Глава 22
Карета тряслась и подпрыгивала на плохой дороге, Харт морщился при каждом толчке, отзывавшемся болью в измученном теле. Шум волн должен был действовать умиротворяюще, но он стиснул зубы, ненавидя этот звук. Он слышал этот шум всю ночь, ворочаясь и силясь заснуть в неудобной чужой постели. И подозревал, что воспоминание об этом будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.
Оставить гордость и увидеть Эмму еще раз…
Солнечные блики переливались и отражались в воде, смеясь над его бесплодными усилиями.
Она сказала ему, что он отвратителен ей, и просила никогда не возвращаться. Но разве его сердце может примириться с этим? «Ну, нет, старина, попробуй-ка еще раз». И вот он снова по той же самой дороге направляется к ее дому.
Он объяснился с ней и уехал. Униженный и оскорбленный. Кляня ее за бессердечность. Жестокая ведьма, она целила прямо в его сердце, и ее стрела с легкостью нашла мишень. За исключением…
За исключением того, что ее атака не имела смысла. После того как он успокоился, утолив боль половиной бутылки виски, его сознание прояснилось и помогло ему увидеть происшедшее с другой стороны. Эмма Дженсен лгала.
Она сказала, что не хочет иметь с ним ничего общего. Утверждала, что он отвратителен ей. Но могло ли это быть правдой? Каждое движение, которое она совершала в Лондоне, каждое сказанное ею слово, каждое заключенное пари помогали ей двигаться к цели. Она рассчитала все, кроме того времени, что провела с Хартом, это время только мешало выполнению ее плана. И та ночь в его доме – она могла разрушить его окончательно. Если бы он понял правду в ту ночь, ее ложь рухнула бы как карточный домик.
Да, она пришла к нему. Пришла по собственному желанию. И без всякого расчета.
Разве она сделала бы такое, если бы он был противен ей?
Она лгала. Лгунья. Законченная лгунья. Женщина, которая лгала в том, что касалось ее собственной жизни, ее прошлого, ее чувств, ее мыслей. Но это не имело значения для Харта, потому что он, идиот, доверял ей. Он понимал ее. Потому что сам лгал всему миру, лгал самому себе. Он знал, что значит охранять себя от мира, спрятать себя даже от тех людей, которых любишь.
А ей надо было защищать не только свое сердце, но и свое тело, когда ее собственный отец обманул ее ожидания. Единственный человек, который обязан был защищать ее, не делал этого. И Харт мог понять, что в этом случае ложь была не худшим союзником.
Итак, она лгала. Это было бы нетрудно заметить, если бы он сохранял самообладание. Эмма внезапно сбежала, боясь, что их отношения могут помешать ей. Она разбила бы его сердце прежде, чем позволила ему разбить свое. Вот чем он рисковал – своим сердцем. Своей гордостью и своей душой.
Если он не пойдет на риск, она никогда не поверит ему. И мысль вернуться в Лондон без нее…
Харт покачал головой. Он не мог вынести этого. Возвратиться назад в то место, где он держал все свои желания под запретом, где никто не произносит ни одного искреннего слова? Где все склоняли головы, когда он приближался, и злословили, когда он уходил?
Мысль об этом каленым железом жгла его грудь. Он хотел Эмму и всего того, что было с ней связано. Все, что он хотел сделать, – заставить ее поверить ему. Может быть, ему следовало арендовать дом в Скарборо?
От этих мыслей его настроение улучшилось, и он даже начал улыбаться, когда карета вдруг резко вздрогнула и затормозила.
– О черт, – выругался кучер. – Ничего. Ничего…
Карета покатила медленнее.
– Извините, ваша светлость. Лошади немножко упрямятся. Там впереди что-то горит, много дыма…
Запах горелого дерева давно проник внутрь кареты, но Харт не замечал его, пока кучер не объяснил. Странно, что тут может гореть? Кругом не было видно леса.
Но какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось в груди, когда кучер сказал более резко:
– Ваша светлость!
Открыв ногой дверь, Харт встал на ступеньку кареты. Они преодолели небольшой подъем, и дорога, спускавшаяся вниз, была видна как на ладони. И на всем ее протяжении клубы дыма вились как серые облака. Морской бриз разносил их кругом, посылая отдельные завитки в сторону от моря. Небольшая группа людей толпилась вокруг какого-то строения, разрушенного пожаром. Пламя все еще лизало обгорелое дерево, но то, что осталось, не могло удовлетворить аппетит огня. Маленький сарай был помилован, но кусты поблизости обгорели.
Когда его взгляд остановился на соседнем садике, Харт вздрогнул от ужаса. Он узнал это место.
– Нет!
Он снова оглянулся кругом: двор, дальше окружавшие его луга, низкая каменная стена позади участка, тропа, которая вела через высокую траву к утесу.
Да, это то место, где стоял дом Эммы.
Кучер оглянулся, и Харт встретил его скорбный взгляд. Он хотел закричать, чтобы тот ехал быстрее, но лошади не слушались, и дорога проходила всего в нескольких шагах от опасного склона.
Харт не выдержал, спрыгнул на землю и побежал к ее дому. Трое мужчин стояли на коленях и что-то рассматривали… Харт подбежал к ним.
– Эмма! – Он видел руку, распростертую на земле, видел онемевшие пальцы. – О, слава Богу! – крикнул Харт и упал на колени. Мужчины расступились, и Харт посмотрел на лицо, черное от сажи. Нет. Это была не она.
– Это Бесс, – сказал он. – Бесс Смайт. А где Эмма? Где леди из этого дома?
Он беспокойно оглядывался кругом, напрягая глаза, надеясь, что они найдут ее. Когда он вновь посмотрел на мужчин, они опустили головы, затем один за другим направились к тому месту, где был дом, а теперь лежали обгоревшие развалины.
– Здесь ее нет. – Его голос звучал уверенно и спокойно. – Вы должны посмотреть во дворе.
– Мы все обыскали. Мы нашли миссис Смайт у задней двери. Но миссис Керн… другие комнаты были далеко от выхода. Вы ее знали, сэр?
Харт не ответил. Вместо этого он взял руку Бесс и нащупал пульс.
– Ей нужен доктор. У вас есть…
– Мы уже послали за доктором Джерси.
– Ларк! – закричал Харт, поднявшись на ноги. Кучер рванулся к нему. – Мы должны обыскать каждый дюйм до обрыва и назад. Леди… миссис Керн должна быть где-то здесь.
Кучер приступил к делу. Они искали тщательно. Просмотрели каждый дюйм травы, обыскали каждую расщелину, каждый куст. Одна мысль сверлила его мозг – он должен найти ее, ни о чем другом он не мог думать. И не заметил, как вновь оказался в шаге от сгоревшего дома. Ветер усилился, обдавая лицо Харта жаром, застилая дымом глаза, но слезы быстро промыли их.
Дом превратился в груду черного обугленного дерева, покрытого серым пеплом. И Эмма была там. Ее прекрасное тело осталось там среди этого кошмара.
– Миссис Смайт перенесли в вашу карету. Как вы просили, ваша светлость.
Менторский тон доктора раздражал Харта. Почему этот человек жив и говорит, а Эмма мертва?
– Я больше ничем не могу помочь этой женщине, и я уверен, что она очнется. Я могу уйти, сэр? У меня есть другие пациенты. Одна женщина вот-вот родит…
– Идите.
Время шло. Солнце клонилось все ниже. И почему-то… именно в тот момент, когда Харт смотрел на временную могилу Эммы, он вспомнил. Вспомнил без всякой связи – это застряло в его мозгу – насмешливые слова Эммы.
«Я видела тебя там».
И это тоже была правда. Она видела его. Он мог представить ее сейчас. Маленькая девочка, немножко младше, чем его сестра. Она в испуге смотрела на него, украдкой прячась в темноте в том месте, где ей не следовало находиться. Глаза были широко открыты от страха, две косички лежали на спине.
О Господи, он все вспомнил сейчас. «Кто-то приходил в мою комнату», – шептала она, словно делилась секретом с другом. И Харт, юный и высокомерный и дьявольски уверенный в себе, что он сделал, чтобы помочь ей? Он сказал ее отцу несколько осторожных слов, предупреждая о неприятных последствиях, если девочке причинят вред, и тогда…
И затем он уехал. И… забыл про нее.
Искры поднимались в воздух и плясали высоко в дыму, извиваясь в медленном танце, прежде чем подняться высоко в небо и исчезнуть там навсегда.
«Я видела тебя там».
Она видела его. Наблюдала за ним своими детскими глазами. Это была правда. И может быть, остальные ее слова тоже были правдой? Может быть, в конце концов она невзлюбила его, испытывая отвращение ко всему тому, что было связано с ним?
Но он мог изменить ее мнение. Со временем он мог бы доказать ей…
Уверенный, что она потеряна навсегда, Харт опустился на колени. Тонкая ткань его брюк намокла от влажной травы. Черная сырая земля теперь сокроет ее от него навеки.
Она была такая сильная. Боролась с ним, боролась с собой. Она прокладывала себе путь через мир с безрассудной отвагой, презирая предрассудки светской морали, и она растопила холодное сердце герцога.
Теперь она ушла, а вместе с ней и возможная радость. А он остался с этим живым, бьющимся, чувствующим сердцем, но кому это теперь нужно?
Еще одна вспышка пламени вырвалась из груды обгорелого дерева и медленно плясала, поднимаясь все выше золотым снопом искр. Харт наблюдал этот полет, совершенный и свободный, и мир сомкнулся вокруг него. От густого дыма сдавило грудь.
Он попытался глубоко вздохнуть и не мог. Попытался снова, но воздух не поддавался, застревая в горле, пока он не запрокинул голову. Его горло открылось, и он больше не сдерживал слез.
Он не умел плакать, всегда боролся с этим проявлением слабости. Поэтому он стоял на коленях, тяжело дыша, смотрел на дымное небо и ждал, когда иссякнут слезы.
– Ваша светлость?
Он уронил голову.
– Ваша светлость. Женщина, миссис Смайт, очнулась.
Бесс. Конечно, ей нужна забота и внимание. Харт поднялся с колен, радуясь, что кучер не стал помогать ему.
Он услышал ее кашель, когда пересекал двор.
– Вы дали ей воды?
– Да, сэр.
Понимая, что нужно сделать, Харт остановился и посмотрел на то место, где был дом Эммы. Он оглядел его, стараясь запечатлеть эту картину в памяти, прежде чем снова двинуться к карете.
– Тогда мы можем ехать. Ей нужна забота и хорошая комната.
– Я присмотрю комнату, ваша светлость.
Харт сел в карету и занял место напротив сиденья, где устроили постель для Бесс.
– Бесс, вы слышите меня?
Он взял ее руки в свои и почувствовал легкое ответное пожатие.
– Бесс, вы знаете, что случилось?
– Пожар, – прохрипела она, и это слово вызвало новый приступ кашля. Слезы стекали из уголков ее прикрытых глаз.
– Да, пожар. Вы не пострадали, просто потеряли сознание от дыма. Мы перевезем вас в гостиницу, где вы отдохнете.
Ее рука еще крепче сжала его пальцы. Она старалась прочистить горло, но снова закашлялась.
– Мне очень жаль. Очень жаль, Бесс. Ваша госпожа…
Ее глаза открылись, яркие от страха.
– …она погибла в огне.
«Нет», – шевельнулись ее губы, хотя она не произнесла ни звука.
Харт был потрясен и жаждал согласиться, присоединить к ее неверию свое собственное. Но он должен был сказать ей правду, а не вселять глупую надежду.
– Мы все обыскали, Бесс. Ее больше нет.
Ее ногти впились в его кожу, а в глазах появилась паника. Она покачала головой, стараясь подняться.
– Успокойтесь. Не волнуйтесь так. – Наклонившись вперед, он прижал ее плечи к сиденью. Но она схватила его за запястье, не желая отпускать.
– Послушайте, – прохрипела она, – пожалуйста, послушайте.
– Да, конечно. – Карета дернулась, когда выехала с мягкой земли на дорогу.
– Она не… – Колеса заглушили ее слова, заставляя Харта склониться ниже. – Ее нет там. Мужчина…
– Что?
Она снова закашлялась, и странное, резкое напряжение сгустилось в груди Харта. Он заставил себя не торопить ее.
– Что вы сказали?
– Нет там… – проговорила Бесс. Она отпустила его запястье и прижала руку к горлу, словно это помогло ей выговорить слова: – Мужчина увез ее. Кто-то увез ее.
Его сердце замерло. Он молчал, не смея поверить.
– Вы это видели? – наконец проговорил он.
– Да. Я видела… он тащил ее.
– Кто?
– Не знаю. Но она… Она сказала: «Мэтью».
Его сердце вновь ожило, когда он поднял кулак к крыше. Он хотел повернуть назад к дому Эммы, но он не сможет догнать ее в карете. Он и так потерял целый день. Они, должно быть, проделали уже несколько миль.
– Стоп! – Харт открыл дверцу и высунулся. – Ларк! Мы должны вернуться в Уитби как можно скорее. Она не погибла. Ее увез с собой мужчина по имени Мэтью Бромли. Мы должны быть в Уитби до захода солнца и выяснить, видели ли их там.
– Слушаюсь, ваша светлость.
– Мне нужно, чтобы ты дал мне самую быструю из твоих лошадей. Я должен догнать ее.
– Конечно, сэр. Эй! – Он бросился к лошадям.
Харт чувствовал, как желание действовать пробудило в нем холодную ярость.
Она жива. Жива. И он найдет ее, и этот подонок пожалеет, что когда-то посмел произносить ее имя.
– Помогите ей, – прошептала Бесс, и Харт вздрогнул. Господи, он совсем забыл, что она здесь.
– Обязательно.
Женщину душили рыдания.
– Она обидела вас, я знаю. Но она хорошая. Вы должны помочь ей.
Харт потянулся и снова взял ее руку.
– Я обещаю, что найду ее. Обещаю, что сделаю все, чтобы она была в безопасности.
– Благослови вас Господь.
Улыбка Харта получилась фальшивой. Благословить его! Или послать к дьяволу.
– Я закоченею здесь, – огрызнулась Эмма и, свернувшись клубочком, старалась укрыться от влаги, которая, казалось, просачивалась сквозь ее кожу. Не получалось. Она вся была влажная, холодная и злая. Веревки впивались в ее запястья и лодыжки, ссадины горели.
Мэтью выглядел немногим лучше. Его нос посинел от холода, глаза покраснели.
– Ты сама виновата. Поэтому придержи язык.
– Негодяй! – Удар, который обрушился на ее щеку, был почти облегчением. Она отупела от холода, и ей необходимо было напомнить о ее ненависти, прежде чем она утечет во влажную землю.
– Скромная женщина держит язык за зубами, – сказал Мэтью.
– Даже перед лицом дьявола?
– Не тебе судить меня. У меня есть высший судья…
– И как ты объяснишь твоему Богу смерть моего дяди?
Гнев прошел, оставив на его лице сожаление.
– Это был несчастный случай, я уже говорил тебе. Я никогда не желал ему смерти.
– Причина его смерти – твой эгоизм.
– Прости меня за это, Эмили…
– Не называй меня так. Мое имя Эмма. И я хочу домой.
– Мой дом – твой дом.
– Ты убил моего единственного родственника! И может быть, убил Бесс. И ты думаешь, я соглашусь быть твоей женой? Господи, да ты безумнее, чем я думала.
– Со временем согласишься.
– Со временем я убью тебя. – Она пнула его связанными ногами в бок. – Развяжи меня!
Он наклонился к ней, схватил ее за плечи и, прижав к земле, навалился на нее.
– Хочешь, чтобы я развязал тебя? – пыхтел он. – Если я развяжу твои ноги, то окажусь между ними, ты поняла? Еще один грех на мою голову.
– Мэтью, – зарыдала она в первый раз после того, как он вытащил ее из дома. Он давил на нее всей тяжестью своего тела. Камень впился в спину. – Ты делаешь мне больно.
– Ты делаешь мне больно уже несколько лет. Я люблю тебя, Эмили. Несмотря на все то что ты натворила, несмотря на все твои грехи. И я все еще хочу оказать тебе честь и жениться на тебе. – Его глаза прикрылись – он испытывал удовольствие от ее близости. – Это… это единственный путь, каким я могу искупить свои грехи. Спасая тебя. – Его рука крепче сжала ее плечо.
– Пожалуйста, Мэтью. – Она продолжала рыдать.
– Если я развяжу тебя, я захочу стереть следы веревок с твоих ног. И тогда я… я знаю, ты грешная. Мужчины прикасались к тебе. Ах… Господи, я не могу позволить ей грешить снова. Мы должны пожениться… О Эмили!
Он зарыдал, и она поклялась больше не напоминать о веревках. Она уже стерла пальцы, стараясь высвободить руки. Ей не стоит рисковать, когда он рядом.
– Эмили! – Слезы душили его, когда он раскачивался, стоя на коленях. Он потряс ее за плечи, потом снова прижал к земле. – Почему ты такая плохая? Ты еще большая искусительница, чем Ева. Но я спасу тебя. Когда мы поженимся, моя душа очистится и я поведу тебя к Богу. Мужчина пастух в его стаде.
Повернув голову, Эмма смотрела на траву в нескольких дюймах от своего лица. Как долго он сможет удерживать ее? Пройдет несколько дней, прежде чем они доберутся до Шотландии, больше недели, если она сможет замедлить их продвижение. Сколько времени еще пройдет, прежде чем он набросится на нее? А потом изобьет до полусмерти за то, что она искусила его вступить с ней во внебрачную связь?
Бесс жива, но что она может сделать? Не было никого, кого бы она могла послать ей на помощь, никого, к кому бы она могла обратиться. Эмма сбежала от всех, от всех, кого знала, и от Харта… тоже. И Харт тоже покинул ее.
Если бы только она позволила ему остаться, как хотела. Если бы позволила соблазнить себя, поверив обещанию в его глазах. Но она больше не может любить. Она больше не в силах вынести невероятную боль.
Так лучше. Это она в состоянии понять. Мэтью Бромли хотел ее, поэтому все время добивался. И хотя она боится и лицо саднит от горячей крови, по крайней мере она знает, что ее ждет. Некий сплав ненависти и вожделения, свидетельницей которых она была всю жизнь. Напрасно она надеялась избавиться от этого.
Ненавидя своего мучителя, она прошептала куда-то в ночь:
– Я увижу, как ты будешь наказан.
Руки Мэтью мягко обняли ее. Он проверил, надежен ли узел на ее запястьях.
– Нет, ты будешь любить меня, Эмили. А теперь давай спать. – Он коснулся рукой ее ягодиц. Тяжелый вздох наполнил ночь, когда, проведя другой рукой по изгибу ее груди, он оставил ее там. – Я хочу согреть тебя.
Ее отчаяние мгновенно перешло в гнев. Она поняла в этот момент, что будет бороться с ним до последнего вздоха.
– Ты бы лучше не распускал руки. Каждое прикосновение вне супружеской постели грех и огорчает твоего Господа.
Он убрал руку, и Эмма повернулась на бок, отпихнув его от себя. Если она сегодня не может сбежать от него, то сбежит завтра или послезавтра. Если он посмеет привезти ее в город, она закатит сцену, подобную той, что устроила в деревне. Она все равно сбежит от него.
Мэтью пусть ищет успокоение для своей проклятой души. С нее же хватит собственных неприятностей.
