Глава 21
Гаррет, как и собирался, встал на рассвете. Он почти не спал — им владела острая потребность видеть Кейт. Он слишком поздно понял, что лучше было вообще не ложиться, а отправляться в Кенилуорт еще с вечера, как только он выбил правду из Жоэль.
Он приостановился у двери в желтую комнату, но потом прошел мимо. Так тихо, как только мог, он повернул ручку следующей двери и открыл ее. На узкой кровати у стены спала миссис Коули. Она перевернулась и издала протяжный храп. Рядом с кроватью стояла колыбелька Шарлотты. Осторожно, чтобы не разбудить миссис Коули, Гаррет подошел к колыбельке и посмотрел на малышку.
Она спала, только крохотная грудь поднималась и опускалась в такт дыханию. Коралловыми губками, круглым личиком и бледной кожей она напоминала Миранду. Однако в отличие от Миранды ее всегда будут воспринимать как его внебрачную дочь. Бастарда. Эта мысль вызвала у него острую боль.
Гаррет закрыл глаза и поклялся себе никогда больше не употреблять слова «бастард» по отношению к Шарлотте. И не позволять другим. Теперь она его дочь и будет расти в любви и заботе. Он сделает так, чтобы у нее было такое же радостное, беззаботное детство, какое должно быть у любого ребенка.
Он погладил пальцем нежную пухлую щечку.
— Я скоро вернусь, — пообещал Гаррет малышке самым ласковым шепотом.
Он посмотрел на стену, за которой находилась желтая комната, и тепло в груди, которое рождалось рядом с Шарлоттой, мгновенно сменилось ледяным холодом.
Он вышел из комнаты Шарлотты, и ноги машинально привели его в желтую комнату. Он открыл дверь и увидел, что постель застелена, а в комнате чисто убрано.
Рядом с кроватью сидела, опустив голову и сложив руки на коленях, тетя Бертрис. Гаррет нахмурился и, закрыв за собой дверь, вопросительно посмотрел на тетю.
Тетя Бертрис подняла глаза. Казалось, его приход ее совсем не удивил.
— Она уехала, — сказала тетя Бертрис.
— Не понимаю.
Она дрожащими руками поплотнее запахнула на груди халат.
— Она все равно собиралась уехать, не могла здесь оставаться. После того, что она натворила… Никто из нас этого не допустил бы.
— Она только что родила. — Гаррет об этом еще даже не думал: им владело только желание поскорее увидеть Кейт.
— Она молодая, сильная, а роды были легкими. Она устала, но все равно горела желанием уехать. Я позволила ей взять карету, чтобы добраться в Лидс.
— Но… — Гаррет указал на дверь за спиной. — Она ведь не взяла Шарлотту.
— Ребенок ее мало интересовал по сравнению с… — Тетя умолкла, и Гаррета осенило.
— Ты от нее откупилась.
Тетя Бертрис помолчала.
— Да. Откупилась.
— Сколько ты ей дала?
— Не важно.
— Сколько? — прорычал Гаррет.
— Ну какое это имеет значение? — Тетя Бертрис махнула рукой. — Пять тысяч фунтов под расписку, что она никогда больше не станет нас беспокоить.
У Гаррета на скулах заходили желваки. Он молча посмотрел на тетю.
— Я знаю, ты хотел, чтобы она исчезла из твоей жизни. Я хотела того же самого. Слава Богу, что ты в последний момент передумал на ней жениться. Слава Богу, что Кэтрин прислала эти письма. — Она крепче сжала ворот халата. — Слава Богу, никто из вас не стал меня слушать, когда я пыталась сбить вас с пути истинного. Имя Фиска приводило меня в такой ужас, что я не разглядела другого зла, которое смотрело мне прямо в глаза. Я так легко ей поверила, хоть и зарекалась от этого. Я так твердо верила, что уж меня-то на этот раз не проведут, а оказалась самой доверчивой. Если бы ты меня послушался, я бы завела тебя в жизнь, полную горя и сожалений.
— Ты… — начал Гаррет, но она перебила его:
— Это был мой долг перед тобой. Перед всеми. Это самое малое, что я могла сделать.
Он беспомощно покачал головой: тетя Бертрис отдала Жоэль свой доход за несколько лет.
— Я не виню тебя за то, что случилось.
— А зря, — мрачно ответила она. — Я оказалась такой простофилей… И я первая признаюсь, что польстилась на ее «французскость». — В ее голосе слышалось отвращение к самой себе. — Подумать только, я подбивала тебя жениться на сообщнице этого злодея Уильяма Фиска. — Она содрогнулась, и костяшки пальцев, все еще сжимавших муслиновый халат, побелели от напряжения.
— Ты думала, что так будет лучше. Тебе не из-за чего было ее подозревать. — Гаррет посмотрел на пустую кровать и испытал настолько сильное облегчение, что сам удивился. — Я рад, что она уехала, — признался он.
— И я рада. — Тетя Бертрис обратила взгляд блестящих от слез глаз к окну, за которым занимался серый рассвет.
— Ты будешь скучать по возможности поделиться с кем-то историями о жизни во Франции.
Она решительным жестом смахнула слезы.
— Вовсе нет.
Гаррета захлестнуло волной ее меланхолии, и он сделал к ней несколько шагов, наклонился и поцеловал в лоб.
— Я уезжаю, тетя Бертрис.
— Я знаю, — вздохнула она. — Ты едешь за Кэтрин Фиск.
— Да.
— Я рада, Гаррет. Я не упрямица и не дура и умею признавать свои ошибки. Я заблуждалась насчет Кейт. Теперь я это понимаю. Я ясно вижу, что с самого начала она искренне заботилась о нашем благополучии. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Если ты так хочешь, тебе лучше на ней жениться.
Он кивнул:
— Я скоро вернусь.
— Желаю тебе всего самого хорошего, мой дорогой. И вези ее в Гретна-Грин. Раз уж у тебя нет лицензии, это, осмелюсь сказать, самое подходящее место, чтобы обвенчаться.
— Осмелюсь сказать, что это очень мудрая мысль.
— Я всегда прихожу к верному выводу. Рано или поздно.
Вернувшись из Кенилуорта, Кейт обнаружила, что у Реджи усилился жар. В последующие дни его состояние только ухудшалось. Кейт не отходила от него ни на шаг, поэтому за доктором в Кенилуорт отправилась мать. Кейт заплатила ему последними деньгами из кошелька леди Бертрис.
Доктор сказал, что это инфлюэнца и Реджи из-за ослабленных легких находится в большой опасности. Кейт отказалась верить мрачным прогнозам доктора, равно как и давать Реджи эту мерзкую микстуру. В Колтон-Хаусе он ее не пил и прекрасно себя чувствовал.
Она обтирала брата прохладными влажными тряпочками, поила бульоном и отваром лимонных корок по рецепту старой кухарки лорда Дебюсси и много читала ему. Кейт делала все, чтобы облегчить братишке дыхание, остудить пылающую кожу и утешить его.
На третий день лихорадка достигла своего апогея. Кейт с трудом убаюкала его, и Реджи погрузился в беспокойную дрему. Воздух, тяжелый и спертый, пропитанный духом болезни, казался таким густым, что Кейт едва могла дышать. Она убедилась, что брат заснул, и на цыпочках вышла из крохотной каморки. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней и безжизненно уставилась на грязную оштукатуренную стену напротив.
Бекки, должно быть, уже получила обгоревшие письма. Не слишком ли поздно это случилось? Вдруг Гаррет уже женился на Жоэль?
У Кейт потяжелели веки, и она позволила им закрыться. Не имеет значения, женился он или нет. Хватит уже о нем думать. Женатый или холостой, он навсегда для нее потерян. Ее жизнь вернулась на круги своя: она здесь, в Дебюсси-Мэноре, с матерью и Реджи.
— Кэтти? — Слабый голосок Реджи просочился сквозь дверь.
Кейт тут же выпрямилась и вошла в комнату.
Реджи посмотрел на нее, и она увидела, что глаза его по-прежнему темные и серьезные, но лихорадочный блеск ушел. Он сбросил одеяла, и пот ручейками струился по его лицу, промокшая рубашка прилипала к груди.
— О, Реджи… — Кейт положила руку на его влажный прохладный лоб и едва не разрыдалась от облегчения. — Милый мой, тебе лучше?
Он кивнул:
— Чуть-чуть. Я хочу есть.
Кейт закрыла глаза. «Слава тебе Господи!»
Прошло еще два дня, прежде чем Кейт решилась оставить Реджи одного. Она планировала убраться в домике Берти, закрыть его на зиму и взять сюда грязное белье, чтобы перестирать. Она слишком долго это откладывала. Кейт надевала варежки, а Реджи, устроившийся в кресле у камина, поднял на нее глаза:
— Кэтти, я сегодня хорошо себя чувствую. Можно мне с тобой?
— Нет, Реджи, — серьезно ответила она. — Я ненадолго. И не хочу, чтобы ты ходил по холоду. Еще прошло мало времени.
Его полночи мучил сухой кашель, и мысль о том, что болезнь может вернуться, рождала в Кейт сильнейший страх. Она разгладила юбки зеленого платья, в пятнах от золы и пыли после последнего визита в домик Берти. Сегодня, закончив дела, она проглотит остатки гордости и напишет Бекки, попросит ее взять Реджи на недельку-другую. Колтон-Хаус, кажется, единственное лекарство, способное его по-настоящему исцелить.
— Ну, Кэтти-и-и… — захныкал Реджи.
Кейт взирала на него в немом изумлении. Как это возможно? Чтобы ее послушный, молчаливый брат с ней спорил?
— Я хочу пойти с тобой! — Он топнул ногой. — Я устал тут сидеть!
— Нет.
Он схватил книжку, лежавшую у него на коленях, и со всей силы швырнул в стену. Книга упала на пол и жалобно зашуршала страницами.
Кейт разинула рот от удивления.
— Реджинальд Фиск! Ты что творишь?
— Я хочу с тобой!
— Тебе нельзя, и точка.
Кейт недоумевала, откуда взялось это поведение. Может, от одиночества, от тоски по Колтон-Хаусу? А может, он просто взрослеет и проявляет склонность к таким вспышкам?
Она встала на колени перед его креслом.
— Хороший мой, я вернусь засветло, и мы сыграем в нарды, ладно?
По его щеке покатилась слезинка.
— Но я хочу с тобой пойти.
Она обняла его и прижала к себе, хоть он поначалу и сопротивлялся.
— Реджи, тебе нельзя. Сейчас слишком холодно, у тебя опять грудь заболит.
— Но я хочу! — Еще две слезинки.
— Тс-с, милый мой. Я знаю. Я все понимаю, Реджи. — Она гладила его по спине, лаская и утешая. В Колтон-Хаусе он был таким здоровым, таким счастливым. В последние дни там она разрешала ему гулять помногу часов подряд и нисколько не боялась, что его настигнет приступ кашля или астмы.
Когда его слезы стихли, она поцеловала его в щеку и встала.
— Если я не выйду в ближайшее время, то не успею вернуться до темноты, и тогда мы вообще не сможем поиграть в нарды, — серьезно сказала она.
Он не ответил, с несчастным видом глядя на книжку на полу. Она подняла ее и протянула ему:
— Вот, дочитай пока. Мама скоро спустится. — Она снова поцеловала его в щеку. — Будь хорошим мальчиком.
— Да, Кэтти, — ответил он, все еще избегая ее взгляда.
В этот момент в кухню вошла мать. Она хмурилась, и от этого морщины на лбу виднелись еще отчетливее.
— Что за шум?
— Ничего особенного. Реджи просто расстроился, но все уже в порядке.
Он отложил книгу, подпер щеку кулачком и печально уставился в камин. Мать посмотрела на него и махнула Кейт рукой:
— Кэтрин, зайдем на минутку в кладовую.
— Да, мама.
Кейт пошла вслед за матерью в маленькую пустую комнату за кухней. Она помнила туши коров и баранов и ощипанную птицу, которые вечно висели здесь на крюках, и вздрогнула. Теперь в кладовой было чисто и пусто, но все равно в воздухе чувствовался легкий запах сырого мяса, и Кейт по старой привычке избегала эту маленькую, без окон, комнатушку.
Мать велела Кейт закрыть за собой дверь. Та подчинилась и с явным любопытством поглядела на мать: к чему такие тайны? Мать с улыбкой сняла с полки средних размеров сверток.
— Это бифштексы.
— Серьезно?
— Сегодня утром заходил мистер Темплтон — вы с Реджинальдом были внизу. — Мать повертела сверток в руках. — Как думаешь, как их приготовить? Я могу их потушить, или испечь пирог с мясом, или просто поджарить на масле.
— Мам, что до меня, то все одинаково вкусно, — тихо ответила Кейт.
Мистер Темплтон, вдовствующий мясник из Кенилуорта, частенько заглядывал к матери. Кейт он нравился: добродушный, румяный старик из тех, что с радостью качают на коленях таких же румяненьких внуков. Дружелюбный и отзывчивый — прекрасный контраст к строгому характеру матери, — он всегда по-доброму обращался с Реджи.
Мать посмотрела на нее с тревогой, и у Кейт упало сердце.
— Ты не для этого меня сюда позвала, так?
— Так. — Мать снова отвернулась и взяла что-то с разделочного стола. — Мистер Темплтон и почту принес. Тебе письмо из Йоркшира.
Сердце Кейт забилось быстрее, но когда она увидела, что печать сорвана, грудь сдавило, как в железных тисках.
— Ты его вскрыла, — ровным тоном сказала она. — Ты его читала.
Мать сердито вздохнула:
— Не смотри на меня так, девочка. Дело в том, что я за тебя беспокоюсь. Я не знаю, что с тобой приключилось в Йоркшире, и раз уж ты не желаешь мне ничего рассказывать…
— Тебе никто не давал права читать мои письма!
У матери задрожали крылья носа.
— Ты моя дочь. Мое дитя. Я за тебя отвечаю.
Кейт вырвала письмо у матери из рук и, увидев цветистый почерк Бекки, прижала к груди.
— Оно мое. Оно принадлежит мне, и только мне.
— Я сделала это ради твоего же блага, Кэтрин.
— Ты ничего не делаешь ради моего блага! Тебе все равно!
— Как ты можешь говорить такие вещи?
— Ты пыталась убить меня кочергой!
Мать попятилась, пока не наткнулась на край столешницы.
— Я никогда бы не причинила тебе вреда. — Ее голос звенел от напряжения. — Ты моя дочь. Моя единственная дочь.
Кейт с трудом удерживалась от ядовитых, злых слов, которые готовы были сорваться с языка. Она слишком была рассержена, чтобы судить здраво. Пальцы, сжимавшие гладкую почтовую бумагу, дрожали.
Прижимая письмо к груди, как величайшую драгоценность на свете, Кейт все-таки справилась с собой. Ее дорогая подруга Бекки наконец-то написала. Что там, в этом письме? Получили ли они письма Уилли? Успела ли Кейт до свадьбы Гаррета и Жоэль?
В конце концов, она открыла глаза и посмотрела на мать.
— Я всегда была недостаточно хороша для тебя, — сказала она бесстрастно.
Мать опустила голову и посмотрела на письмо в руках Кейт:
— Прочти письмо Кэтрин. А потом поговорим.
Кейт развернула почтовую бумагу и прочла:
«Дражайшая Кейт!
Я пишу тебе с тяжелым сердцем, потому что, пока я вожу пером по бумаге, Жоэль Мартин рожает. Хуже того, в ее комнате сейчас Гаррет и викарий. О, Кейт, Гаррет женится на ней в эти самые минуты!
Дорогая моя Кейт, я думаю только о тебе. Как же я по тебе скучаю! И как больно тебе будет читать это письмо! Как бы я хотела быть радом, чтобы утешить тебя! И хоть мне тяжело писать эти строки, я считаю, ты заслуживаешь того, чтобы узнать эти новости от меня, а не от кого-то, кто любит и понимает тебя гораздо меньше. Ты моя лучшая подруга, и таков мой долг.
Мне нужно заканчивать, потому что Том скоро поедет в деревню встречать почтовый дилижанс, и я хочу успеть отправить это письмо с ним. Надеюсь, мне он тоже привезет весточку от тебя…
Обещаю, завтра я напишу тебе еще. А пока, прошу тебя, помни, как я скучаю по тебе, любимая моя сестра. Да хранит тебя Господь, милая Кейт.
Не забывай меня.
Бекки».
Кейт не могла пошевелиться. Просто смотрела вниз, и слова расплывались перед глазами.
Когда Бекки писала это письмо, обгоревшие бумаги еще не дошли до Колтон-Хауса. Она опоздала. В то время как Жоэль рожала ребенка — Уилли или его собственного, — Гаррет на ней женился.
Но теперь-то письма дошли. Бедный Гаррет.
Кейт сжала пальцы, комкая письмо в руке. Вести о предательстве жены, должно быть, страшно ранили его. Что он сделал? Как отреагировал?
Она закрыла глаза.
— Кэтрин?
Кейт забыла, что она в кладовой, забыла, что рядом мать. Она посмотрела на нее, не в силах скрыть безжизненности, которая накрыла ее как саван.
— Ты его любишь? — спросила мать, поджав губы. — Ты влюбилась в герцога Колтона? У тебя были с ним интимные отношения, так?
В душе Кейт вспыхнул жгучий стыд. Она онемела от унижения и крепче сжала смятое письмо в руке.
Мать вздохнула:
— Я так и знала, что это случится.
— Ты совсем меня не знаешь, — сдавленно проговорила Кейт.
— Знаю, Кэтрин, знаю. И очень хорошо. — Мать сделал шажок к ней, взгляд ее смягчился. — Потому что, видишь ли, ты в точности такая, как я.
Этого Кейт отрицать не могла. Ее прошлые поступки полностью доказывали правоту матери.
— Ты всегда была такой живой, непокорной, так непосредственно радовалась жизни. Как и я в твои годы. Я бросила родителей, я на каждом шагу бросала вызов благопристойности. Но таким образом я сама себя погубила. Все мои желания, надежды и мечты о насыщенной счастливой жизни пошли прахом, и в этом я виновата сама. С самого твоего рождения я видела в тебе отражение себя. Я точно знала, что, если не воспитаю тебя в скромности и строгости, ты повторишь самые страшные мои ошибки, будешь слушать не разум, а сердце. — Мать подошла ближе и нежно разжала пальцы Кейт, взяла у нее смятое письмо и отложила на стойку. Потом положила руку дочери на плечо. — Ты вступила в плотскую связь с герцогом Колтоном, Кэтрин?
Последние остатки гордости Кейт сгорели, и ветер вмиг развеял пепел.
— Да, — прошептала она.
— Значит, все мои труды прошли даром.
— Да. В нашей семье все всегда знали, что тебе не удастся вылепить из меня настоящую леди. С самого начала я была паршивой овцой.
— Это не твоя вина, а моя.
Кейт безнадежно покачала головой.
— Мне следовало понять, что бесполезно пытаться изменить человеческую натуру. Я не могла лишить тебя бунтарского духа, как мой отец не мог лишить меня моего. Жестокие превратности любви справились с этой задачей куда лучше. Сначала твой отец, — мать прерывисто вздохнула. — Потом лорд Дебюсси. Он снова разжег во мне былой огонь, но я не сумела здраво рассудить и понять его истинные намерения. Я не подозревала о них, пока не стало слишком поздно. А он воспользовался этим, чтобы лишить меня того, что еще от меня осталось.
В детстве Кейт, Уилли и Уоррен боялись обсуждать отца в присутствии матери: любое упоминание о нем вызывало у матери вспышку холодной ярости. Но Кейт выросла и сама стала женщиной, и она имела право знать, что за человек дал ей жизнь.
— Расскажи, почему ты бросила семью, чтобы выйти за отца? Почему он нас бросил?
Губы матери скривились.
— Он никогда не любил меня, Кэтрин. А я думала, что любит: он был неотразим и смотрел на меня так, словно я единственная женщина на земле. Но правда заключалась в том, что он рассчитывал, что, если мы убежим и поженимся, он станет частью благородной семьи и сбудется его самое заветное желание: он войдет в круг богачей и люди станут относиться к нему как к джентльмену.
Так Бекки могла бы описать Уилли. С младых ногтей они с Уорреном мечтали об одном: чтобы их принимали за благородных господ.
Мать склонила голову.
— Но после свадьбы случилось немыслимое. Отец отрекся от меня. Он никогда больше не разговаривал со мной и не пускал на порог. Нам пришлось покинуть Бирмингем. А когда мы обосновались в Кенилуорте… — Мамин голос оборвался, но она преодолела себя и продолжила: — Твой отец завел любовницу, а может, и не одну. Когда я во второй раз забеременела — тобой, Кэтрин, — он и вовсе потерял ко мне всякий интерес. Однажды я проснулась, а он исчез. Ни прощания, ни письма. Я понимала, что он устал от меня, и не удивилась.
— А где он теперь? — прошептала Кейт.
— Не знаю, и меня это уже не волнует. Гораздо лучше жить одной, чем с мужчиной, который тебя презирает. Не его уход лишил меня сил и воли, а его антипатия. — Мать покачала головой. — Но я так ничему и не научилась. Через пятнадцать лет я повторила ту же самую ошибку.
Сначала — их отец, потом — лорд Дебюсси. Мать ни разу в жизни не чувствовала себя по-настоящему любимой.
Хотя, возможно, она намеренно обманывала себя, как некогда мать — когда убедила себя, что ее любят. Может, Гаррет тоже притворялся, что восхищается ею. Взять хотя бы то, как быстро он переключился на Жоэль Мартин, как только она снова вошла в его жизнь.
— Кэтрин, ты ждешь ребенка?
— Нет, — уныло ответила Кейт. — Я не беременна.
— Хорошо. Ты же не хочешь дать жизнь еще одному бастарду.
— Не хочу.
— Кэтрин, посмотри на меня.
Кейт медленно подняла глаза и взглянула в хмурое лицо матери.
— Все кончено.
Кейт кивнула.
— Тебе надо его забыть.
— Я знаю, — прошептала она. — Но как?
— Тут я тебе помогу. У меня в таких делах большой опыт. По сравнению с моим последним провалом у тебя есть огромное преимущество: твой возлюбленный не живет с тобой в одном доме.
Кейт сдавленно всхлипнула. В конечном счете, она стала-таки как мать. Прошла тем же путем — и это после того, как столько лет твердила себе, что нет, ни в коем случае не будет поступать, как она, не сделает того же выбора. Что никому не даст такой власти над собой, что никогда не будет страдать, никогда не опозорится. Однако это именно то, что она сделала.
Мать коснулась ее щеки:
— Кэтрин, у тебя еще есть будущее. Если ты не беременна…
— Не беременна.
— Значит, ты сможешь найти себе другое место, получше, чем эта дыра. Леди Ребекка обожает тебя, она даст тебе хорошие рекомендации.
— Нет, я останусь здесь. Тут мое место — рядом с тобой и Реджи.
Мать поджала губы.
— Ну, раз ты этого хочешь…
— Хочу.
Пальцы матери сжались на ее щеке.
— Кэтрин, ты должна понять. Всякое грубое слово, которое ты от меня слышала, я говорила потому, что ты моя дочь и я люблю тебя. Я любила тебя всегда и не хотела, чтобы ты мучилась, как я.
Кейт шел двадцать третий год. Несколько поздновато в первый раз говорить ей о своей материнской любви… Но, глядя в глаза женщине, стоявшей перед ней, она видела, что мать стареет. Глубокие морщины избороздили ее лоб, набрякшие веки нависали над темными глазами, рот очерчивали резкие линии. А выражение лица ее, под отпечатком многолетнего одиночества и заброшенности, было совершенно искренним.
Мать откашлялась и опустила руку на плечо Кейт, погладила ее.
— Ты вроде собиралась убраться в домике Берти?
Кейт кивнула.
— Тогда тебе лучше отправляться. Вечер на носу, а сейчас темнеет рано. — Она помолчала и добавила: — А тяжелая работа помогает забыть о душевной боли.
— Да. — Кейт собралась идти, но потом передумала и обернулась к матери: — Мама?
— Да?
— Никогда больше не читай мои письма.
С этими словами она взяла со стойки письмо Бекки, сунула его в карман и вышла из кладовой.
После стольких дней, проведенных рядом с Реджи в крохотной каморке, свежий, морозный воздух поздней осени доставил ей неимоверное наслаждение. Кейт под ставила лицо прохладному ветру. Сверху серело небо. Под ногами хрустела тоненькая корочка льда.
Как же она с Гарретом сглупила! Вначале она говорила ему, что предлагает себя, ничего не ожидая взамен. И не сдержала слова. Да и он честно предупреждал, что ничего серьезного между ними быть не может. Ничегошеньки не обещал.
А она, как обычно, бросилась в омут с головой. Ей казалось, она видит в его глазах, в его лице, в его поступках любовь. И поэтому позволила себе надеяться. Мечтать, что он тоже любит ее.
Но это не имеет значения. Она какое-то время пожила в царстве грез, а теперь вернулась в ту жизнь, которая предназначена ей судьбой.
Это ее жизнь, а каждый сам делает со своей жизнью что хочет. И она ни за что не обречет себя на годы, полные боли и страданий, как сделала ее мать.
Реджи идет на поправку, и уже поэтому стоит взбодриться.
У них с Гарретом все кончено. Он останется бронзовокожим богом с ее пруда у Кенилуортского замка. Он не из реального мира. Он просто плод воображения. Недостижимая мечта.
Кейт отперла дверь домика. Как и в прошлый раз, у нее возникло ощущение, что она входит внутрь ледяной глыбы, только сегодня было еще холоднее.
Зола, которую она ранее выгребла из камина, перепачкала коврик и плиты пола. На полу и кровати валялись груды одежды: Берти, Жоэль и, должно быть, ее служанки. Повсюду лежала пыль, пахло сгнившей едой.
Кейт нашла немного угля и разожгла огонь в камине. Стянув варежки, она протянула к огню красные обветренные руки и вздохнула от удовольствия, чувствуя, как просачивается под кожу приятное тепло.
Она встала и поставила греться воду в котле: пригодиться, чтобы все тут отмыть. Кейт взяла метлу в кладовке и подмела с пола золу. Согревшись, сняла пальто и положила на кровать. Нисколько не заботясь о том, что волосы выбились из-под чепца, она скатала половичок и положила у двери, чтобы взять домой и там хорошенько выбить. Она сняла с огня котелок, намочила тряпку в теплой воде и принялась отмывать стол.
Скрипнули дверные петли. Сердце Кейт подпрыгнуло в груди. Она обернулась, инстинктивно прижав тряпку к груди. И ее глаза чуть не вылезли из орбит от удивления.
— Гаррет?!
