Глава 3
Леди Мэдлин закрыла за собой дверь спальни и даже повернула в замке ключ, хоть и жила совершенно одна. Затем как можно плотнее сдвинула истрепанные занавески на окнах. После этого она все равно задула последний огарок свечи и разделась уже в темноте.
Конечно, она вела себя глупо. Здесь никого не было. Она одна в этом ветхом лондонском домишке — как это было последние четыре с лишним года.
Ей просто чудится, что за ней наблюдают. Глупый страх… Ах, как бы ей хотелось не ошибиться!
К несчастью, за последние несколько дней она все сильнее убеждалась в том, что за ней действительно следят. Как бы она ни пыталась себя убедить в том, что тот человек, Критчли, три дня назад не заметил ее на Бонд-стрит, ей не удавалось вернуть себе спокойствие.
Она и вышла-то из своего знакомого района ненадолго — только чтобы продать свою предпоследнюю ценность. До этого дня она хранила медальон, подаренный мужем, не ради памяти — о Господи, нет! — но из-за того, что эта вещь была слишком необычной и заметной. Однако в конце концов необходимость заставила ее продать украшение — и ее чуть было не обнаружили!
Надев ночную сорочку и халат (очень может быть, что наизнанку), она села на кровать, подтянув под себя замерзшие ступни. Небольшой щеткой с ручкой из слоновой кости начала расчесывать свои длинные темные волосы, потом быстрыми привычными движениями в темноте заплела косу.
Положение стало совсем неприятным. Уголь у нее почти закончился, и, несмотря на теплую погоду, в ее снятом внаем домишке было прохладно. Она с трудом выдержала эту последнюю зиму. Еще одной в Лондоне ей не пережить.
Сидя в кромешной темноте, голодная, она заставила себя признать правду. Ей нет смысла оставаться в столице — и есть масса причин на это. Если ее узнали, пора спасаться бегством. Но пусть это только ее предположение, все равно, спустя столько времени ей нечего рассчитывать на то, что Эйдан де Куинси снова возникнет у нее на пороге.
Так что пора укладывать вещи. Это не займет много времени. Она продала почти все, что у нее было. Ушли драгоценности из шкатулки ее мужа, проданы все, кроме одного, подарки, которые три года назад она получила от Эйдана. Бриллианты и рубины ничего для нее не значили, но вот воспоминания… Ну, они останутся с ней навсегда, нравится ей это или нет.
По ее телу пробежала дрожь. Она всегда была худенькой, а теперь совсем отощала, поэтому сильно мерзла.
«Не сомневаюсь, что я стала похожа на настоящее пугало».
Тщеславие осталось в таком далеком прошлом, что превратилось только в тень воспоминания. Она никогда не была признанной красавицей, хотя и пользовалась успехом. Но теперь все в прошлом. Она боялась лишний раз взглянуть в зеркало.
Холод проникал сквозь ее старенькое тонкое одеяло, и она снова задрожала. Приходилось платить за то, что была хорошенькой и глупой. Зато имелось одно преимущество в ее нынешнем положений — она была свободна.
Мэдлин поспешно взяла свечку и опустилась на колени перед жалкими крохами угля, тлевшими в камине, чтобы зажечь ее. Последняя свеча, последний уголь, последняя ночь в Лондоне. Поставив огарок на столик у кровати, она нащупана под кроватью старый саквояж.
Укладывая оставшиеся немногочисленные вещи, она обдумывала свои планы. Если ей удастся сохранить единственную ценность — нитку жемчуга, — то она сможет с ее помощью начать где-то новую жизнь. Это надо будет сделать там, где она решится найти какую-нибудь скромную работу, не опасаясь быть узнанной кем-то из лондонской элиты.
Если ей удастся устроиться на какой-нибудь корабль в качестве горничной или кухарки, она сможет продержаться и попасть в какое-то другое место — далекое и безопасное. Может быть, в какую-то экзотическую тропическую страну.
Туда, куда ей следовало бы убежать уже давно, если бы в том грязном переулке она не встретила Эйдана де Куинси.
Когда Эйдан и Колин вбежали в спальню, то попятились от ужаса — и от облака резкого запаха.
Малышка Мелоди завывала сиреной, сидя в центре невообразимых разрушений. Как же быстро она их устроила. Стопка книг, лежавших на прикроватном столике Эйдана, была разбросана повсюду, и страницы тихо шелестели на сквозняке. Поднос с туалетными принадлежностями, стоявший на туалетном столике, был стянут вниз. Из разбитых бутылочек и баночек медленно вытекали составы для ванны и помада для волос. Постельное белье было сдернуто на пол и кучей лежало на полу у края образовавшейся лужи, впитывая влагу.
Мелоди сидела в самом центре, недоуменно оглядываясь. Она измазала лицо и руки в помаде для волос, а пахло от нее так, словно она искупалась в дорогом одеколоне, который Эйдану подарила его мать и которым он никогда не пользовался. Все вокруг было посыпано толстым слоем талька.
Из этого центра циклона малышка издала очередной возмущенный вопль и протянула к ним руки.
— Возьми ее, — сказал Колину Эйдан.
— И не подумаю! Сам бери.
— Я дам тебе сто фунтов, если ты сделаешь это! — в отчаянии пообещал он.
Плач Мелоди усилился. Липкие ручонки упорно тянулись вверх.
Колин отступил на шаг:
— Нет уж, благодарю. Это полностью твоя вина.
— О чем ты думал, когда позволил ей играть тут одной?
«Я его убью! Выберу подходящий момент и место, чтобы это было похоже на несчастный случай…»
Набрав побольше воздуха, Эйдан задержал дыхание и пошел к плачущему ребенку. Она действительно была очень расстроена, бедняжечка. Он осторожно просунул руки ей под мышки и поднял, держа подальше от себя. Мелоди повисла, источая острый запах и роняя на ковер лепешки помады. Эйдан поморщился и чихнул. Увидев выражение его лица, Мелоди засмеялась сквозь слезы.
— Ей немедленно нужна ванна! — объявил Колин со своего безопасного места у двери.
Эйдан в ужасе оглянулся на него:
— Я не могу мыть девочку! Это неприлично!
Колин картинно закатил глаза.
— Придется, дорогой. Либо тебе, либо Уилберфорсу — а он тут же вышвырнет девчонку.
Эйдан закрыл глаза, сосредоточенно пытаясь сделать вид, будто все это его не слишком волнует.
— Во-первых, прикажи принести одно… нет, лучше два ведра горячей воды. Во-вторых, вели подать поднос с подходящей едой. В-третьих, убирайся с глаз моих, пока я не убил тебя и не запихнул в сервировочный столик и не сказал всем, что понятия не имею, откуда ты там взялся.
Колин ухмыльнулся:
— Я туда не влезу.
Эйдан выразительно посмотрел на него:
— Я бы тебе помог, будь у меня хотя бы четверть часа и хорошо наточенный нож.
Ухмылка приятеля моментально пропала.
— Хорошо, я согласен. Уже иду за водой. — Он повернулся было к сонетке — и замер.
— Послушай, но мужчины друг другу ванну не заказывают!
Эйдан игнорировал его возражения. Мелоди перестала плакать. Как это ни странно, казалось, что ей нравится вертеться у него на руках, деловито намазывая его манжеты помадой для волос. Любознательная малышка, а?
Колин прищелкнул пальцами:
— Придумал! Я закажу все из своей комнаты, а потом принесу сюда, когда слуги уйдут вниз.
С этими словами он исчез.
Эйдан решил, что ему можно опуститься только на испачканный ковер. В последний раз он сидел на полу еще мальчишкой. Устроив Мелоди в безопасном удалении от осколков, он потянулся за каким-то из предметов своей одежды, разбросанных по всему полу, и начал бережно стирать с ее рук самые большие потеки присыпанной тальком помады, пока она не измазала все вокруг.
— Ты — маленькая бандитка, — мягко сказал он.
Она икнула. Ее лицо еще не просохло от слез, но похоже было, что малышка совсем успокоилась.
— Я — девочка, — возразила она рассудительным голосом. — А бандиты — это дяди.
Он невольно хохотнул и, наклонив голову, заметил:
— Ты очень сообразительная, оказывается.
Она отняла у него рубашку из тонкого полотна и начала мазать… э… вытирать ему рукава. Он посмотрел на ее склоненную головку.
— Тебе нравится все исследовать, да? Ты во все вгрызаешься.
— Грызаюсь. — Она замерла и посмотрела на него, словно обдумывала новое слово. — Няня Прюит говорила, что я слишком пытная.
— Любопытная. Так не бывает. Слишком любопытным быть нельзя. Похоже, твоя няня Прюит была ворчунья.
Она захихикала:
— Ворчунья!
Он отнял у нее рубашку — она уже превратилась в тряпку — и продолжил свой труд по отчистке Мелоди. К тому моменту, когда в дверях появился запыхавшийся Колин, притащивший два ведра горячей воды, Эйдану удалось почти полностью оттереть малышку и раздеть ее до измазанной рубашонки. Колин одобрительно поджал губы:
Она выглядит гораздо респектабельнее, чем ты.
Спустя несколько минут, которые показались им часами, розовенькая, голенькая и чистая Мелоди с удовольствием плескалась в большом тазу для умывания, надежно устроенном на полу у камина. Эйдан стащил с себя намокший сюртук и бросил его в растущую кучу безнадежно испорченной одежды.
— Остался ковер, его необходимо привести в порядок.
Колин протестующее замахал руками:
— Не могу, дружище! Я уже полностью вымотан! — Казалось, он готов расплакаться. — Она просто чудовище! — шепотом добавил приятель.
Эйдан чуть улыбнулся:
— Приступай, дорогой! Нам ведь нельзя звать прислугу на помощь, не так ли?
Колин не желал сдаваться:
— Но… я никогда в жизни не занимался уборкой!
Эйдан выгнул бровь:
— Стойло своего коня убирал?
Колин пожал плечами:
— Может, один раз, мальчишкой.
— Принцип тот же. Соскреби грязь. Остальное смой щеткой.
Точно так же он поступил с Мелоди, если подумать. Может, все-таки обращаться с детьми не так уж и сложно.
Час спустя Эйдан тоже готов был сдаться. Однако он где-то нашел силы упрямо продолжать наводить порядок, решив довести это безумие до конца. Наконец с трудом выпрямился.
— Вот так. Кажется, все.
Колин чуть подался вперед на своем месте в кресле у камина, где он сидел, куря табак Эйдана и смакуя его бренди, не предпринимая ровным счетом никаких попыток помочь приятелю. Он критически осмотрел результат усилий Эйдана заплести девочке косу:
— Ты куда смотрел? Эйдан, ты явно дал маху!
Эйдан взглянул туда, куда указывал приятель, и чуть не расплакался при виде длинной темной пряди, которая свисала со щеки. Поскольку взрослые мужчины не плачут, то он сделал то, что положено им делать, — гневно нахмурился.
Мелоди захихикала и передразнила мрачное выражение его лица, почти сдвинув свои тонкие бровки и воинственно выпятив кругленький подбородок. Эйдан сомневался, что это выражение его красит, но у нее получилось просто очаровательно. Он с трудом подавил желание растечься сладким сиропом. Колину явно тоже пришлось непросто: прежде чем он успел отвернуться (якобы закашлявшись), Эйдан успел заметить на его лице настоящее обожание.
— Бланманже, — ворчливо пробормотал он.
— На себя посмотри! — парировал Колин. — Таешь, как воск, а косичку заплел наперекосяк.
Оба глухо зарычали, удовлетворенные тем, что исполнили свой мужской долг, упрекнув друг друга в излишней чувствительности.
— Блестящее подражание, — лениво проговорил Колин. — Вид у нее был просто первобытный, точно как у тебя.
Колин просто дразнил его, но Эйдан ощутил укол тревоги и неуверенности в себе. Мелоди перекинула косичку вперед и осмотрела ее.
— Ты дал маху, дядя Эйдан, — спокойно сообщила она. — Тут все наперекосяк.
Он заморгал, услышав столь вульгарные выражения от малютки, и в панике посмотрел на Колина. Увы: его друг уткнулся в рюмку с бренди и тихо фыркал. Эйдан откашлялся и посмотрел на Мелоди:
— Видишь ли, малышка, не положено говорить «дал маху» и «наперекосяк». Это неприлично.
Она изумленно заморгала своими голубыми глазищами.
— Но ты сам так говорил, дядя Эйдан. И дядя Колин тоже!
— Э-э… Ну, нам не следовало так выражаться. Иногда джентльмены произносят плохие слова, но им не следует этого делать там, где их могут услышать леди. Я глубоко об этом сожалею и уверен, что дядя Колин — тоже.
Фырканье у камина стало громче, и тогда он чуть повысил голос:
— Но ты должна помнить, что леди никогда не могут позволить себе просторечных высказываний.
Мелоди моргнула:
— А я — леди?
Эйдан улыбнулся:
— Тут нет никаких сомнений. Разумеется.
Дочь Джека — законная или нет — получит хорошее воспитание. Правила общества были более снисходительны к «побочным» дочерям, нежели к сыновьям, особенно если отцы таких дочерей открыто признавали.
Что Джек сделает сразу же, как вернется, иначе Эйдан будет его колотить, пока этого не произойдет.
Обрадованная Мелоди мечтательно обдумывала свой новый статус:
— А у ледей красивые платья?
Эйдан улыбнулся. Она женщина до мозга костей. Хоть и малютка.
— Конечно. Самые прекрасные.
Девочка широко улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках.
— А ледям дают бисквиты?
Эйдан рассмеялся:
— Обязательно. Как же иначе?
— А у ледей есть котенок?
Эйдан поймал себя на том что согласно кивает:
— Да, самый игривый и пушистый.
Колин громко расхохотался, а Эйдан поспешил уточнить свое необдуманное обещание:
— Знаешь, Мелоди, по-моему, мы не о том говорим…
Малышка одарила его ангельской улыбкой и обняла за шею:
— Спасибо, дядя Эйдан!
Если Колин не прекратит фыркать в своем углу, его придется окунуть в холодную ванну. Эйдан не собирается поддаваться этой хитрой лисьей мордочке, которая вытягивает из него нескончаемые обещания.
Однако он снова почувствовал, что сердце у него тает, и мог только беспомощно хмуриться на приятеля, который бессильно валялся в кресле, задыхаясь от хохота.
— Было так смешно смотреть, как ты пускаешь пузыри от умиления!
— Бессердечный нахал!
— Бесхребетный дурень!
Эйдан встал. Мелоди продолжала висеть у него на шее, а ее ножонки еле видны были из-под длинной ночной сорочки. Он подхватил ее одной рукой и неловко погладил по головке:
— Значит, ты получишь котенка, как только…
«Как только твой папа вернется домой».
Но это обещание не годилось, потому что они ничего не будут знать точно до возвращения Джека.
—…как только мы тебя устроим как следует. Нельзя ведь брать котенка в эту комнату, верно? Ему надо играть на улице.
Мелоди зевнула, секунду подумала над его заявлением, и согласилась, уютно устраивая головку у него на плече:
— Белый… котенок…
И тут же заснула прямо у него на руках! Эйдан почувствовал, как его сердце на мгновение дало сбой: девочка вдруг странно потяжелела, расслабившись и прижавшись к его груди.
Это ощущение совершенно не походило на то, когда он держал ее, такую разговорчивую, на руках. Бодрствующая Мелоди была похожа на туго сжатую пружину, в любое мгновение готовую распрямиться. Она была шумная, деятельная, полная энергии. Спящая Мелоди казалась такой крошечной и беспомощной, а ее младенческое личико было безмятежно спокойным. Даже отмытые ножонки малышки были мягкими и слабыми, а пальчики на них походили на маленькие розовые горошины.
Странные чувства охватили его. Ощущение растерянности — что ему теперь делать? — смешивалось с чувством безумной гордости из-за ее безусловной веры в него. Никто и никогда не обличал его таким абсолютным доверием!
Это казалось удивительным и пугало. Как он сможет оправдать такое? Эйдан уставился на Колина.
— Это наша ошибка, — прошептал он отчаянно. — Мы не справимся. Нам надо ее вернуть!
Колин хмыкнул:
— Кому же? Ты считаешь, что ее лучше было бы сдать на хранение в переполненный приют?
Эйдан в панике пытался что-нибудь придумать.
— Нет. Не туда. В школу!
Колин скрестил руки на груди.
— Ее только что отняли от груди, а ты хочешь отправить ее учиться? Ты в своем уме?
Эйдан покачал головой:
— Кажется, нет. — Боже, но какой-то выход должен быть! — А если мы сделаем что-то не так? Что, если мы ей что-то сломаем? Девочка такая хрупкая!
Колин обжег его презрительным взглядом:
— Трус!
— Ш-ш! — Эйдан уложил Мелоди на громадную кровать. На широком матрасе она была похожа на фарфоровую куколку. — Спи, малышка.
Он накрыл ее малиновым одеялом и с трудом справился с желанием нежно поцеловать малышку в лоб. Ему нельзя к ней привязываться! Он не может себе позволить так усложнить свою жизнь.
А потом вдруг неожиданно сдался и, наклонившись, прикоснулся губами к пушистому завитку у нее на виске. Выпрямившись снова, он бросил на Колина гневный взгляд, предостерегая от насмешек над своим поступком.
Мгновение приятель молча смотрел на него, а потом перевел взгляд на Мелоди, которая уютно посапывала, сжав пальчики у себя под подбородком.
— О чем думала ее мать, когда выбросила ее на улицу? — пробормотал он с нескрываемым гневом.
Эйдана это удивляло меньше.
— В Лондоне бессердечных женщин больше, чем сорняков в саду, — заявил он, презрительно хмыкнув.
Например, прелестная вдовушка Мэдлин. Мэдлин, чьи темные глаза были полны тайн и обмана, Мэдлин с ее неискренними прикосновениями и лживыми губами…
Но он уже давно не думает о ней. Он уже много лет назад избавился от ее отравы.
Выгоняя Колина из спальни и уныло смиряясь с тем, что спать ему придется на диване, он решительно отогнал от себя мысли о Мэдлин и о нелепых новых подозрениях относительно происхождения Мелоди.
По крайней мере он попробовал это сделать.
