Глава 10
Финеас Берк понял цену самообладания в кризисной ситуации в нежном шестилетнем возрасте. Он тогда выпустил из банки жаб в вестибюле лондонского дома своего крестного отца как раз в тот момент, когда из кабинета вышла троица седобородых министров. Мальчик не запаниковал и не прибег к извечному средству женщин и детей — слезам, а объяснил ситуацию в рациональных выражениях.
— Ваша светлость, чтобы правильно установить относительную скорость жаб, — начал объяснять Финн, который был тошнотворно развитым малолеткой, до своего четвертого дня рождения не произнесшим ни слова, а сразу после него начавшим изъясняться сложными и грамматически правильными выражениями, — мне потребовался большой свободный участок, и неожиданное появление ваших друзей на беговой дорожке стало переменной, которую я никак не мог предусмотреть.
К концу этой речи крестный отец Финна прилагал такие большие усилия к тому, чтобы подавить смех, что о наказании и речи быть не могло.
Но столкнувшись с открытой угрозой в голосе герцога, Финн неожиданно для самого себя единовременно лишился и сообразительности, и находчивости. Тупо уставившись на стол, он неуверенно проблеял:
— Две чашки? Как необычно. Зачем мне понадобилась вторая?
Герцог внимательно осмотрел чашки.
— И обе наполовину пусты. — Он обернулся к Финну, сверкая глазами. — Не проще ли было еще раз наполнить первую?
— Ради Бога, старик! — взорвался Финн. — Что за допрос ты мне устроил? Наверное, я забыл о первой чашке, вот и все. Напряженно работая над проблемой, я часто становлюсь рассеянным.
Уоллингфорд пошел к буфету.
— Послушай! — воскликнул Финн, но герцог уже распахнул дверцу с торжествующим «Ага!».
— Вот видишь, — вздохнул Финн, — никого нет.
— О нет, она здесь. Я знаю, я чувствую, как она презрительно усмехается.
Уоллингфорд закружил по мастерской, заглядывая во все углы. Он осмотрел даже стропила, словно ожидая, что ее светлость висит на них, зацепившись хвостом.
— Уоллингфорд, — проговорил Финн так сухо, как только мог, — ты мне надоел. Тебе надо научиться контролировать свой… свою клиническую паранойю. Найди себе другое занятие. Возобнови наконец свой флирт с юной как бишь ее зовут? Ну, с девицей, которая обсыпала тебя пухом и перьями. Эй, что ты делаешь? В этой чертовой бочке ее нет!
Уоллингфорд продолжал кружить по мастерской. Его глаза сверкали, ноздри раздувались. Его взгляд остановился на автомобиле.
— Да! — Он издал победный клич. — Конечно!
— Ты спятил!
Герцог не ответил. Двумя — нет, не шагами, прыжками — он преодолел расстояние, отделяющее его от машины. Она стояла в центре помещения без колес, мотора и сидений — только пустая металлическая оболочка. Финн создал кузов по собственному проекту и перевез по железной дороге через бельгийские равнины и швейцарские горные перевалы с материнской заботой, тщательно укутав подбитым фланелью брезентом, чтобы защитить от холода и влаги. Даже сейчас, когда машина еще не была готова, он восхищался ее красотой. Ее кузов был длинным и очень элегантным — ничего подобного раньше не было. Финн мог легко представить, как она несется по дороге, как воздух обтекает ее крышу и бока. Она будет двигаться с очень большой, доселе неслыханной скоростью.
Он обожал ее.
Руки, нет не руки, лапы Уоллингфорда ухватились за дверную раму как раз в том месте, которого двадцать четыре часа назад касались тонкие пальчики леди Морли, и герцог заглянул внутрь. Он подошел к машине вплотную, и носки его сапог оказались под шасси. Финн прикинул, что они не более чем в футе от элегантного ушка Александры. А за дверью вовсю голосили белки, не ведая о накале страстей в мастерской.
— Пусто! — прорычал Уоллингфорд, развернулся, злобно прищурился и уставился на Финна. — Где она? Говори?
Финн изо всех сил старался не расхохотаться.
— Понятия не имею. В замке, наверное.
Только теперь герцог заметил заднюю дверь, давно и надежно заколоченную.
— Она выскользнула отсюда и убежала, когда пришел Пенхоллоу, да? — Он подскочил к двери, легко оторвал пару досок и распахнул ее, впустив в помещение солнечный луч, осветивший машину с другой стороны.
— Вопрос лишь в том, — сказал он сам себе, — вернулась ли она в замок, или спряталась где-то поблизости и вернется, когда я уйду.
Финн пожал плечами и вздохнул.
— Ищи!
— Думаю, она где-то здесь. Она упорная женщина, и всегда добивается, чего хочет. — Он оглянулся на Финна. — Ты пойдешь со мной. Я должен следить за тобой.
— Вы, герцоги, — теряя терпение, медленно проговорил Финн, — не знаете, что такое работа. Представь себе, она требует многочасовой сосредоточенности…
— Не смеши меня.
Финн всплеснул руками:
— Да что же это такое, Уоллингфорд! Ты перешел все границы.
Чеканя шаг, Берк вышел из мастерской, остановился у толстой оливы и скрестил руки на груди. Воздух был наполнен восхитительным ароматом — в садах цвели яблони.
— Ищи, — сказал он. — Я буду ждать здесь.
Герцог обошел все вокруг с большим вниманием, словно охотник, выслеживающий особенно хитрую дичь.
У каждого дерева он останавливался и задирал голову, внимательно осматривая кроны. Только, пожалуй, не принюхивался.
«Нет, — потрясенно заметил Финн и прикусил губу, чтобы не захохотать, — он действительно нюхает воздух.
Возможно, старается почувствовать запах лилий?» Финн инстинктивно сжал кулаки. Почему-то его оскорбил тот факт, что Уоллингфорд знает этот запах.
— Тебе не надоело? — лениво спросил он. — Ведь ежу понятно, что ее здесь нет. Может быть, ты наконец уйдешь и дашь мне возможность вернуться к работе?
Но герцог продолжал осматривать окрестности. Утомившись, он вернулся к Финну:
— Хорошая работа, Берк. Считай, что я тебе мысленно аплодирую. Все разыграно, как по нотам. Но, уверяю тебя, в следующий раз я буду наготове.
— На чьей ты стороне?
— На твоей, друг мой, хотя ты мне и не веришь, — ответил герцог и положил руку на засов.
Финн похолодел от ужаса. А вдруг Александра решила, что опасность миновала, и покинула свое укрытие?
— Какого черта ты опять туда идешь? Ты же вроде бы обыскал всю эту проклятую мастерскую!
— Я всего лишь хочу забрать свою шляпу, — с достоинством ответствовал Уоллингфорд.
Финн рванулся за ним:
— Я принесу тебе шляпу.
Но было уже поздно. Герцог снова ворвался в мастерскую. Финн быстро огляделся. Слава Богу, леди Морли сохранила самообладание и осталась в укрытии в ожидании его сигнала.
Уоллингфорд внимательно взглянул на лицо Финна.
— Ага! — сказал он на удивление тихо. — Она все еще здесь, не так ли?
— Ее здесь никогда не было. У тебя больное воображение.
Герцог не обратил внимания на слова друга. Он медленно скользил взглядом по толстым каменным стенам.
— Итак, — сказал он сам себе, — если бы я был женщиной, застигнутой in flagante…
— In flagrante, тупица!
— …куда бы я забился, чтобы скрыть позор? Причем женщина довольно-таки изящная, хотя и с широкими бедрами. Она уже не девочка, твоя леди Морли.
Его взгляд остановился на машине, а потом скользнул вниз к полу.
— Вот оно что, — спокойно сказал он. — Умно, ничего не скажешь.
— Уоллингфорд, ты совсем спятил?
— Знаешь, Берк, — сказал герцог, медленно продвигаясь к машине, как будто наслаждаясь моментом, — мне, пожалуй, нравится твоя леди Морли. Требуется немалое мужество, чтобы спокойно лежать под автомобилем, да еще и так долго. Мне иногда кажется, что она действительно влюблена в тебя.
Не дойдя до своей цели двух шагов, Уоллингфорд остановился и игриво заговорил:
— Что скажете, леди Морли, вы действительно влюбились в моего друга Берка?
Финн в ужасе застыл, приказав себе сохранять спокойствие до последнего момента. А что потом? Броситься на ее защиту? Выгнать? Как будет правильно?
Герцог наклонился.
— Хотя, — продолжил он и оперся одной рукой о пол, — она все равно ни за что не признается… Проклятие! — прошипел он и стукнул по полу кулаком. — Ее здесь нет! Улизнула!
Финну потребовался весь его самоконтроль, чтобы не опуститься на колени рядом с герцогом и не проверить его утверждение.
— Могу только повторить, — устало сказал он, — ее здесь никогда не было.
Уоллингфорд выпрямился во весь рост, немного постоял в задумчивости и повернулся к Финну. Его физиономия постепенно смягчилась, на ней даже проступило нечто вроде раскаяния.
Финн позволил себе криво улыбнуться:
— Неужели человек не может приготовить себе вторую чашку чая, не рискуя подвергнуть свое рабочее место обыску?
— Ладно, приятель, — примирительно сказал герцог. — Извини. Я только возьму свою шляпу и уйду. — Он взял со стола свою шляпу и водрузил на голову. — Но помни, что я тебе сказал, хорошо?
— Обязательно.
— И если окажешься в трудном положении, помни, выход всегда есть. Я сам в этом неоднократно убеждался. Ха-ха.
— Я запомню, — пробормотал Финн, соображая, куда могла подеваться леди Морли.
— Ты, конечно, признанный эксперт во многих научных вопросах, но…
— Уоллингфорд! Убирайся!
— Увидимся за ужином, — с этими словами герцог наконец вышел из мастерской, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Финн закрыл глаза и принялся считать секунды, стараясь не торопиться. Досчитав до двадцати, он тихо позвал, не открывая глаз:
— Леди Морли!
Слева от него послышался скрип открывающейся двери. Он повернулся на звук, открыл глаза и увидел, как из нижнего отделения буфета появляется леди Морли — растрепанная, чумазая, в измятом платье.
— Горизонт чист? — спросила она, и ее губы тронула слабая улыбка.
— Вроде бы да. С вами все в порядке?
— Более или менее.
Она стояла в нерешительности, нервно разглаживая платье. Потом оставила это бесполезное занятие и стала поправлять волосы, которые выбились из прически и теперь свисали пыльными, промасленными прядями.
Финн понял, что его бьет дрожь.
— Могу ли я… боюсь, ваш чай остыл.
— Да ну его, этот проклятый чай, — отмахнулась Александра и убрала прядь волос, прилипшую к щеке.
— Сядьте, — сказал он. — Представляю, как вы натерпелись. А я приготовлю еще чаю.
Не надо, тряхнула головой леди Марли и спросила: — Скажите, почему вы это сделали?
— Что вы имеете в виду?
— Почему вы меня спрятали? И потом, было бы намного проще, если бы вам помогал Пенхоллоу или Уоллингфорд, а не я. Почему вы дали им от ворот поворот?
Ее глаза лихорадочно блестели.
— Я всего лишь поступил честно. — Он хотел безразлично пожать плечами, но эти части тела решительно отказались ему подчиняться. — Я позволил вам остаться, значит, вы находились под моей защитой. Вы имели полное право на нее рассчитывать.
Леди Морли отвела глаза, а потом принялась внимательно рассматривать носки своих туфель.
— Спасибо.
Между ними повисло молчание, исполненное напряженного ожидания. Солнце переместилось и теперь посылало свои лучи через южное окно, согревая воздух, ощутимо пригревая затылок Финна и окрашивая кожу леди Морли в золотистый цвет. Финн наконец обрел способность двигаться и направился к столу у стены, где он меньше часа назад готовил чай. Или это было полжизни назад? Его руки стали машинально перекладывать мелочи, лежавшие на столе. Первым делом он убрал в буфет чайные принадлежности, начисто забыв, что обещал несчастной женщине еще чашку чаю.
Леди Морли за его спиной кашлянула, потом еще раз.
— Признаюсь, небезынтересно слушать, как вы, джентльмены, разговариваете друг с другом. Вы весьма откровенны.
— Да так… болтаем о всякой чепухе.
— Я не могла не думать, что вы на самом деле имели в виду.
«Уоллингфорд, будь ты проклят вместе со всеми своими потомками!»
— Да ничего конкретного. Обычная ни к чему не обязывающая болтовня.
— Нет, вы не поняли, меня интересует, что из ваших слов было пустой болтовней, а что вы говорили искренне. — Она говорила тихо и просто, что было совершенно не похоже на обычный для нее громкий безапелляционный тон. Создавалось впечатление, что с нее в одночасье слетело все наносное, искусственное.
— Да я уже и не припомню, что говорил, — засуетился Финн. Он опустил глаза на свои руки, убедился, что пальцы дрожат, и вцепился в край стола.
— Уоллингфорд сказал… — замялась Александра, но все же продолжила: — Я думала, вы захотите узнать, что он говорил о поцелуях.
Финн зажмурился. Ее голос — тихий, чуть растерянный — проникал прямо в душу. Нет, он не вынесет ее признаний!
— Кажется, он действительно что-то упоминал об этом. Я не прислушивался к его речам.
— Я хочу, чтобы вы знали, что это было лишь однажды, — заговорила она еще тише. — Я была очень молода. Это был мой первый выход в свет. Я думала… — запнулась она, — я была полна романтических мечтаний, как и все девушки. Думала, что стоит мне полюбить высокородного аристократа, как он тут же ответит мне столь же пылкой любовью, и будет солнце и радуга и… Да, он поцеловал меня, там, на террасе городского дома леди Пемброук, и это было приятно, и было солнце и радуга — все, как я надеялась. Настоящая страсть. Вы и представить себе не можете. Девятнадцатилетняя девочка… О, я была так глупа. Я думала, этот поцелуй означает, что он меня любит. Он так смотрел на меня… — Александра замолчала.
Финну хотелось подойти к ней, обнять, сказать, что… А что, собственно говоря, он может ей сказать? У него нет ни имени, ни титула, ни положения, словом, нет ничего, что можно было бы предложить леди Морли. Его мать — падшая женщина, которая живет в Ричмонде в доме, купленном для нее мужчиной — не ее мужем.
— Я была наивной дурой, — снова подала голос Александра. — Понимаете, я пошла за ним и в конце концов нашла в библиотеке…
Финн со свистом втянул носом воздух.
Ну, да, насколько я поняла, вы слышали эту историю. Я вошла — само воплощение трагизма и пафоса, его поцелуй все еще горел на моих губах, а он стоял со спущенными до колен штанами, а перед ним навалилась на стол женщина с задранными юбками. Знаете, таким образом быстро и окончательно избавляешься от девичьих иллюзий. Неделей позже я приняла предложение лорда Морли, и с тех пор всегда смеялась, когда при мне кто-то заговаривал о любви.
— Мне очень жаль, — тихо сказал Финн.
Александра не ответила. Он чувствовал ее присутствие, слышал ритмичное дыхание.
— Да, наверное, — в конце концов выдохнула она.
Его пальцы нервно теребили газовую горелку.
— Не теряйте надежды, леди Морли. Вы молоды и красивы. В мире еще не совсем перевелись хорошие добрые мужчины, уверяю вас.
— Красива? Но я вовсе не красива. Я умею преподнести себя, а это вовсе не одно и то же.
— Чепуха. Вы очень красивы.
Александра заколебалась:
— Вы так добры. Спасибо вам. Мне бы хотелось…
— О чем вы? — Его пальцы вцепились в газовую горелку, словно в последнюю надежду.
— Мне бы очень хотелось… — Судя по шороху, она сделала неуверенный шаг. К сожалению, у Финна не было глаз на затылке, и он не видел куда. — Мне бы хотелось сказать, как потрясающе красивы вы.
Финн понятия не имел, что сердце может стучать так громко.
— Что за ерунда!
— Это не ерунда. — Теперь она заговорила торопливо: — Ваш блестящий ум, ваше лицо, глаза… А ваши руки, о, как мне нравятся ваши руки, большие, сильные и ловкие. Они могут и раздавить орех, и паять тоненькие проводки.
Финн наконец нашел в себе силы обернуться. Она стояла в середине мастерской, освещенная послеполуденным солнцем, красивая и желанная. И в душе Финна что-то сломалось. Он быстро подошел к ожидавшей его женщине и обнял ее, а потом наклонился и нежно поцеловал.
Когда Александре было восемь лет, она подсмотрела, как кухарка наполняет стеклянные бутылки из большой дубовой бочки и запечатывает их. Тогда Александра поинтересовалась, что в бочке, и служанка ответила, что это сидр из прошлогоднего урожая яблок. Хозяин и хозяйка будут его пить зимой. Александра, очень любившая яблоки, решила, что это замечательная идея, и уже на следующий день, почувствовав жажду, отправилась в кладовку, открыла бутылку сидра и опорожнила ее.
Поцелуи Финеаса Берка опьянили ее так же, как тот сидр в детстве.
Несмотря на страсть и натиск, его губы касались ее медленно и осторожно — он словно пробовал ее на вкус, и последние жалкие остатки самоконтроля наконец покинули ее. Она почувствовала вкус чая, меда и мужчины, сладкий, экзотический и такой восхитительный, что ее губы открылись навстречу, желая большего, ожидая большего.
— Леди Морли, — прошептал он, — Александра. — И она поняла, что никогда в жизни не слышала ничего приятнее.
— Финеас, — выдохнула она. Как же это, оказывается, здорово, произносить его имя, когда его руки зарываются в ее волосы, вытаскивают шпильки, перебирают пряди… правда, грязные. — Финеас, — мечтательно повторила она.
Он слегка отстранился и прошептал:
— Называй меня Финн.
Его глаза были строгими и торжественными. Они заглянули в такие потаенные глубины ее естества, что потребовалось время, пока сказанное дошло до ее сознания.
— Финн? — переспросила она.
— Да. Я Финн, а не Финеас. Финеасом называет меня мать.
Александра почувствовала, что на ее лице расплывается улыбка.
— Финн, — повторила она и обняла мужчину за шею. Волосы у него на затылке оказались неожиданно тонкими и мягкими. — Финн, мой дорогой чудесный Финн. Назови меня еще раз по имени. Я снова хочу услышать, как оно звучит в твоих устах.
— Александра. — Он обнял ее крепче и снова поцеловал, на этот раз смелее. Его язык стал исследовать шелковистые глубины ее рта, а руки скользнули вниз и замерли на пояснице. Она прижалась к нему, желая почувствовать каждый дюйм сильного мужского тела, утонуть в нем, раствориться. Она больше не желала планировать, думать и действовать. Ей хотелось просто существовать.
Она хотела наконец стать собой.
Александра вовсе не намеревалась соблазнять его. Все было не совсем так. Почти до самого конца она контролировала себя, напоминала, что является вдовствующей маркизой, которая должна вести себя с безукоризненным достоинством в любой ситуации, даже лежа на грязном полу под экспериментальным автомобилем, задыхаясь от забившей горло грязи. Она внимательно прислушивалась к беседе, слышала, как Финн защищал ее, а братья Пенхоллоу обвиняли — это было довольно-таки унизительно. Даже неосторожная фраза Финна: «Она ляжет со мной в постель» была на время забыта — слишком велико было облегчение после ухода герцога.
Нет, она вела себя очень хорошо и даже придумала первую фразу, которую непременно произнесет, когда наконец-то вылезет из-под проклятой машины. («Какая ужасная грязь там внизу, мистер Берк; наверное, я уже такая же грязная, как вы».) Но тут она услышала слова Уоллингфорда.
«Что скажете, леди Морли, вы действительно влюбились в моего друга Берка?»
И ответ, моментально данный ее мозгом, рефлекторно, прежде чем она успела обдумать вопрос, заставил ее ноги подогнуться. Просто упасть в тесном пространстве буфета было некуда.
И вот теперь нежные губы Берка творили с ней чудеса. Он оторвался от ее губ, проложил поцелуями дорожку вниз к шее, нашел там чувствительную точку, о существовании которой она даже не подозревала, и касался ее то языком, то губами, заставляя Александру вздрагивать от непередаваемых ощущений. Ей стало трудно дышать, и она бессильно привалилась к мужчине, наслаждаясь каждым мгновением. Ей показалось, что даже солнце, заглянув в окошко, немного потускнело, не выдержав сравнения с пламенем их страсти.
Внезапно Финн застыл.
— Что? — лениво спросила Александра, бесстыдно прижимаясь к мужчине. Она еще не утолила свою страсть.
— Проклятие, — пробормотал он, взял ее за руку, подвел к буфету, поцеловал и запихнул внутрь.
В следующее мгновение раздался стук в дверь.
— Нет, — хмуро буркнула Александра, мешая ему закрыть дверь, — я больше не стану прятаться. Я откажусь от пари, и пусть…
Дверь начала открываться. Александра проскользнула под рукой Финна, начала лихорадочно разглаживать платье и поняла, что даже если привести одежду в полный порядок, это не сыграет роли, поскольку у нее горит лицо, а волосы рассыпаны по плечам и спине спутанными прядями.
Возможно, отказ прятаться стал не самой лучшей ее идеей.
Но было уже слишком поздно. В мастерскую входил мужчина среднего роста. Солнце светило ему в спину, и потому Александра не могла различить черты его лица. Но одно можно было сказать с полной определенностью. Это не братья Пенхоллоу. Уже хорошо.
— Дельмонико! — воскликнул Финн, выходя вперед. — Чему обязан такой высокой честью? Я не ожидал увидеть вас здесь.
— Синьор Берк! — темпераментно воскликнул посетитель, снял шляпу и энергично пожал Финну руку. — Как я рад, что наконец нашел вас. — Он говорил по-английски очень чисто, как будто проводил много времени среди англичан.
— Полагаю, вы получили мое письмо.
— Да, получил, но отыскать вас все равно было нелегко. Что привело вас в эту… сельскую идиллию? — Он осмотрелся, взгляд его черных глаз на короткое мгновение задержался на Александре, после чего скользнул в сторону.
Финн засмеялся:
— Соображения секретности, что же еще? Да, прощу прощения, синьор, боюсь, я допустил небольшую бестактность. Позвольте мне представить вас моей ассистентке леди Александре Морли.
Затем он повернулся к ней с величайшим уважением, словно представлял на суд Дельмонико нечто очень ценное, и сказал:
— Леди Морли, это синьор Бартоломео Дельмонико. Это он будет принимать автомобильную выставку в Риме в июле.
Брови Дельмонико поползли на лоб. Он слегка повернулся, солнце теперь освещало его под углом, и Александра смогла как следует рассмотреть его: правильные черты лица, загорелая кожа и дружелюбная улыбка. Воротник особой высоты и белизны усиливал бронзовый оттенок его кожи. На нем был коричневый английский костюм и круглая шляпа, которую он снял одной рукой, в то время как другую протянул, чтобы коснуться кончиков пальцев Александры.
— Счастлив познакомиться, леди Морли, — сказал он, после чего подмигнул Финну: — Вам повезло заполучить такую очаровательную ассистентку.
— Леди Морли еще и очень умна.
Она ощутила, что выглядит скорее как двухшиллинговая шлюха, чем как ассистентка легендарного ученого и изобретателя. Она показала на свое грязное платье и с улыбкой произнесла:
— Надеюсь, вы простите мне мой внешний вид. Так вышло, что большую часть сегодняшнего дня я провела под машиной.
Дельмонико окинул взглядом ее ладную фигурку в измазанном платье и с укоризной сказал Берку:
— Вам, мой друг, явно не хватает галантности. Надо было отдать юной леди свой рабочий халат. Прискорбно видеть столь прелестное платье покрытым грязью.
— Вы правы. — Финн постарался выразить взглядом, что понимает всю степень своей вины. — Это мое упущение.
— Но у меня есть фартук! — воскликнула Александра.
Но Дельмонико уже не слушал ее. Все его внимание сосредоточилось на машине.
— Значит, вот он, ваш великий проект, мистер Берк? — Он сделал шаг к машине, и под его ногой что-то громко хрустнуло.
— Кажется, я что-то раздавил. Это, наверное, ваша заколка, леди Морли?
Александра побагровела:
— Да, это она, мистер… синьор… Дельмонико. Тут они все… — Александра и Финн устремились вперед одновременно, но Дельмонико оказался шустрее. Наклонившись, он собрал с пола десяток заколок Александры и протянул их ей с понимающей улыбкой.
— Спасибо.
Она с остервенением скрутила волосы в пучок и стала втыкать в него заколки. В мастерской повисло неловкое молчание.
— Они упали, когда леди Морли снимала защитные очки, — счел необходимым объяснить Финн.
— Конечно, я так и понял, — просто ответил Дельмонико.
Александра задумалась, бывают ли в Тоскане землетрясения, и если да, то можно ли вызвать одно из них в данном месте в данное время пламенной молитвой. Хотя это было нелепо. Она — маркиза. И ее не должно тревожить мнение каких-то чужеземных механиков.
Тем не менее настало время для стратегического отступления.
— Надеюсь, вы простите меня, мистер Дельмонико, если я вас покину. Вам с мистером Берком есть о чем поговорить. — От нее не укрылось облегчение, отразившееся на физиономии Финна.
Дельмонико снял шляпу:
— Леди Морли, я в отчаянии, если вы уходите из-за меня.
— Тем не менее мне пора идти. Желаю вам хорошего дня, мистер Берк. Мы увидим вас за ужином?
— Да, конечно. — Его зеленые глаза полыхали огнем.
— Чудесно.
Она с большим достоинством продефилировала по мастерской и вышла, ответив на прощальные фразы мужчин легким взмахом руки. Закрыв за собой дверь, несколько шагов она прошла с тем же величавым достоинством, а потом, убедившись, что вокруг никого нет, начала набирать скорость и вскоре уже неслась со всех ног по краю виноградника, путаясь в юбках и с трудом сдерживая слезы.
— Наконец-то! — воскликнула Абигайль, когда Александра ворвалась в дом через заднюю дверь. — Ты вовремя. Он только что прибыл. Боже мой, на кого ты похожа? Что ты сделала со своими волосами?
— Кто только что прибыл, Россети? — с надеждой спросила Александра. Возможно, хозяин замка сможет навести во всем порядок. Он издаст некий эдикт, и в ее жизнь каким-нибудь чудесным образом вернутся спокойствие и порядок. В ней не будет рыжеволосых ирландских ученых, которые будут отвлекать ее от достижения практических целей.
— Нет, не Россети. Ты что, не помнишь, — искренне возмутилась Абигайль, — что сегодня приезжает священник?
Она взяла сестру под руку и потащила ее к задней лестнице. Солнце било прямо в окна, но от толстых каменных стен еще веяло ночной прохладой, охлаждавшей разгоряченное тело Александры.
— Священник? Абигайль, только не говори, что ты стала паписткой.
— Да нет же, гусыня! Это очаровательная традиция, и ты должна в ней поучаствовать. Будет нечестно, если ты откажешься участвовать, — заверила Абигайль и энергично потащила Александру наверх. — Из-за этого все служанки уже несколько дней заняты уборкой. Это своего рода ритуальное очищение. По крайней мере я так думаю.
В любом случае священник уже прибыл для пасхального благословения, окропления святой водой, а потом…
Александра остановилась, не дойдя трех ступенек до лестничной площадки, и схватилась за голову.
— Кошмар! Ты должна меня немедленно спрятать!
Я вся грязная.
— Он пока еще внизу вместе с помощником. Кстати, этот самый помощник очень симпатичный юноша. Как тут не пожалеть о нашей клятве целомудрия! Пойдем, я помогу тебе смыть всю эту грязь и переодеться. Чем ты занималась? Катилась за плугом? — Абигайль потянула сестру вверх по ступенькам, и они вместе побежали по вымощенному каменными плитами коридору в спальню Александры.
Десятью минутами позже несколько ошеломленная, но чистая, одетая в закрытое серое платье и скромный головной платок, Александра уже знакомилась с доном Франко. Точнее, она предположила, что длинная итальянская тирада Абигайль была представлением ее священнику. Ничего не ведая об этикете на подобных мероприятиях, но не желая навлечь на себя вечное проклятие, она взглянула на огромное кольцо приходского священника и решила не целовать его, а вместо этого вежливо присесть в реверансе.
— Добро пожаловать, дон Франко, — проговорила она, чувствуя, что непристойные поцелуи Финеаса Берка ярко-красными буквами написаны на ее припухших губах. — Мы… э-э… рады предложить вам гостеприимство.
Пожилой священник вопросительно взглянул на нее умными глазами и повернулся к стоящему рядом с ним юноше.
«Абигайль права, — подумала Александра и поспешно опустила глаза. — Соблазнительный мальчик: бледная кожа, золотистые волосы, большие поэтичные глаза».
Двое итальянцев обменялись несколькими словами, после чего юноша, державший сосуд со святой водой, выступил вперед и проговорил на плохом английском:
— Внизу уже все мы освятили, теперь пора идти наверх.
— Да ради бога. — Александра указала рукой в сторону лестницы. — Кропите где хотите. Я не возражаю.
Абигайль склонилась к ее уху:
— Думаю, мы должны их сопровождать.
— Но, Абигайль, неужели они не понимают, что мы протестантки?
— Даже протестанты должны быть вежливыми, — непреклонно сообщила младшая сестра, и Александра, подавив тяжелый вздох, покорно зашагала за священником и его служкой через зал вверх по главной лестнице. Небольшая группа служанок и садовников слегка отстала, и у Александры появилось неприятное ощущение, что она участвует в представлении, сценария которого не знает.
Она даже не имеет никакого понятия о сюжете.
— Ты уверена, что все в порядке? — шепотом спросила она у Абигайль.
— Что ты имеешь в виду?
— Не могут нас за это отлучить от церкви? Обречь на вечное пребывание в чистилище и все Такое?
— Понятия не имею, — подумав, сообщила Абигайль. — Но в любом случае никто не узнает.
— От Него ничего нё скроешь! — Александра поправила шарф, машинально ускорила шаги и едва не ткнулась носом в темные одежды красивого служки. — Я буду проклята или как протестантка, участвующая в папистской церемонии, или как язычница, которая притворяется католичкой.
— А мне кажется, что это просто красивая традиция и ничего больше. Празднование возрождения жизни каждой весной — древний ритуал, зародившийся задолго до христианства и классических пантеистических религий.
Дон Франко остановился и повернулся к служке, у которого был сосуд со святой водой. Священник обмакнул пальцы в воду, забормотал что-то по-латыни и направился к первой комнате с правой стороны. К комнате леди Сомертон.
— Где Лилибет? — спросила Александра у сестры.
Та пожала плечами:
— Она и Филипп утром отправились на пикник. Полагаю, еще не вернулись.
Священник появился из спальни Лилибет и двинулся дальше по коридору. Александра склонила голову в притворной молитве и, скосив глаза, посмотрела через узкое окно на сады, поля и виноградники на склоне и видневшуюся внизу в долине деревушку, окруженную оливковыми рощами. Деревья и кусты были в цвету, свежевспаханная земля покрылась молодыми зелеными побегами. Природа пробуждалась, посылая в мир ростки новой жизни.
Где-то там за деревьями находится мастерская Финна, а в ней — его автомобиль и он сам.
Она механически следовала за священником и служкой до конца коридора, а потом процессия перешла в другое крыло, где жили мужчины. Александра не заходила туда после дня приезда, когда они в свой первый вечер в замке стелили всем постели и старались как-то устроиться на ночь. Она смотрела, как священник открывает очередную дверь и входит в комнату, и с любопытством заглядывала внутрь.
Нет, она вовсе не собиралась подглядывать. У нее не было привычки совать нос в чужие дела. Почти не было. Но пока кто-то занимается своим обычным и вполне законным делом, можно было случайно и ненамеренно заметить одну или две детали. И это вовсе не считается подглядыванием, разве нет?
Такие детали, к примеру, как выстиранный рабочий халат, аккуратно сложенный на полке у окна, чистый и белый, освещенный солнцем.
Эта полка находилась в последней комнате по коридору, в самом углу, у задней лестницы, которая вела в буфетную.
Хотя все эти детали совершенно не интересовали леди Александру Морли.
Полчаса спустя процессия снова была внизу.
— А теперь яйца, — жизнерадостно сообщила Абигайль, проходя в столовую.
— Какие еще яйца? — не поняла Александра.
Сестра дернула ее за локоть:
— На столе.
И действительно, в центре массивного деревянного стола стояла небольшая миска с яйцами, покрытая чистой белой тканью.
— Они абсолютно свежие, — шепнула ей на ухо Абигайль, — я сама их утром собирала.
В столовой собрались все домочадцы — они выстроились вдоль стен. Александра заметила синьорину Морини, остановившуюся между двумя горничными, Марией и Франческой. Все они взирали на священника с откровенным обожанием.
Дон Франко подошел к столу и подвинул к себе миску. Его скрюченные пальцы так сильно дрожали, что яйца застучали друг о друга.
Все присутствующие затаили дыхание.
«Какое язычество», — подумала Александра и хотела было уйти, но было что-то завораживающее в том, как пальцы священника двигались над яйцами, словно успокаивая их. При этом он вроде бы к ним и не прикасался. Изумленная Александра могла бы поклясться в том, что яйца сами склоняются к его пальцам, прислушиваются к невнятному бормотанию священника и вздыхают в молитвенном экстазе, когда по их тонкой скорлупе скатываются прозрачные капли святой воды.
Но все это, конечно, чепуха.
Дон Франко отошел от стола, и все домочадцы хором вздохнули. Люди заулыбались священнику и Александре, как будто ее было с чем поздравлять. Как будто она сама снесла эти глупые яйца.
— Э-э-э, большое спасибо, — пробормотала она, чувствуя, что должна что-то сказать.
Дон Франко насухо вытер руки тканью, которую ему подал служка, Вежливо поклонился Александре и что-то сказал Абигайль.
— Что он говорит? — спросила Александра, когда священник отошел, чтобы пообщаться со слугами, которых, судя по всему, отлично знал.
— Всего лишь пригласил себя на ужин, — ответила Абигайль, поправила узел волос на затылке под платком и вздохнула: — Надеюсь, его помощник тоже останется. Как ты думаешь, я буду за это гореть в аду?
— Да, причем в особом круге ада, зарезервированном для молодых протестанток, которые соблазняют невинных католических служек. Послушай, Абигайль, по-моему, я ничего не поняла. Ты хочешь сказать, что они делают это каждый год?
Александра отошла к стене, чтобы не мешать служанкам, которые засуетились, накрывая на стол. Яйца накрыли тканью и куда-то унесли, причем с большим почтением, как ящичек с золотыми дублонами.
— Ты же знаешь, что береженого Бог бережет. Лишняя осторожность никогда не помешает, если замок проклят.
Абигайль проговорила эти слова совершенно спокойно, и Александра решила, что ослышалась.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что замок проклят. Разве это не здорово? Морини вчера рассказала мне.
— Что за чепуху ты несешь, сестренка?
— Это вовсе не чепуха, а исторический факт. История связана с англичанином, который приехал в замок несколько веков назад и наградил дочь синьора ребенком, — серьезно сказала Абигайль. — Он, конечно, проявил отвратительную беспечность, но разве можно ждать от мужчины чего-то иного? Короче, синьор поймал парочку, когда она собиралась бежать. Англичанин был слишком благороден, чтобы стреляться на дуэли с отцом своей возлюбленной, но между ними все же что-то произошло — мужчины, что с них взять, — и синьор получил смертельную рану. Перед смертью он проклял англичанина, свою дочь и заодно всех обитателей замка, среди которых была даже его собственная старая няня. Впрочем, при сложившихся обстоятельствах вряд ли можно было ожидать, что оскорбленный итальянский отец, истекая кровью на камнях своего замка, не стал бы раздавать направо и налево проклятия. Лично я была бы разочарована, поступи он иначе.
Александра рассмеялась:
— Абигайль, все это чепуха. Посмотри вокруг. Все домочадцы буквально сияют здоровьем. О каком проклятии может идти речь?
— Но оно есть. Спроси у Морини. Ужасная история. И пока оно не снято, неудачи будут преследовать тех, кто…
— Абигайль!
— Полагаю, именно из-за проклятия мы сумели выторговать такую низкую арендную плату.
— Абигайль!
— Что?
— Ради всего святого, дорогая, опомнись. В твоих жилах течет хорошая разумная британская кровь — по крайней мере, теоретически, — и я имею основания ожидать от тебя чуть больше хладнокровия.
Александра отряхнула рукав и стала с интересом следить за перемещением жареного ягненка, которого как раз внесли на большом блюде в столовую и торжественно водрузили на стол. У нее тут же заурчало в животе, и юбки почему-то не приглушили этот громкий звук.
— Какие к черту проклятия? И без этого проблем хватает.
— Ладно, — не стала спорить Абигайль и направилась к столу. — Только, когда начнутся несчастья, не говори, что я тебя не предупреждала.
«Не буду, — подумала Александра, — тем более что я вполне способна создавать бедствия сама».
