Во вторую субботу сентября 1914 года Артур около часу дня возвращался домой из «Нептуна». На руднике снова всё было по-прежнему, работа возобновилась, трагическая история катастрофы, казалось, была забыта и погребена навсегда. А между тем лицо Артура не выражало удовлетворения. Он шёл по дороге походкой усталого человека. Войдя в усадьбу, он увидел, что, как он и ожидал и боялся, сегодня прибыл новый автомобиль. Бартлей, отправленный в Тайнкасл на месяц для обучения, сегодня сам приехал в нём, и автомобиль стоял на дорожке перед домом — машина типа Ландоле, сочетание блестящего коричневого лака с сверкающей медью. У нового автомобиля стоял Баррас, и когда Артур проходил мимо, он его окликнул.

— Посмотри, Артур, вот он, наконец!

Артур остановился. Он был в рабочем костюме шахтёра. Остановив на автомобиле угрюмый взгляд, он сказал, наконец:

— Да, вижу.

— У меня теперь столько дел, что автомобиль попросту необходим, — пояснил Баррас. — Нелепо было не подумать об этом раньше. Бартлей говорит, что у этой машины прекрасный ход. Сегодня вечером мы с тобой прокатимся в Тайнкасл и испытаем её.

Артур, казалось, раздумывал. Он сказал:

— К сожалению, я ехать не могу.

Баррас засмеялся. Смех тоже был новый, как и автомобиль. Он ответил:

— Ерунда. Мы проведём вечер с Тоддами. Я заказал для всей компании обед в Центральной.

Артур отвёл глаза от автомобиля и уставился теперь на отца. Лицо Барраса не было красным, а между тем оно, казалось, пылало: глаза и рот были ярче, чем прежде, особенно выделялись глаза — маленькие, за сильными стёклами. В нём замечалась какая-то суетливость, непонятное возбуждение; может быть, это новый автомобиль так обрадовал его?

— Я не знал за тобой привычки давать обеды в Центральной, — заметил Артур.

— У меня и нет такой привычки, — отвечал его отец с неожиданным раздражением. — Но сегодня особый случай. Алан отправляется со своим батальоном на фронт. Мы все им гордимся. К тому же я некоторое время не встречался с Тоддом. Хочу его повидать.

Артур опять подумал с минуту, затем спросил:

— Ты не виделся с Тоддом с тех пор, как случилось несчастье в копях?

— Да, — отрывисто подтвердил Баррас.

Наступило молчание.

— Знаешь, отец, меня всегда поражало, что ты не попросил Тодда выступить и поддержать себя на суде.

Баррас резко повернулся к сыну:

— Поддержать! Что ты хочешь сказать? Выводы следствия были совершенно удовлетворительны, — не так ли?

— Удовлетворительны?

— Да, именно, — отрезал Баррас. Он достал из кармана платок и стёр небольшое пятно пыли с радиатора.

— Так ты едешь в Тайнкасл или нет?

Артур ответил, глядя себе под ноги:

— Да, папа, еду.

Оба молчали, пока не прозвучал гонг.

Артур пошёл за отцом в столовую завтракать. Баррас шёл несколько быстрее обычного. Артуру показалось даже, что он торопится. В последнее время походка отца стала такой быстрой, что всегда казалось, будто он спешит.

— Замечательная машина! — объявил за столом Баррас, обращаясь к тётушке Кэрри. — Надо будет вам покататься в один из ближайших дней, Кэролайн.

Тётушка покраснела от удовольствия, но раньше, чем она успела ответить, Баррас развернул газету, экстренный выпуск, привезённый Бартлеем из Тайнкасла. Быстро просмотрев первую страницу, он заметил с удовлетворением:

— Ага! Есть новости. И хорошие новости. — Его зрачки слегка расширились. — Немцам дан серьёзный отпор на Марне. У них тяжёлые потери. Наши пулемёты косили их продольным огнём. Громадные потери. Насчитывают до четырёх тысяч убитых и раненых.

Артур вдруг сделал наблюдение, что отец смакует эти потери, это убийство четырёх тысяч человек, с какой-то своеобразной бессознательной жадностью. По его телу прошла лёгкая дрожь.

— Да, громадное количество, — сказал он вслух ненатуральным тоном, — четыре тысячи человек! Почти в сорок раз больше, чем погибло у нас на «Нептуне».

Мёртвая тишина. Баррас опустил газету. Впился глазами в Артура. И наконец сказал, повысив голос:

— Со странной меркой ты подходишь к вещам, если способен одинаковым тоном говорить о нашей неприятности в шахте — и об этом. Если ты не перестанешь вечно думать о том, что прошло и позабыто, ты превратишься в настоящего маньяка. Надо взять себя в руки. Неужели ты не сознаёшь, что на наших глазах происходит народное бедствие?

Он нахмурил брови и снова углубился в газету.

Новая пауза. Артур с трудом доел завтрак и сразу же ушёл к себе наверх. Он сел на край кровати и уныло смотрел в окно.

Что такое с ним делается? Несомненно, отец сказал правду. Он становится маньяком, настоящим маньяком, и не может с этим бороться. Сто пять человек погибло в шахтах «Нептуна». И он не может забыть о них. Эти люди жили в его сознании, были всегда с ним — во время еды, прогулки, работы. Они являлись ему во сне.

Забыть о них было невозможно. Вся эта «резня», как выражался его отец, эта страшная бойня, убийство тысяч людей бомбами, пулями, гранатами, шрапнелью, — все это, казалось, только усугубляло и заостряло его болезненное копание в себе. Война сама по себе для него не существовала. Она была лишь эхом, мощным отголоском несчастья в «Нептуне». Это был одновременно и новый ужас и повторение старого. Жертвы войны были и жертвами копей. Война была как бы катастрофой в «Нептуне», увеличенной в гигантском масштабе; то, первое, наводнение разливалось более могучим потоком, ширилась трясина, в которой тонула высокая идея о драгоценности человеческой жизни.

Артур беспокойно зашевелился. С недавнего времени его пугали собственные мысли. Его мозг представлялся ему хрупким стеклянным сосудом, в котором эти страшные мысли мешались и бурлили, подобно химическим веществам, способным соединиться и вызвать внезапный взрыв. Он чувствовал, что не может помешать этим бурным реакциям.

Больше всего пугало Артура его новое отношение к отцу. Он любил отца с детства, любил и преклонялся перед ним. А теперь он всё чаще и чаще ловил себя на том, что следит за отцом, критикует его, внимательно наблюдает и нанизывает одно наблюдение на другое, как сыщик, который шпионил бы за богом. Всей душой хотел бы он прекратить это кощунственное шпионство. Но не мог: перемена в отце делала это невозможным. Он знал, что отец переменился. Знал — и это его пугало.

Долго сидел он на кровати, размышляя. Потом лёг и закрыл глаза. Он вдруг почувствовал усталость, потребность уснуть. Проснулся поздно. Припомнил все, вздохнул и, встав, начал переодеваться.

В шесть часов он сошёл вниз. Отец уже ждал его в передней. Когда Артур подошёл к нему, Баррас многозначительно посмотрел на часы: в последнее время он усвоил себе манеру часто, щёлкая крышкой, открывать часы и озабоченно хмуриться на циферблат, как человек, которому время дорого.

Да, время, видимо, приобрело теперь новое значение для Барраса; казалось, он спешит использовать каждое мгновение.

— Я боялся, что ты опоздаешь. — И, не ожидая ответа, он пошёл впереди Артура к автомобилю.

Когда они уселись в автомобиль и помчались в Тайнкасл, Артур чувствовал себя уже менее угнетённым. В конце концов, это ведь приятная поездка. Он целую вечность не видел Гетти и радовался тому, что увидит её. Да и автомобиль оказался превосходным. Артур не мог остаться равнодушным к его упругому и ровному ходу. Баррас сидел, выпрямившись, с довольным видом, с жадным выражением ребёнка, рассматривающего новую игрушку.

Приехали в Тайнкасл. Улицы кишели людьми. Чувствовалось какое-то тревожное оживление, и это, видимо, было приятно Баррасу. Когда они подъехали к Центральной гостинице, старший швейцар открыл дверцу их машины с той торжественностью, которую швейцары всегда приберегают для дорогих автомобилей. Баррас кивнул ему. Швейцар низко поклонился.

Они вошли в зал, где было уже множество народа и царило такое же беспокойное оживление, как на улицах. Было много мужчин в военной форме. Баррас одобрительно посмотрел на них.

Гетти весело делала им знаки из угла, где она заняла места, — уютного уголка у камина, а Алан, её брат, встал, когда подошли Баррас и Артур. Первым вопросом Барраса было:

— Где же ваш отец?

Алан усмехнулся. Он был очень эффектен в форме младшего лейтенанта и очень весело настроен, так как успел уже хлебнуть немного.

— У отца приступ его старой болезни — разлитие желчи. Он просит его извинить.

Баррас показался смущённым, лицо у него вытянулось.

Наступила выразительная пауза. Но Баррас быстро оправился. Он неопределённо улыбнулся Гетти. Через минуту все четверо пошли обедать. В ресторане Баррас, развёртывая салфетку, обвёл глазами комнату, полную людей и веселья. Большинство из тех, кто веселился шумнее других, были в хаки. Баррас сказал:

— Как тут весело! Я несколько переутомился за последнее время. Приятно будет развлечься в такой обстановке.

— Вы, верно, рады, что всё уладилось, — заметил Алан с многозначительным взглядом.

Баррас ответил коротко:

— Да.

— Это такие пакостники, — продолжал Алан. — Они бы и вам насолили, если бы имели возможность. Знаю я эту свинью Геддона. Ему платят за то, чтобы он поступал как свинья, но он и без того, по природе своей, настоящая свинья!

— Алан! — с недовольной гримаской запротестовала Гетти.

— Знаю, Гетти, знаю, — беспечно продолжал Алан. — Мне немало приходилось иметь дело с людьми. Не проглотишь их сам, так они тебя проглотят. Это самозащита.

Артур украдкой посмотрел на отца. Что-то похожее на прежнюю замороженность снова проступило сейчас на лице Барраса. С явным желанием переменить разговор он сказал:

— Ты уезжаешь в понедельник, Алан?

— Да.

— И доволен, конечно?

— Ещё бы! — громко подтвердил Алан. — Это здорово приятно!

Подошёл лакей с карточкой вин. Баррас взял у него карточку в красной обложке и долго раздумывал над ней. Впрочем, он занят был не столько выбором вина, сколько совещанием с самим собой. Наконец, решение созрело.

— Полагаю, нам надо это отпраздновать. Почему не воспользоваться таким случаем?

Он заказал шампанское, и лакей с поклоном отошёл. Гетти, казалось, обрадовалась. Она всегда немного побаивалась Барраса, его чопорность и холодная важность как-то отпугивали её, но сегодня он удивил её, выступив неожиданно в роли любезного хозяина. Она подарила его улыбкой, нежной и почтительной.

— Вот это мило! — шепнула она. Одной рукой она перебирала бусы на шее, а в пальцах другой сжимала ножку своего бокала с вином.

Она обратилась к Артуру:

— Не находишь ли ты, что к Алану удивительно идёт военная форма?

Артур принуждённо усмехнулся:

— Алан хорош в любом платье.

— Нет, серьёзно, Артур, тебе не кажется, что форма очень его красит?

Артур деревянным голосом ответил:

— Да.

— Но чертовски утомительно всё время отвечать на приветствия, — вставил Алан снисходительным тоном. — Вот погоди, Гетти, поступишь в Женский добровольный отряд, так сама узнаешь.

Гетти отхлебнула ещё капельку шампанского из своего бокала. Она о чём-то размышляла, склонив набок красивую головку.

— А ты, Артур, будешь просто великолепен в военной форме.

Артур весь похолодел внутренне. Он сказал:

— Я как-то не представляю себе, что на мне военная форма.

— Видишь ли, Артур, ты, во-первых, строен, у тебя самая подходящая фигура для «Сэма Брауна». И потом — твой цвет лица! Ты будешь очарователен в хаки.

Все посмотрели на Артура. Алан подтвердил:

— Это верно, Артур. Ты бы всех за пояс заткнул. Жаль, что ты не едешь вместе со мной.

Артур не мог бы объяснить, почему он в эту минуту внутренне задрожал. Нервы его были напряжены, весь нынешний вечер представлялся ему чем-то ненормальным, отвратительным. Зачем отец сидит здесь, в этом шумном ресторане, пьёт шампанское, поддерживает патриотическое бахвальство Алана Тодда, да и сам так неестественно оживлён и на себя не похож?

— Слышишь, Артур? — повторил Алан. — Нам с тобой следовало бы двинуться вместе.

Артуру пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить. Он старался говорить лёгким тоном:

— Я думаю, дело без меня обойдётся, Алан. По правде говоря, меня оно не очень привлекает.

— О Артур! — разочарованно протянула Гетти. Считая Артура уже как бы своей собственностью, она желала, чтобы он всегда был на высоте, чтобы он, как она выражалась, «блистал во всём». А последнее замечание Артура не очень-то блестяще! Подвижное личико Гетти скорчилось в милую неодобрительную гримасу.

— Странная у тебя манера выражаться, Артур. Кто тебя не знает, может подумать, что ты трусишь.

— Пустяки, Гетти, — снисходительно вмешался Баррас. — Артур просто не успел об этом подумать. В скором времени вы увидите, как он со всех ног помчится на ближайший вербовочный пункт.

— О, я в этом уверена, — горячо сказала Гетти, опуская ясные глаза и немного сожалея о своих словах.

Артур промолчал. Он не поднимал глаз от тарелки. Отказался от шампанского. Отодвинул десерт. Он предоставил остальным вести беседу, не принимая в ней никакого участия.

В дальнем конце зала, где было приготовлено место и навощён пол для танцев, заиграл оркестр. Оркестр громко играл «Боже, храни короля», и все встали, загремев стульями, и по окончании долго и громко кричали «ура». Затем оркестр, уже не так громко, стал играть танцы. По субботам в Центральной всегда танцевали.

Гетти через стол улыбнулась Артуру: оба они танцевали хорошо и любили танцевать вдвоём. Когда Гетти танцевала с Артуром, ей часто говорили, что они очаровательная пара. И она ожидала, что Артур сейчас пригласит её. Но он сидел, мрачно упёршись глазами в тарелку, и молчал.

В конце концов всем стало ясно, что он не в духе, и Алан, всегда услужливый, наклонился к сестре.

— Не хочешь ли пройтись разок со старым боевым конём, Гетти?

Гетти улыбнулась с преувеличенной живостью. Алан танцевал плохо, тяжеловесно, он не любил танцев, и танцевать с ним не доставляло Гетти никакого удовольствия. Но Гетти притворилась довольной. Она поднялась и пошла с Аланом.

В то время как они танцевали, Баррас сказал:

— А Гетти — премилая девочка. Так скромна и вместе с тем такая живая!

Тон у него был дружелюбный и уже более спокойный. После обеда и шампанского он казался более уравновешенным.

Артур не отвечал. Он искоса наблюдал танцующих Гетти и Алана и изо всех сил старался побороть своё необъяснимо скверное настроение.

Когда Гетти и Алан вернулись к столику, он из вежливости пригласил её танцевать. Попросил об этом натянуто, всё ещё огорчённый и больно задетый.

Чудесно было танцевать с Гетти, она была так податлива в его объятиях, и при каждом движении её тела он ощущал аромат духов, составлявший как бы часть её самой. Но именно потому, что это было так чудесно, Артур поклялся себе, что протанцует с ней только этот единственный раз, не больше.

Потом Гетти сидела, отбивая такт ножкой, обутой в изящную туфельку, пока, наконец, не выдержала и сказала с подкупающим выражением живейшего огорчения:

— Что же, никто сегодня не хочет танцевать?

Артур поспешно отозвался:

— Я устал.

Молчание. И вдруг Баррас сказал:

— Если я могу пригодиться, Гетти, то я к твоим услугам. Но боюсь, что не знаю некоторых новых па.

Гетти посмотрела на него с сомнением, несколько растерявшись.

— Да они очень лёгкие, — возразила она, — надо ходить — больше ничего.

На лице Барраса появилась эта его новая улыбка, неопределённая, но довольная.

— Ну что ж, если ты не боишься, давай попробуем. — Он встал и предложил ей руку.

Артур сидел как одеревенелый, с застывшим лицом, наблюдая за отцом и Гетти, которые, обняв друг друга, медленно двигались в конце зала. Отец всегда относился к Гетти холодно-покровительственно, а Гетти к нему — с робким почтением. А теперь они танцевали вместе. Он ясно различал улыбку Гетти, кокетливую улыбку на её поднятом лице, — улыбку женщины, польщённой вниманием, которое ей оказывают.

Затем он услышал голос Алана, который предлагал ему выйти вместе из зала, и он механически встал и пошёл за Аланом. Алан был уже явно нетрезв. Лицо его пылало румянцем. В уборной он остановился перед Артуром, немного пошатываясь.

— А твой старик сегодня угостил нас на славу, Артур! Никогда бы не поверил!.. Шикарные проводы устроил старому боевому коню!

Он открыл оба крана, так что вода с силой хлынула в раковину, затем снова повернулся к Артуру и сказал с весьма конфиденциальным видом:

— А знаешь, Артур, мой папаша здорово зол на твоего за то, что он не пригласил его выступить на суде. Он на этот счёт много не распространяется, но я знаю, я все отлично знаю, Артур.

Артур с тревогой посмотрел на Алана.

— Беспокоиться нечего, Артур. — Алан махнул рукой с мудрым и дружеским участием. — Ни малейшего повода нет для беспокойства, Артур, понимаешь? Всё останется между друзьями, понимаешь, между наилучшими старыми друзьями.

Артур всё смотрел безмолвно на Алана, он не находил слов. Смесь подозрений, неуверенности и страха сразу охватила его.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он, наконец.

Неожиданно вода в переполненной раковине хлынула через край и все заливала и заливала пол.

Артур ошеломлённо следил за нею глазами. Вот так и в «Нептуне» вода заливала шахту, неслась по извилистым незримым каналам рудника, поглощая людей среди ужаса и мрака.

Артур весь трясся, как в припадке. Он твердил себе страстно: «Я должен узнать правду! Хотя бы эта правда меня убила, я должен её узнать».