиной лет, но я помню его лучшего друга, Рауля де Рохана. Он приезжал к нам дважды в год и охотился с отцом в наших лесах. Когда отец умер, моя мачеха устроила так, что церковники объявили меня незаконнорожденной: она хотела, чтобы ее дочка стала наследницей поместья. Тогда мы с Дагдой отправились в Англию. Олдвин Этельсберн увидел меня и привез к своей жене, которая оплакивала раннюю смерть своей родной дочери, Эдит. Остальное тебе известно. Хоть я и наследница, Жосслен, но ни здесь, в Англии, ни в Бретани у меня нет громкого титула. Мои земли не столь обширны, чтобы на них позарился знатный лорд. Король наверняка даст согласие на наш брак! И это — отличный выход из положения!

— Все равно я не могу жениться на тебе без соизволения моего сеньора, — упрямо повторил рыцарь.

— Однако ты говоришь, что любишь меня. И, по-видимому, не лжешь. Жадный человек на твоем месте поторопился бы жениться на мне и лечь со мною в постель, а уж потом поехать к королю за разрешением. Как странно: ты хочешь получить мои земли, а отказываешься от такого великолепного решения!

— Когда король посвятил меня в рыцари, я не сразу смог придумать девиз для себя и своих будущих потомков. Только недавно мне пришло в голову кое-что подходящее. Слова, которые я напишу на своем щите, будут гласить: «Честь превыше всего». Я всю жизнь старался поступать в согласии с этим девизом. И не могу изменить ему даже ради любви к тебе, Мэйрин!

— Тогда я не смогу быть счастлива с тобой, Жосслен. Мужчины обычно считают, что честь — это их привилегия. Но у женщин тоже есть понятие о чести! Когда моя мачеха выгнала меня из дому, она обесчестила имя и память не только моего отца, но и моей матери. Рано или поздно я исправлю эту ошибку!

— У тебя есть доказательства того, что она тебя оклеветала? Если есть, то король позаботится о том, чтобы тебе вернули бретонские земли.

— Доказательство есть, — ответила Мэйрин. — И всегда было. Но Дагда сказал, что нам лучше уехать из Бретани, потому что моя мачеха не успокоится до тех пор, пока мои земли не перейдут к ее ребенку. Даже если для этого придется пойти на убийство. Я прожила почти всю жизнь в Англии, Жосслен, и мне не нужны отцовские земли, потому что у меня есть Эльфлиа. Но я хочу смыть позор с имени моей матери.

Все это время Жосслен не выпускал ее из объятий. Но, услышав эти слова, он осторожно разжал руки и слегка отстранился, чтобы взглянуть ей в лицо. Глаза его сияли любовью и нежностью.

— В тебе есть все, что я хотел бы видеть в своей супруге, — проговорил он. — И теперь я понимаю, почему еще ни разу не любил. Если бы я полюбил другую женщину, это обесценило бы мою любовь к тебе! Если понадобится, я готов сражаться за тебя. И мне не нужно другой жены, кроме тебя!