Глава 18

Эрика, никем не замечаемая, сидела в углу спальни, на полу, со связанными руками и ногами.

– Пока не скуют цепи для тебя, – объяснил Ивар.

По правде говоря, она совсем не торопила тот момент, когда принесут кандалы.

В комнате стояла суматоха. То и дело приносили и уносили воду. Подавали еду и, едва она успевала остыть, притаскивали все новые горячие блюда.

Знахарка, старая женщина с взлохмаченными волосами и острым языком, разившим, словно наточенный меч, всех подряд, независимо от возраста и положения, смешивала травы на столе. Селига раздели догола, осмотрели и ощупали со всех сторон. Несколько женщин, отказавшихся выйти из комнаты, присутствовали при этом, и, насколько Эрика могла видеть, ни одна не покраснела… кроме нее самой. Она оказалась также единственной, кто поспешно отвернулся.

Этот океан пролитых слез и громкие рыдания просто омерзительны! Можно подумать, все эти женщины – его жены, хотя Эрика прекрасно знала, что саксам разрешено иметь всего одну жену, а этот человек жил среди саксов.

Но, кажется, ни одна женщина в этой комнате не обладала властью супруги, а единственной, кто распоряжался здесь, была женщина постарше, с черными как смоль волосами, осторожно накладывавшая мазь на истерзанную спину Селига. Эта женщина была матерью Селига – еще одна, кто имел полное право презирать ее. Девушка молилась о том, чтобы эта властная женщина подольше не замечала ее, и, возможно, так и будет, поскольку та не сводит глаз с сына.

Эрика прислонилась к стене и закрыла глаза, пытаясь не обращать внимания на происходящее на большой постели. Мысли путались, но тревога за будущее не оставляла девушку. До сих пор никто не подумал успокоить ее, развеять страх. И оказавшись в таком хорошо укрепленном поместье, с высокой каменной оградой, Эрика испугалась еще больше.

Терджис теперь не сможет проникнуть сюда, чтобы подобраться поближе. Эрика уже не надеялась, что он сумеет проникнуть в лагерь поздно ночью и спасти ее. Эти каменные стены наверняка надежно охраняются, а ворота на ночь запирают. Терджис ведь не из тех людей, которые смогут проскользнуть незамеченными через ворота днем или ночью.

Оставалось лишь дожидаться брата, но сколько времени это займет? Кроме того, девушке была невыносима сама мысль о том, что Селиг пообещал убить Рагнара. Однако, может, брату удастся договориться с саксами, применить силу или даже привезти приказ короля? Оставалось цепляться лишь за эту тонкую соломинку.

Зато больше не будет тревожащих душу «бесед» с ее мстителем, и никто не заставит ее снова ехать с ним в одной телеге, но, когда на третье утро Эрику посадили в седло позади Ивара, трудно сказать, что было более неприятным.

Ивар, с его леденящим душу пренебрежением, казался куда хуже Торольфа. И приходилось изо всех сил напрягать мышцы, чтобы ненароком не коснуться мужского тела. Если Торольф был лучшим другом Кристен, то Ивар готов был отдать за Селига жизнь. И, зная это, можно было легко понять его чувства. Другое дело, что Эрике от этого приходилось не легче.

Это путешествие было воистину кошмаром, не говоря уже о туманном будущем, которого так боялась Эрика. Ее ни на минуту не покидал страх, что Кристен отдаст ее на милость Селига. Но, к счастью, это оказалось не так. Помня о смущении девушки, норвежка каждый раз приходила и вела ее в кусты, когда в этом возникала необходимость.

Както Эрика даже попыталась пробиться через неприязнь Кристен, воззвать к разуму женщины, напомнить об ужасных последствиях ее поступка, которых все еще можно избежать.

– Мой брат придет за мной, – объяснила Эрика, – даже не будь мы так близки, он не оставил бы меня в беде.

– Да, вероятно. Однако он не получит тебя, если на то не будет воли Селига, а к тому времени ты, возможно, сама не захочешь вернуться.

Эрика тогда подумала лишь об одной причине, по которой она не захотела бы вновь оказаться дома, – запятнанная добродетель.

– Хочешь сказать, что он возьмет меня силой?

– Силой? – пренебрежительно хмыкнула Кристен. – Принудить женщину, которую он ненавидит? Это единственное, чего тебе не следует бояться!

– В таком случае почему же я откажусь возвратиться к брату?

– Скорее всего потому, – пожала плечами Кристен, – что сама влюбишься в Селига.

Эрика не только не поверила своим ушам, но и едва не рассмеялась, услышав подобную бессмыслицу.

– Любить мужчину, который намеревается мне отомстить? Да как ты можешь такое говорить?!

– Но ведь это и будет лучшим наказанием, не так ли?

– Такого просто не может быть!

– А вот это ты зря. Что, если просто не сможешь совладать с собой? Они ведь даже и не пытаются.

– Они?

– Да, все те женщины, которые любят его. – «Все те женщины, которые любят его». Весьма необычное заявление, если, конечно, не учитывать, насколько неотразима внешность этого человека. Однако Эрика отнюдь не боялась оказаться в числе «всех тех», но крайне поразилась, узнав, сколько их. Да и сейчас неимоверное количество влюбленных дур толклось в этой самой комнате. Некоторые едва не дрались за то, кому первой принести Селигу еду или воду. Странно, ведь в этом человеке не было ни капли жалости, милосердия и, уж конечно, доброты. Как могут все эти женщины быть настолько глупыми, чтобы влюбиться в мужчину лишь за красивое лицо, пусть даже и настолько прекрасное?!

Когда Эрика вернулась к действительности, в комнате, кроме больного, остались лишь мать и престарелая служанка. Селиг лежал на животе, укрытый одеялом, и, скорее всего, спал, поскольку обе женщины разговаривали шепотом. Они, очевидно, собирались выйти, захватив с собой мокрые тряпки, которыми обтирали Селига, ведро с водой, кувшин с мягким мылом и оставшуюся еду.

Эрика затаила дыхание, все еще надеясь остаться незамеченной. Но ее надеждам не суждено было сбыться.

Служанка и госпожа подошли ближе и остановились у ног Эрики. Наверное, они с самого начала знали о ее присутствии здесь.

– Я Бренна Хаардрад, мать Селига, – сдержанносухо представилась черноволосая женщина. Лицо ее выражало крайнюю неприязнь, к которой Эрика, впрочем, уже начала привыкать. В лице служанки, словно в зеркале, отражались переживания хозяйки.

– Я так и предполагала, – отозвалась Эрика.

– Он рассказал мне, что случилось, и о твоем участии во всем этом.

– Но не объяснил, как намеревается отомстить?

– Я бы начала с того, что велела бы точно так же выпороть тебя. Будь я там в тот момент, когда моего сына освободили, просто прикончила бы тебя. Но таковы все вспыльчивые люди, не правда ли? Слишком поспешные поступки… а сожаления приходят поздно. Надо отдать должное сдержанности моей дочери.

С лица Эрики сбежала краска, но девушка немного пришла в себя при слове «сожаления».

– Так, значит, не убьете меня сейчас?

– Решать не мне, я не собираюсь расправиться с тобой. Смерть, как и вспыльчивый характер, отличается излишней поспешностью.

Это прозвучало слишком зловеще. Эрика не могла понять, что она должна чувствовать после этих слов.

– Но что хочет сделать он? – Бренна пожала плечами:

– Селиг не сказал… Но на твоем месте я не торопилась бы узнать это. Пока Селиг не поправится, у тебя еще есть передышка, чего ты, по правде говоря, не заслуживаешь.

Сказав все, что считала нужным, Бренна обратилась к служанке:

– Отведи ее помыться, Эда, и дай чистую одежду.

– Нет, – послышался с кровати тихий, но решительный мужской голос.

Так, значит, Селиг не спал и прислушивался к каждому слову!

Бренна, поглядев на сына, все же решилась возразить:

– От нее дурно пахнет, Селиг.

– Она может вымыться, но только здесь. И не выйдет отсюда ни на миг.

– Почему?

– Спроси меня, мать, о чем хочешь, только не о ней. – Тон был ледяным, не допускающим возражений. На этот раз говорил не сын, а взрослый мужчина, воин. Однако это не остановило бы Бренну, если бы она уже не решила для себя оставаться в стороне.

– Никогда не думала, что придет день, когда ты возненавидишь женщину, – только и обронила она.

– На свете все возможно, особенно, если у тебя для этого достаточные основания.

– Верно, – вздохнула мать. – Ну что ж, как знаешь. Эда, вели принести сюда лохань. Все равно завтра она понадобится Селигу.

Эрику даже не спросили, хочет ли она вымыться и где желает это сделать. Девушка решительно отказывалась обнажаться перед мужчиной.

– Не могу же я мыться перед ним, леди Бренна! – запротестовала Эрика.

Серые глаза матери, так похожие на его, снова остановились на ней:

– У тебя нет выбора.

Подбородок Эрики вызывающе поднялся:

– Есть. Пусть лучше от меня несет, как из выгребной ямы!

– Никогда. Моя дочь не допустит грязи и неряшливости в собственном доме, а я не желаю затыкать нос каждый раз, когда вхожу в эту комнату. Либо искупаешься сама, либо я велю женщинам вымыть тебя насильно.

– Только не женщинам, – вмешался Селиг. – Они снова привяжутся ко мне. Пошли Ивара и еще двоих…

– Нет! – в ужасе воскликнула Эрика. – Я помоюсь здесь!

– Я так и думал.

Самодовольство в голосе Селига резануло по уже и без того натянутым нервам Эрики, но девушка и не подумала спорить. Любая высказанная просьба приведет к совершенно обратным результатам. Очевидно, он решил продолжать свою жестокую игру с ней.

Бренна приблизилась к постели ровно настолько, чтобы Селиг мог слышать ее.

– Не могу понять, чего ты надеешься достигнуть своим упрямством, Селиг, – мрачно проворчала она. – Помоему, ты не в том состоянии, чтобы воспользоваться ее… беспомощностью.

– Ты ошибаешься, мать, – так же тихо ответил Селиг. – Она никогда не узнает моего прикосновения. Мне нужно только унизить ее, поставить на колени.

– Надеюсь, не за счет собственного стыда, – многозначительно заметила мать.

– Ты напрасно беспокоишься. Единственное, что меня так и подмывает сделать, – удушить ее собственными руками, но это не доставит мне и ничтожной доли того удовлетворения, какое я намереваюсь получить.

– И что же именно?

– Не твое дело, мать. – Селиг широко улыбнулся. В любое другое время она просто надрала бы ему уши за подобный ответ, и Селиг прекрасно знал это. Сейчас же Бренна только рассмеялась, взъерошив его волосы:

– Твой отец и братья навестят тебя позднее. После того как ты окончательно унизишь пленницу, отдохни немного. Я сделаю все, лишь бы ты поскорее встал.

– Я так и думал.