Глава 21

В следующие несколько дней в Оксли-Хаус, слава Богу, не происходило никаких событий. Рейн предложил воздержаться от всяких визитов до субботнего бала у Сазерлендов, и Чарити охотно согласилась с мужем. Леди Кэтрин вдруг проявила великодушие и согласилась принимать — и вежливо отправлять восвояси — визитеров, которые шли в Оксли-Хаус косяком. Леди Маргарет было заперлась в своей комнате, ссылаясь на радикулит. Чарити сначала слегка встревожилась, тем более что выражение лица у бабушки было что-то очень уж мрачное, но скоро успокоилась, так как леди Маргарет недолго усидела взаперти и принялась встревать в светские затеи леди Кэтрин. Таким образом, Чарити и Рейн могли по нескольку часов в день быть вдвоем.

Он устроил для нее прогулку в карете по Лондону и продемонстрировал все те достопримечательности, о которых рассказывал еще в бытность свою ее пациентом в Стэндвелле. Затем отвез ее в порт, где все бурлило и кипело, показать свою контору, завернув кстати и к двум мастерицам-шляпницам, чтобы Чарити могла пополнить гардероб. Кроме того, они стали каждый день вместе выводить Вулфрама на прогулку в парк. Поначалу Рейн был против, но громадина пес вел себя, против ожиданий, вполне прилично: только настораживал ухо и норовил пуститься вскачь. Пес старался слушаться команд Рейна, и когда они в очередной раз благополучно вернулись с прогулки домой, Рейн даже не удержался и, заглянув в веселые карие собачьи глаза, умилился и почесал зверюгу за ухом.

Противоестественная размеренность этой жизни начала действовать на нервы Чарити. Означало ли это, что Рейн прав и что сила его любви, их с Рейном любви, способна противостоять злокозненности джинкса? Или это только затишье перед бурей?

Расположенный в центре фешенебельного района, окруженный собственным парком, дом герцога Сазерленда каждую весну на одну волшебную ночь превращался как бы во врата большого света. Все, кто представлял собой хоть что-то в глазах высшего общества, получали приглашения посетитьэ тот прекрасный особняк георгианского стиля и отпраздновать окончание очередного лондонского сезона. А в этом году присутствие на балу виконта Оксли было не только желательно, но и обязательно, так как всеобщее любопытство сильно подогрела скоропалительная женитьба этого необычного молодого человека.

О виконте перешептывались и вздыхали, ему завидовали и на него сердились. Его брак был венцом великого любовного увлечения; нет, он всего лишь чудовищная безнравственная ошибка. Его супруга была ослепительной красоты блондинкой, и виконт пожертвовал всем, чтобы добиться ее; нет, это хитрая девица из провинции, которая мечтала повыгоднее выйти замуж и окрутила виконта, воспользовавшись его общеизвестной слабостью к женскому полу. Виконт женился на ней, так как она преданно ухаживала за ним во время болезни; нет, девица опоила его приворотным зельем. Виконт явился прямо в церковь и увел свою будущую супругу из-под венца, так сказать, вырвал из рук предыдущего жениха; нет, он освободил бедную девушку от постылого мужа, за которого ее отдавали против воли.

Эти истории передавали из уст в уста, их расцвечивали, приукрашивали. Скоропалительный брак виконта вдруг показался скучающему светскому обществу необыкновенно привлекательным… вообще-то свет не терпит отступлений от им же установленного этикета, но когда нарушение так романтично, проделано с таким размахом, как его не простить? И темнолицый страстный виконт вдруг оказался принят в лоно высшего света с распростертыми объятиями.

Вечер был необыкновенно знойным для мая, воздух казался густым и словно давил своей тяжестью страусовые перья, мял крахмальное белье… и действовал на нервы. К тому времени когда громадная карета с большими стеклами, медленно продвигавшаяся в ряду других экипажей к подъезду герцогского дома, свернула наконец к крыльцу, все разговоры давно смолкли. Леди Маргарет нахохлилась и беззвучно шевелила губами. Леди Кэтрин сидела неподвижно, будто статуя, и вид имела воинственный. Рейн только что положил конец бесконечным спорам, кто именно из двух престарелых леди будет представлять молодых супругов на балу, заявив без обиняков, что предпочел бы, чтоб его представляли герцог и герцогиня Кларендон. Старухи признали его правоту, но обе обиженно надулись.

Рейну показалось, что он чует какой-то противный запах, однако как только он начинал принюхиваться, запах исчезал. Рейн с подозрением уставился на кружевную пелеринку, закрывавшую вырез платья леди Маргарет, которую та очень уж часто поправляла? Поймав его взгляд, старуха вспыхнула и сделала вид, что смотрит в окно кареты. Рейн снова принюхался, все потонуло в сладостном розовом аромате, исходившем от юной женщины, сидевшей рядом с ним.

И вот наконец Чарити выбралась из кареты, прямо в объятия Рейна. Она была ослепительна в шелковом бальном платье цвета слоновой кости, с квадратным вырезом, украшенным вышивкой, зеленой с золотом, с короткими рукавами-буф. На ее туфельках были кокетливые шелковые банты, которые выглядывали из-под расшитого подола платья всякий раз, когда ее ножка становилась на новую ступеньку парадной мраморной лестницы. На плечи была накинута дивная шаль темно-зеленого цвета, тоже с золотой ниткой, поблескивавшей под ослепительным светом люстр холла. Роскошные белокурые волосы были заколоты на макушке и спускались целым водопадом локонов.

Но и изящный наряд, и кокетливый вид — все это было внешнее. Руки ее в длинных перчатках были холодны как лед. Она покосилась на Рейна, пока они, в ряду других гостей, ждали своей очереди быть объявленными при входе в бальный зал, и немного успокоилась при виде мужа; он рядом, такой надежный. Она держала его под руку. На нем был черный двубортный сюртук в талию и облегающие панталоны. Жилет был белый, парчовый, вышитый белым же, а перед рубашки украшали рюши. Девственно-белый воротничок охватывал жемчужно-серый галстук. Он стоял в дверях бального зала — на голову выше остальных мужчин, темный, элегантный и полный жизни. Это ее муж. Радость нахлынула на Чарити, и тревога отступила.

Все взоры устремились на них, когда было объявлено об их появлении. Герцог и герцогиня Кларендон сразу подошли поприветствовать их. Чарити и Рейн оказались в плотном кольце надушенных и богато разодетых гостей.

У Чарити было такое чувство, будто ее подвергают подробнейшему осмотру.

Рейн Остин оказался единственным в своем роде в этом обществе, где столь высоко ценилось точное соответствие стандартам. Мужчины воспринимали его как угрозу себе, своей пресности и чопорности. Рейн был слишком крупный, чересчур смуглый, очень энергичный и интересный. Потому-то свет и отторгал его. Эта мысль заставила Чарити еще выше задрать подбородок, чтобы всем стало ясно, как гордится она своим мужем.

Рядом с группкой, теснившейся вокруг них, коршуном кружила леди Кэтрин, выжидая возможности представить внука и его жену своим знакомым — пока кто-нибудь не сделал это за нее. Леди Маргарет же, напротив, не пожелала держаться на пристойном расстоянии от молодых людей. Старуха не отходила от Чарити ни на шаг и самым бессовестным образом пускала в ход свой статус родной сестры герцога, когда ее пытались оттеснить.

Не зная, как избавиться от настойчивой старухи, Рейн обронил вскользь, что леди Маргарет умеет читать по ладони. Старуха только и успела, что гневно взглянуть на зятя и рот открыть, как уже была окружена стайкой влюбленных молодых девиц, светских маменек и младших сыновей, которым жизненно важно было узнать свои виды на будущее. Окруженная плотным кольцом, старуха беспомощно наблюдала за тем, как Рейн уводит Чарити все дальше от нее. Она-то собиралась не отходить от них весь вечер… чтобы и на них распространилась благотворное влияние очень могущественных — — и вонючих — амулетов, которые она контрабандой протащила под одеждой.

Затем леди Кэтрин ухитрилась завладеть молодой четой и некоторое время купалась в лучах славы, внезапно обрушившейся на ее внука. Но от тщеславной старухи молодых людей спасли граф Мектон и Эверли Харрисон, утащив их к буфету. Чарити вновь оказалась предметом общего внимания, столь же пристального, сколь и выбивающего из колеи. Харрисон вдруг схватил ее руку и поцеловал пальцы с несколько излишней страстностью; Мектон немедленно последовал примеру приятеля, причем постоянно норовил заглянуть в светло-карие глаза Чарити.

— О Боже, Оксли, — простонал Мектон. — Ты сказал, что твоя супруга прелестна, но не говорил, что она само совершенство.

— Она моя жена, Мектон, — заметил Рейн значительно и, вырвав руку Чарити из лап восхищенного приятеля, собственнически приобнял ее за талию. Этот недвусмысленный жест и нехороший блеск в глазах Рейна мгновенно отрезвили Мектона. Он сразу вспомнил о правилах хорошего тона и покраснел.

— А он рассказывал вам о нас, своих беспутных друзьях? — Чарити благонравно покачала головой. — Ай-ай-ай, Оксли! Или ты не хотел смущать слух юной супруги рассказами о своей прошлой жизни?

— Мне… просто было некогда, Харрисон, — ответил Рейн непринужденным тоном, однако быстрый взгляд, который он бросил на Чарити, был совсем не таким уж спокойным. — Жизнь женатого человека гораздо насыщенней событиями, чем я полагал. А последнее время я к тому же взялся за изучение волшебства…

Чарити вздрогнула, подняла глаза на мужа и залилась румянцем. Но Рейн так лукаво подмигнул приятелям при последних словах, что тем и в голову не пришло, что речь могла идти о настоящем волшебстве. Таким образом двусмысленность его последнего замечания оказалась понятна ей одной. Сознание этого наполнило ее сердце тихим восторгом.

Мектон и Харрисон с интересом наблюдали за переглядываниями супругов. Но как им ни было любопытно, от вопросов они воздержались. И весь следующий час оба молодых человека с образцовой любезностью ухаживали за Чарити, терпеливо снося незлобивые одергивания Рейна.

Так молодые супруги в сопровождении друзей медленно переходили из одного блистательного зала в следующий. Леди Кэтрин наконец-то сумела догнать их. Время от времени они вместе с Чарити ненадолго отдалялась от Рейна, увлеченные стайкой любопытствующих дам. Во время одной из таких отлучек Чарити оказалась в обществе стройной белокурой молодой женщины, которую вполне можно было бы назвать хорошенькой, если бы не кислое выражение на надменном лице.

— Так это правда, что про вас рассказывают? Что виконта ранили какие-то негодяи и он потом отлеживался у вас дома?

— Виконт действительно был ранен, и наш мировой судья велел перенести его к нам в дом… где ему была оказана необходимая помощь, — ровным тоном ответила Чарити, встревоженная непонятной враждебностью, которая прозвучала в вопросе новой знакомой. Тревога ее только усилилась, когда, покосившись на леди Кэтрин, она увидела, что лицо ее стало непроницаемым.

— Какая мерзкая история! И совершенно в его духе, — продолжала незнакомка с нескрываемым отвращением. — Он всегда страдал склонностью заводить нежелательные знакомства. — Дама так посмотрела на Чарити из-под полуопущенных век, что стало ясно: с ее точки зрения, Чарити также подпадает под эту категорию. — Итак, он получил наконец по заслугам за свою невоздержанность?

— Все Оксли славятся своей невоздержанностью, верно, но известны они и тем, что от настоящей опасности всегда умеют в последний момент ускользнуть, мисс Саттерфилд, т-. с царственным видом объявила леди Кэтрин и так многозначительно посмотрела на неприятную молодую женщину, что та не нашлась что ответить и только оскорбленно выпрямилась.

Старуха ловко подхватила Чарити под руку и увлекла к дверям. Однако когда они оказались в соседнем зале, Чарити остановилась, забыв о своих страхах оскандалиться на людях и о том, что леди Кэтрин отнеслась к ней поначалу холодновато; в ней все кипело от негодования.

— Да как она посмела, эта мисс Саттерфилд, так говорить о Рейне?! — чуть не закричала она, впадая в еще больший гнев оттого, что вовремя не дала отпор этой наглой дряни. — Выходит, то, что его, раненного, принесли в наш дом, — «мерзкая история»? А я — справедливое воздаяние за его невоздержанность?! Да кто она такая? Вы ее знаете, эту девицу?

— К сожалению, да. — На морщинистом лице леди Кэтрин появилась довольная улыбка. — Не так давно Оксли самым нелепым образом увивался за ней да еще кричал на всех углах, что он не он будет, если не женится на этой никчемной девице до конца сезона.

— Не может быть!

— По слухам, она отказала ему… или ее папаша. Впрочем, это дела не меняет. — И леди Кэтрин покосилась на Чарити, желая узнать, как невестка воспримет эту новость.

— Она отказала Рейну?! — Чарити была возмущена до глубины души. — Что же, мой Рейн недостаточно хорош для этой кислятины? Рейн самый умный, добрый и щедрый человек на свете! Он джентльмен до кончиков ногтей, и не важно, что порой он не выбирает выражения. Он сильный и честный…

хотя и упрям как осел. Да, он грубит и своевольничает, но зато не найдется человека, который был бы заботливее и добрее к тем, кого любит. Надо быть полной дурой, чтобы не понять, какой Рейн замечательный человек!

Тут Чарити опомнилась. Это кому она с такой горячностью рассказывает о несравненных достоинствах своего мужа? Его бабушке, чопорной старухе, которая, кстати, без особого восторга относилась к своему внуку. Чарити покраснела, застыдилась. Однако она ни за что не отреклась бы ни от одного своего слова. Она подняла глаза и, к своему изумлению, обнаружила, что старуха выглядит очень довольной.

Леди Кэтрин и в самом деде понравилось, с какой горячностью Чарити кинулась защищать мужа. Все последние дни старуха приглядывалась к девушке, и та все больше нравилась ей. Дело было не только в том, что бедная провинциалочка, наряженная в модные платья, в отраженном свете титулованного дяди выглядела по-другому. Леди Кэтрин успела заметить, что девушка проявляет недюжинный здравый смысл и, не имея никакого опыта светского общения, тем не менее схватывает все на лету и держится с достоинством. Когда она сейчас произносила речь в защиту мужа, она говорила с большим чувством, но судила здраво. Девочка знала все недостатки Рейна и все равно любила его и готова была защищать с яростью тигрицы.

Да и сама речь произвела немалое впечатление на старуху, у нее даже комок встал в горле — так она расчувствовалась. Конечно, неприятно признаваться даже самой себе, что она была несправедлива к внуку, но какой смысл отрицать, что она сильно помягчела к Рейну за последние недели? Да, конечно, этот шалопай, ее внук, вместо того чтобы жениться на светской барышне с хоро шим приданым, взял себе в жены ту, которую полюбил. Устроил свою личную жизнь, наплевав на условности и приличия. Точно как его красавчик отец и беспутный дед… Впрочем, не совсем так Внук женился по любви, и на очень славной девушке.

— Просто удивительно, как часто то, что поначалу представляется бедствием, в конце концов оказывается подлинным подарком судьбы, — заметила леди Кэтрин после некоторого молчания. — Если бы эта кислятина мисс Саттерфилд не отказала ему тогда, то он был бы уже женатым человеком, когда встретился с вами.

Чарити мгновенно забыла про гнев и обиду — так ее поразили слова старухи. Поняла она и подспудный смысл слов леди Кзтрин, которая была когда-то несчастлива в браке с дедушкой Рейна. И это правда. Как часто неприятность оборачивается добром и то, что казалось катастрофой, идет на пользу! И только тут до нее дошло, что, говоря о подарке судьбы, леди Кэтрин имела в виду женитьбу Рейна на ней, Чарити!

— ~ Послушай, Оксли, это не мисс Саттерфилд разговаривает там с твоей женой? — Харрисон тянул шею, пытаясь увидеть дам через плечо Рейна. Рейн поспешно обернулся и как раз успел увидеть, как Глория Саттерфилд говорит что-то, а щеки Чарити заливаются румянцем. Затем его бабушка ловко увела Чарити прочь, и обе они скрылись в дверях. Ему пришлось помедлить минуту-другую, так как нельзя было прервать разговор на полуслове. Но при первой возможности он извинился и пошел разыскивать своих дам. Нашел он их в соседнем зале. Чарити стояла рядом с его бабушкой и беседовала о чем-то, причем обе казались довольными. И при виде его они улыбнулись.

Он подвел своих дам к герцогине Кларендон, затем незаметно оказался втянутым в разговор о тяготах экономического характера, происходивших из-за сложных отношений с Францией. Но глаза его поминутно возвращались к милой фигурке жены, изредка он поглядывал и на Глорию Саттерфилд, стоявшую в другом конце зала. Мисс Саттерфилд казалась и пресной, и бледной, и вялой, и слишком худой по сравнению с его Чарити, такой красивой, грациозной и искренней. Он сам не мог понять, как мог желать Глорию Саттерфилд, и так сильно.

Да ведь он желал не женщину, а стремился вступить в приличный брак, сообразил он вдруг. Он хотел завоевать ее как трофей. Но на самом деле ему нужна была женщина, теплая, родная, близкая душой. Ему нужна была партнерша для страстных ласк и объект для нежных чувств, он жаждал любви. И Чарити была сама любовь, сама нежность, которая разрушила убогий жестокий мир, в котором он жил, и возродила к жизни его сердце и душу.

Он оглянулся вокруг. Всюду были натянутые улыбки и настороженные взгляды, каждое произнесенное слово имело несколько потаенных смыслов, любое действие совершалось напоказ, всякое замечание произносилось, чтобы произвести впечатление на окружающих. Человеческие отношения были втиснуты в тесные рамки приличий, и человек здесь оценивался в соответствии с единственным критерием — насколько он может оказаться полезен. И почему ему так хотелось войти в круг этих людей? Какое-то время спустя Чарити и Рейн неожиданно вновь оказались рядом с мисс Саттерфилд; на сей раз эта особа была со своим женихом, виконтом Харроуфордом, молодым человеком с лягушачьей физиономией. Харроуфорд, целуя руку Чарити, задержал ее в своей несколько дольше, чем допускали приличия, и разглядывал ее ладную фигурку и милое лицо с откровенностью, почти недопустимой. Гордость мисс Саттерфилд была уязвлена, и она обратилась к Рейну:

— Вы должны простить его сиятельству, что он столь невнимателен к вам. Он только что вернулся из своего имения. А кому, как не вам, знать, насколько пагубно влияет деревенский воздух на манеры джентльмена… манеры в деревне огрубляются, обветриваются, как и кожа лица.

Чарити сразу ощетинилась и собралась ответить в том же духе, однако Рейн хладнокровно заявил, что они должны подойти к хозяевам бала, и увел жену прочь.

— Так она за этого заморыша выходит замуж? За этого худосочного Харроуфорда? — Чарити мстительно прищурила глаза.

— Леди Чарити, вы в свете не пропадете. — Он засмеялся и, не удосужившись посмотреть, нет ли кого поблизости, поцеловал ее.

В полночь подали легкий ужин. В продолжение всей трапезы Чарити имела удовольствие слышать, как мисс Саттерфилд, сидевшая неподалеку, громким шепотом отпускает язвительные замечания в ее адрес. Рейн и леди Кэтрин подчеркнуто игнорировали бестактные выходки Глории, леди Маргарет была слишком занята: отслеживала дурные знаки и приметы. А вот Чарити рассердилась не на шутку. Зависть и предубеждение; и вот с этим ее Рейн должен был мириться долгие годы, поняла вдруг она. Гнев ее разгорался все сильнее с каждым ехидным замечанием, которое Глория отпускала, обращаясь к своим разгоряченным вином сотрапезникам.

Рейн заметил, что кровь прилила к щекам Чарити, а спина ее чопорно выпрямилась. Он под скатертью тихонько сжал руку жены. Чарити благодарно улыбнулась ему, и сразу подбородок ее гордо поднялся. И она постаралась храбро игнорировать высказывания злосчастной мисс, но тут как раз мисс Саттерфидд выдала нечто на редкость злобное, и очень громко, что-то про доярок и нелепых старых цыганок, и тут же добавила еще про скисшие девонширские сливки, а это было уже чересчур.

Глаза Чарити сузились, руки сами собой сжались в кулаки, и она вперила в свою ненавистницу такой обжигающий взгляд, что он способен был спалить весь дальний конец банкетного стола. Сердце громко стучало в груди, мышцы сами собой сокращались, ей хотелось вцепиться в эту ехидную мисс.

Глория ухмыльнулась и радостно заявила, что ей наскучила эта вульгарная тема. Затем вскочила со своего места, игриво ударила Харроуфорда веером по руке и сообщила, что ей необходимо глотнуть свежего воздуха.

Харроуфорд послушно поднялся и стал отодвигать ее кресло, довольно неуклюже и слегка покачиваясь, так как за ужином перебрал шампанского. Качнувшись особенно сильно, он нечаянно толкнул невесту, та шарахнулась, раздался звук рвущейся материи: виконт имел неосторожность наступить на шлейф своей мисс. Добрая треть тончайшей вуалевой ткани была оторвана и висела лоскутом.

Прошипев что-то в лицо красному как свекла Харроуфорду, Глория оттолкнула неловкого жениха, рванулась… и налетела на лакея, разносившего десерт. Стеклянные бокалы, фрукты — все с грохотом полетело на пол. Глория с ужасом оглянулась: кое-кто тянул шею, чтоб разглядеть все получше, кто-то неодобрительно приподнял брови, а некоторые джентльмены даже вскочили из-за стола. Мисс Саттерфилд подхватила оторванный лоскут платья, гордо вскинула голову и двинулась к выходу… и тут же наступила на откатившуюся ягоду клубники, поскользнулась, взмахнула руками, слабо пискнула… и растянулась на мраморном полу, перед лицом всего избранного общества.

Чарити смотрела как завороженная на Глорию, которая, покраснев от смущения, с посторонней помощью поднялась с пола и поспешила покинуть банкетный зал в сопровождении своего неуклюжего, но верного виконта. Лицо Чарити залил румянец удовлетворения, а глаза заблестели самой неприличной радостью; губы ее так и норовили изогнуться в улыбке. Она покосилась на Рейна и увидела, что он тоже закусил губу, а плечи у него подергиваются. Взгляды их встретились, и в ее, и в его искрившихся весельем глазах читалась одна и та же мысль: что может быть лучше маленькой своевременной катастрофы…

Катастрофа. Слово это отдалось эхом в мыслях Чарити, и улыбка ее сразу же увяла. Она нервно сглотнула. Ведь прямо перед тем она от Есей души желала, чтобы все возможные злоключения обрушились на голову этой невыносимой мисс Саттерфидд.

Чарити нашла глазами свою бабушку. Старуха не сводила с нее полного тревоги взгляда. Словно железный кулак сжался у нее внутри, сердце забилось неровно, во рту пересохло, а руки стали холодными как лед.

Когда они выходили из банкетного зала, она все вглядывалась в разгоряченные вином лица гостей, словно надеялась в их обыденности почерпнуть силы для борьбы с наползающим на нее ужасом. Она пыталась повторять про себя то, что, вероятно, сказал бы ей Рейн: «То, что произошло с Глорией Саттерфидд, не имеет к тебе никакого отношения». Но выходило как-то неубедительно.

Как только они вошли в бальный зал, неприятности начались снова, да еще какие. Графиня Рейвенсвуд уронила веер, и граф де Брионесс, очень полный мужчина, к тому же плотно покушавший за ужином, галантно взялся этот веер поднять… в результате чего его панталоны лопнули по заднему шву, причем с громким треском, и бедному графу пришлось немедленно предпринять очень хитрое тактическое отступление, в ходе которого он, пятясь задом, налетел на высокий канделябр с горящими свечами и опрокинул его, да так ловко, что свечи покатились как раз под длинные парчовые шторы окна. Одна из свечей все еще горела, и от ее пламени мгновенно занялась бахрома на одной из штор. Огонь сразу же взметнулся вверх, по карнизу перекинулся на вторую штору.

Бедному графу помогли выбраться из зала; окно же представляло собой горящие врата, и пламя распространялось дальше. У кого-то вырвался сдавленный вопль «Пожар!», но затем несколько джентльменов храбро ринулись на горящие шторы, содрали их с карниза и буквально в секунду затоптали пламя. Опасность была позади, однако несколько дам успели слегка угореть и их пришлось выводить из зала. Герцог Сазерленд поспешил явиться к месту происшествия, быстро оценил размеры ущерба, затем приказал музыкантам играть, а лакеям прибраться.

Во все время этого происшествия Чарити стояла у стены, словно одеревенев, и невидящими глазами смотрела перед собой; в себя она пришла, только когда увидела, что к ней идет Рейн в сопровождении Эверли Харрисона. Молодые люди тяжело дышали и вытирали носовыми платками вымазанные сажей лица и руки. Оба они оказались в числе инициативных джентльменов, спасших зал от настоящего пожара.

— Опасность… позади? — Лицо ее было бледно, колени подгибались. Она вцепилась в рукав мужа.

— Пламя сбили сразу же, волноваться не о чем. — Он заглянул в потемневшие блестящие глаза жены, и улыбка на его веселом лице стала натянутой, а потом и вовсе пропала.

— Рейн, ты же мог пострадать, — прошептала она охрипшим голосом.

— Но все закончилось хорошо.

Ее пальцы вцепились в ткань его рукава, глаза наполнились до боли знакомой тревогой. Он мысленно застонал и взял ее руку в свои.

— Подумаешь, старые шторы… еще и перекрашенные… Герцог мог бы завести себе гардины и получше.

— Ручаюсь, сам Сазерленд настоял на этих дополнительных канделябрах. Он страшно гордится, что умеет, как он выражается, «создавать атмосферу», — подхватил Харрисон и повел носом — от его одежды тоже несло дымом. — Все началось с канделябра, который опрокинул старик Брионесс… — Он понизил голос до заговорщицкого шепота. — После того, как у него лопнули панталоны на заду. Старик сегодня был в ударе — просто ходячая катастрофа.

Катастрофа. Слово это словно пронизало Чарити. Она напряженно выпрямилась. Несчастья шли по нарастающей: еще чуть-чуть — и особняк герцога сгорел бы дотла! Избегая смотреть в глаза мужу, она отчаянно цеплялась за доводы рассудка. В последние несколько дней дома царили мир и покой, и там, в безопасности, так легко было подчиняться упрямой логике Рейна, но теперь, во время их первого выхода в свет, вся убежденность ее куда-то подевалась, ушла, как почва из-под ног!

Рейн наблюдал, как жена борется с собой, и внезапно ее тревога частично передалась и ему. Плечи у нее были напряжены, прекрасное лицо осунулось. Рука Рейна сама собой сжалась в кулак. Его так и подмывало броситься в бой за свою Чарити. Но с кем? Соперник, отнимавший у него жену, был неуязвим для кулаков, неподкупен, неподвластен воле смертного человека… это был страх, живший в ее душе, и ее убежденность, что она воздействует на окружающих разрушительно.

Через плечо Чарити он заметил леди Маргарет, в страхе спешившую к ним. Нельзя допустить, чтобы Чарити увидела лицо своей бабушки, а потому, объявив, что им обоим необходимо глотнуть свежего воздуха, он быстро вывел жену за дверь.

Когда они спускались по парадной лестнице, им повстречались два подвыпивших молодых человека. Оба молодца во все глаза пялились на юных леди, которые поднимались впереди них, и не смотрели себе под ноги. Один из молодых людей споткнулся о ковровую дорожку, покачнулся, схватился за приятеля, и тот, потеряв равновесие, врезался в стену… отчего большой портрет одного из предков герцога дрогнул, с грохотом свалился и покатился по ступеням изогнутой лестницы, и только в самом низу упал плашмя, в аккурат на лакея, который стоял у подножия лестницы и возился с веревками одной из громадных хрустальных люстр: самое время было опустить люстры, чтобы поправить фитили свечей, пока гостей рядом не было.

Рейн, встревоженный этой суматохой, поспешно потянул Чарити вниз, и только они успели пробежать несколько ступеней, как сбитый с ног лакей выпустил веревку… Раздалось тонкое позвякивание, затем странный звук. Рейн задрал голову и в следующую долю секунды отскочил в сторону, увлекая за собой Чарити.

Медная люстра грохнулась об пол, со звоном брызнули осколки хрусталя. Звук этот проник в самые дальние закоулки дома, и скоро целая орава прислуги примчалась посмотреть, что случилось. Одна из громадных люстр лежала на полу, среди моря хрустальных осколков. А вокруг теснились люди, и на их лицах были написаны изумление и испуг…

Чарити прижалась к Рейну, сердце ее колотилось. Он приобнял ее, заглянул в лицо, спросил, цела ли она. Она смогла в ответ только кивнуть. Он провел ее сквозь толпу, мимо метавшихся в панике слуг, свернул в один из пустых коридоров и нашел наконец спокойный уголок в дальнем конце длинной, с рядом высоких окон галереи, где сжал трепещущее тело жены в объятиях.

— Рейн! — Она словно очнулась и сразу принялась лихорадочно ощупывать его плечи, грудь, голову. — Ты цел?

— Со мной все в порядке, ангел мой. — Он схватил руки жены, поднес к губам, счастливый оттого, что она испытывает такое облегчение. Но скоро выражение ее лица изменилось, на нем изобразился ужас, и он почувствовал себя так, будто его сильно ударило в грудь.

— Рейн, ведь тебя чуть не убило! — едва выговорила она.

— Чарити, меня даже не оцарапало! Это была случайность, глупая ошибка… — Он осекся, заставил себя подавить разгоравшийся гнев. — Я жив и здоров…

— Это ненадолго! Неужели ты не понимаешь? Сначала Глория и пожар, а теперь еще и люстра… Нельзя мне было приезжать на этот бал! — Она резко отстранилась от него. — Мы должны уехать… сию же минуту! Прошу тебя, Рейн! — Она отвернулась, но он поймал ее за локоть.

— Чарити, ты ничуть не виновата в том, что произошло. Два дурака на лестнице свалили картину, картина покатилась вниз…

— Это дурная примета. Когда падает портрет, это к смерти. И тебя чуть не убило буквально в следующую секунду!

— Опять проклятые приметы! — Ему хотелось как следует тряхнуть жену и обнять ее. У него сердце разрывалось от жалости к ней и одновременно душила ярость. Гнев и сострадание бурлили в его душе, образуя гремучую смесь.

— Если ты сейчас же не отвезешь меня домой, я пешком пойду, до самого Стэндвелла, — выдавила наконец она.

Вот оно. Ультиматум. Этого-то он и боялся. Но тут взбунтовался его здравый смысл, да и обуздывать себя ему надоело. Терпение его лопнуло. Хватит разговоров, доводов и убеждений.

— Мне осточертели твои дурацкие приметы, Чарити Остин! — зарычал он с такой яростью, что жена содрогнулась. — Нет никаких джинксов, глупая ты баба! И я тебе это сейчас докажу!

Он выпустил ее так резко, что она покачнулась, и тут же, повергая ее в изумление, содрал с плеч свой элегантный сюртук и вывернул наизнанку. А затем, бешено сверкая глазами, сунул руки в рукава вывернутого сюртука и с вызовом улыбнулся жене.

— Р-Рейн? — Стараясь не показать своего изумления, Чарити нахмурила брови и сердито спросила: — Ты что это такое делаешь, а?

— Я собираюсь доказать тебе, что все твои приметы чушь собачья. — Он наклонился, снял с одной ноги элегантную бальную туфлю и отшвырнул прочь. Затем схватил жену за руку и потащил по галерее, широко, хотя и неуклюже, шагая.

— Рейн, ты что, с ума сошел? Сейчас же приведи себя в порядок! — Она попыталась вырваться, чтобы вернуться за отброшенной туфлей. — Это страшно плохая примета — ходить в одном башмаке…

Он притянул ее к себе.

— Я знаю.

Ужас ее рос и набирал силу, а муж все тащил ее вперед, как она ни упиралась, любезно раскланиваясь с гостями, попадавшимися на пути.

— Рейн! Остановись сейчас же!

Она попыталась замедлить их стремительное продвижение по залам, чтобы сохранить хоть видимость приличия, но он дернул ее за руку, втащил за собой в гостиную и стремительно пошел сквозь толпу гостей, повергая общество в изумление своей единственной туфлей и вывернутым наизнанку сюртуком. С трудом поспевая за мужем, Чарити гордо подняла пылавшее лицо и расправила плечи, когда они оказались перед герцогом и герцогиней Сазерлекд, которые были слегка ошеломлены количеством свалившихся на их дом напастей. У Чарити екнуло сердце, когда она увидела, как герцог в изумлении раскрыл глаза.

— Простите, Оксли, но вам известно, что у вас сюртук надет наизнанку? — нерешительно заметил герцог.

— Прекрасно известно, ваша светлость. — Рейн улыбнулся самым очаровательным образом, поцеловал руку герцогине и быстро повел Чарити к выходу.

Леди Маргарет заметила, что после пожара Рейн увел Чарити из злосчастного зала. Озабоченная старуха поспешила вслед за ними… но тут раздался ужасный грохот, звон стекла —• добежав до вестибюля, она увидела изуродованный портрет и разбитую люстру. Чарити с мужем должны быть где-то поблизости, поняла старуха, и в панике принялась метаться по всему дому в поисках внучки и зятя.

Наконец она увидела их — в тот самый момент, когда Рейн тащил жену вон из зала. У Чарити на Лице застыл неподдельный ужас, у Рейна сюртук был надет наизнанку, и он шел в одной туфле. Сейчас произойдет что-то ужасное! Но пока старуха сумела протолкнуться сквозь толпу гостей, все еще топтавшихся вокруг разбитой люстры, ее внучки и зятя и след простыл. Старуха подняла глаза, в отчаянии потрясая руками, и увидела, что прямо на нее идет леди Кэтрин.

— Какой бес вселился в моего внука? — процедила леди Кэтрин сквозь зубы, не забывая любезно улыбаться встречным. — Вдруг влетел в гостиную как безумный, в сюртуке наизнанку, таща за собой Чарити чуть не волоком, сказал два слова герцогу и снова умчался…

— Беда, беда будет… — Леди Маргарет пыталась собраться с мыслями.

— Беда — это слабо сказано. А впрочем, за всей этой суматохой о дикой выходке моего Оксли, пожалуй, и забудут…

— Мне надо как можно скорее попасть домой! Нужна карета! Где бы нам взять карету? — Леди Маргарет заметалась, засуетилась, безумными глазами оглядывая толпу. Внезапно ее осенило. — Ну конечно, у Тедди!

Сказано — сделано, Леди Маргарет мгновенно отыскала брага и насела на него самым бессовестным образом. Леди Кэтрин пришла от такой затеи в ужас, однако сочла за благо благоразумно помалкивать, и только когда обе старухи уселись в герцогскую карету, роскошное ландо, позволила себе заметить:

— Вообще-то все шло довольно неплохо, пока мой Оксли не вздумал вдруг выкинуть такую штуку. С ума он сошел, что ли?

— Он не сошел с ума. Тут всякий стал бы штуки выкидывать… и не до такого дойдешь.

Леди Кэтрин в недоумении уставилась на леди Маргарет. Вдруг молния полыхнула в небе, и в ее бледном свете леди Кэтрин увидела, что на побелевшем лице суеверной старухи написан неподдельный страх.

— Моя Чарити приносит беду, — пояснила леди Маргарет хриплым от волнения голосом. — Это из-за нее упала люстра.

— Какая нелепость! Это прелестное дитя, ваша внучка, и вдруг приносит беду? Какая глупость! И вообще жена моего внука никоим образом не может иметь отношения ни к чему дурному. Надо же такое выдумать! — Леди Кэтрин фыркнула с подчеркнутым пренебрежением. — Это вам, милочка, примерещилось, потому что вы нанюхались ваших тухлых куриных селезенок…

— Печенок! — огрызнулась леди Маргарет.

— Ну уж не знаю, что у вас там, под пелериной, так воняет.