Глава 9
«Мы видели платья из белого крепа, приготовленные, чтобы надеть после траура; лифы низкие, удерживаются в середине груди и по бокам бантиками из черного сатина с гагатовым ромбом на каждом».
«Ла бель ассамбле». Модные новинки на апрель 1835 года
Уорфорд-Хаус, вечер вторника
— Ее светлость дома, но она занята, ваша милость, — доложил дворецкий Тиммс.
— Занята? — переспросил удивленный Кливдон. — Разве сегодня не вторник?
По вторникам Уорфорды не принимали, именно поэтому Кливдон явился в этот день, а не накануне или на следующий день. По вторникам ему не приходилось пробиваться сквозь толпу поклонников Клары, жалких щенков, стаями круживших вокруг нее на всех светских мероприятиях. Чем бы они ни занимались, ему всегда казалось, что он лишний. Впрочем, чем они могли заниматься рядом с Кларой? Слагать оды ее глазам? Спорить о том, кто будет ее партнером в следующем танце? И конечно, все они старались превзойти друг друга в нарядах, что было в высшей степени забавно, потому что Клара вовсе не интересовалась модой. Она не знала, что такое лацкан, и уж тем более не была способна оценить качество жилета.
Вероятнее всего, он все же перепутал день. Накануне он выпил больше, чем обычно, и голова болела до сих пор. Быть может, лучше сейчас уйти и вернуться в другой день… который будет вторником.
Заверив герцога, что вторник сегодня, Тиммс проводил его в маленькую гостиную и отправил лакея сообщить леди Кларе о его приходе.
Не привыкший ждать, тем более в Уорфорд-Хаусе, Кливдон принялся нетерпеливо мерить шагами комнату.
Все это было странно, очень странно. Клара занята во вторник? Он ведь сообщил ей — кажется, это было в субботу, — что во вторник повезет ее на прогулку.
Необходимо наконец уладить вопрос с женитьбой. Прошла уже неделя с тех пор, как он решил навести порядок в своей жизни и сделать официальное предложение. А потом они начнут готовиться к свадьбе.
Поездка к портнихе выбила его из колеи. Увидеть опять Нуаро… и девочку…
Он не мог собраться с мыслями и напрочь забыл, что собирался сказать Кларе. В конце концов, куда спешить? Им с Кларой необходимо привыкнуть друг к другу после долгой разлуки. И Лонгмор говорил то же самое.
Но теперь, судя по всему, им придется привыкать друг к другу уже после свадьбы. Официальное предложение и короткая помолвка — лучший способ положить конец слухам.
Он слышал безумную историю, перекочевавшую из Парижа, в которой не было ни слова правды. Ну и что? Очень скоро о ней узнают в Уорфорд-Хаусе. Раньше он был уверен в Кларе — ну, до определенной степени. Он знал, что она слишком разумна, чтобы верить слухам. В письмах она часто высмеивала скандальные сплетни, неделями занимавшие общество. Но ее мать — совсем другое дело.
Услышав слухи, леди Уорфорд непременно нанесет удар. Она ничего не скажет прямо Кливдону, но начнет третировать свою семью, говоря о стыде, который навсегда покроет Клару, если жених предпочел ей портниху, модистку, ничтожную лавочницу. Она будет донимать их все больше и больше, пока один из мужчин семейства не потеряет терпение и не призовет Кливдона к ответу.
В Париже только в прошлом месяце ему пришлось пережить неприятный визит Лонгмора, безусловно, инициированный леди Уорфорд. Кливдон сомневался, что его другу, равно как и ему самому, хочется повторения пройденного.
Ему не о чем беспокоиться, заверил себя Кливдон, и нет причины испытывать чувство вины. После возвращения в Лондон он не сделал ничего неподобающего. А что было до этого — не считается.
За мечты, пусть даже страстные, не наказывают. А фантазии — у кого их нет? Мужчины часто фантазируют о женщинах, самых разных женщинах, подходящих и не очень. Вполне нормальная практика.
Что же касается не покидающего его недовольства, это пройдет после свадьбы.
Кливдон никогда не был робким или стеснительным, но его разум наотрез отказывался представлять себе первую брачную ночь.
Куда, к черту, подевался лакей? Почему Тиммс сам не пошел за Кларой? Что с ней? С кем она занята во вторник? Может быть, он забыл предупредить ее о своем визите? Нет, вроде бы говорил. Или нет? Как можно что-то вспомнить, когда так отчаянно болит голова?
Осознав, что ходит взад-вперед по комнате, герцог остановился. Что происходит?
У нее какое-то дело. Наверняка он забыл сообщить ей о сегодняшней прогулке. Или она забыла.
Завтра они увидятся на балу. Тогда он и договорится с ней о встрече для серьезного разговора.
Хотя нет. Сначала он должен все обсудить с ее отцом. Так будет правильно. Он вернется сюда в другой день, когда лорд Уорфорд будет принимать. По вторникам он, как правило, посещал одну из многочисленных благотворительных организаций, членом которых являлся.
Кливдон вышел из гостиной. Он воспитывался в этом доме и знал каждый его уголок. Лучше уйти отсюда незамеченным, пока не наткнулся на кого-нибудь из членов семьи.
Он направился в вестибюль, где рассчитывал найти свою шляпу, перчатки и трость.
Войдя туда, он почувствовал, как сильно забилось сердце.
Это произошло раньше, чем он осознал, что послужило тому причиной.
Шляпка. Нелепое хитросплетение лент, цветов и перьев. Она лежала на столе, куда слуги обычно кладут почту, шляпы гостей и всякие мелочи.
Несколько мгновений он смотрел на шляпку, потом направился к двери.
Что-то было… в воздухе.
У двери он остановился, повернулся и пошел к шляпке. Он взял ее и поднес к лицу. И сразу почувствовал запах — легкий, знакомый, вызывающий мучительные воспоминания. Слабый аромат жасмина, смешанный с запахом ее кожи… волос…
Нуаро.
Кливдон положил шляпку на место и пошел в коридор.
Мимо пробежала горничная, неся груду одежды.
Он взглянул туда, откуда она появилась.
И услышал громкий вопль.
Клара. Ну что там еще?
Он побежал на звук.
Герцог распахнул дверь в музыкальный салон, и ему в глаза ударило яркое солнце. Он на мгновение ослеп, а в голове замелькали вспышки молний.
— Клара, с тобой все в порядке?
— Кливдон? Какого черта!
Клара в изумлении уставилась на него, а взгляд герцога метнулся к другой женщине.
Нуаро стояла у окна. Ее глаза на мгновение округлились, рот приоткрылся. Но она моментально взяла себя в руки, и ее лицо приняло непроницаемое выражение, как во время карточной игры.
— Что здесь происходит? — спросил он.
— Ты только посмотри на нее! — закричала Клара. — Это же мое любимое платье. Я была в нем, когда лорд Херрингстон написал оду моим глазам.
Посмотри на нее. На Нуаро. Посмотри на нее. Любопытный совет.
Герцог это и сделал. Его взгляд скользнул сверху вниз: слегка растрепанная прическа — свободные пряди темных шелковистых волос упали на шею, темные блестящие глаза, опасный рот — Кливдон все еще помнил ее вкус, ощущение уверенных губ, прижимающихся к его губам. Не забыл он и соблазнительную грудь — освобожденная от корсета, она словно создана для его ладони. В руках Нуаро держала платье.
Клара решительными шагами подошла к ней и вырвала платье.
— Она говорит, что я должна его выбросить! — воскликнула девушка. — Она отвергает все! Все неправильно! Все не так! Даже это платье, мое любимое!
— Платье нефритово-зеленое, — объяснила Нуаро. — А у вас голубые и очень красивые глаза. Поэтому лорд Херрингстон и написал им оду. А если бы вы носили более подходящий цвет, это вдохновило бы его на эпическую поэму. Этот цвет идет очень немногим женщинам. Вы не должны носить много оттенков зеленого. Я не рекомендую вам…
— Но та женщина — леди Ренфрю — вы сшили для нее прекрасное платье из шелка в точности такого цвета!
— Тот цвет не был в точности таким же, — спокойно сказала Нуаро. — Оттенок был другим. Кстати, тот цвет пойдет вам больше. Судя по всему, ваша светлость не различает оттенки. Возможно, это вина вашей гувернантки или учителя рисования. Кто бы ни был этот человек, он заслуживает всяческого осуждения. Вы должны отдать мне платье, миледи.
— О, вы ужасная, жестокая женщина! Вы забрали все мои любимые вещи!
Нуаро взяла у Клары из рук платье, бросила на пол и отшвырнула ногой.
Клара зажала ладонью рот.
Нуаро скрестила руки на груди.
В глазах Клары зажегся опасный огонек.
Нуаро разглядывала ее с таким же непроницаемым выражением, как если бы играла в карты.
Идиотка! Она считает, что может обращаться с дочерью маркиза, как с капризным ребенком… даже если Клара ведет себя именно так. Нуаро навсегда потеряет самую перспективную покупательницу, и ей еще повезет, если леди Уорфорд не заставит ее уехать из Лондона…
— Если мне будет позволено вмешаться…
— Нет, Кливдон! Не смей вмешиваться! — взвизгнула Клара. — Я велела ей прийти. Я заставила ее прийти. Она не оставила мне выбора. Все, что она предлагает, ни капельки не похоже на то, что я обычно ношу. Не могу поверить, что я настолько провинциальна, что у меня нет ни вкуса, ни стиля. Но ты же знаешь, мне всегда было, в общем, все равно, и я надевала то, что советовала мама. Но сейчас эта женщина говорит, что я должна все выбросить! А что я скажу маме? И теперь у меня нет зеленого платья!
Она топнула ногой. У герцога отвисла челюсть. Клара действительно топнула ногой!
— Оно должно быть голубовато-зеленым, — сказала Нуаро. Она потерла рукой подбородок и, прищурившись, взглянула на Клару. — Я вижу вышитую плотную тафту, корсаж, украшенный кружевной мантильей… — Показывая, как будет спадать мантилья, ее палец задержался на том месте, которого случайно коснулся герцог, помогая ей поправить шаль в ту ночь, когда они играли в карты. Он вспомнил, как у нее на мгновение перехватило дыхание, и необыкновенное чувство, которое при этом ощутил сам.
— Но все это потом, — продолжила портниха. — А пока, как ваша светлость мне неоднократно напоминали, вы носите белое. И как я неоднократно напоминала вашей светлости, это должен быть мягкий белый цвет. Не слоновая кость. — Она небрежно указала на платье, брошенное на стул. — Слишком желтое. И не ослепительно-белый. — Она мотнула головой в сторону еще одного платья, свисающего со спинки дивана.
— Кстати, о ярком цвете, — сказал Кливдон. — Не могли бы мы задернуть шторы? У меня адски болит голова.
— Интересно, где ты получил столь сильную головную боль, — буркнула Клара. — Вероятно, там же, где Лонгмор — свою. Но тебе придется терпеть. Мадам не может работать в темноте.
— А я считал, что она может все, — пробормотал Кливдон, удаляясь в дальний, самый темный угол комнаты. — Она много раз говорила, что является величайшей в мире портнихой.
— Не сомневаюсь, что она самая требовательная в мире портниха, — согласилась Клара. — Она показала мне, как цвет платья влияет на цвет лица. Мы пришли в эту комнату, потому что в это время дня здесь лучшее освещение. — Она сделала паузу и нахмурилась. — Если у тебя болит голова, почему ты здесь?
— Ты кричала.
— Знаешь ли, неприятно, когда кто-то отбирает у тебя всю одежду, — заявила Клара. — Оказалось, что я не так философски невозмутима, как предполагала. Но я имела в виду, почему ты здесь, в доме? Ты же знаешь, что папы по вторникам не бывает, а к маме ты бы не пришел, даже если бы она была дома… но ее нет, иначе здесь бы не было миссис Нуаро. Она мой секрет, моя страшная тайна, понимаешь?
— Я пришел, чтобы отвезти тебя на прогулку, — сказал Кливдон. Неужели она всегда так болтлива?
— Но ты же видишь, я занята. Почему ты не предупредил меня?
— Я предупредил. В субботу.
— Ничего подобного. В субботу ты уделил мне всего лишь пять минут, в течение которых не произнес и десяти слов. Но в любом случае сегодня я никуда не поеду.
— Мы почти закончили, — сказала Марселина.
— Ничего подобного, — заявила Клара. — Мы еще должны решить, что сказать маме.
— Но главное, миледи, при этом ваша голова должна быть высоко поднятой, и говорить вы должны так, словно излагаете очевидные любому нормальному человеку факты. Если же возникнут трудности, можете выйти из себя. Так обычно поступают все благородные девицы.
— Только не я, — пробормотала ошеломленная Клара.
— Но ты только что топала ногой, — сказал Кливдон. — И надувала губы.
— Никогда!
— Миледи, вы были слишком расстроены, чтобы осознать это, — вмешалась Марселина. — Но вы должны делать это с большей силой и абсолютной уверенностью в правоте своего дела. Правда, вы должны помнить, что такое проявление темперамента есть всего лишь способ привлечь к себе внимание. Когда вы обеспечите полное внимание к себе ее светлости, необходимо стать воплощением благоразумия и сделать следующее.
Нуаро сложила руки на груди, и пока Кливдон и Клара потрясенно наблюдали за ней, ее темные глаза наполнились слезами. Они сверкали на длинных черных ресницах, но не проливались.
— Моя дорогая мама, — жалобно сказала Нуаро, — я знаю, ты не захочешь, чтобы я была унижена перед всеми моими знакомыми. Здесь, — теперь Нуаро говорила вполне нормальным голосом, — уместно вставить имя того, к кому ваша мама не испытывает симпатии. И когда ее светлость скажет, что все это чепуха, а скорее всего так оно и будет, вы поведаете ей о французском джентльмене, который обезумел от любви к замужней женщине.
— Кларе не подобает… — начал Кливдон, но Клара его перебила:
— Дай ей закончить! Именно ты привел меня к этой ужасной женщине, и я решила пройти за ней через все муки ада, чтобы стать красивой.
— Миледи, вы и так изумительно красивы, — повторила Марселина, — и я уже много раз говорила вам об этом. Но совершенному бриллианту необходима соответствующая оправа. Шедевру нужна стильная рама…
— Да, я знаю. Но с мамой это не сработает. Так что там происходило с джентльменом и замужней дамой?
— Друзья внушали ему, что он должен все бросить и взяться за ум, но тщетно, — продолжила Нуаро. — Однажды вечером на каком-то светском мероприятии леди попросила принести ей шаль. Джентльмен поспешил выполнить поручение, представляя шелковистую мягкость кашемировой шали, неповторимый аромат женщины, которую он любил всем сердцем…
Кливдон припомнил запах, который он почувствовал, взяв в руки шляпку Нуаро. Запах пробудил воспоминания: женщина сидит у него на коленях, он скользит губами по ее лицу, шее, груди…
— …джентльмен искал кашемировую шаль, перед которой поблекли бы шали всех прочих дам. И он нашел, что искал. Только — какой ужас! — это оказался вовсе не кашемир. Кроличья шерсть! Позор! Джентльмену еще не приходилось испытывать столь сильного отвращения. Он с омерзением отбросил шаль и почувствовал, что любовь прошла. Так все и кончилось.
Клара смотрела на женщину во все глаза.
— Вы надо мной издеваетесь.
Кливдону наконец удалось взять себя в руки.
— Ты сможешь найти эту историю, если захочешь, в книге леди Морган о Франции. Она была опубликована несколько лет назад. Но с тех пор ничего не изменилось.
Клара задумчиво покосилась на герцога, потом ее взгляд вернулся к Марселине.
— Хорошо, я попробую. И еще я ей скажу, что все это из-за Кливдона, который оказался разборчив даже больше, чем Лонгмор.
— Клара, не лучше ли будет… — осторожно начал герцог, но его никто не услышал.
— Но что я надену завтра в «Олмак»? — спросила Клара. — Вы отвергли всю мою одежду. Не осталось ничего!
— Ваше платье будет готово к завтрашнему дню, — уверенно проговорила Нуаро. — Я доставлю его сюда ровно к семи часам — или это будет одна из моих сестер. Времени вполне хватит, чтобы внести какие-нибудь мелкие изменения, если они потребуются. Ваше платье будет совершенным, заверяю вас.
— А как же мама?
— К этому времени вы уже с ней разберетесь, как я предложила.
Клара с явной неуверенностью взглянула на Кливдона.
— У нее характер диктаторши.
— Да, вы уже говорили об этом. — Нуаро чуть улыбнулась, не глядя на герцога. — Знаете, миледи, я работаю с женщинами с утра до вечера шесть дней в неделю, и могу вас заверить: можно или властвовать, или быть во власти. Третьего не дано.
Ах, вот как? Значит, мы имеем обезоруживающую откровенность с налетом юмора, подумал герцог.
Эта женщина неподражаема!
— Сегодня я, видимо, слишком долго находилась во власти, — вздохнула Клара. — Пожалуй, с меня хватит. Кливдон, если ты потерпишь еще пару минут, я с большим удовольствием отправлюсь с тобой дышать свежим воздухом. Обещаю вернуться очень быстро. Миссис Нуаро оставила мне всего пару платьев, которые сочла не совсем уродливыми, так что тратить время мне попросту не на что. Горничной не придется ничего решать относительно шляпки или других аксессуаров.
Девушка направилась к двери, ненадолго задержалась, словно сомневаясь, но потом вышла из гостиной с видом человека, принявшего твердое решение.
Она получила в точности то, чего хотела, сказала про себя Марселина. Даже больше. Ей не пришлось ждать свадьбы. Она получила леди Клару и большой заказ. Завтра сливки общества увидят леди Клару Фэрфакс в платье от Нуаро.
Торговый дом Нуаро станет главным в Лондоне.
Марселина достигла всего, к чему стремилась, о чем мечтала несколько недель назад, собираясь в Париж.
Она самая счастливая.
Все это она говорила себе, разбирая вещи из гардероба леди Клары.
— Вы намерены их сжечь? — полюбопытствовал Кливдон из угла, в который удалился в поисках темноты из-за головной боли.
— Конечно, нет.
— Но ведь все они оставляют желать лучшего, — сказал герцог. — Я никогда не замечал, насколько неудачен подбор цветов, пока вы не отравили мой мозг своими идеями. Но даже я могу отличить хороший крой и шитье от плохого.
— Их можно распороть и переделать, — объяснила Марселина. — Я являюсь патронессой благотворительного приюта для женщин. Миледи настолько добра, что разрешила мне забрать половину этого для моих девочек.
— Ваши девочки, — повторил герцог. — Так вы еще и филантроп? — Он засмеялся.
Ей захотелось что-нибудь в него бросить.
Стул. Себя.
Помилуй, Боже! Как он красив! Исподтишка наблюдая за его движениями, Нуаро почувствовала, как пересохло во рту. Это несправедливо! Почему она не может получить его без сопутствующих осложнений? Где угодно — в постели, в экипаже, у стены. И не важно, что он ленив, надменен и забывчив. Ей хотелось использовать его и забыть, как мужчины используют женщин и забывают их.
Вошла горничная. Несколько минут Марселина объясняла ей, что надо делать.
— Как называется ваш приют? — поинтересовался Кливдон. — Я скажу секретарю, чтобы он сделал пожертвование. Если живущие там женщины смогут сделать что-нибудь путное из этих платьев, они заслужили помощь.
— Это приют для нуждающихся женщин «Общества портных», — сообщила Марселина. Она могла бы добавить, что сама же вместе с сестрами основала это общество не далее как в прошлом году, но не сделала этого. Зачем? И она, и сестры очень рано узнали намного больше, чем им хотелось бы, о нужде и о том, как трудно заработать себе на жизнь.
Ее прошлое — тайна за семью печатями.
О, неужели эта девчонка никогда не оденется? Сколько необходимо времени, чтобы завязать ленты шляпки и набросить на плечи шаль? А ведь если леди Клара видит в Марселине соперницу, она не должна ни на секунду оставлять ее наедине со своим потенциальным женихом.
Впрочем, наедине они не находились. Вокруг постоянно сновали слуги. Но даже если бы слуг не было, леди Кларе все равно не о чем было тревожиться.
Все планы Марселины касались только кошельков ее отца и будущего мужа.
И все.
Она очень, очень счастлива.
В гостиной звенела тишина, нарушаемая только звуком шагов входивших и выходивших слуг.
Наконец появилась леди Клара.
Марселина потратила еще несколько минут на то, чтобы поправить шляпку девушки и ее кашемировую шаль, попутно заметив, что шали у леди Клары были очень хороши.
Внеся все, по ее мнению, необходимые изменения в облик будущей герцогини, она сделала реверанс и вернулась к работе.
Она чувствовала, что рядом прошел Кливдон, слышала его негромкий разговор с невестой и смех леди Клары.
Ей некогда было смотреть им вслед — надо было работать.
А когда они ушли, Марселина сказала себе, что хорошо потрудилась. Она не причинила никому никакого вреда — чудо, учитывая ее родословную, — и имеет все основания радоваться.
Тот же вечер
На прилавке лежало платье, которое вернула мисс Уитвуд. Рассерженная покупательница пришла и ушла, пока Марселина занималась леди Кларой Фэрфакс в Уорфорд-Хаусе.
Софи успокоила миссис Уитвуд. Наверное, она могла бы успокоить разъяренного гунна Аттилу. Платье будет переделано. Но на это потребуется время, которое Марселина, ее сестры и швеи могли использовать на другие заказы.
Если ситуация не изменится, они погибнут. Не то чтобы они не могли позволить себе переделку платьев. Погибнет их репутация.
Марселина внимательно рассматривала платье, прикидывая, какие изменения следует внести.
— Кто над ним работал? — спросила она у старшей швеи Притчетт.
— Мадам, если речь идет о технике исполнения, то вина целиком лежит на мне, — сказала Притчетт. — Я надзирала за каждым стежком. Но, мадам, все же сшито идеально. Вы сами видите. Все, как вы приказали.
— Я вижу, — сказала Марселина. — Все детали этого платья — мое собственное изобретение. И очень странно, что появилось другое платье с точно такими же деталями. Я сама придумала угол и ширину складок на корсаже. Даже интересно, как у другой портнихи могли возникнуть точно те же идеи, что и у меня.
— Неудачное совпадение, мадам, — вздохнула Притчетт. — Но, если подумать, это чудо, что у нас не было подобных проблем раньше. Мы же принимаем на работу девочек с улицы. Мне не хочется показаться немилосердной, но некоторых из них очень уж плохо воспитали. Они не знают, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Если мадам пожелает, я могу задержаться и поработать с платьем.
— Нет, ты мне понадобишься завтра полной сил, — сказала Марселина. — Бальное платье леди Клары Фэрфакс должно быть готово ровно к семи часам. Мне необходимо, чтобы все мои швеи как следует отдохнули и были внимательными. Лучше придите завтра пораньше, скажем, в восемь часов. — Она взглянула на часы. — Уже почти восемь. Отпусти девочек по домам и скажи, чтобы они были здесь завтра ровно в восемь. День будет хлопотным.
Марселина очень редко задерживала швей после девяти часов вечера, даже если работы было очень много. Так было, когда дочь доктора Фаркара выходила замуж в большой спешке, или когда миссис Уитвуд поругалась с Госпожой Безвкусицей и пришла в магазин Нуаро, чтобы ей и ее пяти дочерям срочно сшили платья для траура по очень богатой тетушке.
По собственному опыту Марселина знала: лучше и производительнее работается утром. К вечеру портится настроение и сильно устают глаза. В рабочей комнате был световой люк, но после заката это не помогало.
— Хорошо, мадам. Но мы еще не закончили редингот миссис Пламли.
— Он не понадобится до четверга, — сказала Марселина. — А теперь все идите домой и приготовьтесь к утомительному дню.
— Да, мадам.
Марселина проводила швею взглядом.
Капкан, который они с сестрами расставили вчера утром, был довольно прост.
До ухода домой накануне в конце рабочего дня швеям было велено все убрать. Рабочую комнату следовало оставить в идеальном порядке. Нигде не должно быть обрывков лент, лоскутков, пуговиц — в общем, ничего. Накануне утром комната была в порядке, и Марселина намеренно уронила на пол набросок платья для миссис Шарп.
Та швея, которая придет утром первой, — как правило, это была Притчетт, — должна была обнаружить рисунок и отдать его одной из трех хозяек. Софи вошла вскоре после того, как все девочки приступили к работе. Рисунка не было, и никто не сказал о нем ни слова. И лишь сегодня утром Селина Джеффрис, придя на работу, обнаружила его под своим стулом.
Притчетт выругала ее за то, что она убежала с работы, оставив рабочее место в беспорядке. Она долго кричала насчет рисунка — работы мадам не должны валяться где попало.
Но Марселина, Леони и Софи знали, что Селина Джеффрис всегда оставляет рабочее место в полном порядке. И под ее стулом, равно как и под всеми остальными, никогда ничего не лежало.
Теперь они знали. И были готовы.
Дверь магазина распахнулась, колокольчик залился истерическим звоном.
Марселина подняла голову от платья, и сердце ее тоскливо заныло.
— Ваша светлость, — сказала она и сделала быстрый реверанс.
— Миссис Нуаро. — Герцог поставил коробку на прилавок.
— Это не может быть новое платье леди Клары! — воскликнула Марселина. — Софи сказала, что миледи была в восторге.
— С какой стати я должен возвращать покупки Клары? — удивился Кливдон. — Я не ее слуга. Это для Эррол.
Сердце Марселины забилось чаще. На этот раз от злости. Она почувствовала, что краснеет, и понадеялась, что ошиблась.
— Заберите это, — велела она.
— Разумеется, я это никуда не заберу, — сообщил герцог. — Мне пришлось из-за этой штуковины пережить кучу неприятностей. Я ничего не знаю о детях, и вы даже не представляете, какой огромный выбор…
— Вы не можете дарить подарки моей дочери, — твердо заявила она.
Кливдон снял с коробки крышку и достал куклу — но какую куклу! У нее были волнистые черные волосы и яркие голубые глаза, а одета она была в серебряную паутину и кружева. И все это было отделано жемчугом.
— Я не возьму ее обратно, — тихо сказал он. — Если хотите — сожгите ее.
В этот момент в магазин ворвалась Люси. Она резко остановилась при виде куклы — словно налетела на препятствие. А у чудовища в облике герцога не хватило милосердия убрать куклу в коробку.
Несомненно, она смотрела из окна на улицу, это было ее любимое занятие, и узнала экипаж.
В конце концов, ей было всего шесть лет. Разве можно ожидать от такой малышки, что она сумеет отказаться от столь роскошного подарка. Ее глазенки стали круглыми, как блюдца. Тем не менее она сумела почти внятно выговорить «Добрый вечер, ваша светлость» и даже сделать реверанс. Но при этом он не отрывала глаз от куклы.
— Какая красивая куколка, — с придыханием сказала она. — Я не видела такой никогда в жизни.
Иными словами, ни разу за все шесть лет своей жизни.
— Вы за это заплатите, — тихо пробормотала Марселина. — Дорого заплатите.
— Она действительно хороша? — спросил герцог у девочки. — Я не слишком хорошо разбираюсь в детских игрушках.
— О да. — Люси сделала еще один шажок в сторону куклы. — Она не такая, как обычные куклы. Видите? У нее глаза из синего стекла, а лицо совсем как живое. И еще очень красивые волосы. Думаю, они настоящие.
— Может быть, ты хочешь ее подержать? — спросил Кливдон.
— О да. — Люси рванулась к кукле, но остановилась и бросила умоляющий взгляд на Марселину. — Можно, мама? — спросила она — само воплощение послушного ребенка.
— Да, — ответила Марселина. А что еще она могла сказать? Расчетливая и практичная, как, впрочем, и любая мать, она знала: таким образом создается ужасный прецедент. И страдает ее репутация.
Но отобрать у своего ребенка — у любого ребенка — такую игрушку после того, как ребенок ее увидел и не сделал ничего плохого, то есть не заслужил наказания, было бы жестоко. Марселина была строгой матерью. У нее не было другого выхода. Но в ее детстве было слишком много жестокостей — больших и маленьких. И она продолжать такую традицию не желала.
Герцог присел на корточки рядом с Люси и торжественно передал ей куклу. Она взяла ее не менее торжественно, затаив дыхание, и перевела дух, только когда кукла оказалась в ее руках. Но и потом она держала куклу очень осторожно, словно игрушка была волшебной и могла в любой момент исчезнуть.
— Как ее зовут? — спросила она.
— Понятия не имею, — честно ответил герцог. — Я думал, ты знаешь.
Хитрец! Использует в своих целях ребенка!
Люси задумалась.
— Если бы она была моей куклой, я бы назвала ее Сюзанной.
— Мне кажется, ей понравится быть твоей куклой, — улыбнулся герцог и скосил хитрый взгляд на Марселину. — Если мама разрешит.
Даже очарованная куклой Люси отлично поняла, от кого зависит ее счастье.
— Мама, можно? — с надеждой прошептала она. — Можно она будет моей куклой?
— Да, — снова повторила Марселина. У нее не было выбора.
— Спасибо, мама! — Люси обернулась к Кливдону, и от взгляда ее огромных голубых глаз сердце герцога должно было разлететься на мелкие осколки. Марселина искренне понадеялась, что так оно и будет. — Спасибо, ваша светлость, — с чувством сказала она. — Я буду о ней хорошо заботиться.
— Не сомневаюсь, — улыбнулся он.
— У нее двигаются руки-ноги, видите? — сказала Люси, демонстрируя возможности куклы. — Знаете, у нее не должно быть только одно платье. То, что на ней, очень красивое, но она ведь как принцесса, а у принцессы должен быть богатый гардероб. Мама и тети помогут мне выкроить и сшить для нее платья. У нее будут утренние платья, платья для прогулок, бальные платья и синий редингот — в тон глазам. Когда вы в следующий раз придете, увидите.
— Почему бы тебе не отнести Сюзанну наверх, чтобы познакомить с тетушками? — предложила Марселина. — Мне необходимо кое-что обсудить с его светлостью.
Люси вышла, неся куклу, как грудного ребенка. Кливдон встал и проводил ее взглядом. Он улыбался, и такой улыбки Марселине еще не приходилось видеть на его красивом лице. Она была не чарующей и не соблазнительной, не насмешливой и не победной.
Это была грустная, задумчивая и очень добрая улыбка, против которой Марселина не смогла устоять. Она завоевала ее сердце и ослабила волю.
От этого женщина разозлилась еще сильнее.
— Кливдон! — начала она.
Он повернулся к ней, и добрая улыбка погасла.
— Можете говорить, что хотите, — хмуро сказал он и отвел глаза. — Но она покорила меня, так же, как и ее мать.
— Ей всего шесть лет!
— Вы обе преуспели, — со вздохом констатировал он. — В конце концов, ей всего шесть лет. Почему она не должна иметь куклу?
— У нее есть куклы! Неужели она вам кажется брошенной? Обделенной? И не ваше дело покупать ей куклы. Что подумает леди Клара? Что, по-вашему, скажут ваши друзья в высшем обществе, узнав, что вы дарите подарки моей дочери? А ведь они непременно услышат об этом. Люси покажет куклу швеям, а те расскажут об этом всем своим знакомым. Новость распространится со скоростью лесного пожара. Вы считаете, мой бизнес от этого выиграет?
— Вы больше ни о чем не думаете. Только о вашем бизнесе.
— Это моя жизнь, неужели не понятно? Так, — она повела рукой, указав на магазин, — я зарабатываю себе на хлеб. Неужели вы не можете понять такой простой вещи? Чтобы жить, кормить семью и растить ребенка, я должна работать!
— Я прекрасно это понимаю.
— Только работая, я могу кормить и одевать свою дочь, и дать ей образование, — продолжала бушевать Марселина. — И заботиться о младших сестрах! Что я должна сделать, чтобы вы это поняли? Как вы можете быть настолько слепым, таким толстокожим?
— Вы сводите меня с ума, — буркнул герцог. — Куда я ни пойду, везде вы.
— Но ведь это чудовищная несправедливость! — воскликнула Марселина. — Все наоборот! Куда я ни пойду, везде натыкаюсь на вас!
— Вы рушите все, — сказал он. — Вот уже две недели я пытаюсь сделать предложение Кларе. И всякий раз, когда я набираюсь решимости…
— Набираетесь решимости?
— Да, каждый раз, когда я наконец решаюсь… — Он тоскливо вздохнул и махнул рукой. — Рядом оказываетесь вы. Вчера я приехал в Уорфорд-Хаус с твердым намерением поставить точку в этой затянувшейся истории. Но вы довели Клару до такого состояния, что мы так и не смогли спокойно поговорить, и вся речь — а я полчаса составлял ее — вылетела у меня из головы.
Открылась дверь, ведущая в служебные помещения магазина, и в зал вошла Леони.
— О, ваша светлость, — улыбнулась она, искусно разыгрывая удивление, хотя не могла не слышать его голоса, сидя наверху. Марселина только надеялась, что швеи послушались и ушли вовремя, иначе ее беседа с герцогом не стала тайной и для них.
— Он как раз собирался уходить, — сказала Марселина.
— Нет, я никуда не собирался.
— Нам пора закрываться, — вздохнула она, — а вы все равно ничего не купите.
— Может быть, куплю.
— Леони, пожалуйста, закрой магазин вместо меня, — попросила Марселина и обернулась к герцогу. — Я не стану держать магазин открытым всю ночь ради ваших прихотей.
— Вы собираетесь выбросить меня на улицу? — поинтересовался он.
— Вы слишком большой, — поморщилась она. — Черт бы вас побрал. Нам необходимо поговорить и решить кое-какие проблемы раз и навсегда.
