Глава 14
«Положение, которое занимают английские леди, требует, чтобы они отвергали непочтенные средства отличия и неподобающие украшения в одеяниях».
«Ла бель ассамбле». Объявления за июнь 1807 года
Воскресенье, 3 мая
В Кливдон-Хаусе было угнетающе тихо, даже для воскресенья. Коридоры оставались пустынными, слуги вернулись к прежним обязанностям, а значит, снова стали невидимыми — сливались с окружающей обстановкой или бесшумно исчезали на черной лестнице. Никто не бегал из комнаты в комнату, и ни одна из сестер Нуаро ни разу не появилась на пороге библиотеки.
Кливдон стоял у стола, заваленного дамскими журналами и скандальными газетами. Из последних самой примечательной была «Морнинг спектакл» Фокса. На первой странице этой газетенки герцог прочитал большое объявление о новом «венецианском корсете» мадам Нуаро.
Герцог ощутил боль, потом гнев, и устало подумал, когда же все это кончится.
Он сказал себе, что должен выбросить проклятые журналы в огонь и бульварные газетенки вслед за ними. Но вместо этого устроился за столом и стал внимательно изучать их, делать выписки, обдумывать идеи.
Это дело прогоняло скуку.
Оно было занимательнее, чем просматривать гору корреспонденции, в основном состоящую из приглашений.
Это занятие было пустой тратой времени.
Он позвал лакея и велел прислать к нему Холидея.
Тремя минутами позже Холидей вошел в библиотеку.
Кливдон отодвинул неподобающую литературу на край стола.
— Холидей, я хочу отправить кукольный домик мисс Нуаро.
Последовала кратчайшая, почти неуловимая пауза, прежде чем Холидей ответил:
— Да, ваша светлость.
Герцог с удивлением поднял глаза на дворецкого.
— Есть проблема? Мне кажется, эта вещь вполне выдержит двадцатиминутный переезд на Сент-Джеймс-стрит. Разве нет? Домик, конечно, старый, но мне казалось, он в хорошем состоянии.
— Прощу прощения, ваша светлость, — сказал Холидей. — Никаких проблем нет. Я немедленно все устрою. Но…
— Но?
Герцог устремил на него вопросительный взгляд и дворецкий, понурившись, сказал:
— У нас создалось впечатление, что мисс Нуаро будет нас навещать.
Кливдон выпрямился.
— С чего вы взяли?
— Возможно, это было не впечатление, а надежда, — сказал Холидей. — Мы считаем малышку очаровательной.
Мы — значит слуги. Кливдон удивился.
— Интересно, что в этих Нуаро необычного? Они очаровывают всех. — Горничная Сара с радостью согласилась пожить в комнатах над магазином, пока Нуаро не найдут подходящую няню для ребенка. А мисс София сумела положить на обе лопатки даже Лонгмора.
— Они действительно обладают определенным шармом, — сказал Холидей. — Но на миссис Майклс и меня особенное впечатление произвели их манеры. Миссис Майклс уверена, что все они — леди.
— Леди?
— Да, она убеждена, что все они леди, попавшие в трудные обстоятельства. Чего в жизни не бывает?
Кливдон вспомнил свое первое впечатление о Марселине. Тогда он был в недоумении. Она говорила и вела себя, как дамы из его окружения. Но ведь она не леди. Так она сама сказала.
Или?
— Очень романтично, — фыркнул Кливдон. — Мне известно, что миссис Майклс увлекается романами.
— Не знаю, — пожал плечами Холидей. — В любом случае они не такие, как можно было ожидать. Миссис Майклс была откровенно шокирована, когда я сказал, что мы ждем в гости модисток. Но потом она призналась, что изменила свое мнение, когда познакомилась с ними. Они не такие, как бывают модистки.
Слуги чувствительнее к рангу, чем их хозяева. Они способны учуять торговца за пятьдесят шагов и распознают самозванца, лишь только он откроет рот.
И вот, его слуги, дорожащие своим положением на службе у герцога, считают, что Нуаро — леди.
Что ж, это показывает, что эти женщины умны и являются великолепными актрисами. Очаровательные, соблазнительные. Ева в трех разных ипостасях.
Дьявол! Да что это с ним? Видимо, на него повлияло чтение проклятых журналов.
— Вы все видели их в работе, — напомнил Кливдон. — Они знают свое ремесло.
— Именно поэтому миссис Майклс посчитала, что они знатные дамы, попавшие в тяжелое положение, — сказал Холидей. — Признаюсь, сначала я решил, что это одна из ваших шуток. Прошу меня простить, сэр, но мне пришло в голову, что эти женщины — ваши дальние родственницы из-за границы, и вы нас, таким образом, проверяете. Но это было только на мгновение, поверьте мне, сэр. Потом я узнал, что действительно был пожар, и никто и не думал шутить.
В дверях появился лакей Томас.
— Прошу прощения, ваша светлость, но прибыл лорд Лонгмор и желает…
Лонгмор отпихнул Томаса и ворвался в библиотеку. Холидей предусмотрительно отошел в сторону, чтобы его не сшибли.
— Ты — негодяй, — заявил Лонгмор, размахнулся, и его далеко не маленький кулак устремился прямо в челюсть герцогу.
В то же время в доме Нуаро
Люси расположилась на подоконнике и смотрела на улицу.
Она там сидела уже несколько часов.
Марселина знала, кого она высматривает, и очень боялась того, что может произойти.
— Пора пить чай, — сказала она. — Сара подала чай на твоем красивом столике, все куклы сидят на своих местах и ждут.
Люси не ответила.
— А потом Сара отведет тебя на прогулку в Грин-парк, где ты сможешь посмотреть на красивых леди и джентльменов.
— Я никуда не пойду, — заявила девочка. — А вдруг он придет, а меня не будет? Он будет разочарован.
У Марселины заныло сердце.
Она села на подоконник рядом с Люси.
— Дорогая, его светлость сюда не придет. Да, он заботился о нас некоторое время, но он очень занят и…
— Он не занят для меня.
— Мы не его семья, малышка.
Люси прищурилась и упрямо сжала губы.
— Он создал для нас очень красивый дом, — сделав над собой усилие, продолжила Марселина. — Только посмотри, сколько замечательных вещей он тебе купил: изящный чайный сервиз, столик и стулья, самую прекрасную в мире кроватку. Но в его жизни есть много проблем, никак не связанных с нами.
— Нет! — закричала Люси и спрыгнула с подоконника. — Нет! Нет!
— Люси Корделия!
— Я не Люси! Я Эррол! И никогда больше не буду Люси! Он вернется! Обязательно вернется! Он меня любит! Он меня любит! Он любит Эррол!
Она бросилась на ковер, принялась визжать, плакать и дрыгать ногами.
В комнату вбежали Софи и Леони. За ними Сара, на симпатичном личике которой был написан ужас. Она впервые столкнулась с капризами Люси.
И бросилась к беснующемуся ребенку.
Марселина остановила ее движением руки.
— Люси Корделия, хватит, — спокойно проговорила она. — Ты же знаешь, что воспитанные леди не бросаются на пол и не визжат.
— Я не леди! — завопила Люси. — И я тебя ненавижу!
Сара испуганно ахнула.
— Перестань, Эррол, — сказала Софи, тоже сохраняя каменное спокойствие. — У тебя только заболит голова.
— Он вернется! — рыдала Люси. — Он меня любит!
Марселина расправила плечи, подошла к девочке, подняла ее и крепко прижала к себе, не обращая внимания на вопли и весьма активные телодвижения. Она принялась укачивать ее, как будто та была грудным ребенком.
— Перестань, — шептала Марселина, — не надо. Ты уже взрослая девочка, так докажи это.
Мало-помалу Люси прекратила размахивать руками и ногами, а визг перешел в тихий плач.
— Почему мы не могли остаться там? — всхлипывая, спросила она. — Почему он не оставил хотя бы меня?
Марселина отошла к подоконнику и села, продолжая успокаивать малышку:
— Подумай, дорогая, если бы все, кто тебя любит, оставляли тебя у себя дома, где бы ты жила? И где бы жила мама? Разве ты не хочешь жить с мамой, тетей Софи и тетей Леони? Думаешь, ты слишком хороша для нас? Хочешь уйти от нас и жить в замке? Да? Как ты думаешь, тетя Софи, может быть, нам стоит нарядить Эррол в платье принцессы и отправить жить в замок?
Марселина говорила первое, что приходило в голову, но девочка постепенно успокоилась. Обхватив маму за шею, она прижалась к ней и, продолжая всхлипывать, сказала.
— Я могу жить и здесь, но почему он не приходит?
— Он очень большой человек, детка, — напомнила Марселина, — и должен заниматься своими делами. У него есть семья. Очень скоро он женится, и у него будут свои дети. Невозможно получить каждого джентльмена, который тебе понравился.
Эррол успокоилась. Судя по выражению ее лица, девочка напряженно думала. Ей только шесть лет, и с логикой у нее явные нелады, но перспектива стать принцессой должна была отвлечь ее.
Буря миновала. Подошла Сара и протянула малышке руку.
— Вот что я вам скажу, мисс Эррол. Давайте устроим чай с куклами. А потом отведем их на прогулку в Грин-парк. Возможно, там мы увидим принцессу Викторию. Знаете, кто это? Она племянница короля, и когда-нибудь станет английской королевой.
— Если вы ее увидите, — сказала Марселина, — обратите самое пристальное внимание на ее одежду. Потом расскажете нам очень подробно, что на ней было надето.
Как раз в это время граф Лонгмор попытался нанести удар в челюсть своему другу — или уже бывшему другу, как посмотреть — герцогу Кливдону в библиотеке Кливдон-Хауса.
Герцог легко перехватил руку, так и не коснувшуюся его лица; мужчины некоторое время хватали друг друга за грудки, а потом начался разговор на повышенных тонах.
Холидей тактично удалился и закрыл за собой дверь. Не сумев сломать герцогу челюсть или спровоцировать вызов на дуэль, Лонгмор налил себе почти полный стакан бренди и теперь активно поглощал его, в перерывах между глотками изрыгая ругательства.
Кливдон знал, что заслуживает хорошей взбучки. Но вовсе не собирался ее терпеть. Он же отнюдь не наслаждался жизнью. Совсем наоборот, его жизнь превратилась в сущую пытку.
— Ты не заслуживаешь моей сестры, — воскликнул Лонгмор. — Мне не следовало приезжать в Париж. Она едва не убила меня, узнав об этом. И была права. Следовало оставить тебя гнить там. Я должен был сказать ей, чтобы искала другого жениха. Я обязан был объяснить ей, что леопард не может избавиться от пятен на шкуре, даже если захочет. Но нет! Я ужасно обманулся. Я удивился, почему ты приехал так скоро, но внушил себе, что ты скорее всего слишком сильно соскучился о Кларе. Я был наивен, как и она!
— Не припомню, чтобы я называл точное время возвращения, — спокойно возразил Кливдон.
— Ты и не называл. Это я сказал, что конец месяца будет подходящим временем, — сказал Лонгмор. — Я хотел иметь возможность сообщить матери, которая мне плешь проела, что ты возвращаешься. Полагаю, теперь она может смело вычеркнуть тебя из списка претендентов на руку Клары.
— Если ты поднял весь этот шум из-за портних…
— А из-за кого же еще? — снова разошелся Лонгмор. — Кто еще мог настолько забыть о приличиях…
— О приличиях? — переспросил Кливдон. — Не могу поверить, что это говоришь мне ты! С чего это ты вдруг вспомнил о приличиях? Насколько я помню, твой отец был рад-радешенек отправить тебя на континент даже в разгар эпидемии холеры, чтобы ты только не позорил его имя.
— Я никогда и не претендовал на звание святого.
— И очень хорошо. Все равно тебе никто бы не поверил.
— Но я не приводил модисток в дом своих предков!
— У них сгорел дом, — вздохнув, объяснил Кливдон. — Об этом писали в газетах. Ты считаешь, что все статьи сфабрикованы? Но зачем? Если бы ты вел себя разумно, то не был бы здесь, поглощая мой бренди, как будто это лимонад в «Олмаке»…
— Я никогда не пью эту мерзость!
— Но ты ведешь себя неразумно. Не знаю, что в тебя вселилось, и не уверен, что хочу это знать, но в любом случае женщин здесь нет. Я приютил их только на пару дней.
— Ты не мог отвезти их в отель?
— Ты не понимаешь одной простой вещи, — сказал Кливдон. — Им необходимо работать. Они зарабатывают себе на жизнь. И потому не могут себе позволить терять время. Им нужно было место, чтобы работать. Им была необходима помощь. Привезти их сюда было самым простым решением. Они довели себя до изнеможения, стараясь закончить в срок платье для Клары.
— Не смей говорить о моей сестре и одновременно об этих лавочницах! Ты — бабник!
— Их здесь, как видишь, больше нет! А ты — идиот! Они собрались и уехали отсюда еще в субботу утром, то есть по прошествии семидесяти двух часов.
— А в пятницу ты спал с брюнеткой, — сообщил Лонгмор.
Удар был неожиданным и довольно-таки болезненным.
Кливдон почувствовал, как глаза заволокло красной пеленой. Он стиснул кулаки, а когда, наконец, заговорил, его голос был тих и спокоен. Правда, спокойствие это было обманчивым.
— Искушение дать тебе в зубы становится непреодолимым.
— Только не делай вид, — взвился Лонгмор, — что я скомпрометировал ее доброе имя.
— Только негодяй может так говорить о женщине. О любой женщине.
— Ты был с ней! — наскакивал Лонгмор. — И даже не счел необходимым скрываться! Я был в «Уайтсе», когда один из джентльменов сказал, что видел твой экипаж на Беннетт-стрит. Они начали строить предположения, что ты там делаешь. Я хлопнул себя по лбу и сказал, что мы договорились там встретиться, и ты, наверное, меня уже давно ждешь, вышел из клуба и пошел на Беннетт-стрит. Там я стоял и ждал тебя. Долго. Очень долго.
— Судя по всему, тебе было там холодно и скучно, — сказал Кливдон. У него отчаянно билось сердце, но вовсе не от стыда или чувства вины. Он вспомнил о волшебных часах, проведенных с Марселиной, и это привело его в смятение.
Лонгмор проглотил остатки бренди, быстрыми шагами подошел к подносу, вновь наполнил стакан из стоящего там графина и сделал большой глоток.
— Ты превратил себя в посмешище, — продолжил он. — Я никогда не видел, чтобы ты так вел себя из-за женщины. Она зацепила тебя, это понятно. В обычной ситуации я бы просто предупредил тебя, чтобы ты вел себя осторожнее. Проклятие, Кливдон, неужели ты не мог сказать кучеру, чтобы он ждал тебя не на виду у всей Сент-Джеймс-стрит, а в каком-нибудь тихом переулке?
— Мне это не пришло в голову, — сказал Кливдон. — Я не планировал оставаться там дольше, чем четверть часа. Мне жаль, что тебе пришлось ждать так долго.
— Это было скучно, — сказал Лонгмор. — И досадно. Что я должен теперь делать? Как поступить, чтобы не обидеть Клару? Должен ли я сказать ей, что человек, которого она три года ждала, потерял голову из-за модистки? Ты же знаешь, ей будет больно. Она всегда проявляла удивительную терпимость к твоим выходкам. Но это… Сейчас ты ведешь себя необычно даже для себя.
— Это было прощание, — сухо сказал Кливдон. — Получилось дольше, чем я предполагал, но это было прощание. Понимаешь? Все, что когда-либо хотела миссис Нуаро, это одевать мою герцогиню. А я для нее всегда был лишь средством для достижения этой цели. И ей, в общем, безразлично, кто будет этой герцогиней. Она предпочла бы Клару, поскольку, когда красота Клары объединяется с красотой ее необыкновенных моделей, эффект получается таким, что не каждый выдержит. Да, я увлекся ею, и ты знаешь, как это со мной бывает: если мне понравилась женщина, я должен ее получить. Но теперь все кончено. Это было прощание, Лонгмор. И я должен просить тебя, Лонгмор, из уважения к Кларе, держать свои знания при себе. Рассказав ей все, ты причинишь ей ненужную боль, а почему она должна страдать из-за мужской глупости?
— Ты клянешься, что все кончено?
В этот момент открылась дверь, и на пороге появился Холидей. Он держал в руке маленький серебряный поднос. Это был плохой знак. Дворецкий никогда не опускался до доставки корреспонденции. Этим занимались лакеи.
— Приношу свои извинения, ваша светлость, но мне сказали, что послание срочное, — сказал он.
Кливдон не стал ждать, пока дворецкий пройдет через всю комнату и подойдет к нему. Быстрыми шагами он пересек комнату и схватил с подноса записку.
В ней было только пять слов: «Нам нужна помощь. Люси сбежала».
Кливдон и Лонгмор подъехали к двери магазина двадцатью минутами позже. Ребенок исчез после возвращения с прогулки. Сара пошла готовить ванну для Люси, но когда вернулась в детскую, девочки там не было. Они обыскали весь дом — каждый дюйм, сказала Марселина.
— Она выбралась на улицу, — вздохнула Марселина, — через открытое окно в задней части дома. Я бы никогда не оставила окно открытым, но мне и в голову не пришло, что она может выкинуть такое.
Девочка, вероятно, взяла пример с Кливдона. Ведь он именно так выбрался вместе с ней из горящего дома. Даже если она держала глазки закрытыми, как велел Кливдон, она вполне могла услышать рассказы о своем спасении. Сам он об этом не говорил, но кто угодно мог понять, как было дело, увидев разбитое окно.
— Есть какие-нибудь идеи? — спросил он. — Что могло подтолкнуть ее к бегству? Это может дать ключ…
— Она устроила нам истерику, — сказала Марселина, — но потом вроде бы успокоилась. Сара сказала, что на прогулке она вела себя нормально.
Сара испуганно зажала рот ладонью.
— Что? — резко спросил Кливдон. — Если ты что-то знаешь, говори. Мы не должны терять ни минуты.
Сара расплакалась.
— Простите меня, мадам. Это я виновата. Не подумала.
— Что случилось? — нетерпеливо перебил ее Кливдон.
Девушка торопливо вытерла слезы.
— Когда мы шли в Грин-парк, мисс Эррол расспрашивала меня о вашей семье. Она хотела знать, почему ваша семья не живет в Кливдон-Хаусе. Я сказала, что у вас пока нет своей семьи. Потом я показала ей Уорфорд-Хаус и сказала, что там живет леди, на которой, все говорят, вы женитесь. У нее было такое выражение лица… Я не должна была этого говорить. Девочка так расстроилась, узнав, что вы больше не придете.
Кливдон посмотрел на Марселину.
— Она ждала тебя, — устало сказала женщина. — Я объяснила, что ты больше не придешь. Тогда она устроила истерику.
Ребенок его ждал. А он не пришел. И не собирался.
Это его вина. Он подарил девочке куклу, которую она холила и лелеяла, и это едва не стоило ей жизни. Люси жила в его доме. Ее баловали слуги, она играла с кукольным домиком. Что она могла подумать? Естественно, что он теперь стал частью ее жизни, частью ее семьи.
Он, Кливдон, поступил необдуманно, эгоистично и легкомысленно. Он думал о себе, о том, что доставляет ему удовольствие, а не о ребенке, не о том, что девочка может пострадать.
Вслух он сказал:
— Это упрощает дело. Можно предположить, что она отправилась искать меня. Иными словами, она движется в сторону Кливдон-Хауса.
— Боюсь, она не знает дороги, — проговорила Марселина. — Вспомни, мы же туда ехали. Как она отличит одну улицу от другой?
Даже взрослые люди, не знающие района, могут легко заблудиться, свернуть не в том направлении.
В результате его, Кливдона, невнимательности, шестилетний ребенок, девочка, оказалась в одиночестве на улицах Лондона. Скоро начнет темнеть. А она может быть где угодно, в тысяче разных мест.
— Мы предупредим полицию, — сказал он. — Возможно, ее уже нашли. Полицейские обязательно обратят внимание на хорошо одетую девочку, гуляющую в одиночестве. — Во всяком случае, герцог на это надеялся. Безжалостные хищники — сутенеры, разбойники — уж точно обратят на нее внимание.
Снова он во всем виноват, только он. Она сбежала, воспользовавшись способом, который узнала от него. Для того чтобы найти его.
Герцог обернулся к Лонгмору:
— Отправь одного из лакеев, которые приехали с нами, в полицию. Но у них там мало людей. Я вынужден просить тебя собрать своих слуг — и моих, конечно, тоже, и организовать поисковые отряды. Мы прочешем улицы.
— Она боится темноты, — сказала Марселина. Ее голос дрожал, глаза были красными, но сухими. Она не проронила ни слезинки. — Она очень боится. — Сестры подошли к ней и обняли.
А он, Кливдон, не мог ее обнять. Не мог успокоить.
Из-за этого он чувствовал боль, почти такую же сильную, как страх за Люси.
— Мы найдем ее до темноты, — сказал Кливдон с уверенностью, которой не чувствовал. — Я бы тревожился больше, если бы она сбежала из магазина на Флитстрит.
Сент-Джеймс намного безопаснее, сказал он себе. Здесь рядом королевский дворец, много клубов. Далеко не трущобы. Ребенок пешком не мог уйти далеко.
Но ее могли увезти. И тогда…
Нет, ее никто не увез. Он знает, куда она идет, и отыщет ее.
Понедельник, утро, половина четвертого
Ничего.
Люси нигде нет.
Полиция. Частные детективы. Слуги Кливдона и Лонгмора. Все были заняты поисками. Они стучали в двери и расспрашивали прохожих. Они останавливали кареты и наемные экипажи.
Люси никто не видел.
Кливдон, Лонгмор и Марселина прошли от начала до конца Беннетт-стрит и Сент-Джеймс-стрит, заглянули во все клубы и магазины, обошли все дворы и аллеи, прочесали Сент-Джеймс-сквер.
Герцог попытался отправить Марселину домой, но она сказала, что не может находиться в доме, где нет Люси. Она ходила до тех пор, пока не стала терять сознание от усталости, но и тогда ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы уговорить ее сесть в коляску. Хотя это была открытая коляска, и, сидя в ней, она могла продолжать поиски.
В три часа Кливдон отвез женщину домой.
— Никому не будет легче, если ты упадешь, — сказал он. — Ты обязана немного отдохнуть.
— Как я могу отдыхать?
— Ляг, положи ноги повыше, выпей бренди. Я еду домой, чтобы сделать то же самое. Поиски не прекратились. И не прекратятся. Лонгмор и я приедем за тобой через несколько часов. Когда рассветет.
— Она боится темноты. — Голос Марселины дрожал.
— Я знаю.
— Что мне делать?
Что я буду делать, если ее уже нет в живых?
Невысказанный вопрос.
— Мы найдем ее, — сказал герцог.
Он снова и снова вспоминал этот разговор, лежа на софе в библиотеке. Закрыв глаза, он убедился, что они не желают оставаться закрытыми.
Кливдон встал и принялся мерить шагами комнату.
Ему придется подумать о невероятном. Он обязан допустить возможность того, что ее увезли. Но еще не все потеряно. Встанет вопрос о выкупе. На хорошо одетом, грамотно говорящем ребенке, можно заработать большие деньги.
Подумала ли об этом полиция? Кливдон встал и подошел к столу, чтобы сделать заметки, наметить стратегию поисков…
Его разбудил громкий кашель.
Герцог открыл глаза. Во рту пересохло, голова болела. В первый момент он подумал, что накануне слишком много выпил, но потом сообразил, что голова почему-то лежит не на подушке, а на столе, и вспомнил, что произошло.
Он поднял голову и уставился на стоящего у стола Холидея.
— Что? — спросил он. — Что случилось? Который час? — Он посмотрел на окно. Уже рассвело, но, очевидно, недавно. Это хорошо.
— Четверть восьмого, ваша светлость.
— Хорошо. Спасибо, что разбудил. Я не собирался так долго спать.
— Здесь кое-кто желает вас видеть, ваша светлость.
Дворецкий вышел и почти сразу вернулся, неся на руках очень грязную и промокшую маленькую девочку.
— Его величество передает вам свои наилучшие пожелания, ваша светлость, и хочет знать, принадлежит ли это вам, — сказал Холидей.
Карета герцога Кливдона приехала позже, чем он обещал. Солнце вставало. Марселина уже сделала безуспешную попытку проглотить чай и тост, приготовленный сестрами, и ждала экипаж, меряя шагами торговый зал закрытого магазина. Она не спала ни минуты. Боялась закрыть глаза.
Когда экипаж остановился, она сразу выбежала на улицу и едва не столкнулась с Джозефом, который спешил ей навстречу.
— Все в порядке, миссис Нуаро, — заверил он. — Она у нас, в целости и сохранности. Его светлость приносит свои извинения за то, что не доставил мисс Люси прямо домой, но она отказалась ехать. Поэтому приехал я, чтобы спросить, не соблаговолит ли гора прийти к Магомету. Прошу прощения, мадам, это его слова.
Марселина нашла их в гостиной — одной из многочисленных гостиных. Они сидели на ковре. Вокруг были разбросаны оловянные солдатики, лошади, миниатюрные пушки и всевозможное военное снаряжение.
На Люси была ливрея пажа, сшитая на мальчика чуть выше ростом. На ногах — красные чулки. Туфелек не было. Волосы были перевязаны чем-то вроде мужского носового платка. Она внимательно следила, как Кливдон выстраивает в боевой порядок кавалеристов. Герцог первым заметил Марселину и поспешно встал.
Потом и Люси обернулась к двери.
— Мама! — закричала она.
Марселина присела на корточки и протянула к дочери руки. Люси вскочила и побежала к ней.
Она долго прижимала к себе дочь, и наконец Люси это надоело. Девочка высвободилась и сообщила:
— Мы играем в солдатиков.
Марселина взяла ее за плечи и заглянула в выразительные голубые глаза — глаза ее бабушки Делюси.
— Ты сбежала, — сказала она, — и до смерти напугала маму и тетушек.
Люси выставила вперед подбородок.
— Я знаю, — ответила она. — Его светлость сказал, что я так больше не должна делать. Но я была в отчаянии, мама.
— А потом ты не пришла домой, — продолжила Марселина. — И мне пришлось ехать за тобой. Что будет дальше, мисс Люси Корделия?
— Я — Эррол. И мне нужно было принять ванну. Я была очень грязная. Сначала я пряталась в конюшне, когда меня пытались увезти домой, а потом упала в канаву.
Марселина взглянула на Кливдона. Он встал, когда она вошла, и до сих пор рассеянно крутил в руке оловянного кавалериста.
— Насколько мы сумели установить, она неплохо продвинулась в направлении Кливдон-Хауса, но свернула на Пэлл-Мэлл-Ист, вместо Кокспер-стрит и дошла до королевских конюшен. Естественно, ее скоро заметили. Дети в одиночестве редко забредают в те края. Но она выяснила, куда попала. И когда ее спросили, не потерялась ли она и где живет, она ответила, что ее зовут принцесса Эррол, она из Албании, и желает поговорить с принцессой Викторией.
— Господи, — ахнула Марселина. — Ты назвалась принцессой? И захотела говорить с принцессой?
— Но я же принцесса Эррол, мама, и ты это знаешь.
— Люси, ты тоже знаешь, что это не твое настоящее имя, — сказала Марселина. — Это твое игровое, вымышленное имя.
— Да, мама, но ее высочество не стала бы говорить с мисс Люси Корделией Нуаро, не так ли?
Марселина встретилась глазами с Кливдоном.
— Хотелось бы мне видеть их лица, — сказал он. — Никто не знал, что делать. Девочка настаивала на разговоре с принцессой Викторией. Когда ей сказали, что ее королевское высочество занята, она сказала, что подождет. Что тут поделаешь? Никто не слышал о принцессе Эррол из Албании, но чего только в жизни не бывает?
Марселина встала. У нее упало сердце. Меньше всего ей нужно было, чтобы кто-то начал копаться в ее прошлом. Люди будут обходить стороной и ее саму, и ее магазин, словно там рассадник холеры.
— В этом нет ни слова правды, — сказала она. — Это всего лишь игра.
Герцог окинул Марселину странным взглядом.
— В любом случае ей не позволили и дальше гулять по Лондону в одиночестве.
— И никому не пришло в голову связаться с полицией?
— Пришло, конечно. Но все понимали, что в деле, так или иначе связанном с королевской семьей, нужна деликатность.
Марселина поняла, что герцог имеет в виду. Королевская семья не славилась своим целомудрием. У короля был десяток внебрачных детей от бывшей любовницы — актрисы.
— Была сделана попытка урегулировать вопрос самостоятельно, — усмехнулся Кливдон. — Но принцесса Эррол отказалась сообщить, где она живет, пока не поговорит с Викторией. Потом она заснула в одной из карет. Но никто так и не узнал о нашем пропавшем ребенке до утра, когда в королевский дворец был отправлен гонец за указаниями. Насколько я понял, после того как Люси сказали, что отвезут ее домой, ее долго не могли поймать. Перемирие было заключено, только когда ее обещали привезти сюда. Мне ее вручили на рассвете с наилучшими пожеланиями от короля.
Марселина не знала, плакать ей или смеяться. Она лишь опасалась, что сделает одновременно и то и другое, иными словами, что у нее начнется форменная истерика.
Абсурдная история, увы, была типичной. Подобными вещами развлекались ее родители, нагло выдавая себя за тех, кем они никогда не были.
— Мне жаль, что его величеству пришлось побеспокоиться из-за моей дочери, — холодно сказала она.
— Люси, мне необходимо переговорить с твоей мамой наедине, — сказал Кливдон. — А пока нас не будет, рекомендую тебе потренироваться в формировании строя каре, если, конечно, ты хочешь отразить атаку французов так же эффективно, как герцог Веллингтон.
