Графиня д'Омон не веря своим ушам уставилась на стоявшего перед ней невысокого коренастого человека, чьи черты так напоминали ей лицо покойного мужа. Все, что он сейчас говорил, казалось немыслимым, нереальным. Невозможно было осмыслить те слова, что срывались с его языка!

— Но ты его брат, — выдавила она наконец. — Такой же д'Омон!

— Только наполовину, — поправил он. — Незаконнорожденный, ублюдок, бастард — вот как меня называли.

— Но ты рос вместе с ним, и вы провели рядом всю жизнь! — вскричала Анн-Мари. — Муж любил и уважал тебя!

— Между нами было пять лет разницы, — возразил мужчина, — и меня готовили ему в слуги. Я постарше, и все же наследником считался он только по праву рождения. Теперь я получу все, что мне полагается!

— Это поместье завещано моему сыну, новому графу, — дрожащим голосом напомнила Анн-Мари. — Жан-Робер унаследует Ле-Верже.

— Я никогда вам не рассказывал, как был зачат, мадам графиня? Моей матери было всего двенадцать, когда ее взяли служанкой в дом. Через год мой отец ее изнасиловал, и она родила меня в четырнадцать. Вскоре бедняжка умерла, а меня воспитала бабушка.

— Ты напрасно думал меня поразить, Ренар, — откликнулась графиня. — Мне известны обстоятельства твоего рождения, но твой отец был пьян, когда набросился на твою мать.

Разумеется, это его не извиняет. Он совершил мерзость и сам это понял, поскольку после той ночи ни разу к ней не прикоснулся. Мало того, он платил твоей бабке за то, что заботилась о тебе. Она хотела сбросить тебя с холма на растерзание собакам. Разве ты ничего не знал об этом? Но граф не допустил такого надругательства, сказав, что ты его плоть и кровь. Он выделил старухе щедрое содержание, хотя она держала тебя впроголодь и водила в лохмотьях. Поэтому через четыре года он отнял тебя у нее и принес в дом. Его супруга, ожидавшая в то время ребенка, заботилась о тебе как о родном сыне. Рашель д'Омон была добра к тебе, а отец делал все, чтобы загладить свой проступок перед твоей матерью. Мой муж всю жизнь относился к тебе как к равному.

— Да, — признал Ренар. — Жан-Клод был хорошим братом. Поэтому мне было так трудно его предать. Но увы, выбора у меня не было.

— О чем ты? — ахнула графиня, бледнея, и прижала руку к бешено заколотившемуся сердцу. «Боже! Боже, как ты это допустил?!»

— Едва мы добрались до Парижа, оказалось совсем несложно опустить донос в один из тех ящиков, которые Комитет общественной безопасности расставил по всему городу, чтобы сохранить в тайне имена тех преданных граждан, которые пожелали обличить предателей революции. В Париже такие дела вершатся быстро. Жан-Клода немедленно арестовали.

Мне, разумеется, повезло ускользнуть от властей, тем более что брат ни за что меня не выдал бы. Ах, мой дорогой младший братец! Сама наивность! Я проводил беднягу к месту казни и даже осмелился шагать рядом с телегой, которая везла его на гильотину. Он умолял меня позаботиться о вас и детях.

И уж конечно, так и не узнал, кто его выдал.

Ренар улыбнулся знакомой улыбкой, до такой степени напомнившей ей мужа, что Анн-Мари застонала от боли.

— Чудовище! — бросила она.

— А потом я вернулся и вступил в местный Комитет общественной безопасности. Скоро я стал неоценимым его членом и так преуспел в охоте на врагов режима, что власти дали мне под начало комитет этой жалкой деревушки. Это я велел тебя арестовать, графиня д'Омон! Твоя судьба в моих руках!

Он злорадно захихикал.

— Господь накажет тебя, Ренар, — пригрозила она. — О его суда не спрячешься!

— Я устрою так, что твоего сына пошлют в армию, — пообещал он.

— Но ему всего десять лет! — воскликнула она, трепеща при мысли о своем полном бессилии.

— Достаточно взрослый, чтобы подносить воду и порох, а если угодит солдатам своими элегантными манерами, его могут даже сделать полковым барабанщиком! Не волнуйтесь, графиня, мой племянник такой смазливый, что, несомненно, найдет друзей, которые его защитят.

В значении последней фразы нельзя было ошибиться, и графиня поморщилась от омерзения.

— Нет! — пробормотала она.

— Что же до вашей дочери, я договорился устроить ее ученицей перчаточника в самом Париже. Пусть учится быть полезной, не то вырастет белоручкой! Перчаточник заверил меня, что обожает девочек. Уверен, он хорошенько позаботится о моей племяннице, — с ухмылкой сказал негодяй.

— Пожалуйста… пожалуйста, умоляю… делай со мной, что пожелаешь. Но оставь моих детей в покое! Мы уедем из Ле-Верже. Поместье твое! Я попрошу убежища в Англии, у родственников, сделаю, как ты хочешь, только не мучай моих крошек!

По прекрасному лицу графини заструились слезы.

Карие глаза мерзавца бесстрастно разглядывали ее. От негодяя веяло ледяным холодом.

— Все, что пожелаю, гражданка? — тихо переспросил он и, расстегнув штаны, вынул свою вялую плоть, — Все, что угодно?

— Все, — потерянно всхлипнула Анн-Мари. Она и в самом деле так думала. Разве спасти детей — не долг матери?

— Что же, открывай тогда свой прелестный ротик и ублажи мой корень. Если я останусь доволен, значит, поговорим о твоих делах. А теперь соси, ты, аристократическая сука. Соси!

Его пальцы безжалостно впились в ее шею, с силой нагнули голову.

Анн-Мари закрыла глаза и попросила прощения у Бога, покойного мужа и родителей. Помолилась и о том, чтобы когда-нибудь она сама смогла себя простить. Но что ей оставалось делать! Дети! Она должна думать только о детях!

О, почему, почему она не послушалась английского дядюшку, когда он предложил ей свое покровительство? Теперь стало ясно, что доверять Ренару нельзя. Оставалось надеяться, что его желание заполучить Ле-Верже превосходит жажду мести и неутолимую потребность отомстить оставшимся в живых родственникам. И если она позволит ему овладеть ею, он отпустит их с миром.

— А-а-а, да, сучка, — рычал он, жмурясь от удовольствия. — Еще! Еще!

Его хватка вдруг ослабла, а в ее глотку ударила горячая струя.

Ренар наконец застегнул панталоны.

— Вижу, у вас много скрытых талантов, гражданка.

— Что будет с моими детьми?

— Я, пожалуй, могу облегчить их судьбу. Оставьте дверь спальни открытой, и мы еще побеседуем, — пообещал он. — А теперь вставайте и позаботьтесь об ужине. Мне нужно просмотреть счетные книги брата.

Анн-Мари, спотыкаясь, выбралась из библиотеки. В доме было тихо. После ареста с ней осталось всего двое слуг — только старая кухарка и горничная, которая присматривала за детьми.

Остальные не хотели уходить, но она их отослала, опасаясь, что революционеры могут расправиться со всеми домочадцами. Перед этим она выдала слугам плату за год вперед, чтобы никто не голодал.

Графиня поспешила на кухню.

— Тереза! — позвала она, стараясь не выдать себя. — У нас есть что-нибудь на ужин? Месье Ренар останется ночевать.

— Это ничтожество? — презрительно бросила Тереза. — Что ему нужно, мадам?

— Ле-Верже, — тихо пояснила графиня.

— О негодяй! — вскричала старуха. — Будь месье жив, он не посмел бы протянуть к поместью свои грязные лапы! Отобрать земли у маленького Жана-Робера, подумать только!

— Он на все способен. Грозится отослать малыша в армию, а девочку — в Париж, к перчаточнику. Я пытаюсь урезонить его. Мы должны что-то сделать. Умоляю, помоги мне!

— Мелко истолченное стекло в супе, мадам, — лучшее средство, — яростно пробормотала кухарка. — Или…

Она красноречиво провела ладонью по горлу.

— Мы не можем его убить, Тереза! Он глава Комитета общественной безопасности в нашей деревне. Его хорошо знают в Харфлере. Если он вдруг исчезнет, нам не миновать мадам Гильотины.

— Могу испечь пирог с крольчатиной и зажарить курицу, — неохотно выдавила Тереза. — Я все сделаю ради вас, мадам, но мне не по нутру видеть, как ублюдок Ренар восседает на стуле месье во главе стола!

— Ты права, Тереза, и мне противно, но времена изменились, а с ними и наш мир. Если мне удастся убедить Ренара в обмен на Ле-Верже отпустить нас, я отправлюсь в Лондон к своему дяде. Разумеется, перед этим я заплачу вам жалованье и еще прибавлю, сколько смогу.

— Мадам! Мадам! — Старуха закрыла лицо передником и разрыдалась. — Возьмите меня с собой. У меня и моей внучки Седины нет никого, кроме вашей семьи. Мы не станем служить ублюдку! Возьмите нас с собой.

— А если Седина захочет остаться здесь? Ведь у нее есть кавалер!

— Его забрали в армию генерала Бонапарта, мадам, и с тех пор о нем ни слуху ни духу, — пояснила старуха.

Анн-Мари тяжело вздохнула.

— Если Ренар не станет возражать, вы можете ехать с нами, хотя не знаю, на что мы будем жить. У меня почти не осталось денег.

— Деньги? Да не нужно нам никаких денег! Наша семья много веков служила д'Омонам! И революция для меня и Селины ничего не изменила.

Графиня обняла старую кухарку. Ее голубые глаза наполнились слезами.

— Мерси, Тереза. Мы выживем… непременно выживем… любой ценой.

— Да, мадам, беспременно, и никогда не разлучимся, — объявила кухарка, в свою очередь обнимая госпожу.

— Накорми детей на кухне, Тереза. Не хочу подпускать его к ним. И вели Седине оставаться с ними всю ночь. Пусть спят в детской, как когда-то, — наставляла графиня. — А я пойду накрою на стол.

К удивлению Анн-Мари, Тереза ухитрилась состряпать великолепный ужин. Графиня попросила ее принести еду в столовую, а сама переоделась в платье почище и сделала прическу, скрутив волосы на затылке в аккуратный узел. Нужно показать Ренару, что она не так уж беспомощна, ничего не боится и готова торговаться с ним за безопасность детей. А Тереза, несомненно, подыграла ей, устроив настоящий пир.

Они начали с великолепного лукового супа и красного вина.

Потом Тереза принесла тушенную в масле форель. За ней последовал кроличий пирог с густой коричневой подливой, крохотными морковками и луковками-шалот, жареный цыпленок, начиненный яблоками и хлебными крошками, зеленый горошек, хлеб и сливочное масло.

Ренар ел с аппетитом, причмокивая, и подбирал хлебом каждую каплю подливы.

— Вижу, старуха не разучилась готовить, — заметил он, — но у меня на ее место есть кое-кто помоложе.

— В таком случае ты не станешь возражать, если я заберу ее с собой в Англию? — тихо спросила Анн-Мари.

Негодяй расплылся в улыбке.

— Но мы еще ни о чем не договорились, — напомнил он.

— Я уже сказала, что ты волен взять у меня что пожелаешь: Ле-Верже, дом и всю обстановку. Только отпусти меня и детей. Мы не возьмем ничего, кроме той одежды, что на нас, Дай нам уйти. Неужели у тебя не осталось никаких чувств к брату, которого ты предал? Мари-Клер и Жан-Робер — его дети. Они всегда тебя любили. Неужели твою жажду мести утолит гибель невинных? Будь милосерден, умоляю!

— Поднимись в спальню и жди меня, — приказал он. — Посмотрим, на что ты способна ради своих детей.

Графиня встала из-за стола, присела и покинула комнату.

Наверху стояла мертвая тишина. Очевидно, Седина и Тереза накормили детей и те уже мирно спали. По крайней мере графиня на это надеялась.

Ее постель, постель, которую она делила с Жан-Клодом, была разобрана. Анн-Мари разделась сама, оставшись в одной сорочке, которая послужит ей ночной рубашкой. Теперь, лишившись прачек, она старалась не слишком часто менять белье и стирала только по необходимости.

Распустив волосы, она стала их расчесывать, но тут дверь спальни скрипнула, в комнату вошел Ренар и стал молча раздеваться. Сбросил сапоги, куртку, штаны и остался в домотканой рубахе.

— Сними свою тряпку! Я хочу видеть, что ты можешь мне предложить, гражданка.

Графиня поспешно подчинилась и вскоре стояла перед ним нагая. Ренар обошел вокруг, время от времени останавливаясь, чтобы прижаться к ней, погладить, сдавить грудь.

— Неплохо, — одобрительно пробормотал он, — особенно учитывая, сколько тебе лет и то, что ты успела дважды ощениться.

Он снова стиснул ее грудь, улыбаясь, когда она поморщилась. К его удивлению, сама мысль о том, чтобы поиметь эту аристократку, возбудила его. Он потерся о ее попку, так что его не слишком заметное достоинство скользнуло в прогалину между ягодицами.

— Интересно, Жан-Клод когда-нибудь брал тебя в задницу? — прошептал он. — Или мне первому предстоит это удовольствие?

У Анн-Мари язык примерз к гортани. Желчь поднялась к самому горлу, во рту стоял горький вкус. Воздуха не хватало.

Ренар злобно засмеялся.

— Но об этом потом, гражданка. На колени! Соси, а я скажу тебе, когда остановиться. И постарайся быть поискуснее, чем сегодня утром! Ах-х-х, да, сука, вот так хорошо. Очень хорошо! — Он закрыл глаза и, когда она почти довела его до оргазма, прохрипел:

— А теперь на спину и раздвинь ноги пошире. Хочу слышать из твоих собственных уст, как сильно ты хочешь, чтобы я тебя отделал! Сколько времени прошло со смерти братца?

Он толкнул ее на постель.

— Ничего не скажешь, он был пылким мужчиной, наш Жан-Клод, а ты не так стара, чтобы не наслаждаться знаками его внимания, — хмыкнул он, упав на нее. — А теперь скажи, как сильно ты жаждешь, чтобы я сделал это с тобой?

— Ренар, во имя Господа! — взмолилась она.

— Скажи, сука, — или все переговоры окончены и твои дети завтра будут далеко! — прорычал он, ударив ее по лицу.

— Пожалуйста, — безнадежно повторила она, но, поняв, что этого недостаточно, с трудом выдавила:

— Пожалуйста, возьми меня, Ренар. О, сделай это со мной! Мне это нужно! Я так хочу тебя! Оттопчи меня! Возьми! Возьми! А-а-а! — воскликнула она, когда он безжалостно врезался в нее.

Его мокрый рот завладел ее губами, толстый язык не давал дышать. Графиня сразу поняла, что, если она не проявит должного воодушевления, он жестоко отомстит. Поэтому она застонала, царапая ногтями его широкую спину, и обхватила ногами его бедра.

— О да, — шептала она в его ухо. — О да, Ренар! Сильнее!

Не стесняйся быть грубым! Обожаю, когда мне причиняют боль!

И он не щадил графиню. Он пыхтел и потел над ее покорным телом, а потом взвыл от неутоленной похоти, чувствуя, как острые соски ее грудей щекочут его торс. Но тут его семя брызнуло в нее, и он злобно зарычал, но сразу успокоился, сообразив, что впереди вся ночь. Он будет сосать и грызть эти полные груди, пока она не завопит от боли и наслаждения.

Пусть она, в свою очередь, заставить его плоть снова подняться, и тогда он возьмет ее в зад! Братец никогда не отваживался на такое, а вот он попробует ее там, куда не входил ни один мужчина! Ей наверняка понравится!

Ренар всегда хотел Анн-Мари. Теперь она станет его рабой, пока ему не надоест. Вряд ли это случится слишком скоро. Ну а натешившись вдоволь, он продаст графиню хозяйке борделя в Харфлере и избавится от ее отродья, как и намеревался. Мальчишка пойдет в солдаты, а девчонка отправится в Париж, но прежде он надругается над ней, как его отец когда-то обесчестил его мать. Разве это не истинная революционная справедливость?!

Он громко рассмеялся своим молчаливым мыслям, и женщина, придавленная его телом, задрожала от ужаса.

Больше всего Анн-Мари поразило, что она сумела выжить и вынести эту самую страшную ночь в своей жизни. Проснувшись, она обнаружила рядом храпевшего, как свинья, Ренара.

Он насиловал ее и унижал самым гнусным образом. Бедная женщина сползла с кровати, корчась от боли. Все ее тело ныло, как избитое. К счастью, на каминной решетке она нашла кувшин с водой и попыталась смыть с себя мерзость его ласк.

Вряд ли она сумеет так же легко стереть воспоминания об этой ужасной ночи, но, чтобы спасти детей, пойдет и не на такое.

Кое-как вымывшись, она быстро оделась, выбежала из комнаты и спустилась на кухню, где ее уже ждали дети.

— Мама! — закричали они в один голос, но она лишь молча покачала головой.

— Что случилось? — спросила двенадцатилетняя Мари-Клер. — Почему папин лакей ужинал с тобой прошлым вечером ночью, а потом остался ночевать?

— Месье Ренар теперь новый владелец Ле-Верже, — медленно начала она.

— Но Ле-Верже мой! — негодующе вскричал Жан-Робер. — Мой дядя — бастард. Я настоящий наследник!

— Non, mon bebe. Ле-Верже отныне принадлежит месье Ренару. Так распорядилась революция. Скоро мы уедем в Англию к моему дяде. О, вам понравится Лондон. Тереза и Селина тоже будут с нами, Жан-Робер. Ну не чудесно ли?

— Англичане — наши враги! — упрямо объявил мальчик.

— Твой дедушка был англичанином, Жан-Робер. Тебя назвали в его честь, — мягко напомнила сыну мать.

— Глупый мальчишка! — фыркнула сестра. — Месье Ренар украл Ле-Верже, и мы ничего не сможем с этим поделать.

— Тогда я поеду к королю! — вспылил мальчик.

— Короля уже нет, Жан-Робер, — возразила сестра. — Они отсекли ему голову, как и нашему папе.

Жан-Робер жалобно шмыгнул носом.

— Мари-Клер! — пожурила девочку мать, хотя понимала, что она права.

— Когда мы едем? — спросила Мари-Клер.

— Скоро, — пообещала Анн-Мари. — Седина, отведи детей на урок к отцу Андре. И не возвращайтесь слишком скоро.

Постарайся задержаться подольше.

— Хорошо, мадам, — понимающе кивнула Седина. — Пойдемте, дети.

Она взяла их за руки и увела.

— Я нагрела воды, — шепнула Тереза, — и налила в маленькую дубовую лохань в кладовой. Вам нужно искупаться, мадам. Смыть смрад этой скотины, иначе он будет вечно стоять у вас в ноздрях.

Графиня вспыхнула.

— Ты знаешь?

— Знаю эту собаку Ренара, мадам. Вы сделали все возможное, чтобы защитить детей, но не верьте ему.

— Я и не верю. Ах, Тереза, мне так стыдно! — зарыдала графиня.

— Пусть он стыдится, — свирепо прошипела Тереза. — Я бы его прикончила, но это едва ли сойдет нам с рук, ведь в наше время никто не знает, чего ожидать от друга и соседа.

Идите вымойтесь.

Графиня последовала ее совету и почувствовала себя лучше. Она даже смогла съесть вареное яйцо с кусочком свежего хлеба и выпить несколько глотков разбавленного водой вина.

Едва она встала из-за стола, как в дверь громко заколотили.

— Пойду открою, — сказала она кухарке, которая в эту минуту месила тесто, и поспешила на стук. Распахнув дверь, графиня оказалась лицом к лицу с компанией крестьян.

— Мы пришли за графиней д'Омон и ее отродьем, — прохрипела женщина с черной повязкой на левом глазу — очевидно, предводительница.

— Я графиня, — дрожащим голосом пролепетала Анн-Мари, отступая.

— Нас послали привезти тебя в Харфлер, гражданка. И твоих детей тоже! — рявкнула женщина. — Где люди, которым приказано тебя сторожить? За такое нарушение закона покатятся головы, уж будьте уверены!

— Охранники вчера вернулись в Сен-Жан-Батист, когда сюда прибыл месье Ренар, глава местного Комитета общественной безопасности. Он сейчас здесь, но пока не проснулся.

— Где? — прошипела одноглазая.

— Наверху. Войдите, пожалуйста.

— Мадам, — прошептала предводительница, — не бойтесь. Мы пришли спасти вас. И принесли письмо от вашего дядюшки, лорда Беллингема. Все это маскарад.

Онор вручила графине маленькую записку. Та развернула ее и облегченно вздохнула.

— Какое счастье! — прошептала она.

— Кто эти оборванцы, мадам? — осведомилась Тереза, выходя в переднюю с огромным ножом для разделки мяса.

— Времени нет объяснять, Тереза. Что бы ни случилось, не пугайся. Это друзья. Потом объясню, — как можно тише сказала Анн-Мари. — Они пришли переправить нас в Англию.

— Что за адский шум? — недовольно проворчал Ренар, свесившись через перила. Очевидно, он только проснулся, потому что был полуодет. — Кто вы, черт побери?

— Вы месье Ренар? Глава Комитета общественной безопасности в этой деревне? — властно спросила женщина с повязкой на глазу.

— Это я, — подтвердил Ренар.

— Я гражданка Онер Дюпон. Меня и этих граждан прислали из Харфлера за графиней д'Омон и ее отпрысками. Ей предъявлено обвинение, и она предстанет перед судом.

— Что за обвинение? — оживился Ренар.

— Не знаю, — грубо бросила Онор. — И не мое это дело.

Мне поручено забрать людей, которых желает допросить Комитет. Разве эта женщина не содержится под арестом?

— Да, — медленно протянул он.

— В таком случае почему вы стоите здесь и спорите со мной, гражданин Ренар? Если у вас есть вопросы или жалобы, предлагаю вам поехать в Харфлер с нами. Если же вы посмеете спорить с харфлерским Комитетом и, что еще хуже, идти против его решений, нетрудно представить, что вас ждет. — Она красноречиво рубанула рукой в воздухе и, подбоченившись, пронзила Ренара яростным взглядом. — Гражданка и ее отродье приглашены на чай к мадам Гильотине. Думаю, вы не станете возражать против уничтожения врагов Франции? Итак, гражданин?

— Н-нет, — промямлил Ренар. — Разумеется, не буду.

Какое счастливое совпадение, что Анн-Мари и ее щенков уберут отсюда как раз тогда, когда он решил окончательно завладеть имением! Конечно, неплохо бы позабавиться с графиней еще недельки две. Каким наслаждением было терзать это стройное тело! Впрочем, это теперь не важно. Главное, что Ле-Верже отныне станет принадлежать ему безраздельно!

— Где дети? — спросил он Анн-Мари.

— С отцом Андре, — тихо ответила она. — Они твои племянники, Ренар! Не позволяй, чтобы их убили! Оставь здесь!

Умоляю!

Графиня упала на колени, и негодяй вспомнил о том, как она сделала то же самое вчера. Его плоть невольно восстала и отвердела.

— Встань, гражданка! — прогремел он, грубым рывком поднимая графиню с пола. — Комитет Харфлера мне не подчиняется. Это я ему подчиняюсь! — Он повернулся к Терезе и приказал:

— Приведи сопляков, старуха!

Та свирепо уставилась на мерзавца. Ренар шагнул к ней и заорал в лицо:

— Ты что, оглохла, старая сука? Поняла? Или ум отшибло?

— Я прекрасно поняла тебя, гражданин Ренар, — тихо обронила Тереза, вонзая острый как бритва нож в его черное сердце. — Прекрасно! Но ты не получишь Ле-Верже! Оно принадлежит законному наследнику, а не какому-то ублюдку! Ты что, оглох, мерзавец? Понял? Или ум отшибло?

Она отступила, посторонилась, и Ренар мешком рухнул на пол. Спокойно вырвав из его тела нож, старуха вытерла кровь подолом юбки.

— Господь небесный! — воскликнул граф Астон по-английски.

— Молчите, гражданин Пьер! — раздраженно остерегла Онор.

— Пойду приведу детей и Седину, мадам графиня, — преспокойно заявила Тереза и вышла из дома.

— Кто он? — спросил герцог потрясенную Анн-Мари.

— Единокровный брат моего мужа. Побочный сын старого графа. Все это время служил камердинером у Жан-Клода, и тот искренне любил его, как брата. Я всегда считала их друзьями, но вчера узнала, что это Ренар отдал моего мужа в руки трибунала, когда они были в Париже.

— Именно поэтому старуха его убила? — допытывался герцог. — Прекрасная работа и на редкость аккуратная!

Анн-Мари перекрестилась, но промолчала.

— Милорд, — прошептала мужу Аллегра, — очевидно, Тереза убила негодяя, потому что он издевался над графиней.

Вряд ли она захочет говорить о столь ужасном и позорном испытании. Для такой добродетельной и нежной женщины нет худшей пытки, чем подвергнуться грубому насилию. Не стоит ее расспрашивать, тем более что нам следует как можно скорее отсюда убраться.

Она подошла к графине и взяла ее за руку.

— Мадам, соберите все ваши драгоценности и деньги и спрячьте на себе и детях. Мы не можем позволить вам взять что-то еще. Помните, для чужих мы везем вас в Харфлер, на суд Комитета общественной безопасности. Если нас по дороге остановят, именно это мы и будем утверждать. Самая правдоподобная сказка, какую мы только смогли придумать.

— Кто вы? — осмелилась спросить графиня.

— Я герцогиня Седжуик. Этот джентльмен — мой муж, а остальные — наши друзья. Женщина с повязкой на глазу — Онор, моя горничная.

— Но почему вы решили нам помочь?!

— Ваши тетя и дядя были крайне удручены, узнав о постигших вас несчастьях, тем более что они уже советовали вам немедленно перебраться в Англию после смерти мужа. Моего брата тоже казнили в Париже, потому что он отказался покинуть свою нареченную, хотя ему, как англичанину, и предлагали свободу. Это мой способ отомстить негодяям и помочь своим друзьям Беллингемам.

— Так вы пришли спасти меня и детей в память брата, мадам? Вы безумны, но, впрочем, мой папа часто говаривал, что все англичане — безумцы. Как мне отблагодарить вас?

— Но мы по-прежнему в опасности, — напомнила Аллегра. — А теперь идите и соберите все ценное.

— Погодите! — воскликнула графиня, умоляюще глядя на Куинтона. — Я не могу оставить моих служанок. Они поедут со мной.

Герцог грустно усмехнулся:

— Была не была! Семь бед — один ответ, как говорится!

Разумеется, мадам, ваши служанки могут ехать с нами. Вряд ли я осмелюсь спорить с той грозной старухой, которая не моргнув глазом прикончила месье Ренара.

Графиня прикусила губку, но не выдержала и тоже рассмеялась.

Вернулась Тереза с внучкой и детьми. Анн-Мари, спустившись сверху, наскоро объяснила им, как обстоят дела, разделила ценности между всеми, велела спрятать и добавила, что это все, чем они располагают.

— Боюсь, только на это нам и придется жить, — вздохнула она.

— О нет, мадам! — вмешалась Кэролайн. — Я ваша кузина. Вы остановитесь в нашем доме и не будете ни в чем нуждаться.

— Вы моя родственница? — всхлипнула Анн-Мари. — Ах, подумать только, что оставшаяся в Англии почти незнакомая родня позаботится обо мне и детях, а посторонние люди рискуют жизнью, чтобы прийти к нам на помощь! Спасибо! Спасибо!

Она стиснула Кэролайн в объятиях.

— Нам пора, — предупредил герцог. — Сейчас не время для бесед.

— А что делать с этим? — скривилась Аллегра, ткнув своим сабо тело Ренара.

— О нем позаботятся, мадам, — мрачно буркнула Тереза. — Я поговорила с отцом Анри, и он все сделает. Ублюдка Ренара не слишком-то любили в деревне. Его зароют в чаще леса, чтобы никто и никогда не нашел следов.

— Обратный путь на побережье займет больше времени, — заметила Аллегра. — Боюсь, придется почти всю дорогу идти пешком. Графиня с детьми могут ехать на телеге, а двое из нас будут по очереди к ней подсаживаться. Остальным придется плестись на своих двоих.

— Простите, мадам, — вставил герцог, — но мы должны вывести вас из дома под конвоем. Все должно выглядеть так, словно вас увозят силой.

Анн-Мари согласно кивнула.

Мнимые крестьяне вывели «арестованных» из дома и грубо толкнули на телегу. Юнис и Кэролайн тоже уселись. Кэролайн постаралась устроиться так, чтобы поболтать с новообретенной родственницей. Герцог и лорд Уолворт вызвались править лошадьми. Остальные покорно зашагали рядом. Время от времени они видели работавших на полях крестьян: те пахали землю под новый урожай.

— Vive la revolution! — кричали путники.

— Vive la revolution! — откликались крестьяне, отводя глаза от графини д'Омон и ее детей. Очевидно, всем было ясно, что последует за арестом, и люди стыдились собственного бессилия.

Телега медленно тащилась по ухабистой проселочной дороге. Пасмурное утро перешло в серый, унылый денек. Лил холодный дождь, превращая дорожную пыль в жидкую грязь.

Англичане захватили с яхты немного хлеба и сыра и остановились у подножия невысокого холма, чтобы дать отдохнуть лошади и накормить замерзших, напуганных детей, так до конца и не поверивших объяснениям матери.

В первые же часы путешествия Кэролайн поведала кузине, какова степень родства между ними.

— Я знала, что у отца было два брата, — кивнула Анн-Мари. — Но кроме этого, мне мало что известно. Только дядя Фредерик писал нам регулярно.

— Вы говорите по-английски? — спросила Кэролайн.

— Ни слова, — с сожалением призналась графиня.

— Ничего, научитесь, и дети тоже. Не знаю, правда, как насчет вашей свирепой Терезы.

— Ее семья несколько столетий служила д'Омонам. Когда началась революция, ее дочка сбежала с солдатом, осталась только внучка, Селина.

В конце дня, когда до побережья было совсем недалеко, впереди показался небольшой отряд кавалерии.

— Пойте! — велела Аллегра спутникам и громко затянула:

— Aliens, enfants de la patrie. Ie jour de gloire est arrive! — И, весело помахав всадникам, воскликнула:

— Vive la revolution, граждане!

Солдаты помахали в ответ и проскакали мимо. Теперь дорога была пустынна. Кому придет в голову пускаться в путь в такую погоду? К тому же поднялся ветер, доносивший запахи морской соли и гниющих водорослей.

Наконец они добрались до того места, где было ведено оставить лошадь с телегой. До берега отсюда было с полмили.

Лошадь распрягли и отвели в сарай.

— Теперь придется всем идти пешком, — объявил герцог.

До перекрестка было всего несколько шагов, когда вдали послышался стук копыт.

— В канаву! — прошипел герцог, и все мгновенно повалились в грязь, пряча головы.

По дороге в Харфлер галопом пролетела группа закутанных в плащи всадников. Едва они исчезли из вида, герцог жестом велел всем подняться. Мокрые, дрожащие, перемазанные грязью путешественники выбрались на дорогу и поспешили к берегу. Узкая песчаная тропинка вела на вершину холма, а оттуда снова устремлялась вниз. Уже была видна привязанная к колышку шлюпка, опасно колыхавшаяся на волнах прилива.

Граф Астон кубарем скатился к подножию холма, растянулся и едва не потерял сознание. К счастью, у него хватило времени в последний момент схватиться за обрывок линя и удержать шлюпку. Остальные уже были рядом и помогли французам устроиться в крохотном суденышке. Туда же втиснулись граф, которому предстояло грести, Юнис и Кэролайн. Лорд Уолворт и герцог столкнули лодку на воду и долго смотрели, как она сражается с волнами, подходя все ближе к бухточке, где в клубах тумана стояла на якоре «Морская чайка».

— Удалось! — торжествующе воскликнула Аллегра.

— Рано радоваться, — покачал головой Куинтон. — Подожди, пока не окажемся на борту. Не будет мне покоя, пока я снова не увижу Англию, родная.

— Повезло, что нам не пришлось иметь дело со стражей.

Но как была великолепна Онор с черной повязкой на глазу!

Онор довольно хихикнула:

— Мне всегда казалось, что люди пасуют перед повязкой на глазу, миледи. Мне ничего не стоило запугать того гнусного типа. Знаю я эту породу! Хам и наглец, а таких легче всего прижать к ногтю!

Они повернулись к морю как раз в тот момент, когда шлюпка подошла к яхте. Крохотные фигурки одна за другой взобрались по трапу, и шлюпка снова направилась к берегу. На этот раз на веслах сидел капитан Грант. Не прошло и получаса, как все оказались на борту и поспешили сбросить свои маскарадные лохмотья и поскорее переодеться в сухое платье. Бобби забрал одежду французов, чтобы просушить на камбузе. Остальные отдали им свои теплые плащи.

— Мы немедленно поднимаем якорь, милорды, — объявил капитан Грант, входя в каюту. — Боюсь, возвращение будет нелегким. Море нынче неспокойное, так что ждите качки. Кроме того, поднимается норд-ост, но думаю, что штормить будет не слишком сильно.

После его ухода Бобби принес цыпленка и хлеб с сыром.

Детей уложили спать на узкие койки. К этому времени их одежда почти просохла. Графиня вместе с Юнис и Кэролайн последовала их примеру, потому что едва держалась на ногах после трудного дня. Мужчины устроились в уголке и о чем-то тихо переговаривались. Селина и Онор оживленно трещали между собой. Француженка пришла в восторг, узнав, что горничная-англичанка знает ее язык.

Аллегра села рядом с Терезой.

— Этот человек, Ренар, он мучил графиню? — прошептала она. — Может, стоит послать за врачом, когда приедем в Англию?

— Да, миледи, — кивнула старуха. — Хотя я не спрашивала, а она не говорила, я уверена, что он ее изнасиловал. Всегда вожделел к жене брата, трусливая свинья! Но я позабочусь о ней, мадам. Пока мы с Сединой рядом, госпожа больше ни в ком не нуждается!

— Понимаю, — вздохнула Аллегра. — Мы не будем навязываться ей с вопросами, Тереза.

— Вы, англичанки, такие храбрые! Что, если бы вас поймали? — заметила Тереза. — Думаю, появись вы два дня назад, все прошло бы не так гладко, но, слава Богу, мы в безопасности! Эта Онор — смелая девушка! И сообразительная. Она ваша горничная?

— С самого моего детства, — откликнулась Аллегра. — Родилась в поместье моего отца.

Тереза кивнула.

— Традиции — вещь хорошая, мадам. Революционеры хотят уничтожить наши обычаи и нашу страну. Не такого ждал месье граф от революции. Он мечтал о равенстве и справедливости, а начались грабежи и кровопролитие. Зачем убили короля с королевой? Бедняги! Я молюсь за упокой их душ.

Старуха со вздохом перекрестилась.

— Перемены иногда не обходятся без жестокости, — согласилась Аллегра.

— Ах, и вы тоже пострадали от революции! Мадам графиня мне говорила, — прошептала Тереза, сочувственно погладив руку Аллегры. — И несмотря ни на что, рисковали собой ради нас. Вы очень похожи на своего брата, мадам герцогиня!

Аллегра поднесла руку ко рту, чтобы заглушить крик. Как она возмущалась, расписывая окружающим, что брат совершил глупость, пожертвовав собой ради любви! И все же она сама не побоялась смертельной опасности во имя дружбы с четой Беллингемов.

«О, Джейми, — подумала она, — я переняла от тебя куда больше, чем предполагала…»

Одинокая слеза скользнула по ее щеке, но она не сказала ни слова, а Тереза, все поняв, закрыла глаза и откинулась на спинку стула.

На этот раз погода была к ним немилостива, и прошло два дня, прежде чем они причалили к брайтонской пристани и сошли на берег. Добравшись до «Доспехов короля», они отправили письма в Лондон, лорду и леди Беллингем и Чарлзу Тренту. Усталых путников ждали горячий обед и мягкая постель.