Глава 19
Он разжал объятия и увидел, как она метнулась к двери; рубашка облепила ее, словно легкое облако, пронизанное светом затухающего пламени. Босые ноги ступали бесшумно. В комнате слышалось лишь его учащенное дыхание и потрескивание угольев.
Чресла Ройса отяжелели от желания. Ему казалось, он мечтал о ней всю жизнь. Жаждал ее всеми фибрами души, как только может жаждать настоящий мужчина — чтобы обладать и защищать, любить и благословлять. Кьяра вошла в его душу и сердце.
И сейчас она станет его. Безраздельно. Отныне и навсегда. В том самом древнем значении, что сильнее и крепче любых супружеских клятв.
Возвратившись, Кьяра остановилась возле раскрытой постели, ожидая, что он приблизится. Но он оставался возле очага.
— Подойди сюда, Кьяра, — тихо сказал Ройс, протягивая к ней руку.
Девушка повиновалась, глядя на него широко раскрытыми, удивленными глазами. Он не стал объяснять ей то, о чем она не догадывалась: на простынях и перине не должны остаться гледы — свидетельство утраченной невинности.
Ройс взял ее за руку, привлек к себе. Он овладеет его прямо здесь, возле очага, — об этом он мечтал все прошедшие ночи. Это свершится в бликах затухающего пламени, которое будет тускло освещать их тела, подрагивать в такт их любовным телодвижениям.
Кьяра смотрела на него нежно и доверчиво, лишь теперь понимая, какое у него огромное, сильное тело и как она слаба и беззащитна рядом с ним.
Ее девическое смущение только подогревало его страсть. Да, время пришло, обратного пути нет. Это должно произойти До рассвета еще два часа — достаточно, чтобы насладиться сполна.
Прямо перед очагом была брошена толстая волчья шкура. На нее он ступил, держа Кьяру за руки, пристально глядя ей в глаза. Желая запомнить это мгновение навсегда.
Немного погодя его взор скользнул ниже, и он снова увидел ее грудь под влажной рубашкой. Грудь, которая ждала поцелуев и, казалось, набухала под его взглядом.
Заведя руку ей за спину, он пригнул голову и нежно взял губами сквозь легкую ткань рубашки ее напрягшийся сосок. И тотчас почувствовал, как весь сотрясается от внутренней дрожи. Такого с ним еще не бывало. Он испугался, не ощутит ли она его дрожь, не вызовет ли это у нее страх. Кьяра возбуждала его так, словно в ней пылало какое-то неугасимое пламя. Ему хотелось поскорее проникнуть в нее, увидеть, как ее целомудренное девичье желание перерастет в вожделение истинной женщины, познавшей подлинную страсть.
Его губы, а потом язык коснулись второй розовой жемчужины, венчавшей ее грудь.
С легким вскриком она вцепилась ему в волосы. Ройс продолжал ласкать губами и языком ее грудь, спустив рубашку с плеч; ногти девушки впивались ему в кожу через грубую ткань туники. Тихие стоны, которые она издавала, были для него лучшей музыкой, зажигавшей огонь в крови, и средоточием этого телесного жара было то, что находилось в самом низу живота и чему было немыслимо тесно в одежде.
Кьяра извивалась в его объятиях; казалось, ей не хватает воздуха, стоны становились громче.
Свободной рукой он приподнял подол ее рубашки, скользнул пальцами по мягкому теплому треугольнику между ногами, ощутив горячую влажность.
Слава Господу! Она готова принять его! Желает этого. Вожделеет. Застонав от проснувшегося голода, он крепко прижал Кьяру к себе. Какое-то время он оставался недвижим, ощущая каждой частичкой своего тела только безмерную, бесконечную любовь и то, как необходима ему эта женщина.
Кьяра пошевелилась, готовая упасть перед ним, но он не позволил этого, не переставая ласкать ее.
Потом сам опустился перед ней на колени, чтобы в свете очага видеть то, к чему прикасается пальцами, а затем и губами, языком. Он проник в ее святая святых, прикоснулся к еще не расцветшему цветку любви, который стал тверже и больше от его прикосновений. Ее бедра слегка задвигались, стоны участились.
— Ройс…
Он продолжал свои медленные ласки — глазами, кончиками пальцев, языком.
Внезапно ее тело напряглось и — он почувствовал это прежде всего губами — изогнулось в сладостной судороге. Вспышка. Взрыв. И расслабление. Ноги у нее подкосились, и он бережно помог ей опуститься на колени.
Они стояли на теплой волчьей шкуре, и он шептал ей в ухо, чтобы она не пугалась и не удивлялась тому, что с ней сейчас произошло: так и должно быть, и оно повторится еще не раз. Но теперь уже по-иному, когда он войдет в нее.
Девушка смотрела на него безумными глазами, в которых сквозило одно лишь желание. Рубашка прилипла к ее влажному телу, и он помог снять ее.
Вздохнув, она обвилась вокруг Ройса, нашла его губы и замерла. Ее белоснежная кожа резко выделялась на фоне его темной туники.
Высвободив руку, он расстелил рубашку на шкуре, осторожно опустил на нее притихшую Кьяру, после чего стал неторопливо раздеваться, испытывая удовлетворение оттого, что она не спускает с него глаз, видит его тело и восставшее доказательство его желания.
Никогда еще не гордился Ройс так своей чувственностью, своей мужской силой, как сейчас. Ибо в этот миг он ощущал себя королем. Богом.
Отбросив одежду, он лег на шкуру рядом с Кьярой, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение от соприкосновения их обнаженных тел. Ее стон прозвучал как приветствие, и Ройс сразу же откликнулся. Груди Кьяры ласково касались его груди, напрягшиеся соски задевали редкие темные волосы.
Он целовал ее губы, щеки, ресницы, плечи, чувствуя такой восторг, словно совершал все это в первый раз в жизни.
Ему хотелось действовать неспешно в эту, возможно, последнюю их ночь. Хотелось быть особенно нежным и осторожным, но она неосознанно торопила его, и он, соприкасаясь с ее лоном, с ее вздымающимися бедрами, поневоле ускорял и свои движения.
— Ройс, — бормотала она как в бреду, — Ройс, ну пожалуйста. Сделай это, моя любовь. Скорее.
Ее неприкрытое желание подстегивало его, заставляя забыть о сдержанности, потому что он и сейчас страшился нарушить ее целомудрие, хотел и не хотел доводить близость до естественного конца, мысленно призывая и себя, и ее к благоразумию…
Но ведь она сама просит, нет, требует: хочет отдать ему все, разделить с ним еще не изведанную сторону наслаждения, радость обладания.
Хочет быть его женщиной. Его любовью. Только его.
Приподнявшись на локте, Ройс провел рукой по ее шелковистому лону, и она с благодарным стоном тотчас раскрылась ему. И, презрев благоразумие, он попытался проникнуть в нее.
Но, Боже, как осторожно должен он действовать! Как там узко и тесно. И как прекрасно.
Кьяра запрокинула голову и томно вздохнула, когда почувствовала, что его тело соединяется с ней. Что с того, если ей немного больно и боязно — зато теперь они единое целое.
Она прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать, — столь велико было ее блаженство. Она не могла и представить, что подобное возможно!
Ройс тоже был близок к вершине наслаждения, и ему стоило огромных усилий сдерживаться. Он был готов чуть ли не просить прощения за то, что так силен, так велик и потому невольно причиняет ей боль, заставляет испытывать беспокойство.
Но он не знал, что она, уже полностью захваченная новыми для нее ощущениями, не чувствует никакой боли. Зато он знал другое: что подошел уже к тому барьеру, к той преграде, за которой она станет женщиной, а он… он будет безраздельным ее господином. Властителем этого самого прелестного существа на свете.
Ройс почувствовал легкое сопротивление. О, сейчас она принесет ему в дар то, о чем мечтают столь многие! Он подался вперед, изогнулся — и ее пронзила мгновенная острая боль. И вот он вошел в нее, огромный и желанный, и волна безмерного счастья захлестнула ее.
— Открой глаза, Кьяра, — услышала она его шепот.
Девушка и не осознавала, что глаза у нее закрыты, потому что вся отдалась ему безоглядно.
Сделав так, как он просил, она увидела его обеспокоенное лицо и, расслабившись, постаралась улыбнуться. Она не сказала ничего, потому что словами нельзя было выразить и малой толики тех ощущений, что испытывала.
Кьяра благодарно всхлипнула и приникла к его губам; язык Ройса проник к ней в рот с той же любовью и нежностью, как до этого проник его мужской жезл в ее заветный вход.
Но он оставался там. И сейчас вновь задвигался, погружаясь глубже, смелее, по-настоящему заполняя ее всю.
Она ответила ему, не в силах устоять перед его страстью.
Ройс оторвался от ее губ и, закрыв глаза, проговорил сквозь зубы:
— Кьяра, нам надо быть осторожными. О-о…
Это было последним всплеском благоразумия, ибо его уже захлестнула волна страсти, накрыла и потащила их за собой.
И вот наступил взрыв, извержение. Долгая сладостная дрожь сотрясала их тела.
А когда он открыл глаза, то снова увидел ее счастливую улыбку. Кьяра словно благодарила его за нежность, за силу, за тяжесть тела, придавившего ее к мягкой волчьей шкуре.
И пусть самое главное произошло быстрее, чем ей хотелось, чем она ожидала, это нисколько не уменьшило ее ощущения глубокого и полного счастья.
Дыхание его постепенно выровнялось, он приподнял голову и взглянул на нее из-под спутанных волос с каким-то озорным любопытством.
— Ты, малышка, прекрасна и неуемна в своих желаниях…
— Что-нибудь не так?
— О нет! — Ройс стал осыпать поцелуями ее лицо. — Все изумительно! Ты самая… Я никогда в жизни… Но, — зашептал он ей в ухо, — я хотел, чтобы это длилось как можно дольше. И чтобы ты сделала это вместе со мной. Но ты так спешила, ..
— О, — ответила она, испытывая гордость оттого, что смогла, как ей показалось, заставить его потерять голову. — Приношу свои извинения, милорд.
— Мы исправим это, дорогая, Ройс снова осыпал ее поцелуями и, несмотря на тихий возглас протеста, вышел из нее. И как только он покинул ее, она сразу ощутила пустоту и тоску. Словно рассталась с частицей своей души.
Слегка приподняв Кьяру, Ройс вынул лежавшую под ней ночную рубашку, и оба увидели пятна крови — знаки утраченной невинности. Тщательно обтерев сначала ее тело, потом свое, он скомкал рубашку и бросил в огонь, где та вскоре вспыхнула и загорелась.
Целый сонм чувств испытывала сейчас Кьяра, но не было среди них одного — сожаления. Ибо все затмила любовь, а также гордость и удовлетворение от того, что разделила с ним все эти ощущения она, настоящая женщина. И это заслуга его, любимого и единственного.
— А сейчас, миледи, — сказал он, снова становясь возле нее на колени, — пришло время исполнить свое обещание.
У нее захватило дух, когда она увидела, что он вновь готов к любовной атаке, поняла, что волшебство ночи еще не окончилось. Кьяра протянула руки, намереваясь привлечь его к себе, чтобы снова ощутить тяжесть мускулистого тела, но он приподнял ее и заставил тоже встать на колени. Некоторое время Ройс с улыбкой смотрел на нее, и она была смущена, недоумевая, чего он хочет, и стесняясь своей несообразительности.
Однако вскоре он с помощью жестов и нескольких слов, произнесенных шепотом, дал ей понять, что от нее требуется. Удивленно вскрикнув, девушка подчинилась ему и, когда он раскинулся на спине, опустилась на него сверху, дрожа от соприкосновения своего лона с его возбужденной плотью.
Медленно и осторожно он входил в нее…
А затем обхватил ее бедра и начал снова свой танец экстаза, и она включилась в него, изгибаясь от наслаждения, от желания сделать его еще более чувственным и прекрасным.
В этот раз все длилось гораздо дольше, чем прежде; еще глубже затягивало в свою пучину; еще труднее было дышать. Она не только чувствовала, но и видела сейчас то, что соединяет их тела; это сводило с ума, заставляло стонать, извиваться, заламывать руки. Ройс же непрерывно ласкал ее грудь, живот, плечи, Вдруг он слегка приподнял ее, освобождая от своего присутствия, и она увидела то, что только что находилось в ней, и не могла не изумиться, как оно там помещалось.
Чувствуя, что в ней вот-вот что-то произойдет, она со сдавленным криком попыталась снова вобрать его в себя, и Ройс помог ей, и тогда они оба заторопились и в едином порыве вознеслись на самую вершину блаженства, а потом начали спускаться с нее, дрожа от счастья и возбуждения, осыпая друг друга поцелуями и словами благодарности.
А вскоре она, завернувшись в простыню, стояла возле окна, глядя, как он одевается, собираясь покинуть ее. Боже, неужели навсегда?
Черные штаны, черная туника, черные перчатки и башмаки. Вновь он, словно собираясь на какой-то шутовской маскарад, натер лицо сажей из очага.
Кьяра сморгнула слезы, прогоняя мысли об опасностях, которым он опять станет подвергаться, лишь только оставит пределы ее комнаты.
«Девять дней, — твердила она себе. — Через девять дней, а то и раньше, но никак не позже, он будет здесь, и тогда… Но что тогда?»
Пресвятая Дева! Она не знает, как проживет эти девять, нет, восемь, семь дней. А если… Не надо думать! Не сейчас.
Как она скроет свою любовь, грусть по нему? Разве всякий, кто вздумает обратить на нее взор, не увидит, не поймет сразу, что она любит и любима и недавно испытала самое прекрасное, что только есть в этом мире? Что ее губы, тело еще горят от поцелуев, прикосновений, и в чреве своем она уже несет его семя.
Все эти дни, до его возвращения, решила Кьяра, ее не увидят нигде. Никто. Она не хочет, чтобы люди о чем-либо догадались по ее счастливым глазам, по искусанным губам. Она не выйдет из своих покоев, сказавшись больной, и будет дни и ночи молиться о его благополучном возвращении, о том, чтобы у них было все хорошо. Но что их ждет?
Собирая веревки и прочие принадлежности, он взглянул на нее, увидел слезы в глазах. Сейчас они попрощаются, и что дальше?
Нет, она не хочет, не станет произносить слов прощания!
— Возвращайся, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — И постарайся тогда быть не таким измазанным, как сейчас, мой черномазый барон.
Ройс улыбнулся, сверкнули белые зубы.
— Сделаю все, что в моих силах, миледи. — Он легко коснулся ее щеки рукой в кожаной перчатке. — Я вернусь вовремя. К самой свадьбе. — И шепотом закончил: — К нашей свадьбе.
— Смотри, не опоздай.
— Обещаю. А теперь про…
Кьяра закрыла ему рот ладошкой.
— Не нужно прощальных слов. Только до свидания, — Она вгляделась в его глаза и повторила тоже шепотом: — До свидания.
