Глава 22
Однако Элинор в данный момент было не до выборов. И даже Камень Судьбы ее не интересовал. Сейчас она видела только Харта — высокого, мокрого и нагого. Вылезавшего из ванны.
От воды его волосы потемнели, и он пламенел желанием. А его улыбка, казалось, говорила: «Я знаю, Эл, что тебе нравится то, что ты сейчас видишь». Харт хоть и сказал, что мир может обойтись без него, но его самодовольство от этого ничуть не уменьшилось.
Дни беспокойства, страха, надежд и опасений обрушились на Элинор штормовой волной, лишив присутствия духа. Прижав ладонь к губам, она бросилась к мужу, и тот заключил ее в свои мокрые объятия. Ее платье тотчас промокло, но ей было все равно.
— Ведь я думала, что ты умер… — Она всхлипнула. — Я ужасно боялась, что тебя уже нет в живых.
— А мне было плохо без тебя, Эл. Мне было очень плохо без тебя, — прошептал Харт.
Он отнес ее в постель, лег вместе с ней и стал срывать с нее одежду, вырывая пуговицы и крючки вместе с тканью. Элинор пыталась помогать ему — ей хотелось как можно быстрее прижаться своей наготой к его наготе.
С громким криком Харт стремительно вошел в нее — и теперь они без движения лежали, глядя друг другу в лицо. Какое-то время оба молчали, потом Харт прошептал:
— Элинор, я так люблю тебя…
— А я люблю тебя. — Элинор провела рукой по его волосам. — Харт, у меня будет ребенок.
Он вздрогнул.
— Что?..
— Ребенок. Мальчик, я почти уверена. Твой сын.
— Ребенок?..
Она кивнула и тихо сказала:
— Надеюсь, ты не против.
— Против?! — выкрикнул Харт, и его золотистые глаза наполнились слезами. — Эл, с какой стати? Я ведь люблю тебя, люблю…
Сказав это, он радостно рассмеялся. Она крепко обняла его и тоже рассмеялась.
А потом они страстно любили друг друга.
Когда много часов спустя Элинор проснулась, Харт спал рядом с ней. Спал с блаженной улыбкой на губах, обнимая подушку.
Элинор осмотрелась. Ей нравилось все это — тишина комнаты, потрескивание огня в печи и их с мужем уютное гнездышко вдали от всего остального мира. Только Йен Маккензи знал, где они сейчас находились. Но Йен никому об этом не скажет.
«Как долго это продлится? — спрашивала себя Элинор. — И вспомнит ли Харт о своем ночном заявлении, когда вернется домой и когда все узнают, что он жив? Или политические амбиции снова его захватят?»
Нет, она этого не допустит. Амбиции — это, конечно, хорошо, но теперь у него будет собственная семья. И она, Элинор, постарается сделать так, чтобы он об этом никогда не забывал.
Теплое прикосновение к ее животу заставило Элинор вздрогнуть. Это ладонь Харта легла ей на живот. Оказалось, что он уже проснулся и наблюдал за ней какое-то время.
— О чем ты думаешь, Эл?
Она пожала плечами:
— Ну… даже не знаю…
— Не знаешь, плутовка? О чем ты думала?
— О том, чем мы занимались в комнате наверху у миссис Магуайр. Помнишь?
Харт расплылся в улыбке.
— Этого я никогда не забуду. Мне кажется, я все еще вижу тебя в зеркале. То было райское блаженство.
Элинор вспыхнула.
— А может, ты подобными вещами занимался и в доме в Хай-Холборне?
Его улыбка померкла.
— Нет, Эл.
— Тогда чем же?
Харт чуть приподнялся и, не глядя на нее, пробормотал:
— Эл, я не хочу говорить об этом доме и о том, чем там занимался. Тем более сейчас.
— Сейчас ничуть не хуже и не лучше любого другого времени.
— Тогда я был гораздо моложе. Первый раз, когда жил там, я еще не знал тебя, а второй — искал утешения после смерти жены и сына. Но я был тогда другой.
— Ты меня не понял, Харт. Меня не интересует, почему ты занимался этим с другими дамами. Я хочу знать, что ты при этом делал. Что за порочные наклонности тебе приписывают? Я хочу знать.
Тут он посмотрел на нее, и Элинор с удивлением увидела страх в его глазах.
— Эл, я не хочу говорить тебе об этом.
— Но это неотъемлемая часть твоей жизни. Ты необычный мужчина, а я не совсем обычная женщина. И я не хочу жить с тобой, зная, что ты подавляешь свои желания, укрощаешь себя из-за меня и отказываешь себе в чем-то. Поверь, Харт, я не боюсь.
— Я не хочу, чтобы ты боялась. В том-то все и дело.
— Тогда расскажи. Если не расскажешь, я буду рисовать в своем воображении всякие причуды, почерпнутые из сплетен, смешков и эротических книг.
— Элинор, я…
— Это имеет отношение к хлысту или наручникам? По поводу наручников особенно много шуток. Хотя не могу представить, зачем людям приковывать друг друга наручниками.
— Элинор, о чем ты?
— Я не права? — Как же весело снова его дразнить! — Тогда, может быть, тебе лучше рассказать мне — чтобы не переживала по поводу своей невинности?
— Элинор Рамзи, всякий, кто считает тебя невинной, полнейший идиот. — Харт обхватил пальцами ее запястье и добавил: — Это не имеет отношения к боли и оковам, но связано с доверием. С полным доверием. Абсолютным.
Она хотела высвободить руку, но не смогла.
— Я должна подчиниться твоей воле?
Его глаза потемнели.
— Ты должна довериться мне, моим рукам. Должна позволить мне прочитать твои желания, а я дам тебе возможность испытать то, что ты хочешь испытать. И не задавай вопросов. Поверить, что я знаю, что делать. А награда за доверие — высшее наслаждение.
— О!.. — Больше она ничего не смогла произнести.
— И это все, о чем я прошу. — Харт поцеловал ее руку. — Поверь, я не причиню тебе боли, моя единственная цель — доставить тебе удовольствие.
Сердце Элинор забилось быстрее.
— Звучит… заманчиво: — пробормотала она.
Харт стремительно поднялся с постели и, взглянув на жену, спросил:
— Так сможешь? Сможешь довериться мне и не задавать дурацких вопросов?
Элинор кивнула:
— Да. Могла бы попробовать.
— Хм… Попытайся.
Порывшись в своей одежде, лежавшей на полу, Харт нашел «шарф», представлявший собой длинную полоску полотняной ткани, которую он обматывал вокруг шеи, чтобы защитить горло от ветров, дующих на Темзе. Обмотав концы полоски вокруг ладоней, Харт повернулся к Элинор. Она ждала на постели, глядя на мужа с некоторым беспокойством.
Забравшись на кровать, Харт опустился рядом с ней на колени.
— Дай свои руки, Эл.
Губы Элинор шевельнулись — она хотела задать вопрос, — но Харт куснул ее за щеку.
— Никаких вопросов. Дай руки.
Она подчинилась, и Харт, быстро обмотав материю вокруг ее торса — под грудью и крест-накрест, — концами «шарфа» связал ее руки и поднял их вверх.
— Начнем с этого. — Он улыбнулся. — Я не сделаю тебе больно. Ты мне веришь?
— Я…
Харт снова укусил ее, на сей раз — в плечо.
— Я спросил, ты веришь мне?
— Да, — шепнула она.
«Подчиниться его воле. Вот чего всегда хотел Харт Маккензи, — думала Элинор. — Требовал, чтобы ему подчинялись, чтобы позволили быть господином. Но не потому, что хотел наказывать или унижать, а ради блага тех, о ком он проявлял заботу. Однако не все это понимали…»
— Да, Харт, верю, — повторила она. Немного помолчав, добавила: — Конечно, верю. Как же иначе?..
Все еще стоя на коленях за ее спиной, Харт снова подтянул ее вверх — так чтобы она уселась на него. Затем обнял ее одной рукой, а второй держал «шарф», которым были перевязаны ее запястья.
Теперь Элинор находилась в полной его власти, и освободиться она могла бы лишь отползя вперед, но Харт крепко удерживал ее связанные руки.
Элинор могла бы запаниковать и начать сопротивляться, если бы не знала, что муж не причинит ей боли. Она ведь прекрасно знала Харта, не раз делила с ним постель и, просыпаясь в его объятиях, видела, как смягчается во сне выражение его лица, — в такие минуты он походил на спящего ребенка.
Страсть и наслаждение. Вот что хотел дать ей Харт Маккензи, а вовсе не страх и боль.
«Подчинись», — сказала себе Элинор и, вздохнув, откинулась назад и расслабилась. В следующее мгновение она почувствовала, как Харт входит в нее. И тотчас же в месте их соединения расцвел бутон истинного наслаждения. Но не было ни напряжения, ни боли. Только Харт.
Элинор застонала.
— Да-да, вот так, — прошептал Харт. — Вот видишь?..
— О, Харт!..
— Ш-ш-ш… тихо. — Он погладил ее по волосам, и она ощутила у себя на шее его губы и соблазнительное щекотание бороды.
Харт ничего не делал с ее связанными руками, только держал за концы полоску ткани, которой обмотал ее запястья, а другой рукой обнимал ее.
Из груди Элинор то и дело вырывались стоны, и Харт, тоже застонав, прошептал:
— Моя милая Эл, как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. Ты прекрасен. О Харт, не смогу это выдержать!..
— Сможешь. — Он лизнул ее в ухо, вновь пощекотав бородой. — Все ты выдержишь, моя прекрасная шотландка. Ты такая же сильная, как твоя прабабка, сбросившая англичанина с крыши.
Элинор невольно рассмеялась, и от смеха по всему ее телу распространились волны блаженства. Выходит, даже шутки Харта вызывали такие замечательные ощущения…
А он вдруг замер, крепко прижимая ее к себе. Через несколько секунд прошептал ей в ухо:
— Эл, хочешь еще?
— Да-да, пожалуйста, Харт, — прохрипела она со стоном.
Он тихо рассмеялся, и его тело снова завибрировало, вызывая у Элинор новые восхитительные ощущения.
Она вдруг почувствовала, что качнулась вперед, но Харт ее не отпустил — он надежно удерживал ее в прежнем положении, не позволяя упасть и отделиться от него.
Их тела уже покрылись испариной, и струйки пота скатывались по груди Элинор, пропитывая материю, которой она была обвязана. Место же их соединения горело огнем.
— Моя Эл, — простонал Харт, — больше никогда не оставляй меня. Ты нужна мне, понимаешь?
Она помотала головой:
— Нет, больше никогда. Я останусь навсегда. Навсегда, Харт.
— Я не отпущу тебя. Ни фении, ни моя проклятая гордость, ни мое прошлое — ничто нас уже не разлучит. Со мной кончено.
Элинор не совсем понимала, что означали его последние слова, но ей нравился тихий рокот его голоса.
— Да, Харт. Хорошо.
— Ты и я, Эл. Только мы с тобой. А весь остальной мир пусть катится к чертям.
— Да, Харт, да.
— Эл, детка, ты такая красивая… — Его шотландское происхождение не оставило камня на камне от английского образования, и теперь он говорил как настоящий горец. — Оставайся со мной навеки.
— Да, конечно. О, Харт, я люблю тебя.
Не заметив, как муж переместил ее, Элинор в какой-то момент вдруг обнаружила, что лежит на животе, вытянув перед собой руки, а Харт — он по-прежнему был в ней — лежал сверху, придавив ее своим весом.
Не в силах выносить эту сладостную пытку, Элинор в то же время не могла сполна ею насладиться. «Харт должен остановиться, — думала она. — Нет-нет, он не должен никогда останавливаться!»
А его движения становились все более энергичными, и в какой-то момент Элинор громко вскрикнула и содрогнулась, чувствуя, как все тело ее наполняется блаженством и радостью. А в следующее мгновение вздрогнул и Харт.
— О, моя Эл, — прохрипел он, целуя ее в ухо. — Моя милая порочная девочка.
Тут он выскользнул из нее и, перевернув ее на спину, распустил узел на ее запястьях.
— Ну, как ты себя чувствуешь? Хорошо?
Элинор кивнула:
— Прекрасно, мой дорогой Харт. Это было… — Она расплылась в улыбке. — Совершенно изумительно.
Харт освободил ее от пут и, бросив «шарф» на покрывало, улегся с ней рядом.
— Спасибо тебе, — прошептал он.
Спасибо?.. Он подарил ей такое удивительное наслаждение — и ее же благодарил?
— Харт, за что?
— За доверие.
Элинор помолчала, потом вдруг спросила:
— Так, значит, это то, чем тебе нравится заниматься? — Она коснулась лежавшей на покрывале полоски ткани.
— Это лишь часть того.
— А есть еще что-то?
От его широкой улыбки по телу Элинор побежали горячие мурашки.
— Эл, есть еще много всего.
— И ты всему этому меня научишь, Харт?
Его глаза блеснули. На мгновение задумавшись, он поцеловал ее в губы.
— Да, научу.
И снова по ее телу пробежали мурашки. Возбуждение нарастало.
— Жду с нетерпением, Харт.
Улыбка его вдруг померкла, и между бровей пролегла морщинка.
— Знаешь, Эл, когда я решил, что потерял тебя… Когда увидел взрыв, и ты исчезла в дыму… — Харт умолк и содрогнулся.
Элинор погладила пальцем его бороду, уже начинавшую ей нравиться, и проговорила:
— Не думай об этом. Все в прошлом. Мы оба выжили. Спасибо Йену.
— Йену — да. Ему и самому выпали ужасные испытания, и он заслуживает… многого.
— Не беспокойся. Он счастлив теперь. У него есть Бет и дети. Я никогда прежде не видела его таким счастливым.
— Знаю. Спасибо, Бет. — Харт взял жену за руку и поцеловал ладошку. — И спасибо тебе. Я люблю тебя, Эл. Я никогда не смогу объяснить, как сильно люблю тебя.
В голосе Харта звучала неподдельная искренность, и было очевидно, что он едва справлялся с нахлынувшими чувствами.
Элинор поцеловала его и прошептала:
— А я люблю тебя, Харт. Навеки.
Харт кивнул и тихо сказал:
— Да, Эл, навеки.
Он шумно выдохнул и, зевнув, натянул на себя и на жену одеяло. Элинор тоже зевнула и прижалась к нему покрепче. Комната погрузилась в тишину и покой.
— Надеюсь, ты счастлив, Йен, — пробормотал Харт.
— Что? — Элинор в недоумении открыла глаза. Муж не ответил, она толкнула его в бок. — Что ты сказал?
Харт усмехнулся.
— Ничего. Спи, Эл.
Элинор снова его поцеловала и вскоре уснула.
Харт лежал в тишине и, глядя на спавшую жену, думал о том, что только что произошло.
Элинор подчинилась его воле, и он испытал нечто такое, чему не было цены. Они с Эл стали единым целым. Ни с кем ничего подобного Харт прежде не испытывал.
Он всегда был один и старался навязать свою волю другим — чтобы не смогли использовать против него его одиночество. А Элинор улыбалась ему сегодня с удивлением и радостью. И она полностью доверяла. Да, она доверилась ему, зная, что он покажет ей путь и не бросит в этом совместном путешествии.
И сейчас, глядя на ее умиротворенное лицо со змейкой золотистой пряди на щеке, Харт понял, что обрел мир и покой. Он только что дал выход своим тайным страстям, потому что Элинор была рядом и управляла им. И с ее помощью он сумел обуздать свой страх, а его темные желания преобразовались в радость наслаждения. И он не искал удовольствия только для себя одного, он хотел наслаждаться вместе с той женщиной, которую любил. А любил он только ее, Элинор.
Он выбрался из ада тоннелей в чистилище лодки, где ему довелось осознать, что главное в жизни вовсе не власть, не деньги и не сила, а нечто совсем другое.
Элинор… Он помнил, как мысли о ней поддерживали его в подземелье. Когда же он пришел в себя после беспамятства, то сразу вспомнил о ней.
Элинор и ребенок, которого она носила, — вот что теперь главное в его жизни.
Он положил ладонь на живот жены. Но она не шевельнулась — по-прежнему мирно спала.
Харт улыбнулся и через несколько секунд тоже погрузился в глубокий сон.
Возвращение Харта Маккензи было встречено с тревогой в одних кругах и с облегчением — в других. Англия прочитала о спасении герцога в утренних газетах и, покачав головой, изрекла: «Эта семья непоколебима».
Рив получил свои деньги, причем гораздо больше, чем рассчитывал. Получил столько, что даже решил увезти семью на южное побережье Англии и поселиться в небольшом домике.
Харт встретился со своими близкими в Килморгане. Радости не было пределов, но и упрекам — тоже. Особенно старались дамы. Харт едва спасся от них, найдя спасение на рыбалке вместе с Йеном.
Вскоре в Килморган прибыл Дэвид Флеминг, чтобы передать бразды правления Харту. Он заявил, что их партия не имела права проигрывать. И сказал, что только Харт смог бы держать страну в кулаке.
— Все в твоих руках, старина, — подытожил Дэвид, развалившись в кресле с сигарой в одной руке и с фляжкой — в другой. — Я не против отойти в сторону. Даже предпочел бы. Что собираешься делать?
Герцог обвел взглядом своих предков, чьи портреты рядами висели на стенах огромного кабинета. Тут были все — начиная со старого Малькольма Маккензи с его усмешкой, вселявшей ужас в англичан, и заканчивая его отцом, пронзавшим сердитым взглядом каждого, кто переступал порог этой комнаты.
Харт посмотрел в его глаза, горевшие злобным огнем, что прекрасно удалось передать художнику. Эти глаза принадлежали человеку, замышлявшему убийство собственного сына.
Только на сей раз, глядя на портрет, Харт видел, что эти глаза — всего лишь краска. Старый герцог давно умер.
Прикрыв глаза, Харт мысленно обратился к портрету: «Я победил тебя, и теперь мне уже не нужно ничего тебе доказывать, мерзавец».
Открыв глаза, Харт произнес:
— Нет.
Дэвид замер с флягой у рта.
— Что ты сказал?
— Я сказал «нет». Я ухожу. Ты сам доведешь партию до победы.
Дэвид побледнел.
— Но ты нужен мне. Ты нужен нам.
— Нет, не нужен. Ты сумел удержать коалицию, когда все думали, что я мертв. У тебя бы не получилось, если бы ты не мог обойтись без меня. С нетерпением жду того времени, когда мы с тобой вместе будем проводить вечера, попивая виски, и ты будешь рассказывать мне о своем премьерстве. Я буду поддерживать партию и при необходимости давать советы. Но я больше не хочу занимать пост премьер-министра.
Дэвид смотрел на друга, вытаращив глаза.
— Ты шутишь?..
Харт откинулся на спинку стула и полной грудью вдохнул прохладный шотландский воздух, вливавшийся в открытые окна.
— Внизу, у подножия холма, хороший клев в речушке. Да и с производством «виски Маккензи» надо помочь. Йен хорошо с этим справляется, но у него не лежит душа к производству солодового виски, и я намерен освободить его — пусть развлекается бухгалтерией. Не хочу больше навязывать людям свою волю. Хочу заняться собственной жизнью. Я совсем не уделял этому внимания.
— Понятно. Значит, собираешься стать настоящим шотландским землевладельцем и обходить свои угодья в сапогах и с посохом. Но я-то знаю тебя, Маккензи. Тебе это скоро наскучит.
— Сомневаюсь. У моей жены растет живот. У нас будет ребенок, и я не намерен покидать его.
— У Элинор растет живот?.. — изумился Дэвид. — Боже правый! Да она с ума сошла.
— Уверен, что нет.
Харт спокойно взирал на стены комнаты, когда-то пугавшие его. Страх прошел. Возможно, он и впрямь разрешит Элинор снять все эти проклятые портреты и сменить интерьеры.
Дэвид рассмеялся и сокрушенно покачал головой:
— Что ж, как знаешь. Вместе мы бы многого смогли добиться, Маккензи. Передай Элинор мои поздравления…
— Непременно передам. А теперь убирайся. Хочу побыть с женой наедине.
Дэвид хмыкнул. Глотнув из фляги, он сунул ее в карман.
— Я тебя не виню, старина Харт. Нисколько не виню.
Дэвид пожал на прощание другу руку, похлопал его по плечу и отбыл.
Герцог же встал и подошел к портрету отца. Эта картина висела когда-то на парадной лестнице внизу. По традиции их семейства портрет нынешнего герцога должен был висеть на лестнице первого этажа, а предыдущего — на лестнице второго этажа; и так до самой крыши. Когда Бет впервые приехала в этот дом, она предложила убрать их все на чердак, в том числе и портрет самого Харта.
Харт тогда решил, что Бет слишком много на себя берет. Но теперь был с ней согласен. Килморган ждали большие перемены.
Харт смотрел на ненавистного отца, на его светлость, Дэниела Фергюса Маккензи. И вдруг опешил. Тучи за окном рассеялись, и упавший на портрет косой луч солнца позволил Харту увидеть то, что он не мог заметить раньше со своего места за столом.
Глядя на портрет, Харт расхохотался.
Продолжая смеяться, он дернул за шнурок звонка и попросил вошедшего слугу позвать Элинор. Когда та вошла, Харт восседал за столом, водрузив ноги на столешницу и откинувшись на спинку стула. На губах же герцога играла радостная улыбка.
— Эл, — сказал он, указав на картину, — это твоя работа?
Элинор повернула голову. Взглянув на портрет, кивнула:
— Да, моя.
— Но ведь это очень ценная картина.
— У тебя есть другая этого же художника. Не говоря уже о Мане в Лондоне.
— Зачем ты это сделала?
Элинор снова посмотрела на портрет старого герцога. Когда они с Хартом, прибыв в Килморган несколько дней назад, вошли сюда, она увидела, что муж словно съежился под колючим взглядом этих глаз. И тогда она, выждав немного, взяла карандаш, вернулась в кабинет и, встав на стул, испортила холст — подрисовала старому герцогу рожки и круглые очки.
Харт снова рассмеялся.
— Выкладывай все начистоту, Эл. Так зачем же?
Элинор вздохнула.
— Ну… я была очень зла на него. Ведь ты всегда так боялся походить на своего отца… Это он заставил тебя бояться сходства с ним. Но ты нисколько на него не похож. Да, у тебя взрывной характер, но ты добрый, великодушный и заботливый. Ты защитник и покровитель. А твоему отцу это было несвойственно. Мне надоело, что он постоянно тебя огорчает.
Элинор посмотрела на мужа, закинувшего руки за голову. Харт сбрил бороду и опять стал прежним гладковыбритым мужчиной. Но возможно, ей удастся уговорить его снова отрастить бороду. Ей нравилось, как он щекотал ее бородой, когда они целовались.
— Я всегда считала тебя похожим на твоего прапрапрадеда, старого Малькольма, — продолжала Элинор. — Может, он и был ужасным, но его женщина любила его и очень хорошо описывала это в своих дневниках. Я читала их. То, что она написала о нем, могла бы написать о тебе я.
Харт задумался.
— Говоришь, на Малькольма? Но он всегда казался мне бессердечным мерзавцем…
— Можно ли его в чем-то винить? Ведь он все-таки нашел свою Мэри и бежал с ней. Очень романтично.
— Да, верно. Маккензи в те дни были романтиками.
— Они и сейчас такие.
Герцог встал со стула и подошел к жене.
— Ты полагаешь, Эл?
— Да, — кивнула Элинор.
Ей вдруг вспомнились те восхитительные вещи, которым муж научил ее в постели в последние дни. Вспоминая об этом, она краснела, но в то же время с нетерпением ждала следующей ночи, так как знала, что каждая новая ночь будет столь же восхитительной, как и предыдущая. Харт, возможно, был порочным мужчиной, но зато с добрым сердцем. И теперь этот мужчина безраздельно принадлежал ей.
Элинор сжала руку мужа и добавила:
— Конечно, ты романтичный. Ведь ты так рад, что твои братья счастливы в браке.
— Да, верно. — Харт нахмурился. — Но теперь вся эта компания собралась здесь. Никакого уединения в собственном доме.
— Сейчас все ушли ловить рыбу, — сказала Элинор. — С детьми. И придут не скоро. Может, воспользуемся ситуацией, и ты покажешь мне что-нибудь новенькое из твоих… нетрадиционных страстей?
— Мм… — Харт провел ладонями по ее плечам. — Знаешь, у меня есть кое-что новенькое для игры. Я припас это специально для тебя.
Сердце Элинор забилось сильнее.
— Но никаких больше самодельных наручников, дорогая. У меня теперь есть настоящие.
— Правда? Восхитительно! Мне не терпится увидеть тебя в них.
— Что?.. — Харт вытаращил глаза.
Элинор весело рассмеялась.
— А почему бы и нет? Мой красивый мускулистый шотландец ждет меня в одном килте и со скованными руками. Замечательно!
Какое-то время герцог с удивлением смотрел на жену. Потом расплылся в улыбке и воскликнул:
— Бесстыжая плутовка! Ты хорошо учишься!
— Мне кажется, может получиться отличное фото. Что скажешь?
Харт хотел что-то ответить, но передумал. Он привлек жену к себе и поцеловал с такой страстью, что та тотчас же воспламенилась.
— Моя Элинор, — прошептал он. — Я люблю тебя, Эл.
— А я тебя, Харт Маккензи.
Его лицо снова озарилось улыбкой.
— Тебе не стоило бросать мне вызов, дорогая. Потому что я отвечу тебе собственным вызовом.
— Что ж, надеюсь, Харт.
Герцог тут же подхватил жену на руки, ударом ноги распахнул дверь и бросился к лестнице, ведущей в их общую спальню.
