Глава 18
— Она его била? — открыла рот Эйнсли.
— Главным образом кочергой. — Голос Элинор звучал тихо, но гневно. — Кэмерон — крупный и сильный мужчина и мог бы остановить ее, но обычно принимал удар на себя, потому что спасал от нее Дэниела. Случалось и такое: Элизабет ждала, пока он напьется и заснет, и тогда подходила к нему. Два или три раза она подливала ему настойку опия, Харт рассказывал мне об этом. Кэмерон был вынужден постоянно следить за тем, чтобы не уснуть с ней рядом.
Так вот почему Филлида Чейз говорила, что Кэмерон никогда не приглашает женщину в постель. Он мог заниматься любовью где угодно, но только не в постели. Должно быть, с тех пор он испытывал подспудный страх — неизвестно, чего можно ждать от женщины, когда он уснет. Шрамы на его бедрах — свидетельство его страшной жизни с женой-чудовищем.
— О Господи! — Эйнсли поняла, что слишком сильно сжимает хрупкую ручку фарфоровой чашки и поспешила поставить ее на стол.
— Элизабет была не просто жестокой, она была сумасшедшей, — покачала головой Элинор. — Она возмущалась, что Кэмерон заманил ее в ловушку брака. Элизабет была на несколько лет его старше, и, по словам Харта, Кэмерон влюбился в нее, совершенно потеряв голову. С другой стороны, Кэмерон, сын одного из богатейших людей Англии и тот, кто унаследует титул, если с Хартом что-то случится, был слишком соблазнительной партией, и Элизабет не могла устоять. Ее родители ни о чем не предупредили Кэмерона, они были счастливы избавиться от нее. А Элизабет, видимо, думала, что после свадьбы будет вести точно такой же образ жизни, как до свадьбы. Когда Кэмерон потребовал от нее верности, она стала совершенно неуправляемой. Это был несчастливый брак с самого начала.
Эйнсли думала о Кэмероне. Искренний, упрямый, знает, чего хочет, и не позволяет, чтобы что-то стояло у него на пути. Он смеялся, но в его смехе всегда присутствовал оттенок горечи. У него репутация человека, меняющего женщин как перчатки, но после смерти жены он ни с кем так и не связал свою судьбу. Эйнсли считала, что он от скуки разыгрывает из себя гуляку и ловеласа, но рассказ Элинор заставил ее посмотреть на него совершенно иначе.
Конечно, после такой «семейной жизни» Кэмерон вряд ли с нетерпением помчится к алтарю. Кроме того, у него сложилось собственное мнение о женщинах: они — или алчные и эгоистичные, как Филлида Чейз, или жестокие и порочные, как Элизабет Кавендиш.
— Бедный Кэмерон, — промолвила Эйнсли.
— Осторожно, Эйнсли, — улыбнулась Элинор, поднимая свою чашку. — Они соблазняют тебя, эти Маккензи, сначала своей порочностью, а потом всем тем, что разрывает сердце.
— Но почему Кэмерон не развелся с ней? — не унималась Эйнсли. — У него ведь были на то все основания. Или на худой конец он мог бы отселить ее куда-нибудь подальше от себя и от Дэниела.
— Он не делал этого именно из-за Дэниела. — Элинор вновь наполнила чашки чаем и положила себе пять кусков сахара. — После того как они поженились, Элизабет очень скоро забеременела. И это ее бесило, она никогда не хотела быть матерью. Она впадала в ярость, грозила сделать с собой что-нибудь или попытаться избавиться от ребенка. Кэмерон не хотел выпускать ее из виду, он даже тогда защищал Дэниела. Элизабет много раз говорила Кэмерону, что Дэниел не его сын, называла отцом ребенка то одного, то другого из своих многочисленных мужчин. И в самом деле, любой из них мог бы им быть: Элизабет не скупилась на свои ласки.
Эйнсли вспомнила лицо Кэмерона, когда в потайном ящике стола он нашел письмо от любовника своей жены. Там были гнев, отвращение, старая боль, которая не до конца изжила себя. Сразу после этого он, в отчаянии и пытаясь заглушить вспыхнувшую боль, поцеловал Эйнсли.
— Мне кажется, я ее ненавижу, — тихо сказала Эйнсли.
— Я тоже не испытываю к ней нежных чувств, — решительно заявила Элинор. — У Кэмерона — большое сердце, и оно не заслужило, чтобы его разбила такая, как Элизабет. Хотя, — задумалась она, — я пришла к выводу, что ее потребность в других мужчинах — это какая-то болезнь. Отец читал мне однажды научную статью, в которой говорилось, что некоторые люди испытывают непреодолимую тягу к совокуплению подобно тому, как другие испытывают слабость к картам или алкоголю. Они не могут остановиться. Они непременно должны лечь с кем-то в постель и испытать… назовем это экстазом, иначе просто сходят с ума. Мы с отцом решили, что, возможно, Элизабет и была такой женщиной.
— Господи, Элинор, — заморгала ресницами Эйнсли, — твой отец говорил с тобой об этом?
— Конечно. Мой любимый папочка даже не представляет, что в присутствии молодой леди такие вещи говорить не принято. Он увлечен разными отраслями науки и обладает научным складом ума. Это означает, что он будет обсуждать особенности спаривания лягушек, а затем перейдет на человека, даже не задумываясь, что прилично обсуждать с дочерью, что нет.
Эйнсли рассмеялась. Попробовал бы кто-нибудь за обеденным столом Патрика и Роны затронуть особенности спаривания лягушек, не говоря уже о человеке! Его встретило бы глухое молчание пришедших в ужас Патрика и Роны. Брат с невесткой — хорошие люди, но у них очень строгие понятия о правилах поведения и о пристойных темах разговора.
— Что делать, Элинор? — насмеявшись, вздохнула Эйнсли. — Кэмерон продолжает твердить о бриллиантах и отелях в Монте-Карло, как будто, услышав это, я захлопаю в ладоши и побегу за ним к поезду.
— Потому что Кэмерон привык к женщинам, которые готовы на все, когда он размахивает перед ними бриллиантовыми ожерельями, — сочувственно улыбнулась Элинор. — Он им не нужен, им нужны его деньги, и Кэмерону это известно.
Да, Кэмерон — щедрый мужчина, но не глупый. Он прекрасно знает, почему дамы толпятся вокруг него.
— Меня его деньги не интересуют, — отрезала Эйнсли.
— Я это понимаю, но готова спорить, что Кэмерон не имеет ни малейшего представления, как завоевать любовь женщины, не подкупив ее. И никто из Маккензи не знает этого.
Элинор говорила уверенно. Харт наверняка задаривал ее подарками, пока она не сообразила, в чем дело, и не рассталась с ним.
— Если откажу Кэмерону, — выдохнула Эйнсли, — я знаю, что буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но если поеду с ним, я погублю себя и опозорю свою семью. — «Опять», — подумала про себя Эйнсли. — Братья никогда мне этого не простят.
— Знаешь, а тебе вовсе не надо никому объявлять, что ты едешь с ним. Прости меня, конечно, но ты не самая знаменитая в высшем обществе Британии молодая леди. Поезжай инкогнито.
— В парике и маске? — засмеялась Эйнсли, вспомнив свой костюм на маскараде у Роулиндсона.
— Ничего подобного. Просто поезжай на континент одна. В наше время леди часто проделывают такое. Они самостоятельно отправляются в дальние страны и пишут книги о своих приключениях. Ты не какая-то там незамужняя мисс, а почтенная вдова. И если ты во время своего путешествия случайно встретишь Кэмерона, так что из этого?
Эйнсли во все глаза смотрела на Элинор, а та с невозмутимым видом смотрела на нее.
— Эл, ты предлагаешь мне уехать с человеком и стать его любовницей?
— Я предлагаю тебе быть счастливой. Пусть это продлится совсем недолго. Надо хватать то, что можно, пока есть шанс. Жизнь так печальна и одинока, если этого не делать.
Эйнсли откинулась на спинку стула, понимая, что Элинор, возможно, не самый мудрый советчик в этом деле. Эйнсли надеялась получить объективный и беспристрастный взгляд на семью Маккензи. И у Элинор был этот взгляд. Но она по-прежнему любит их так же сильно, как Изабелла и Бет. Эйнсли не могла обращаться к Изабелле или Бет, потому что знала: предложение Кэмерона станет предметом семейной дискуссии, а она этого не хотела и знала, как не захотел бы, она догадывалась об этом, и Кэмерон.
Но Элинор хоть и указала Харту на дверь, не является сторонним наблюдателем. Она явно сожалеет о своем решении, хотя у нее для этого, вероятно, была веская причина. Десять лет назад Харт Маккензи не мог похвастаться безупречной репутацией. От Бет Эйнсли слышала о доме, который он купил для своей любовницы, женщины по имени миссис Палмер. Он навещал ее в этом доме много лет, и то, что он выделывал там, не являлось образцом поведения. И только после смерти жены и детей Харт как-то присмирел и стал намного скромнее. Тем не менее он жил с миссис Палмер до самой ее смерти.
— Ты же не ребенок, Эйнсли. — Элинор поднесла чашку к губам. — Ты понимаешь, во что впутываешься. Ты знаешь мужчин и что им нужно от женщины. Ты знаешь Маккензи. У тебя не должно быть никаких иллюзий.
Эйнсли ковыряла пирожное на тарелке. Она обожала их, но сейчас у нее пропал всякий аппетит.
— Скажи, Эл, если бы это была ты, если бы к тебе заглянул Харт и попросил уехать с ним и стать его любовницей, ты бы поехала?
— Он никогда не сделает этого, — сверкнула глазами Элинор.
— Ну давай пофантазируем и представим, что он сделал это. Ты бы поехала с ним?
— Предположить, что Харт Маккензи украсит мою шею драгоценностями и станет умолять разделить со мной постель? Ну, я бы испытала непреодолимое искушение. Однако у меня немного другие обстоятельства, чем у тебя.
— Но в мечтах, где все остальное не важно, ты бы сделала это? — нетерпеливо выдохнула Эйнсли.
Элинор на мгновение задержала взгляд на своей чашке, а потом подняла глаза на Эйнсли. Ее взгляд был совершенно спокойным.
— Конечно, сделала бы. Не раздумывая ни секунды.
Чуть позже к платформе подтянулся поезд, на котором Элинор предстояло вернуться в Абердин, и они с Эйнсли вышли из кафе.
Элинор, конечно, не знала, как поступит Эйнсли, но она увидела в ней одинокую молодую женщину, которой очень не хватает хотя бы немного счастья. Остается пока загадкой, хватит ли у Эйнсли смелости воспользоваться тем, что предлагает ей жизнь.
Эйнсли вложила в руку Элинор печенье с тмином, которое купила для нее в кафе, поблагодарила подругу за приезд, обменявшись поцелуями, они расстались. Эйнсли в своем духе, подумала Элинор: прячет щедрость под видом благодарности. Ну что ж, она не гордая и отвезет печенье домой, отцу, и у него тоже будет угощение.
После короткого прощания Эйнсли заспешила с вокзала — ее ждали многочисленные поручения королевы. Похоже, у бедняжки Эйнсли свободы еще меньше, чем у Элинор. И все же она умудрилась сохранить круг друзей, ну по крайней, мере тех друзей, кому плевать на деньги. Только очень богатые или очень бедные могут быть склонны к опрометчивым поступкам, поэтому друзья у Элинор были людьми странными.
Элинор повернулась, чтобы шагнуть с платформы в вагон, поскользнулась, не удержала равновесия, и тут же была подхвачена крепкой сильной рукой.
У нее перехватило дыхание, когда она оглянулась и увидела Харта Маккензи.
Изучавший ее взгляд золотистых глаз с годами стал суровее и тверже. Его фигура по-прежнему была крепкой и сильной, широкие плечи обтягивало превосходно сшитое пальто, под которым был надет килт Маккензи. На подбородке Харта темнела щетина, знак того, что он, как обычно, работал круглые сутки. Но в его пристальном взгляде не было ни малейшего намека на усталость.
Тем не менее, Элинор уловила в нем что-то новое, то, чего раньше в нем не было. Из газет она знала, что амбиции Харта велики как никогда, но в его глазах уже не было ни надежды, ни юмора. Перед ней стоял человек, который познал горечь утрат: от него ушли близкие люди — жена, единственный ребенок, потом я — давнишняя любовница. Казалось, в его жизни не осталось ничего, кроме амбиций.
— Я слышала о миссис Палмер, — тихо сказала Элинор. — Харт, мне очень жаль.
В его глазах вспыхнуло удивление, и на мгновение Элинор увидела перед собой прежнего Харта, человека, который пожертвовал очень многим ради благополучия своей семьи. Именно Харт заставил старого герцога подписать доверенность на управление имуществом на трех младших братьев, чтобы они могли жить независимо. Их отец был готов оставить Йена, Мака и Кэмерона без гроша, лишь бы сохранить капитал как единое целое — в герцогстве.
Как Харт убедил отца сделать это, Элинор не знала. И вот теперь Харт, человек, который обладает такой властью, таким состоянием, печалится о смерти своей любовницы, простой куртизанки.
— Спасибо, — кивнул Харт, недоверчиво глядя на нее: по-видимому, он не верил а ее искренность.
Элинор осторожно пожала его руку. У нее взволнованно забилось сердце, когда она почувствовала через перчатки силу его руки.
Харт вдруг улыбнулся — это была улыбка хищника перед нападением на жертву. Так может выглядеть лев перед прыжком на газель, которой не удалось убежать.
Элинор попыталась освободить руку, но Харт сжал ее пальцы и не отпускал. Дежурный на платформе засвистел в свисток, предупреждая об отправлении поезда. Харт взял Элинор под локоть и подтолкнул в вагон, потом вошел следом за ней.
— Это твой поезд? — нервно поинтересовалась она. «Ох, мама дорогая, неужели нам придется ехать вместе до Абердина!»
— Нет. — Харт стоял в дверях, пока она не села, положив пакет с драгоценным печеньем рядом.
Засвистел паровозный гудок, и вдоль поезда потянулись клубы черного дыма. Вагон дернулся.
— Мы отъезжаем, — резко сказала Элинор.
— Я вижу. — Харт полез в карман, достал сложенную записку и сунул ей в руку.
Но это оказалась не записка, а банкнота — сто фунтов стерлингов. Элинор разжала ладонь, и деньги упали на пол.
— Харт, нет!
Харт поднял банкноту и сунул ее под тесемку, которой был перевязан пакет с печеньем.
— Для твоего отца, для работы над следующей книгой.
Ничуть не торопясь, он достал крошечную золотую коробочку, извлек из нее карточку и протянул ей. Увидев, что она никак не отреагировала, Харт сунул карточку в глубокий вырез ее платья с высоким воротником.
Ее буквально пронзило тепло его пальцев, и в это мгновение Элинор поняла, что будет желать этого мужчину всю оставшуюся жизнь.
— Если захочешь увидеться со мной, отдай эту карточку моему управляющему, — сказал Харт. — Он будет знать, что делать.
— Это ужасно, ужасно мило с вашей стороны, ваша светлость, — взяла себя в руки Элинор.
— Элинор… — Вся видимость спокойствия Харта дрогнула и исчезла без следа. Он обхватил руками ее лицо, и сердце Элинор заколотилось со скоростью, во много раз превосходящей скорость, которую должен развить этот поезд. — Что мне с тобой делать?
Элинор задыхалась. Его губы были совсем близко, она чувствовала его теплое дыхание. Сейчас он поцелует ее, она обмякнет, и он узнает правду.
Харт коснулся губами уголка ее рта так нежно, что ей захотелось умереть.
Поезд дернулся. Харт улыбнулся Элинор, сделал шаг назад и, когда поезд уже тронулся, спрыгнул на платформу.
Захлопнув дверь, он медленно помахал ей через окно, когда поезд проплывал мимо. Элинор не могла оторвать от него глаз, а он смотрел на уходящий поезд до тех пор, пока тот не скрылся из виду.
Неделю спустя Кэмерон Маккензи поднял штору на окне вагона и снова ее опустил. Он не увидел женщины, спешившей по темной платформе, не увидел Эйнсли, бежавшую к последнему поезду из Донкастера.
«Именно так и должен закончиться этот невероятно мерзкий день», — подумал он.
Жасмин пришла шестой в своем заезде, и лорд Пирсон был взбешен. Он обвинил Кэмерона в умышленно проигранной скачке и устроил грандиозный скандал, угрожая исключить Кэмерона из жокейского клуба, — угроза совершенно напрасная, потому что у Кэмерона в этом клубе репутация была намного лучше, чем у Пирсона.
Но даже при этом одному из берейторов Кэмерона пришлось удерживать его, чтобы он не двинул в челюсть Пирсону. Сквозь сжатые зубы Кэмерон еще раз предложил просто купить у него Жасмин, но Пирсон отказался. Он приказал своим конюхам погрузить Жасмин в фургон и удалился.
Жасмин, как ребенок, который не может понять, почему ему нельзя остаться там, где хочется, оглядывалась на Кэмерона. У него горело в груди. «Проклятие, я влюбился в лошадь», — сказал он себе.
Дэниел тоже пребывал в смятении, но смиренно согласился остаться с Анджело, пока Кэмерон завершит дела в Лондоне, зная, что отец все еще сердится на него из-за приключения в Глазго.
Когда отец уехал в Балморал, Дэниел, по каким-то причинам, не очень ясным для него самого, решил отправиться в Глазго. Там его попыталась ограбить банда уличных молодчиков. Дэниел мужественно победил пятерых, но, когда прибыла полиция, чтобы арестовать грабителей, Дэниел, вместо того чтобы сказать, что он — жертва, позволил арестовать и себя вместе с ними. Это вызвало восхищение нападавших, и они, сидя в камере, весело делились с ним сигарой и контрабандным виски, пока не приехал Кэмерон и не вызволил Дэниела.
Он не понимал, что из-за него Кэмерон упустил Эйнсли, и сердился на отца: по его мнению, тот должен был попросту взвалить Эйнсли на плечо и сбежать вместе с ней.
И теперь Кэмерон готов был согласиться с сыном, потому что Эйнсли так и не появилась. Королева была известна тем, что крепко цеплялась за тех, кто ей нравился, не желая их отпускать от себя. Она сердилась, когда они хотели выйти замуж или вернуться к мужьям и семьям. Так они все вместе и мерзли в этой громадине, в Балморале, недавно выстроенном «замке» королевы, в котором шотландского было не больше, чем в яблочном пироге.
Паровоз выпустил пар, засвистел гудок, здесь и там захлопали двери поезда. Кэмерон еще раз выглянул на перрон и опустил шторку. Вагон первого класса был уютным, поэтому ночью он будет хорошо спать. Один.
Состав дернулся и стал медленно отползать от станции. Между его первой встречей с Эйнсли и нынешней прошло шесть лет и… «Катись все к черту, я не могу ждать еще шесть лет».
Кэмерон вскочил на ноги, готовый распахнуть дверь и спрыгнуть с поезда. Он вернется в Балморал, заберет Эйнсли, и гори все ярким пламенем!
Открылась дверь в коридор, и проводник отступил в сторону, пропуская кого-то.
— Это здесь, мэм?
— Да, спасибо, — обессиленно выдохнула Эйнсли, опустив в руку человека монетку. — Позаботьтесь о моем багаже, пожалуйста. Боюсь, его оказалось слишком много.
— Сию минуту, мэм, — ошеломленно ответил проводник, касаясь пальцами фуражки.
Он вышел и захлопнул дверь. Эйнсли опустила шторки на окнах, выходивших в коридор, стянула перчатки и шлепнулась на сиденье.
Поезд скользил в ночь, а Кэмерон продолжал стоять. Несмотря на спешку, Эйнсли выглядела свежо и привлекательно, но как-то по-другому, чем раньше. Спустя мгновение он понял: вместо обычного черного или серого платья на ней был ярко-синий наряд, один из тех, что приобрела для нее в Эдинбурге Изабелла. И хотя лиф по-прежнему застегнут до самого подбородка, ткань обтягивает ее словно вторая кожа, а подобранная в тон шляпка и вуаль превратили ее серые глаза в серебристые.
— Я едва не опоздала на поезд. Пришлось заехать в Эдинбург, чтобы забрать одежду, которую заказала для меня Изабелла. Вещи заняли три чемодана, их пришлось упаковывать в последнюю минуту. Изабелла с Маком любезно предоставили мне свой дом, который они снимают в городе, поэтому, боюсь, они в курсе, что я сбежала с тобой. Мак был весьма этим доволен.
— Ну конечно. — Кэмерон знал, что у Мака есть свой способ убедить женщину остаться с ним: похитить ее и заставить думать, что это была ее собственная идея.
— Я полагаю, мы остановимся в Лондоне на какое-то время? — спросила Эйнсли. — Неужели ты сразу же прямиком отправишься в Париж? Если я найду комнату в приличном отеле, то разберу вещи и решу, что мне следует взять с собой. Изабелла думает, что надо взять все, но мне кажется, это уже слишком.
— Мы остановимся в Лондоне, — хрипло сказал Кэмерон, придя наконец в себя. — Но не в отеле, а в доме Харта. Он всегда держит его наготове. Утром мы поженимся.
