В тот же день позже Томас сидел в своем кабинете и размышлял о довольно соблазнительных изгибах тела своей невесты, делая вид, что просматривает бумаги, которые секретарь дал ему на подпись. Это было весьма приятное занятие, и он охотно продолжил бы в том же духе, если бы не суматоха, поднявшаяся в холле.
— Вы хотите знать мое имя? — воскликнул незнакомый мужской голос.
Томас помедлил, отложив перо, но не сделал попытки встать. Ему не особенно хотелось узнавать, что происходит, и, не услышав ничего больше в течение нескольких мгновений, он решил вернуться к просмотру документов. Но не успел он окунуть перо в чернила, как воздух сотряс голос вдовствующей герцогини:
— Оставьте в покос мою компаньонку!
Томас встал. Вряд ли леди Августе что-нибудь угрожало в отличие от Грейс. Он вышел в коридор и бросил взгляд в ту сторону, откуда раздавался шум. Милостивый Боже. Что его бабка затеяла на этот раз? Она стояла у двери в гостиную в нескольких шагах от Грейс, которая выглядела более несчастной и смущенной, чем когда-либо. Рядом с ней стоял мужчина со связанными за спиной руками. Томас никогда раньше его не видел.
Томас застонал. Старая перечница опасна для общества.
Он направился к ним с намерением освободить мужчину, извиниться перед ним и заплатить за ущерб, но когда он приблизился к троице, он услышал, как чертов бродяга шепнул Грейс:
— Я мог бы поцеловать вас.
— Что за черт? — требовательно спросил Томас. — Этот тип пристает к вам, Грейс?
Она быстро покачала головой, но он заметил в ее глазах панику.
— Нет-нет, — сказала она. — Но…
Томасу не понравилось выражение ее глаз. Он повернулся к незнакомцу.
— Кто вы?
— А вы кто? — отозвался тот с довольно наглой усмешкой.
— Уиндем, — отрезал Томас, намеренный положить конец этой чепухе. — И вы находитесь в моем доме.
Лицо мужчины на мгновение дрогнуло, но тут же приняло прежнее дерзкое выражение. Он был почти таким же высоким, как Томас, и примерно того же возраста. Томас сразу же возненавидел его.
— Ах вот как, — произнес мужчина любезным тоном.
В таком случае позвольте представиться: Джек Одли, в недавнем прошлом — солдат ее величества, а ныне — вольный путник.
Томас открыл рот, собираясь сказать» что он думает о подобном ответе, но леди Августа опередила его.
— Что еще за Одли? — осведомилась она, сердито шагнув к нему. — Вы не Одли. Это написано на вашем лице, в форме носа и челюсти, в каждой чертовой черте лица, не считая глаз, которые не того цвета.
Томас нетерпеливо повернулся к ней, озадаченный ее словами. Что она несет?
— Не того цвета? — переспросил мужчина. — В каком смысле? — Он повернулся к Грейс, изобразив простодушное нахальство. — Я слышал, что дамам нравятся зеленые глаза. Неужели меня ввели в заблуждение?
— Вы Кавендиш! — загремела вдовствующая герцогиня. — Вы Кавендиш, и я желаю знать, почему мне не сообщили о вашем существовании.
Кавендиш? Томас изумленно уставился на незнакомца, затем на свою бабку и снова на незнакомца.
— Что, черт побери, происходит?
Не дождавшись ответа, он повернулся к единственной персоне, которую он считал заслуживающей доверия.
— Грейс?
Она отвела глаза.
— Ваша светлость, — произнесла она с тихим отчаянием, — мы не могли бы перемолвиться парой слов наедине?
— И лишили бы всех остальных развлечения? — поинтересовался Одли, изобразив праведное негодование. — После всего, что я вынес….
Томас посмотрел на свою бабушку.
— Это твой кузен, — отрывисто произнесла она.
Неуверенный, что хорошо расслышал, он взглянул на Грейс, но та не внесла ясности, добавив:
— Это тот разбойник.
Пока Томас переваривал услышанное, наглый бродяга повернулся к ним спиной, демонстрируя свои связанные руки, и сказал:
— Уверяю вас, я здесь не по собственному желанию.
— Вашей бабушке показалось, что она узнала его вчера вечером, — сообщила Грейс.
— Я уверена, что это он, — огрызнулась герцогиня, махнув рукой в сторону незнакомца. — Достаточно посмотреть на него.
Мужчина скорчил удивленную гримасу, словно он был так же озадачен, как все остальные.
— Я был в маске.
Томас поднял руку и потер пальцами виски, которые начали болезненно пульсировать. Милостивый Боже. И тут он вспомнил — портрет!
Проклятие. Так вот в чем дело. Вот почему в три часа ночи Грейс была на ногах, собираясь снять со стены портрет его дяди…
— Сесил! — позвал он лакея.
Тот появился с впечатляющей скоростью.
— Принеси портрет, — резко бросил Томас. — Моего дяди.
Лицо лакея вытянулось.
— Тот, что мы только что отнесли наверх?
— Да. Принесите его в гостиную. — И когда лакей не двинулся с места, Томас нетерпеливо гаркнул: — Сейчас же!
Грейс положила руку ему на локоть.
— Томас, — сказала она, явно пытаясь успокоить его. — Пожалуйста, позвольте мне объяснить.
— Вы знали об этом? — требовательно спросил он, стряхнув ее руку.
— Да, — сказала она, — но…
Он не мог в это поверить. Грейс. Единственный человек, которому он привык доверять за абсолютную честность.
— И прошлой ночью? — уточнил он, осознав вдруг, насколько он дорожил теми мгновениями. В его жизни было прискорбно мало проявлений чистой бескорыстной дружбы. Разговор ночью на лестнице, при всей его нелепости, был одним из них. По-видимому, этим и объяснялось тягостное чувство, с которым он смотрел на ее виноватое лицо. — Вы знали это прошлой ночью?
— Да, но, Томас…
— Достаточно, — оборвал ее он. — Пройдите в гостиную, все вы.
Грейс попыталась что-то сказать, но он не стал слушать. Мистер Одли — его чертов кузен — сложил губы в трубочку, словно собирался засвистеть веселый мотивчик. А его бабушка… один дьявол знал, что она думает. Вдовствующая герцогиня выглядела так, словно страдает от несварения желудка, но она всегда так выглядела. Все ее внимание было приковано к Одли. Тот, казалось, не замечал ее зловещего взгляда. Он был слишком занят, строя глазки Грейс.
А она выглядела жалкой и несчастной. И поделом.
Томас выругался себе под нос» захлопнув дверь в гостиную» как только все они вошли внутрь. Одли поднял связанные руки и склонил голову набок.
— Вы не могли бы…
— Ради Бога, — буркнул Томас, схватил нож для разрезания бумаги с письменного стола и одним сердитым движением перерезал веревку.
— Томас, — настойчиво произнесла Грейс, встав перед ним. — Право, вы должны позволить мне поговорить с вами, прежде…
— Прежде чего? — резко бросил он. — Прежде чем мне сообщат еще об одном давно пропавшем кузене, за чьей головой, возможно, охотится корона?
— Вряд ли, — лениво откликнулся Одли, — но пара-другая судейских — наверняка. И пара викариев. — Он повернулся к вдовствующей герцогине. — Разбой на дорогах не самое безопасное занятие.
— Томас. — Грейс нервно оглянулась на вдовствующую герцогиню, свирепо сверкавшую глазами. — Ваша светлость, — поправилась она, — есть кое-что, что вам следует знать.
— Да уж, — огрызнулся он. — Например, кто мой истинный друг и доверенное лицо.
Грейс вздрогнула как от удара, но Томас отмахнулся от укола вины, пронзившего его грудь. Прошлой ночью у нее было достаточно времени, чтобы просветить его, и он не оказался бы в этой ситуации совершенно не подготовленным.
— Я попросил бы, — произнес Одли легким, но твердым тоном, — чтобы вы разговаривали с мисс Эверсли с большим уважением.
Томас замер. Кем, к дьяволу, этот тип себя считает?
— Прошу прощения?
Одли слегка склонил голову набок и пожевал губами, прежде чем ответить:
— Не привыкли, чтобы с вами разговаривали как с мужчиной?
Томасом завладело какое-то чуждое существо, яростное и темное, с острыми зубами и когтями, и не успел он опомниться, как бросился на Одли. Они повалились на рол и покатились по ковру, врезавшись в столик у стены. Томас с удовлетворением обнаружил, что сидит верхом на своем новоявленном кузене и держит его за горло, сжав другую руку в кулак.
— Стойте! — взвизгнула Грейс, но Томас даже не почувствовал, как она схватила его за руку. Она отлетела в сторону, когда он поднял кулак и нанес Одли удар в челюсть. Но Одли был грозным противником. У него была целая жизнь, чтобы научиться драться грязно, как осознал Томас с некоторым опозданием. Сделав мощное движение всем торсом, Одли ударил Томаса головой в челюсть, ошеломив его в достаточной степени, чтобы поменяться местами.
— Только… посмейте… еще раз… ударить… меня — прорычал он, прежде чем заехать кулаком в скулу Томаса.
Высвободив локоть, Томас ткнул Одли в живот и был вознагражден, когда тот охнул.
— Прекратите! Вы оба! — Грейс удалось втиснуться между ними, что было, пожалуй, единственным способом прекратить драку.
Томас едва успел остановить свой кулак, чуть не врезавшийся ей в лицо.
— Вам должно быть стыдно, — сказала она.
Томас согласился бы с ней, если бы не затрудненное дыхание, мешавшее говорить. Но тут он сообразил, что она обращается к нему. Это было так досадно, что он испытал не слишком похвальное желание смутить ее, как она смутила его.
— Вы не могли бы слезть с моего, э-э… — Он бросил красноречивый взгляд на свой живот, на котором она сидела.
— О! — пискнула Грейс, вскочив. Однако она не отпустила руку Одли и потянула его за собой, отделив мужчин друг от друга.
Одли казался более чем счастливым подчиниться ей.
— А кто будет врачевать мой раны? — жалобно произнес он, глядя на нее, как обиженный щенок.
— У вас нет никаких ран, — отрезала она, переведя взгляд на Томаса, который тоже поднялся на ноги. — И у вас тоже.
Томас потер челюсть, уверенный, что к вечеру их физиономии опровергнут ее слова.
Тут его бабушка — вот кто мог преподать другим уроки доброты и учтивости — решила, что пора вступить в разговор. Неудивительно, что она начала с того, что пихнула Томаса в плечо.
— Сейчас же извинись! — бросила она. — Он гость в нашем доме.
— В моем доме.
Ее лицо напряглось при упоминании об одном из рычагов, с помощью которых он держал ее в повиновении. Все знали, что ее пребывание здесь зависит исключительно от его милости и терпения.
— Он твой двоюродный кузен, — сказала она. — Казалось бы, при отсутствии близких родственников, ты должен бы встретить его с распростертыми объятиями.
Наверное, подумал Томас, настороженно глядя на Одли. Не считая того, что он невзлюбил его с первого взгляда, его насмешливую ухмылку и тщательно взвешенную дерзость. Он знал подобных типов. Этот Одли не имеет представления о долге, ответственности, однако у него хватает наглости явиться сюда и читать ему нотации?
Более того, кто, к дьяволу, сказал, что Одли его кузен? Пальцы Томаса сжались и снова выпрямились, пока он пытался успокоиться.
— Может, кто-нибудь, — отрывисто произнес он, — будет так любезен объяснить, как этот тип оказался в моей гостиной?
Последовало молчание, словно каждый ожидал, что кто-нибудь другой заполнит паузу. Затем Одли пожал плечами, качнув головой в сторону вдовствующей герцогини.
— Она похитила меня.
Томас медленно повернулся к своей бабушке.
— Вы похитили его, — повторил он, не потому что в это трудно было поверить, а потому что легко.
— Пожалуй, — бросила она. — И я бы сделала это снова.
Томас посмотрел на Грейс.
— Это правда, — сказала она. А затем — проклятие — повернулась к Одли: — Извините.
— Извинение принято, — отозвался тот с галантностью, способной выдержать испытание в бальном зале среди самых высоких гостей.
Должно быть, на лице Томаса отразилось отвращение, потому что Грейс добавила:
— Ведь его похитили!
Томас только закатил глаза, не желая вступать в препирательства.
— И заставили меня принять в этом участие, — пробормотала Грейс.
— Я узнала его прошлой ночью, — объявила вдовствующая герцогиня.
— В темноте? — усомнился Томас.
— Под маской, — гордо сообщила она. — Он точная копия своего отца. Голос, смех — словом, все.
Теперь все обрело смысл: портрет, ее расстройство прошлой ночью. Томас испустил протяжный вздох и закрыл глаза, пытаясь набраться сил, чтобы отнестись к ней с участием.
— Бабушка, — сказал он, что следовало воспринять как оливковую ветвь, учитывая, что он редко называл ее бабушкой. — Я понимаю, что вы скорбите по своему сыну…
— Твоему дяде, — бросила она.
— Моему дяде, — произнес он, хотя ему было трудно так думать о человеке, которого он никогда не видел. — Но с его смерти прошло тридцать лет.
— Двадцать девять, — резко поправила она.
Томас взглянул на Грейс в ожидании сам не знал чего. Поддержки? Сочувствия? Но она молчала, растянув губы в извиняющейся улыбке.
Он снова повернулся к своей бабке.
— Прошло много времени, — сказал он. — Воспоминания блекнут.
— Только не мои, — надменно отозвалась она, — и определенно не те, что связаны с Джоном. Твоего отца я бы охотно забыла…
— В этом мы единодушны, — натянуто перебил ее Томас. Единственное, что могло сделать ситуацию еще более фарсовой, так это вмешательство призрака его отца.
— Сесил! — снова рявкнул он, сгибая и разжимая пальцы, чтобы не поддаться порыву придушить кого-нибудь на месте. Где, черт побери, этот проклятый портрет? Он давно послал за ним лакея. Не такое это сложное дело — принести его в гостиную. Вряд ли бабка успела повесить его на стену.
— Ваша светлость! — донеслось из коридора, и во второй раз за этот день появился, покачиваясь, портрет, который два лакея с трудом удерживали в вертикальном положении.
— Поставьте его где-нибудь здесь, — велел Томас.
Лакеи нашли пустое место и поставили портрет на пол, осторожно прислонив к стене. И во второй раз за этот день Томас обнаружил, что смотрит в лицо своего давно почившего дяди Джона.
Впрочем, на этот раз все было иначе. Сколько раз он проходил мимо портрета, не удосужившись рассмотреть его более внимательно? Да и зачем? Он никогда не знал этого человека, никогда не имел причины искать в его лице знакомые черты.
Но теперь…
Грейс первая нашла слова, чтобы выразить то, что они все чувствовали.
— О Боже…
Томас потрясенно уставился на Одли. Могло показаться, что это его портрет.
— Вижу, все согласны со мной, — самодовольно заявила вдовствующая герцогиня.
— Кто вы? — прошептал Томас, уставившись на мужчину, который мог быть его двоюродным братом.
— Меня зовут… — Он запнулся, не в силах оторвать взгляд от портрета. — Мое полное имя Джон Огастус Кавендиш-Одли.
— Кто ваши родители? — прошептал Томас, но не дождался ответа. — Кто ваш отец? — переспросил он громче, уловив в собственном голосе пронзительные нотки.
Одли резко обернулся.
— А как вы, черт побери, думаете?
Томас почувствовал, что его мир рушится. Он всегда знал, кто он такой. И теперь это сознание, составлявшее основу его бытия, ускользнуло, оставив его ошеломленным, одиноким и безоружным.
— Ваши родители, — произнес он дрогнувшим голосом, — были женаты?
— На что вы намекаете? — вскинулся Одли.
— Пожалуйста, — взмолилась Грейс, поспешно встав между ними. — Он не знает. — Она бросила на Томаса взгляд, и он понял, что она пытается сказать ему. Одли не имел понятия о том, что значит, если он родился в законном браке.
Ее извиняющийся взгляд также говорил, что им придется рассказать Одли правду. Они не вправе скрывать ее от него, каковы бы ни были последствия.
— Кто-то должен объяснить мистеру Одли…
— Кавендишу, — буркнула вдовствующая герцогиня.
— Мистеру Кавендишу-Одли, — поправилась Грейс, дипломатичная, как всегда. — Кто-то должен объяснить ему, что… что… — Она обежала взглядом всех присутствующих и остановилась на лице потрясенного Одли. — Ваш отец — если допустить, что мужчина, изображенный на портрете, является вашим отцом, — был старшим братом… отца его светлости.
Повисло молчание.
Грейс прочистила горло.
— То есть если… если ваши родители состояли в законном браке…
— Они состояли, — отрезал Одли.
— Да, конечно. Но я хочу сказать…
— Она хочет сказать, — резко вмешался Томас, желая покончить с этой нелепой ситуацией, — что если вы законнорожденный отпрыск Джона Кавендиша, то именно вы герцог Уиндем.
Он замолк с, чувством исполненного долга. Он сказал все, что от него требовалось. Пусть остальные выскажут свое чертово мнение.
— Нет, — произнес наконец Одли, усевшись на ближайший стул. — Нет.
— Вы останетесь здесь, — объявила вдовствующая герцогиня, — пока это дело не разрешится к моему удовлетворению.
— Нет, — повторил Одли со значительно большей убежденностью в голосе. — Не останусь.
— Конечно, останетесь, — возразила она. — А если нет, я передам вас в руки властей как вора, которым вы и являетесь.
— Вы не сделаете этого, — выпалила Г рейс и повернулась к Одли. — Она никогда этого не сделает, если и вправду верит, что вы ее внук.
— Довольно! — прикрикнула на нее вдовствующая герцогиня. — Не знаю, что вы себе возомнили, мисс Эверсли, но вы не являетесь членом семьи и вам не место в этой комнате.
Томас шагнул вперед, чтобы вмешаться, но прежде чем он успел произнести хоть слово, Одли поднялся, выпрямившись во весь свой рост, с прямой как шомпол спиной и жестким взглядом.
Глядя на него, Томас поверил, что тот не солгал о своей службе в армии. Одли выглядел до кончиков пальцев ног военным, когда обратился к вдовствующей герцогине.
— Не смейте разговаривать с ней в таком тоне.
Леди Августа сжалась, пораженная, что он заговорил с ней подобным образом и по поводу особы, которую она считала недостойной внимания.
— Я твоя бабушка, — буркнула она, свирепо сверкнув глазами.
Одли выдержал ее взгляд.
— Это еще надо доказать.
— Что?! — воскликнул Томас, не сдержавшись.
Одли устремил на него прохладный взгляд.
— А теперь вы пытаетесь сказать, — продолжил Томас недоверчивым тоном, — что вы не сын Джона Кавендиша?
Одли пожал плечами, сделавшись вдруг более похожим на мошенника, чем когда притворялся.
— Честно говоря, я не уверен, что мне хочется стать членом вашего очаровательного закрытого клуба.
— У тебя нет выбора, — заявила герцогиня.
Одли выпятил губу, искоса поглядывая на нее.
— Такая любящая, такая заботливая, воистину редкая бабушка.
Грейс издала полузадушенный звук, какой Томас мог бы издать сам — в других обстоятельствах. Хотя нет, он бы громко рассмеялся. Но не сейчас, когда потенциальный узурпатор стоит в его забытой Богом гостиной.
— Ваша светлость, — неуверенно произнесла Грейс, но Томасу было не до нее. Он не желал ничего слышать: ни чьих-либо мнений, ни предложений — ничего.
Все они смотрели на него, ожидая его решения, словно он здесь главный. Прелестно. Черт побери, он даже не знает, кто он теперь. Возможно, никто вообще и уж точно не глава семьи.
— Уиндем… — начала леди Августа.
— Замолчите, — оборвал ее он и стиснул зубы, стараясь не показывать свою слабость. Что, к дьяволу, прикажете ему делать теперь? Он повернулся к Одли — к Джеку. Пожалуй, пора называть его по имени, раз уж он не в состоянии думать о нем как о Кавендише или, упаси Боже, Уиндеме. — Вам следует остаться, — сказал он, ненавидя собственный голос, усталый и подавленный. — Нужно разобраться в этом деле.
Одли не сразу ответил, а когда заговорил, его голос звучал так же утомленно, как голос Томаса.
— Вы не могли бы объяснить… — Он помедлил, прижав пальцы к вискам.
Томас хорошо знал этот жест. Его собственная голова раскалывалась.
— Вы не могли бы объяснить, где я на фамильном древе? — спросил Одли наконец.
— У меня было трое сыновей, — решительно сказала вдовствующая герцогиня. — Чарлз был старшим, Джон средним, а Реджинальд младшим. Твой отец отбыл в Ирландию сразу после женитьбы Реджинальда, — ее лицо приняло раздосадованное выражение, и Томас едва удержался, чтобы не закатить глаза, когда она дернула головой в его сторону, — на его матери.
— Она была простолюдинкой, — сообщил Томас, поскольку это не было секретом. — Ее отец владел несколькими фабриками. Какая ирония: теперь они принадлежат нам.
Леди Августа даже не удостоила его взглядом, сосредоточив свое внимание на Одли.
— Нас уведомили о смерти твоего отца в июле 1790 года. Через год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Я не подхватила заразу, и мой младший сын, который больше не жил в замке Белгрейв, тоже остался жив. Чарлз не успел жениться, а Джон, как мы полагали, умер бездетным. Так Реджинальд стал герцогом. — Она выдержала короткую паузу и добавила: — Вопреки ожиданиям.
Все повернулись и посмотрели на Томаса. Прелестно. Он промолчал, не желая подавать виду, что его задела ее реплика.
— Я останусь, — сказал наконец Одли. И хотя в его голосе прозвучало смирение, словно у него не было выхода, ему не удалось обмануть Томаса. Ради Бога, этот тип преступник. Вор, получивший шанс завладеть одним из высших титулов в стране. Не говоря уже о баснословном богатстве, которое прилагалось к нему.
— Весьма разумно с твоей стороны, — сказала вдовствующая герцогиня, хлопнув в ладоши. — А теперь мы…
— Но вначале, — перебил ее Одли, — я должен вернуться в гостиницу за своими пожитками. — Он окинул взглядом гостиную, словно насмехаясь над ее роскошью. — Какими бы скромными они ни были.
— Чепуха, — возразила леди Августа. — Их можно заменить. — Она бросила снисходительный взгляд на его костюм. — На вещи гораздо лучшего качества, должна добавить.
— Я не спрашивал вашего разрешения, — отозвался Одли прохладным тоном.
— Тем не менее…
— Более того, — перебил ее он. — Я должен объяснить своим спутникам, что произошло.
Томас открыл рот, собираясь вмешаться. Не хватает только, чтобы Одли распространял слухи. Через неделю вся Британия будет в курсе. И не важно, если претензии окажутся безосновательными. Никто не будет относиться к нему как прежде. За его спиной всегда будут шептаться, сомневаясь в его праве на титул: «Разве вы не слышали, что был другой претендент? Его собственная бабушка поддерживала его».
Это будет кошмар наяву.
— Разумеется, я не скажу им ничего похожего на правду, — сухо добавил Одли, бросив взгляд в его сторону. Томас ощутил беспокойство. Ему не понравилось, что его мысли так легко можно прочитать. Особенно когда дело касается этого типа.
— Не вздумай исчезать, — велела вдовствующая герцогиня. — Уверяю тебя, ты пожалеешь об этом.
— Не беспокойтесь, — сказал Томас и произнес вслух то, что все подумали: — Какой дурак исчезнет, когда ему светит герцогство?
Одли эта реплика явно не показалась забавной, но Томасу было все равно.
— Я провожу вас, — сказал он. Ему нужно было оценить этого человека, посмотреть, как он ведет себя, когда рядом нет женщин, чтобы позировать перед ними.
Одли одарил его насмешливой улыбкой, слегка приподняв бровь, совсем как — милостивый Боже, это выглядело пугающе — вдовствующая герцогиня.
— Мне нужно опасаться за собственную безопасность? — поинтересовался он.
Томасу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не ответить на этот выпад. Вряд ли сегодняшний день нуждается в еще одной драке. Но укол был болезненным. Всю свою жизнь он ставил Уиндем на первое место: титул, наследие, земли. Мир никогда не вращался вокруг Томаса Кавендиша, рожденного в английском графстве Линкольншир, джентльмена, который любил музыку, но терпеть не мог оперу, предпочитал ездить верхом, а не в карете, даже в плохую погоду и любил клубнику, особенно со взбитыми сливками. Этот джентльмен закончил с отличием Кембридж и мог цитировать наизусть сонеты Шекспира, но никогда этого не делал, а смаковал в уме каждое слово. Казалось не важным, что он получает удовольствие от физической работы и терпеть не может небрежность. И никого не интересовало, что он так и не пристрастился к портвейну и считает нелепой моду нюхать табак.
Нет, когда надо было принять решение — любое решение, — все это не имело значения. Ведь он Уиндем.
Вот так просто и одновременно так сложно, потому что его преданность своему имени и наследству не подвергалась сомнению. От него ожидалось, что он поступит единственно верно и правильно. Он всегда так делал. В этом и заключалась вся ирония. Он всегда поступал правильно, потому что был герцогом Уиндемом. И похоже, правильный поступок может означать передачу его собственного имени незнакомцу.
Если бы он не был герцогом, сделало бы это его свободным? Смог бы он тогда делать все, что пожелает, — грабить кареты, совращать девственниц и что там еще вытворяют мужчины, не ограниченные в своих действиях?
И после всего, что он сделал, чтобы кто-то предположил, будто он поставит личные интересы выше долга перед семьей…
Это не просто резануло до костей. Это обожгло как каленое железо.
Но тут Одли повернулся к Грейс со своей раздражающе вкрадчивой улыбочкой и сказал:
— Я представляю собой угрозу для самой его личности. Любой разумный человек позаботился бы о своей безопасности.
Томас с трудом, удержал свои руки с пальцами, сжатыми в кулаки, по бокам.
— Вы не правы, — возразила Грейс, обращаясь к Одли, и Томас нашел странное успокоение, уловив дрожь в ее голосе. — Вы несправедливы к герцогу. Он… — Она запнулась на мгновение, затем распрямила плечи и продолжила: — Он самый достойный человек из всех, кого я встречала. Вам ничто не угрожает в его доме.
— Уверяю вас, — произнес Томас прохладным тоном, глядя на своего кузена, — что я не собираюсь следовать своим бешеным порывам, как бы меня ни искушали.
Грейс обратила свой гнев на него.
— Какие ужасные вещи вы говорите. — И добавила вполголоса, чтобы никто, кроме него, не слышал: — И это после того, как я вас защитила.
— Зато честные, — иронически заметил Одли, отвесив поклон.
Мужчины скрестили взгляды, заключив молчаливое соглашение. Они вместе поедут в гостиницу, не будут задавать вопросы и высказывать мнения… Проклятие, они даже не будут разговаривать друг с другом без особой необходимости.
Что полностью устраивало Томаса.
