На обратном пути Артур дождался, пока остались позади улицы Тайнкасла с их шумным движением, и когда автомобиль жужжа понёсся по прямой и тихой дороге между Кентоном и Слискэйлем, он сказал быстро:

— Я хочу у тебя кое-что спросить, папа.

С минуту Баррас не отвечал. Он сидел в углу, откинувшись на мягкую спинку сидения, и темнота внутри автомобиля скрывала его лицо.

— Ну, — сказал он, наконец, неохотно. — Что тебе надо?

Тон был сильно обескураживающий, но Артура уже ничем нельзя было обескуражить.

— Это насчёт катастрофы.

Баррас сделал движение неудовольствия, почти отвращения. Артур скорее угадал, чем увидел этот жест. Они помолчали, затем раздался голос отца:

— Почему ты вечно носишься с одним и тем же? Мне это крайне надоело. Я провёл приятный вечер. Мне доставило удовольствие танцевать с Гетти, я не думал, что так легко выучу эти па. И я не желаю, чтобы ко мне приставали с тем, что окончательно улажено и забыто.

Артур горячо возразил:

— Я не забыл, отец. Не могу забыть.

Баррас некоторое время сидел совершенно неподвижно.

— Артур, я от всей души надеюсь, что ты это забудешь. — Он говорил сдержанно, видимо, стараясь этой сдержанностью прикрыть все растущее нетерпение. И оттого вкладывал в свои слова какую-то угрюмую мягкость.

— Не думай, что я не заметил, как это началось. Я видел. Теперь выслушай меня и попытайся рассуждать здраво. Ты — на моей стороне, не так ли? Мои интересы — твои интересы. Тебе почти двадцать два года. Очень скоро ты станешь моим компаньоном в «Нептуне». Как только война кончится, я это оформлю. И когда ни одна живая душа больше не вспоминает о случившемся, не безумие ли с твоей стороны постоянно возвращаться к этому?

Артуру стало до тошноты противно. Напоминая ему о его доле в «Нептуне», отец как бы предлагал ему взятку. Голос Артура дрогнул:

— Я не вижу в этом никакого безумия. Я хочу знать правду.

Баррас потерял самообладание.

— Правду! — воскликнул он. — Разве не было расследования? Одиннадцать дней тянулось это, и все проверено и выяснено. Тебе известно, что меня оправдали. Вот тебе и правда. Чего же ты ещё хочешь?

— Расследование было простой формальностью. От такого суда скрыть факты очень легко.

— Какие факты? — вскипел Баррас. — Ты что, с ума сошёл?

Артур смотрел прямо перед собой сквозь стекло на неподвижные очертания спины Бартлея.

— Разве ты не знал всё время, что затеял рискованное дело, отец?

— Всем нам приходится рисковать, — отвечал Баррас сердито. — Решительно всем. Подземные разработки — такое уж дело, что рискуешь и рискуешь, каждый день. Это неизбежно.

Но Артура не легко было сбить с толку.

— Разве Адам Тодд не предупреждал тебя раньше, чем ты начал выемку угля из Дэйка? — спросил он с каменным лицом. — Помнишь, в тот день, когда ты приезжал к нему? Разве не сказал он тебе, что это опасно? А ты всё-таки поставил на своём.

— Ты говоришь глупости! — Баррас уже почти кричал. — Решать эти вопросы — моё дело. «Нептун» мой рудник, и я им управляю так, как считаю нужным. Никто не имеет права вмешиваться. Я стараюсь управлять наилучшим образом.

— Наилучшим — для кого?

Баррас всеми силами старался сохранить самообладание.

— Ты полагаешь, что «Нептун» — благотворительное учреждение? Должен я заботиться о его доходности или нет?

— Вот то-то и есть, отец, — сказал беззвучно Артур. — Ты хотел получить прибыль, колоссальную прибыль. Если бы ты велел выкачать воду из старых выработок прежде, чем приступать к выемке угля в Скаппер-Флетс, не было бы никакой опасности. Но ведь затраты на осушку старой шахты поглотили бы прибыль. Согласиться на это — было выше твоих сил. И ты решил рискнуть, оставить воду в старых выработках и послать всех этих людей туда, где им грозила смерть.

— Довольно! — грубо оборвал его Баррас. — Я не позволю тебе так говорить со мной!

Фонари проехавшего мимо экипажа на миг осветили его лицо: оно пылало от прилива крови, лоб был красен, воспалённые глаза сверкали гневом. Затем внутри автомобиля стало совсем темно. Артур, дрожа, прижался к спинке сиденья, губы его были белы, душу раздирало невообразимое смятение.

В словах отца он чуял всё то же странное беспокойство, торопливость, уклончивость: это смутно напоминало бегство от опасности. Артур больше не говорил ни слова. Автомобиль свернул в аллею «Холма» и подкатил к подъезду. Артур прошёл вслед за отцом в дом, и в высокой, ярко освещённой передней они остановились лицом к лицу. Странное выражение было в глазах Барраса, когда он стоял так, положив руку на резные перила лестницы, собираясь идти наверх.

— Ты что-то очень много рассуждаешь в последнее время, очень много. Не думаешь ли ты, что лучше было бы для разнообразия попробовать делать что-нибудь?

— Я тебя не понимаю, папа.

Баррас сказал через плечо:

— Не приходило ли тебе в голову, например, что следовало бы пойти сражаться за своё отечество?

Затем он отвернулся и, тяжело ступая, начал подниматься по лестнице.

Артур всё стоял, откинув голову и следя за удалявшейся фигурой отца. Его обращённое вверх бледное лицо было перекошено судорогой, он почувствовал, наконец, что любовь к отцу умерла в нём и что из её пепла рождалось нечто жуткое и зловещее.