Самое неприятное, решила Амелия, сделав глоток уже остывшего чая, что она могла бы читать книгу, или кататься на своей лошади, или сидеть на берегу ручья, опустив ступни в воду, или играть в шахматы, или наблюдать, как лакеи дома чистят серебро.
Вместо этого она сидит здесь, в одной из двенадцати гостиных замка Белгрейв, глотая холодный чай, гадая, будет ли невежливо, если она съест последнее печенье, и подпрыгивая каждый раз, когда в холле раздаются шаги.
— О святые небеса! Грейс! — воскликнула Элизабет. — Не удивительно, что у тебя такой расстроенный вид!
— Хм? — Амелия выпрямилась. Она явно пропустила что-то интересное, размышляя о том, как избежать общества своего жениха, который, возможно, влюблен в Грейс, что не помешало ему поцеловать ее, Амелию.
Воистину недостойное поведение, причем по отношению к ним обеим.
Амелия посмотрела на Грейс более внимательно, оценивая ее темные волосы и голубые глаза, и осознала, что та совсем недурна. Впрочем, это не явилось для нее открытием, она знала Грейс всю свою жизнь. Прежде чем стать компаньонкой вдовствующей герцогини, та была дочерью местного сквайра.
Собственно, она ею и осталась, просто теперь она была дочерью покойного сквайра, что не предполагало ни средств к существованию, ни защиты. Но раньше, когда родные Грейс были живы, они были частью местного общества, и хотя их родителей не связывали тесные отношения, дети определенно были близки. Пожалуй, они виделись с Грейс каждую неделю, даже дважды в неделю, если считать посещения церкви.
Но, по правде говоря, она никогда не задумывалась о внешности Грейс. Не потому, что ей было все равно или она считала, что та не заслуживает ее внимания, просто… Грейс всегда была рядом как постоянная и неотъемлемая часть ее мира. Ближайшая подруга Элизабет, трагически осиротевшая, которую затем взяла к себе вдовствующая герцогиня.
Амелия поправила себя: «взяла», пожалуй, не совсем верно. На самом деле Грейс усердно работала, чтобы оправдать свое содержание. Возможно, она не выполняла физическую работу, но ее обязанности при герцогине были утомительными.
Это Амелия знала из первых рук.
— Я уже пришла в себя, — сказала Грейс. — Просто немного устала. Боюсь, я не выспалась.
— Что случилось? — спросила Амелия, решив, что нет смысла притворяться, что она слышала, о чем они говорили.
Элизабет взволнованно схватила ее за локоть.
— На Грейс и герцогиню напали разбойники!
— Неужели?
Грейс кивнула.
— Вчера вечером на пути домой с бала.
Как интересно.
— Они что-нибудь похитили? — задала Амелия, казалось бы, естественный вопрос.
— Как ты можешь быть такой бесчувственной! — возмутилась Элизабет. — Они угрожали ей пистолетом. — Она повернулась к Грейс. — Правда?
— Вообще-то да.
Амелия задумалась над этим, не над угрозами, а над тем, что она не испытала ужаса при этом известии. Наверное, она хладнокровная особа.
— Тебе было страшно? — нетерпеливо спросила Элизабет. — Я бы испугалась. Я бы упала в обморок.
— Я бы не упала в обморок, — заявила Амелия.
— Ну конечно, — раздраженно отозвалась Элизабет. — Ты даже не ахнула, когда Г рейс рассказала об этом.
— Вообще-то это звучит довольно волнующе, — заметила Амелия, глядя на Грейс с нескрываемым любопытством. — Не так ли?
И тут Грейс — святые небеса — покраснела.
Румянец мог означать множество вещей, и все они были восхитительными. Амелия подалась вперед, изогнув губы в лукавой улыбке. Она ощутила вспышку возбуждения, пьянящее чувство, которое ударяет в голову, когда слышишь что-то особенно интригующее.
— Значит, он был хорош собой?
Элизабет посмотрела на нее так, словно Амелия рехнулась.
— Кто?
— Разбойник, конечно.
Грейс пробормотала что-то неразборчивое и сделала вид, что пьет чай.
— Значит, был, — сказала Амелия, почувствовав себя лучше. Ведь если Уиндем влюблен в Грейс… по крайней мере не пользуется взаимностью.
— Он был в маске, — возразила Грейс.
— Тем не менее, ты считаешь его красивым, — настаивала Амелия.
— Нет!
— Значит, у него был ужасно романтичный акцент. Итальянский? — Амелия даже содрогнулась от восторга, вспомнив поэму Байрона, которую недавно читала. — Испанский?
— Ты точно рехнулась, — сказала Элизабет.
— У него не было акцента, — заявила Грейс. — Ну, если небольшой. Шотландский или ирландский. Не могу сказать точно.
Амелия откинулась на спинку стула со счастливым вздохом.
— Разбойник. Как романтично.
— Амелия Уиллоуби! — одернула ее сестра. — На Грейс напали, угрожая пистолетом, и ты называешь это романтичным?
Амелия могла бы ответить остроумной репликой: «Если ты не можешь блеснуть остроумием с собственной сестрой, то с кем сможешь?» — но тут из холла донесся шум.
— Вдовствующая герцогиня? — шепнула Элизабет, скорчив гримасу. Без леди Августы пить чай было гораздо приятнее.
— Не думаю, — отозвалась Грейс. — Она еще не вставала, когда я спустилась вниз. Она была слишком… расстроена.
— Представляю, — вздохнула Элизабет, а затем ахнула. — Надеюсь, ее изумруды не похитили?
Грейс покачала головой.
— Мы их спрятали под подушками сиденья.
— О, как ловко! — одобрительно сказала Элизабет. — Правда, Амелия?
Но Амелия не слушала. Стало ясно, что шум в холле производят более твердые шаги, нежели у леди Августы, и мимо открытых дверей проследовал Уиндем.
Разговор оборвался. Элизабет посмотрела на Грейс, а та на Амелию, взгляд которой был прикован к уже пустому дверному проему. Через мгновение Элизабет перевела дыхание, которое они невольно затаили, и прошептала:
— Мне кажется, он не заметил, что мы здесь.
— Мне все равно, — заявила Амелия, что было не совсем искренне.
— Интересно, куда он пошел? — промолвила Грейс.
Они замерли, как троица идиоток — по мнению Амелии, — и повернули головы к отрытой двери. Через несколько секунд раздался ворчливый возглас и следом за ним грохот. Они вскочили на ноги, по-прежнему уставившись на дверной проем.
— Черт побери! — донесся из холла голос герцога.
Глаза Элизабет расширились. Амелии эта вспышка скорее доставила удовольствие. Ей нравилось, что иногда герцог не полностью владеет ситуацией.
— Осторожней, — услышали они.
Мимо двери проплыла большая картина, которую несли два лакея, стараясь держать ее перпендикулярно полу. Это было весьма странное зрелище. Картина представляла собой портрет мужчины, изображенного в полный рост, что объясняло затруднения лакеев. Довольно красивый мужчина, надо сказать, стоял, опираясь одной ногой об обломок скалы, и выглядел очень благородным и гордым.
Хотя судить о его благородстве и гордости было трудно, так как в данный момент он был наклонен на сорок пять градусов и покачивался вверх-вниз, проплывая мимо них.
— Кто это? — спросила Амелия, когда портрет исчез из вида.
— Средний сын леди Августы, — рассеянно отозвалась Грейс. — Он умер двадцать девять лет назад.
Амелия нашла странным, что Грейс точно знает дату его смерти.
— Почему они его переносят?
— Леди Августа хочет, чтобы он висел наверху, — сказала Грейс.
Амелия подумывала о том, чтобы спросить почему, но вряд ли кто-нибудь знал, чем руководствуется вдовствующая герцогиня. К тому же Уиндем выбрал этот момент, чтобы снова проследовать мимо двери.
Они замолкли, наблюдая за ним. И тут, словно время повернуло назад, он попятился на шаг и заглянул в комнату, как всегда безупречный, в белоснежной накрахмаленной рубашке и темно-синем парчовом жилете.
— Дамы, — сказал он.
Девушки поспешно присели.
Герцог кивнул.
— Пардон, — коротко произнес он и исчез.
— Однако, — сказала Элизабет, заполнив повисшее молчание.
Амелия моргнула, пытаясь понять, что она думает обо всем этом. Она не считала себя сведущей в поцелуях и последующем поведении, но наверняка после того, что случилось вчера вечером, она вправе рассчитывать на большее, чем «пардон».
— Пожалуй, нам пора, — сказала Элизабет.
— Еще рано, — возразила Г рейс. — Леди Августа хотела поговорить с Амелией.
Амелия застонала.
— Мне очень жаль, — сказала Грейс с искренним сочувствием.
Вдовствующая герцогиня просто расцветала, терзая Амелию. Если это была не ее осанка, то выражение ее лица, а если не выражение лица, то веснушки, выскочившие на ее носу. А если веснушек нет, то они непременно появятся, когда Амелия выйдет на улицу, ибо леди Августа точно знала, что ее шляпка будет надета слишком небрежно, чтобы защитить ее лицо от солнца.
Воистину, вещи, которые знала о ней вдовствующая герцогиня, пугали как своей широтой, так и неточностью. «Ты будешь матерью следующего герцога Уиндема! — не уставала повторять леди Августа. — И должна быть безупречна».
Амелия вздохнула, представив себе остальную часть утра.
— Я доем последнее печенье, — объявила она, снова усевшись.
Девушки сочувственно кивнули и тоже заняли свои места.
— Может, попросить принести еще? — предложила Грейс.
Амелия удрученно кивнула.
И тут Уиндем вернулся. Амелия издала недовольный звук, поскольку ей пришлось выпрямиться, а ее рот, конечно же, был набит печеньем, и, конечно же, он даже не смотрел в ее сторону, так что она волновалась напрасно.
Какой бестактный.
— Мы едва не лишились его, когда поднимались по лестнице, — сообщил герцог, обращаясь к Грейс. — Эта чертова штуковина завалилась набок и только чудом не напоролась на перила.
— О Боже, — промолвила Грейс.
— Удар пришелся бы в самое сердце, — заметил он с кривой улыбкой. — Пожалуй, это стоило того, чтобы посмотреть на ее лицо.
Грейс сделала попытку встать.
— Значит, ваша бабушка уже встала?
— Только чтобы присмотреть за водружением картины на стену, — сказал он. — Пока вы в безопасности.
На лице Грейс отразилось облегчение. Вряд ли ее можно было за это упрекнуть.
Уиндем посмотрел на блюдо, где остались только крошки от печенья, и обратился к Грейс:
— Не могу поверить, что у нее хватило ума требовать, чтобы вы принесли его наверх. И что вы, — сухо добавил он, — действительно думали, будто справитесь с этим.
Грейс повернулась к своим гостьям и объяснила:
— Леди Августа попросила, чтобы я принесла ей картину вчера поздно вечером.
— Но она огромная! — воскликнула Элизабет.
— Амелия промолчала, находясь под впечатлением от деликатности Грейс. Все знали, что вдовствующая герцогиня никогда ничего не просит.
— Моя бабушка всегда любила своего среднего сына больше всех, — мрачно заметил герцог. Затем, словно только что увидел девушку, на которой собирался жениться, повернулся к Амелии и сказал: — Леди Амелия.
— Ваша светлость, — отозвалась она.
Но он уже повернулся к Грейс со словами:
— Вы, конечно, поможете мне, если я отправлю ее в приют?
Глаза Амелии расширились. Это был вопрос, но он мог быть приказом. Что гораздо интересное.
— Том… — начала Грейс, затем прочистила горло и поправилась: — Ваша светлость, вы должны отнестись к ней с большим терпением сегодня. Она расстроена.
Амелия ощутила кисло-горький вкус во рту. Она не знала, что Грейс называет Уиндема по имени. Конечно, они были дружны. Они жили в одном доме — пусть даже огромном, с целым штатом слуг. Но Грейс обедала с вдовствующей герцогиней, а это означало, что она часто обедает с Уиндемом и за пять лет они разговаривали бессчетное количество раз.
Все это Амелия знала. Однако ее это ни когда не волновало. Ее даже не волновало, что Грейс зовет герцога Томасом, а она сама, его невеста, не называет его так даже в мыслях.
Но как могло получиться, что она этого не знала? Разве она не должна это знать?
И почему ее так раздражает, что она этого не знала?
Она внимательно изучала его профиль. Он разговаривал с Грейс, глядя на нее с выражением, которого она никогда не удостаивалась. В его взгляде светились непринужденность, тепло, взаимопонимание и…
О Боже. Неужели он целовал ее? Целовал Грейс?
Амелия вцепилась в краешек стула для поддержки. Не может быть. Конечно, Грейс не настолько дружна с ней, насколько с Элизабет, но она никогда бы не совершила такого предательства. Она просто не способна на это. Даже если она вообразила бы, будто влюблена в него, даже если она полагала бы, что этот флирт приведет к браку, она не настолько плохо воспитана и вероломна, чтобы…
— Амелия?
Амелия моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд на лице сестры.
— Тебе нездоровится?
— Со мной все в порядке, — резко отозвалась Амелия. Меньше всего ей хотелось, чтобы все смотрели на нее, когда она определенно позеленела.
Но от Элизабет было не так-то легко отделаться. Она прижала ладонь ко лбу Амелии.
— Жара нет.
— Конечно, нет, — буркнула Амелия, оттолкнув ее руку. — Просто я устала стоять.
— Мы сидим, — указала Элизабет.
Амелия встала.
— Пожалуй, мне нужно подышать свежим воздухом.
Элизабет тоже поднялась.
— Я думала, ты хочешь посидеть.
— Посижу на воздухе, — процедила Амелия, сожалея, что она переросла детскую привычку шлепать сестру по плечу. — Надеюсь, вы извините меня, — пробормотала она, двинувшись через комнату мимо Уиндема и Грейс.
Он тоже встал, будучи джентльменом, и слегка поклонился, когда она проходила мимо.
И тут — Боже, что может быть унизительней — краем глаза Амелия увидела, как Грейс ткнула его локтем в ребра.
Последовало жуткое молчание, пока он свирепо взирал на Грейс. Амелия уже добралась до двери, благодарная, что не видит его лица, а затем Уиндем со свойственной ему учтивостью произнес:
— Позвольте мне сопровождать вас.
Амелия обернулась, помедлив в дверях.
— Благодарю за заботу, — сказала она, — но в этом нет необходимости.
По его лицу было видно, что он охотно ухватился бы за предложенный ее выход, но, очевидно, Уиндем чувствовал себя виноватым за пренебрежение к ней потому, что коротко обронил:
— Конечно же, есть. — И не успела она оглянуться, как он подхватил ее под руку и они чисто двинулись к выходу.
Амелия покосилась на него. Он смотрел прямо перед собой, решительно выдвинув вперед челюсть.
С Грейс он вел себя совсем иначе.
Амелия подавила вздох. Если она издаст хоть звук, он повернет голову и посмотрит на нее в свойственной ему манере — пронизывающей и холодной. Право, ее жизнь была бы значительно проще, если бы его глаза не были такими голубыми. А потом он спросит ее, в чем дело, конечно же, не интересуясь ответом, — она поймет это по его тону и почувствует себя только хуже и…
И что? Разве ей не все равно?
Герцог слегка замедлил шаг, и Амелия подняла на него глаза. Он смотрел через плечо назад, на замок.
На Грейс.
Внезапно Амелия ощутила дурноту.
На этот раз ей не удалось сдержать вздох. Очевидно, ей далеко не все равно.
Будь все это проклято.
День, как довольно равнодушно отметил Томас, был великолепный. На синем небе кудрявились белые облака, сочная трава тихо шелестела от порывов ветерка. Впереди виднелось несколько деревьев, оживлявших пологие холмы, которые понижались к берегу. Море находилось более чем в двух милях отсюда, но в такие дни, как сегодня, когда ветер дул с востока, в воздухе чувствовался легкий привкус соли. Это была первозданная природа, величественная и нетронутая, какой ее создал Бог или саксы, поселившиеся здесь сотни лет назад.
Стоя спиной к замку, можно было забыть о существовании цивилизации. Казалось, если просто идти вперед, можно идти и идти… пока не исчезнешь.
Томас задумался над такой заманчивой возможностью.
Но позади его наследственное гнездо. Огромное, впечатляющее и не слишком приветливое снаружи. Он вспомнил о своей бабке. Пожалуй, Белгрейв не слишком приветлив и изнутри тоже.
Но Томас любил свой дом, пусть даже к нему прилагался солидный груз ответственности. Замок Белгрейв был в его костях, в его душе. И как ни заманчиво казалось порой все бросить, он знал, что никогда его не покинет.
Впрочем, в его жизни имелись и другие обязательства, и самое неотложное из них находилось сейчас рядом.
Томас внутренне вздохнул, позволив себе лишь слегка закатить глаза. Пожалуй, ему надо было проявить больше внимания к леди Амелии, когда он увидел ее в гостиной. Проклятие! Наверное, ему следовало поговорить с ней, прежде чем обращаться к Грейс. Собственно, он знал; что так и следует поступить, но сцена с портретом была такой комичной, что ему было просто необходимо поделиться с кем-нибудь, а леди Амелия для этого явно не годилась.
И все же он поцеловал ее прошлым вечером, и хотя имел на это полное право, Томас полагал, что это обязывает его к некоторой галантности.
— Надеюсь, ваше путешествие домой вчера вечером обошлось без происшествий, — сказал он, решив, что такое начало разговора не хуже любого другого.
Ее взгляд был прикован к деревьям, видневшимся впереди.
— Да, на нас не нападали разбойники, — подтвердила она.
Томас бросил на нее взгляд, уловив в ее голосе иронию, но ее лицо оставалось невозмутимым.
Она перехватила его взгляд и добавила:
— Благодарю вас за заботу.
Томас не мог не задуматься, не подшучивает ли она над ним.
— Чудная погода, — заметил он. Почему-то ему хотелось поддеть ее, хотя он и не знал почему.
— Да, очень приятная, — согласилась она.
— Чувствуете себя лучше?
— С прошлого вечера? — Она удивленно моргнула.
Томас слегка улыбнулся, глядя на ее разрумянившиеся щеки.
— С того момента как мы вышли на воздух, но вчерашний вечер тоже подойдет.
Приятно сознавать, что он еще знает, как вогнать женщину в краску.
— Мне гораздо лучше, — заявила она, придерживая рукой волосы, которые трепал ветер. Одна прядь коснулась ее губ, и Томас нашел это чрезвычайно раздражающим. Как только женщины это терпят?
— В гостиной было душно, — добавила она.
— О да, — промолвил он. — Она несколько тесновата.
Гостиная могла вместить сорок человек.
— Я имела в виду атмосферу, — возразила она.
Томас улыбнулся про себя.
— Я не имел понятия, что вам так неудобно в обществе собственной сестры.
До сих пор Амелия адресовала свои уколы деревьям, видневшимся впереди, но при этих словах резко повернула голову в его сторону.
— Я говорила не о своей сестре.
— Я догадался, — отозвался он.
Она еще больше покраснела, и Томас пытался решить, что являлось тому причиной: гнев или смущение. Скорее всего и то, и другое.
— Почему вы здесь? — требовательно спросила она.
Он на мгновение задумался.
— Вообще-то я здесь живу.
— Я имею в виду, со мной, — уточнила она сквозь зубы.
— Если я не ошибаюсь, вы моя будущая жена.
Амелия остановилась и посмотрела на него в упор.
— Я вам не нравлюсь.
Она не казалась особенно опечаленной этим фактом, скорее раздосадованной, что само по себе было любопытно.
— Это неправда, — возразил он, не погрешив против истины. Есть огромная разница между нелюбовью и невниманием.
— Правда, — настаивала она.
— С чего вы взяли?
— А что я должна думать?
Он устремил на нее страстный взгляд.
— Мне кажется; я продемонстрировал свои чувства прошлым вечером.
Она ничего не сказала, но ее тело напряглось, а лицо приняло такое сосредоточенное выражение, что он почти слышал, как она считает до десяти, прежде чем процедить:
— Для вас это обязанность.
— Возможно, — согласился он, — но приятная.
Она очаровательно нахмурилась, усиленно размышляя. Томас не имел понятия, о чем она думает, уверенный, что только дурак или лжец может утверждать, что умеет читать женские мысли. Но он обнаружил, что ему нравится наблюдать, как меняется выражение ее лица, когда она пытается определить, как ей себя вести с ним.
— Вы когда-нибудь думаете обо мне? — наконец спросила она.
Это был типично женский вопрос. Томас решил, что он должен защитить всю мужскую половину человечества, и не моргнув глазом ответил:
— Да, сейчас.
— Вы прекрасно поняли, что я имела в виду.
Он подумывал о том, чтобы солгать. Наверное, это был бы добрый поступок. Но недавно Томас обнаружил, что особа, на которой он собирается жениться, гораздо умнее, чем казалась, и сомневался, что ее удовлетворят банальности. Поэтому он сказал правду.
— Нет.
Она моргнула несколько раз подряд. Определенно это было не то, чего она ожидала.
— Нет? — повторила она.
— Считайте это комплиментом, — заявил он. — Я бы солгал, если бы думал о вас хуже.
— Если бы вы думали обо мне лучше, я бы не задавала вам подобных вопросов.
Томас почувствовал, что его терпение на исходе. Ведь он здесь, не так ли? Сопровождает ее на прогулке, когда он предпочел бы…
Любое другое занятие! Честно говоря, у него полно неотложных дел, и если он не испытывает особого желания заняться ими, это не значит, что они не требуют его внимания.
Если она считает себя его единственной заботой, то напрасно. Неужели она думает, что у него есть время праздно сидеть, сочиняя стихи женщине, которую он даже не выбирал себе в жены? Ради Бога, ее навязали ему! Еще в колыбели.
Он повернулся к ней лицом, устремив на нее пристальный взгляд.
— Хорошо. Чего вы ожидаете от меня, леди Амелия?
Смущенная столь прямой постановкой вопроса, она залепетала что-то невразумительное. Томас сомневался, что она сама понимает, что говорит. Милостивый Боже, у него нет времени на подобную чепуху. Он не выспался ночью, поведение его бабки стало еще более несносным, чем обычно, а теперь его нареченная невеста, никогда не сказавшая ни слова, помимо обычной светской болтовни о погоде, вдруг повела себя так, словно у него есть перед ней обязательства.
Да, есть — брачные, разумеется. Он собирался полностью их исполнить, но, прости Господи, не сегодня утром.
Томас потер лоб большим и средним пальцами. У него начала болеть голова.
— Вы хорошо себя чувствуете? — поинтересовалась Амелия.
— Прекрасно, — огрызнулся он.
— Видимо, так же как я в гостиной, — пробормотала он себе под нос.
Право, это уже слишком. Томас вскинул голову, пронзив взглядом.
— Может, мне поцеловать вас снова?
Амелия промолчала. Но ее глаза округлились.
Он перевел глаза на ее губы и промолвил:
— Похоже, это единственное, в чем наши мнения совпадают.
Она хранила молчание, и он решил принять его за согласие.
