Глава 24

Виктория спотыкалась, отец тащил ее в тень деревьев. Она задыхалась и, когда он вытащил кляп у нее изо рта, жадно глотнула воздух. Сверкнула молния, и Виктория увидела, что дорога перед ней, ведущая в долину, пуста.

– Нет необходимости связывать мне руки, отец. Виктория поморщилась, он сорвал кусок тряпки, связывавшей ее запястья.

– Я делаю это для собственного спокойствия, Мэгги.

Он расправил ее накидку и натянул капюшон на ее волосы, чтобы уберечь от проливного дождя. – Ты не доказала, что я могу доверять тебе.

– Зачем же ты увел меня?

Позади в темноте она слышала шум. Крики раздавались все громче. Они прошли через двор, но она не могла ничего разглядеть. Затем они бежали под дождем вниз по холму, спотыкаясь и увязая в грязи.

На дне оврага их ждала Памела. Она держала под уздцы пару лошадей. В одной из них Виктория узнала Люцифера.

– Что она тут делает? – сердито спросила Памела.

Полковник Фаради взял поводья Люцифера.

– Она едет с нами.

– Но не со мной, Фаради. У нас только две лошади.

– Значит, она поедет со мной. Памела вынула револьвер.

– Она не поедет с нами!

– Черт побери, что ты делаешь, Памела? – Отец сорвал с головы насквозь промокший седой парик. – Для этого у нас нет времени.

– Брось оружие, Памела. – За ее спиной стоял Йен с поднятым револьвером. Перекрывая шум дождя, он крикнул: – Клянусь, я выстрелю.

Памела не шевельнулась. Йен перевел взгляд на Викторию:

– Сожалею, что не добрался сюда немного раньше.

– О, пожалуйста, – усмехнулась Памела. Револьвер по-прежнему был нацелен Виктории в грудь. – Не лезь не в свое дело! Я убью ее, если не опустишь револьвер.

– Моя жена – предательница! – Рука Йена, державшая револьвер, дрогнула. Виктория увидела повязку у него на лбу. – Вчера ночью в подземном ходе я нашел ружье. Оно принадлежало моему отцу. Это она стреляла в вас. Неужели, черт побери, ты думала, что я не стану искать тебя, Памела? – крикнул Йен. – Куда ты денешься?

Не опуская револьвера, Памела обратилась к Фаради:

– Я не для того выполняла ваши приказания все эти годы, чтобы вы обманули меня, Фаради. – Памела взвела курок. – Она предала вас. И не поедет с нами.

Виктория шевельнулась, ее отец успел оттолкнуть ее в сторону, и пуля пролетела мимо. Виктория упала на оба колена. В тоже мгновение Люцифер встал на дыбы, его копыта замелькали в воздухе, и она увернулась от сокрушительных ударов его передних копыт. Высокая фигура отца возникла перед конем, не давая ему затоптать ее. Каким-то образом, даже прикрывая ее, Фаради не выпустил из рук поводья. Не сразу попав в стремя, он сел на коня.

– Садись! – крикнул он, протягивая Виктории руку.

Она взглянула на отца и при вспышке молнии увидела, как на его груди расплывается темное пятно.

– Не уезжайте, миледи. – Йен вырвал из руки Памелы револьвер. – Все кончено. Вы не должны этого делать.

– Мэгги, – услышала она голос отца. – Если останешься, ты никогда не будешь свободной. Я знаю, где сокровища.

– Ублюдок! – крикнула Памела Йену. – Убей его!

В отдалении Виктория видела свет фонарей, мелькавших на склоне холма. Она взглянула на Йена. Его револьвер лежал в нескольких футах от Памелы. Это было все, что он смог сделать, чтобы сдерживать свою жену.

– Когда Дэвид проснется, скажите ему... мне очень жаль.

Памела расхохоталась:

– Так кто же настоящий предатель?

Виктория схватила руку отца, и он помог ей сесть позади него. Он пришпорил коня, и она ухватилась за отца так, словно от этого зависела ее жизнь. Его тело защищало ее от дождя и ветра, и она прижалась головой к его спине.

Сознание медленно возвращалось к Виктории. Она лежала на холодной земле под намокшими одеялами в полуразрушенном амбаре. Возле нее горел костер. Место было ей незнакомо, и когда вместе с притупившимися чувствами к пей вернулась память и она попыталась сесть, то обнаружила, что ее руки по-прежнему связаны. Все тело болело. Повернув голову, она увидела отца. Он сидел, опершись локтями о колени, и смотрел на нее.

– Ты проспала несколько часов. – Он налил кофе в помятую оловянную кружку. – Есть хочешь?

Опустившись перед ней на корточки, он поставил оловянную кружку с кофе, и Виктории показалось, что руки плохо слушаются его. Грим с лица он смыл и выглядел моложе своих сорока девяти лет. Волосы у него были темно-каштановые, как у Виктории, на висках седина.

– Я не хочу причинять тебе боль, – сказал он, прижимая к губам платок, покрытый красными пятнами. – Я скучал по тебе и предпочел бы, чтобы ты поговорила со мной, а не я с тобой. Я люблю тебя слушать. Я развяжу тебе руки, только дай слово, что не убежишь.

Она пошевелила пальцами и посмотрела в темноту за стенами амбара. Густые заросли деревьев с облетевшими листьями окружали заброшенную ферму, где они провели ночь. Два дня они продвигались по грязным сельским дорогам. Виктория не собиралась убегать от него, но уступать тоже не собиралась. Он, казалось, понимал это и смирился.

– О чем ты сейчас думаешь, Мэгги? – Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Когда-то ты любила со мной поговорить. Я помню тебя совсем маленькой.

Увидев, как Фаради бледен, Виктория поняла, что ему недолго осталось.

– Почему ты принял пулю вместо меня?

– Потому что у тебя медальон.

Сейчас у нее не было медальона, а он ничего ей не сделал.

– Ты лгун, отец.

Он прищурился, в глазах его появилась угроза, но тут же исчезла.

– Пожалуй, следует заткнуть тебе рот. – Он с трудом поднялся. На нем была другая одежда, не та, что накануне. Он хорошо подготовился к побегу. Но не избежал пули, которую Памела всадила ему в грудь.

– У меня нет для тебя одежды. – Он положил какую-то еду на оловянную тарелку. – Я ждал Памелу. Не тебя. Не думаю, что тебе впору ее платье.

– Ты как будто жалеешь, что ей это не удалось. Но ведь теперь тебе достанется больше сокровищ.

– Памела была близкой помощницей Кинли в последние месяцы. Мне будет ее не хватать.

– Почему ты убил Неллиса? – шепотом спросила Виктория.

– Он вычислил, кто ты, и, не зная, кто я на самом деле, собирался шантажировать Донелли. А Донелли быстро во всем разобрался. Увы, Неллис вышел из игры раньше, чем я рассчитывал.

Фаради поставил рядом с ней оловянную кастрюлю, пахнувшую подгорелыми бобами.

– Донелли единственный по-настоящему понимал меня, он был самым достойным противником. Спасибо тебе за то, что вместо меня разрушила его планы. И тогда, и теперь.

Опустив глаза, Виктория сквозь слезы смотрела на огонь. Она вколола Дэвиду огромную дозу морфия и теперь гнала от себя ужасную мысль, что, возможно, убила его.

– Протяни руки, Мэгги. – Она потрясла головой, чтобы стряхнуть слезы, и подчинилась ему. Он перерезал жгуты на ее запястьях. – Ты можешь поверить, что я никогда не желал тебе зла?

– Не могу.

Он засмеялся и тут же закашлялся. На губах появилась розовая слюна. Пресловутый неистребимый полковник Джеффри Фаради все-таки был смертным. Ею овладело необъяснимое чувство потери.

– Может быть, тебе пора примириться с Богом, отец?

Он криво усмехнулся:

– Мы с Богом никогда не стремились познакомиться друг с другом. А твоя мать была ханжой.

– Ты позволишь мне взглянуть на твою рану? – спросила Виктория.

– В Брайтоне. Там у меня есть домик. Неподалеку от того места, где похоронена твоя мать. В часовне, в красивом месте на берегу моря. Она любила море, – сказал он, задумчиво глядя на палец, на котором когда-то носил обручальное кольцо. – Тебе бы тоже понравилось.

После стольких лет неведения и ожидания она наконец узнает, где покоится ее мать.

Больше всего на свете ей хотелось покончить со своим прошлым. А для этого она должна узнать о своей матери все, что только возможно.

– Почему ты похоронил ее там, где она хотела? Ведь жизнь у вас не сложилась.

Он не ответил. Виктория поняла, что никогда не узнает, почему он так поступил.

Возможно, он хранил память о ее матери после того, как она умерла, потому что не смог удержать ее при жизни так же, как не мог удержать и Викторию. Но Виктория никогда не забудет, что отец спас ей жизнь, подставив себя поддуло револьвера Памелы.

Когда он привез ее в домик в Брайтоне, то едва вошел внутрь, до того был слаб. Домик прятался среди деревьев, вековые колючие ветви плюща цеплялись за его стены, и невольно вспоминались сказки братьев Гримм.

Прошло несколько дней, а Дэвид не появлялся. По ночам Виктория иногда слышала, как вдали в тумане воет сирена. Она смотрела на звездное небо, поглощенная своими мыслями. Дэвид не ищет ее, потому что уверен, что она не хочет, чтобы он ее нашел. Может, он прав? Может, она действительно этого не хочет?

К концу второй недели отец стал совсем плох. Она кормила его, умывала, поддерживала в нем жизнь дольше, чем он того заслуживал.

Спустя десять дней на рассвете она услышала, что отец бредит. У него был жар. Виктория дала ему попить. Смочила губы холодной водой.

И молча смотрела, как он умирает.

Виктория завернула его в одеяла. Поднялась, умылась, выскребла грязь из-под обломанных ногтей. Вымылась в ванне и опустилась на пол. Сжимая в руке медальон, она долго сидела, прислонившись спиной к ванне. Единственная лампа отбрасывала тени на забрызганные водой стены. Виктория притянула к груди колени и, уткнувшись лицом в юбку, зарыдала.

Она не знала, почему плачет. Она уже не была той испуганной, рассерженной девочкой девятнадцати лет, которая пыталась убежать от своей жизни. Вся сила, которая была в Мэг, превратила ее в Викторию. Сэр Генри и Дэвид вернули ей то, что она когда-то позволила отцу отнять у нее. Ее честь, достоинство, ее сердце. Это не совсем избавило ее от страха, но придало ей смелости.

Когда она снова подняла голову, солнце уже всходило и комната была полна света. Виктория подошла к окну.

Она провела в этом домике почти две недели и ни разу не видела, как из-за деревьев появляются первые лучи солнца. И сейчас, затаив дыхание, она смотрела, как они позолотили шпиль на колокольне церкви, находившейся вдали.

Дорога к церкви привела ее на открытое поле, откуда был виден весь город. Виктория шла по мокрой траве, не обращая внимания на промокшие туфли и ледяной декабрьский холод, пробиравший ее до мозга костей. Она распахнула огромные деревянные двери и ступила в тишину храма.

Утренний солнечный свет, проникая сквозь витражи, окрашивал скамьи в яркие цвета. Ступив в полосу света, Виктория с благоговением смотрела на окружающую ее красоту, на расписной деревянный, богато украшенный резьбой потолок, на гигантский восьмигранный светильник, и ей казалось, что она попала в рай. Итальянско-католическая церковь была щедро украшена мрамором и скульптурами. Виктория посмотрела себе под ноги. Витражи образовывали на полу разноцветные картины, а когда солнце поднималось на определенную высоту, картины превращались в изображения цветов. Таких же, как на ее медальоне.

Виктория достала медальон, на верхней крышке была изображена белая лилия. Шагнув назад, она стала рассматривать цветные знаки на каменном полу и на стенах. Затем обошла всю церковь, не пропуская ни единого имени, написанного на камнях, в поисках имени своей матери.

Тут она обнаружила, что пришла не в ту церковь, и ей стало смешно. Только этого не хватало после всего, что с ней произошло.

Виктория не знала, сколько времени просидела со сложенными на коленях руками.

– У вас несколько растерянный вид, мисс, – обратился к ней молодой викарий.

– Здесь не похоронена некая Маргарет Виктория Фаради?

– Нет, мисс, – сказал он, протянув ей листок бумаги. – В часовне на берегу моря похоронена леди Маргарет Виктория Салливэн, – продолжал он. – Когда выйдете из храма, увидите невдалеке купол.

Дрожащими руками Виктория развернула листок бумаги, где было написано имя матери.

– Откуда это у вас? – удивилась Виктория.

– Молодой человек, который сидит позади вас, просил передать вам этот листок.

Виктория встала и обернулась.

В последнем ряду скамей сидел Дэвид. Его рука висела на белой перевязи, он тоже встал, и сердце ее дрогнуло, пронзенное любовью. Темные волосы падали ему на лоб и белый воротник. Он не двинулся с места, предоставляя ей сделать выбор.

Виктория подошла к нему:

– Как Натаниел?

– С тобой все хорошо? – спросил он.

Заговорили они одновременно.

Викторию душили рыдания.

– По-моему, да, – прошептала она, подумав, что никогда еще у нее не было на душе так спокойно. Хотя самочувствие ее оставляло желать лучшего после всего, что ей пришлось пережить.

Дэвид привлек ее к себе, обнял одной рукой и прижался губами к ее виску. Он был небрит. Рубашка до половины расстегнута.

Виктория провела рукой по его волосам и заплакала. Но это не были слезы печали.

– Как ты узнал, где меня искать? – спросила она, касаясь губами его заросшего темной бородой подбородка.

– Я остановился в гостинице, откуда виден собор, и видел, как ты шла через поле.

– Мой отец умер.

– Мне очень жаль, что я не был в это время рядом с тобой. – Он страстно целовал ее, Виктория отвечала на поцелуи. – Мне так не хватало тебя. – Он прижался к ее щеке. —

Я так долго искал тебя. И уже отчаялся. Думал, что никогда не найду.

В его голосе было столько нежности, столько страсти. Какое-то движение в глубине собора привлекло ее внимание – это уходил молодой викарий, и его шаги затихали в гулкой тишине. Они остались одни.

Виктория вспомнила, что, когда вошла, кроме викария, никого здесь не видела. Она сжала в руке драгоценный листок, который дал ей викарий, и встретила взгляд сияющих синих глаз Дэвида. Она не допустит, чтобы он взял на себя ответственность за то, что было необходимо сделать, и вдруг почувствовала себя беззащитной и слабой, неспособной бороться и обрадовалась, что все кончилось.

– Меня арестуют? – спросила Виктория.

– Пойдем, – прошептал Дэвид. – Сейчас я тебе кое-что покажу.