Глава 9

Соблазн слишком велик, чтобы устоять, решил Ник. Он стиснул жену в объятиях и решительно завладел ее ртом.

Ее губы были солеными и прохладными, но они раскрылись под его губами. Ник никак не мог насытиться ею. Она была мягкой, а кожа – прохладной и нежной, как розовые лепестки. Фейт отвечала на его поцелуй с застенчивым пылом и искренностью, потрясающей его до глубины души.

Фейт изгибалась под ним, стискивала руками и гладила его плечи, лицо, волосы.

– А в воде двигаться легче, правда? – сказала она между поцелуями. – Я такая легкая. Как ты думаешь, рыба чувствует то же самое?

– Не знаю, – пробормотал он. – Никогда не пробовал поцеловать рыбу. Я предпочитаю тебя. Рыба холодная и скользкая. А ты теплая, мягкая и красивая.

Она тихонько засмеялась, и он поцеловал ее долгим, глубоким поцелуем, наслаждаясь ее пылкой женственностью.

Он потянулся к завязкам ее панталон, моля, чтобы она не завязала их на узел. Они были завязаны маленьким аккуратным бантиком. Женщины – поразительные создания. Он потянул за один конец, и бантик развязался.

Она затрепетала в его руках, и он ощутил эту дрожь во всем теле. Он нежно погладил ее, и она снова задрожала. Больше Ник не мог ждать. Он потянул панталоны вниз, лаская гладкие изгибы.

Она с силой прижимала его к себе, тихо постанывая. Закрыв глаза, Ник отдался настоятельной потребности своего тела и порывам женщины, которая обвивала его. Ее движения становились все более неистовыми и требовательными, и он дал ей то, чего она хотела, в чем он нуждался, она выгнулась и задрожала в восхитительном завершении, унося с собой Ника.

Он наполовину стоял, наполовину лежал на воде. Фейт обвивала его, сомкнув ноги у него на поясе, обнимая его руками за шею и прижимаясь лицом к его подбородку. Фейт обмякла и тяжело дышала. Ник почувствовал себя одновременно и выдохшимся, и полным жизни.

Он оглянулся через плечо на берег. По-прежнему не было видно ни Мака, ни Стивенса, вообще никого. Слава Боту!

– Теперь нам лучше выйти на берег, – тихо сказал он ей на ухо.

Она пошевелилась.

– Да, я немножко замерзла.

По-прежнему держа Фейт на руках, Ник направился в сторону берега.

– Стой! – крикнула она, отталкивая его. – Что это ты делаешь?

Он непонимающе уставился па нее.

– Выхожу. Ты же сказала, что замерзла.

– Да, по не могу же и выйти вот так!

– Как так?

– Без своих панталон! Ты снял их с меня. Где они? – Она посмотрела на него так, словно ожидала, что у него где-то есть карман, в который он сунул ее панталоны.

Ник пожал плечами:

– Понятия не имею. Где-то там – Он махнул рукой в сторону моря.

– Ну так я не собираюсь выходить перед твоими людьми с... с голым задом.

– Тебе и не придется. Мои люди куда-то ушли.

– Они могут вернуться.

– Ну... я принесу тебе одеяло, они ничего не увидят.

– Тебе в любом случае придется это сделать. Действие воды на белый хлопок, помнишь?

– Ну так что же? – Ник был сбит с толку. Она все равно будет прикрыта одеялом, так какая же разница? Но похоже, логикой тут и не пахло, а если она и была, то эго какая-то женская логика, потому что Фейт не сдвинулась с места.

– Даже в одеяле я не собираюсь выходить па берег без панталон. Николас! Я не намерена давать мистеру Мактаркишу новый повод для грубости. И потом, как я буду ехать на лошади без нижнего белья? – Она по-женски негодующе фыркнула. – Ты потерял мой панталоны, ты и найди их!

Он угрюмо взглянул нанее, но она выскользнула из его рук и решительно сказала:

– Они не могли уплыть далеко. Прилив еще не начался, и море очень спокойное.

Качая головой, он пошел гуда, где они только что были, и стал нырять в поисках ее панталон. Это оказалось не так просто. Он нырял и нырял, злясь все больше. Сам виноват, что позволил ей соблазнить его. Следовало быть более дисциплинированным. А тут еще она со своей дурацкой жеманностью – видите ли, не может выйти без панталон. После десятой бесплодной попытки он оглянулся на Фейт.

Она стояла в воде, сложив руки на груди, и с беспокойством наблюдала за ним. Она выглядела замерзшей, но решительной. Ему следовало бы схватить ее в охапку, оттащить на берег и забыть про дурацкие панталоны. Он решил, что нырнет еще раз, и если ничего не найдет, то бросит поиски, принесет одеяло и вытащит ее на берег, будь она хоть совсем голая.

Он нырнул и, уже когда собирался вынырнуть на поверхность, заметил что-то белое, колышущееся на глубине. Он снова нырнул и с торжествующим рыком вытащил чертову штуковину.

– Вот. – Он сунул ей мокрый ком.

– О, я знала, что ты найдешь их! Спасибо, Николас. – И она так ослепительно ему улыбнулась, словно он совершил какой-то геройский подвиг.

Ник почувствовал, как раздражение мало-помалу уходит. Он смотрел, как она пытается надеть панталоны. Мокрая ткань липла, и у нее не получалось даже всунуть одну ногу. Она брызгалась и бормотала ругательства. Он ждал, сколько мог.

– Давай я помогу тебе. – Он забрал у нее панталоны. – Ты ложись на воду, а я натяну их на тебя.

Она легла на воду. Золотистые волосы веером растеклись вокруг головы. Ник стиснул зубы и заставил себя облачить дело рук Божьих в самый бесполезный предмет одежды, когда-либо придуманный.

Фейт встала на ноги.

– Спасибо, – мягко сказала она. – Очень мило с твоей стороны. Я знаю, ты думаешь, что это было глупо...

– Ничуть, – солгал Ник.

Его горло перехватило от желания. В два счета он мог бы снова сорвать с нее эти панталоны. Фейт, казалось, почувствовала это. Она с нежностью смотрела на него, и он как будто тонул в ее глазах, которые были голубее океана и такие же большие и глубокие.

– Я чудесно провела время, – сказала она почти застенчиво. Ее лицо светилось. – В сущности, это был один из самых замечательных дней в... во всей моей жизни.

Он кивнул, не в состоянии придумать ответа. Он никогда не испытывал ничего подобного.

Они стояли по пояс в теплой воде, и ни один из них, казалось, не мог пошевелиться. Фейт выглядела восхитительно, золотистая и такая чертовски красивая, что трудно было поверить, что она настоящая. Но Фейт была настоящая, вся такая женственная, мягкая, разрумянившаяся, облепленная полупрозрачной белой тканью. Его жена.

Ее взгляд восхищенно скользил по его телу.

Он довольно улыбнулся и торопливо вышел из воды. Ему надо принести одеяло.

– Ты напеваешь.

Фейт подпрыгнула. По мечтательному выражению ее лица Ник понял, что ее мысли где-то далеко отсюда. Она неосознанно все время что-то мурлыкала себе под нос в ритме стука лошадиных копыт.

– Прости, – выдохнула она, поворачивая к нему виноватое лицо. – Я не хотела, правда. Этого больше не слу... я больше не буду.

Он нахмурился. Ее испуганное лицо встревожило его.

– Я не сказал, что против. Я просто не узнаю мелодию.

С виноватым видом Фейт забормотала так тихо, что ему пришлось наклониться, чтобы разобрать слова:

– Я сама ее сочинила.

– Очень красивая мелодия. Ты часто сочиняешь?

Она бросила на него настороженный взгляд.

– А почему ты спрашиваешь?

Он небрежно пожал плечами:

– Да так, просто интересно.

Ее поведение озадачило его. Она вела себя так, будто он поймал ее на ограблении церкви или пожилой леди, а не на безобидном мурлыканье.

Какое-то неуловимое воспоминание промелькнуло у него в голове. Когда Стивенс подарил ей на свадьбу ту простенькую флейту, она взяла ее так, словно флейта была самой ценной вещью на свете. Что она сказала? В детстве у нее была флейта, и дед сломал ее. Вот оно что! Дед запрещал ей играть.

И, судя по выражению ее лица сейчас, старый ублюдок не ограничивался только словесным запретом. Она вздрогнула непроизвольно, словно в ожидании удара. Ярость вспыхнула совершенно отчетливо. Можно не любить музыку, но бить девочку, особенно ту, из которой музыка бьет ключом, как вода из ручья...

– Ты как-то говорила, что твои дед сломал флейту. Он сделал это нарочно?

Ее глаза потемнели.

– Да, это был ужасный день.

– Могу себе представить. Должно быть, ты расстроилась – осторожно сказал он.

Она заколебалась, затем метнула на него какой-го пристыженный взгляд.

– Все было гораздо хуже. Мою близняшку Хоуп избили и это была моя вина.

– Расскажи.

– Я играла на флейте – дедушка запретил играть и дажене знал, что она у меня есть. Он увидел меня из окна верхнего этажа. Он пошел искать меня и вместо меня нашел Хоуп. К несчастью, она сняла с себя веревку, и он не понял, какая это из близнецов.

– Что значит – она сняла веревку?

– Хоуп – левша Дедушка всевремя привязывал ей левую руку за спиной, чтобы она не могла ею пользоваться, но Хоуп была непокорнее меня. Иногда она убеждала кого-нибудь из слуг перерезать веревку.

Она говорила это так обыденно, что Ник пришел в ужас.

– Боже милостивый! Да он же был настоящей скотиной!

– Да, он был ужасным человеком. В общем, он схватил Хоуп и обвинил ее, думая, что она – это я. Он нашел флейту и сломал ее, а потом избил Хоуп – Фейт закусила губу, вспоминая. – А я даже не знала.

Ник подъехал поближе и взял се за руку.

– Бедные маленькие девочки. Твоя бедная сестричка. Она не сказала деду, что он ошибся? Чтобы защитить тебя?

Фейт кивнула Голос ее был сиплым, когда она сказала:

– Она всегда старалась защитить меня от него. Она очень храбрая, моя сестричка.

– Очень храбрая и совершенно особенная, точно как ты – Он поднес ее запястье к своим губам и нежно поцеловал ладошку. Глаза Фейт заблестели от непролитых слез.

Он пытался придумать, как облегчить ее напряжение, успокоить. Она говорила, что не хочет думать о прошлом, и он мог понять почему.

– Ну, все это в прошлом, а мы живем настоящим, помнишь? – мягко сказал он. – Разве Хоуп не та самая сестра, которая учила тебя радоваться настоящему?

Она молча кивнула.

– Я гоже сочиняю музыку, – застенчиво проговорил он.

– Ты? – Она заморгала, удивленная его признанием – Ну конечно! Я на секунду забыла, что ты играл на гитаре Просто за то время, что мы вместе, ты ни разу даже не притронулся к гитаре.

Он пожал плечами:

– На игру как-то не было времени. – Он взглянул на нее. – Зато сейчас вполне подходящий момент. Стивенс, подай мне гитару, пожалуйста.

Стивенс вытащил гитару. Ник связал поводья, положил их на лошадиную холку, взял гитару и начал ее настраивать. Его лошадь при этом даже ухом не повела – свидетельство того, что это происходит не впервые. Ник заиграл какую-то испанскую мелодию, и с каждым аккордом Фейт мало-помалу расслаблялась и отдавалась музыке.

– Как красиво! – воскликнула она.

– Сыграйте на флейте, мисс! – крикнул Стивенс, и она взглянула на Ника.

– Чем больше инструментов, тем веселее, – сказал он. Не заставив просить себя дважды, Фейт вытащила свою флейту и присоединилась к игре, вначале нерешительно. Мелодия, которую он играл, была ей незнакома, но Фейт скоро подхватила ее и стала наигрывать веселый, бодрый мотив по контрасту с его медленной, довольно грустной песней. Мало-помалу оба темпа и настрой песни слились.

– Отлично, мисс, – сказал Стивенс, когда они закончили. – А теперь сыграйте какую-нибудь песенку, а мы с Маком споем.

Фейт удивленно взглянула на угрюмого шотландца.

– О, он умеет петь, – сказал Стивенс, перехватив ее взгляд. – Он и играть умеет, если это можно назвать музыкой, конечно. У него есть волынка.

– Это еще какая музыка, ты, невежественный англичанин, но только для важных событий. Волынка не для глупых, бесполезных развлечений.

Фейт недоумевала, для какого такого важного события Мак везет свою волынку. Возможно, он планирует сыграть похоронную песнь для своих павших товарищей, когда они приедут на место сражений. Где там погиб Элджи?

В этот момент Николас заиграл военный марш, и тут же Стивенс подхватил своим хрипловатым, громким голосом, а через мгновение и Фейт вступила со своей флейтой. Время от времени ей даже казалось, что она слышит низкий рокот, который мог принадлежать только Маку, но не была уверена.

Она все еще была растрогана не только от музыки, но и от того, как Николас откликнулся на ее историю о флейте. Он догадался, что Хоуп приняла ее наказание, и понял, как терзало Фейт чувство вины за это. Никто еще так легко не понимал и не принимал неразрывную связь, которая была у них с Хоуп.

– Вот там Дьепп. – Голос Николаса нарушил мысли Фейт. Она счастлива. По-настоящему счастлива. Простое, незатейливое счастье, которого она ждала. Она, конечно же, устала и, без сомнения, немножко обгорела на солнце, но ей было все равно. А быть может, это просто соль высохла на коже, и от этого щиплет. Как бы там ни было, ее это не беспокоило.

Она посмотрела на город, лежащий вдалеке. Дьепп вы глядел большим, Фейт разглядела башни.

– Это ведь замок, да? Ты что-нибудь знаешь о нем?

– Нет. Я хотел показать тебе не замок. Дьепп – порт.

Она ждала, что он продолжит, но он больше ничего не сказал.

– Да? – поддержала она разговор. – Большой порт?

Он бросил на нее нетерпеливый взгляд.

– Его размеры несущественны, мадам. Это порт.

Фейт вздохнула. Значит, они снова вернулись к «мадам», да? А она-то надеялась, что они уже прошли эту стадию, особенно после ночи, которую провели вместе, после чудесного урока плавания и тех восхитительных мгновений в море, которые за ним последовали. И потом заключительная радость ее игры на флейте, когда она играла с друзьями. Она не позволит ему испортить такой чудесный день и замечательное настроение своим офицерским голосом и этими его «мадам».

– Да, я поняла, что это порт. Ты выразился достаточно ясно.

Он удовлетворенно кивнул, словно это все проясняло. Фейт же пребывала в полном недоумении.

– Гм... а почему меня должен интересовать порт?

Несколько нетерпеливо, словно его раздражала ее бестолковость, он ответил:

– Корабли в Англию отплывают из Дьеппа довольно часто. Отсюда дальше, чем из Кале или Булони, но...

– Я не собираюсь плыть в Англию. – Теперь она поняла, к чему он вел. Она не позволит погрузить ее на корабль и отослать прочь!

Он окинул ее напряженным взглядом.

– Для тебя это было бы лучше.

– Я не согласна, – надменно заявила она. – Я просто чудесно провожу время. И не задерживаю вас... – Она осеклась, вспомнив их идиллию в море. Но в той задержке виновата не только она. – Ну может, немножко, – поправилась она. Как он смеет думать о том, чтобы отослать ее? После такого счастливого дня, который у них был?

Вот оно что, внезапно дошло до нее. Похоже, он не доверяет ничему, что делает его счастливым. Ничему, что пробуждает его чувства. Или он не доверяет ее чувствам? Как бы там ни было, она не позволит отослать себя, как какой-то неудобный сверток!

– О том и речь.

Она ошеломленно взглянула на него.

– Ты хочешь оправить меня в Англию из-за задержки на берегу, когда я... мы...

Он поспешно оборвал ее:

– Нет, разумеется, не из-за этого. – Он нахмурился, подъехал к ней поближе и сказал, понизив голос: – Я наблюдал за тобой последние несколько часов.

Она вскинула бровь.

– И?..

– У вас, мадам... э-э… этот взгляд, – обвиняюще сказал он.

– Взгляд? Ах ты, Боже мой. Какой такой взгляд, скажи, пожалуйста?

Он закатил глаза, явно раздраженный ее непонятливостью, затем наклонился, и прорычал:

– Мечтательный взгляд, мадам!

– Мечтательный? Как ужасно, – безмятежно отозвалась она. – Это всегда было моим недостатком. Ну ничего, в будущем я постараюсь быть более сосредоточенной.

Он тихо пробурчал себе под нос:

– Мадам, это частично моя вина, я знаю. Мне никогда не следовало делать... э-э... то, что мы делали в воде.

Она намеренно неправильно поняла его.

– Я никогда не пожалею о том, что научилась держаться на воде и плавать.

– Ты знаешь, что я имел в виду. То, что мы делали потом!

– Ах это.

– Да, это. – Он казался раздраженном. – И с тех пор у тебя мечтательный вид.

Она пожала плечами.

– И ты мурлыкала себе под нос!

– Ты сказал, что не возражаешь против моего пения, – вспыхнула она. – Ты сказал, что мотив красивый!

Он снова закатил глаза.

– Я возражаю не против пения, а против того, что стоит за ним.

Она нахмурилась:

– А что, по-твоему, стоит за ним?

Он замялся, затем сказал осторожно, словно произносил неприятную правду:

– Я думаю, вы строите воздушные замки, мадам. Против которых я вас особенно предупреждал.

Значит, она права: ее чувства нервируют его. Фейт прищурилась, глядя на замок на горизонте, и сказала:

– Бог ты мой, так вот это что! Воздушный замок! А кажется вполне настоящим. Кто бы мог подумать, что это мираж? А что вызывает его, ты не знаешь?

– Я говорю не о замке в Дьеппе! – рявкнул он. – Я говорю о том, что ты начинаешь привязываться! Мечтаешь о будущем! Строишь планы, хотя я неоднократно предупреждал тебя, что у нас с тобой нет будущего!

Фейт окинула его долгим взглядом.

– Ты ошибаешься, – сказала она спустя некоторое время. – Единственное, к чему я по-настоящему привязана в данный момент, так это к флейте. – Она повертела флейту, которая висела у нее на шее. – И если хочешь знать, я мечтала о чудесной горячей ванне. Кроме этого, я ничего не планировала.

Вид у него стал еще более недовольным, поэтому она безмятежно улыбнулась и поспешила его успокоить:

– Привязана? К тебе? Как глупо. Ты ведь строго-настрого приказал мне не привязываться, так?

– Так.

– И я сказала, что согласна на твои условия, разве нет.

Он кивнул:

– Сказала.

– Ну вот. Значит, все в порядке. Так что нам вовсе не обязательно ехать в Дьепп – ну если ты, конечно, не желаешь взглянуть на замок. – Она вопросительно посмотрела на него. – Хочешь?

– Нет, я не хочу смотреть на дурацкий замок, мадам!

– Я тоже не хочу, – согласилась она, подавляя соблазн напомнить ему, что она умеет строить собственные замки, те, что парят в воздухе.

– Значит, в последний раз полюбуйся на море. Теперь мы направляемся в глубь страны, и когда вновь достигнем побережья, ты увидишь уже не Ла-Манш, а Бискайский залив.

– Бискайский залив? Это не он славится кровожадными пиратами?

– Больше нет, – успокоил он ее. – Они все были уничтожены. Кроме того, мы не будем переплывать залив. Мы будем объезжать его.

Ей в голову пришла мысль:

– Если пиратов больше нет и раз уж вы так торопитесь попасть туда, почему бы не переплыть напрямую из Англии в Португалию? Зачем тратить так много времени, путешествуя из Кале на лошадях в объезд?

Стивенс издал какой-то приглушенный, сдавленный звук, но когда она взглянула на него, чтобы выяснить, в чем дело, он смотрел прямо перед собой, лицо его было лишено всякого выражения.

– Лошади, – сказал Николас. – Лошади не любят море.

– Да, мисс, – громко coгласился Стивенс. – Это все из-за лошадей. Люди здесь совершенно ни причем. Никто здесь не зеленеет, ступая на палубу, что вы! Это все, стало быть, из-за лошадей.

Фейт взглянула на Николаса, лицо которого стало заметно краснее, чем минуту назад, и закусила губу.

– Это правда, я не очень хорошо переношу качку, – с холодным достоинством подтвердил Ник. – Но лошади тоже не выносят моря.

– Ну вот и отлично, все решено. Никто из нас не желает садиться на корабль! – Она пустила свою лошадь рысцой. Фейт старалась удержать улыбку на лице, ведь, в конце концов, она выиграла эту небольшую стычку.

Беда в том, что она не чувствовала радости победы. Если бы она призналась, что «привязывается», он посадил бы ее на первый же корабль, отплывающий из Дьеппа в Англию.

Они провели вместе такой чудесный день с купанием, солнцем и смехом, они вместе играли. Фейт не могла себе представить более волшебного дня. И вдруг оказывается, что он готов отвергнуть ее и отправить назад, в Англию.

Почему он так решительно настроен не позволить ей полюбить? Чего он боится? Разве он не хочет быть любимым? Фейт не могла этого понять. Она всю свою жизнь страстно хотела любви.

Как можно бояться любви? Почему? Фейт оглянулась на суровое лицо мужа и недоуменно нахмурилась.

В эту ночь Ник нашел для них ночлег в деревенской таверне. Маленькая комнатушка под крышей с неровным потолком и полом, имеющим наклон в одну сторону. Но комнатка была чистой, а постельное белье пахло свежестью.

«Вот вам и ночевки под открытым небом на жесткой, холодной земле», – с улыбкой подумала Фейт. Несмотря на свои грозные обещания, муж весьма рьяно заботится о ее удобствах. Впрочем, – ее улыбка стала шире, – он, возможно, делает это не только ради удобств жены.

Все ее первоначальные сомнения по поводу скоропалительного замужества улетели в окно после первой же ночи. В постели Николас Блэклок переставал быть офицером со стальным взглядом и становился нежным любовником с затуманенным взором.

Лондонский высший свет называл Фейт и ее сестру-близняшку красавицами, и, хотя ей нравились вечера, балы и восхищение элегантно одетых мужчин и женщин, ничто не могло сравниться со взглядом Николаса, когда он смотрел на нее за миг до поцелуя. В такой момент она действительно ощущала себя красивой.

Фейт никогда не считала себя красавицей. Все сестры, выросшие с дедушкой, знали, то красота – обоюдоострый меч, а тщеславие – грех, заслуживающий сурового наказания. В Дерем-Корге не было ни зеркал, ни гостей. Были только сестры.

Но когда Николас Блэклок смотрел на нее этим своим темным, дымчатым взглядом, она чувствовала, как внутри ее распускается что-то глубоко женственное, что никогда прежде не затрагивалось. Какое-то чувство, что он не просто видит один из бриллиантов Мерридью – об этом глупом имени он, впрочем, и не знал, – а что он видит Фейт, ту Фейт, о существовании которой она и сама не подозревала.

Когда он включал ее в объятья, она не ощущала себя девушкой, которая провела полжизни, боясь вспышек ярости своего деда, не чувствовала себя глупой мечтательницей, которая влюбилась в пустого самозванца и испортила себе жизнь. Она не чувствовала себя женщиной, которая теперь отвлекала его oт важного путешествия и спорила с ним. Когда он прокладывал дорожку теплых, пьянящих поцелуев по всему ее телу, от мочки уха, пo всем изгибам и впадинкам до самых стоп и обратно, словно пытался вобрать в себя и изучить саму ее сущность, она чувствовала себя больше чем особенной, больше чем красивой. Тело и душа переполнялись любовью, и Фейт гадала, не почувствует ли он, как она выплескивается на него, словно эго было именно то, что он впитывал.

И потом, когда она парила в воздухе, она чувствовала себя... почти... любимой.

Но он никогда не произносил этих слов.

А утром как будто отвергал искренность своего ночного поведения. Ибо всегда было одно и то же.

«He привязывайтесь, мадам»

«Не строите воздушных замков, мадам»

«У нас с вами нет будущего, мадам».

– Расскажите мне про вашего Элджи, Стивенс. Каким он был? – Они ехали по узкой дороге, которая петляла через лабиринт зеленых и золотистых лоскутов полей. Время сбора урожая уже закончилось, и земля была свежевспаханной и темной. И пахла она восхитительно.

– Элджи? – Он удивленно взглянул на нее, затем улыбнулся воспоминаниям – Он был хорошим сыном – не хорошим мальчиком, заметьте, такой уж он был озорник. Он и мистер Ник, оба. Они были неразлучны, а хозяину это было не по душе.

– Почему?

– Сэр Генри не нравилось, что его сын якшается с сыном конюха. Но, он не возражал, когда они были еще мальчонками, но потом, когда между ними должна была разверзнуться пропасть.

– Пропасть? – поощрительно переспросила Фей.

– Мистера Ника, его в семь лет отправили в школу его старший брат, молодой Генри, названный в честь своею отца, ставился в пример мистеру Нику. Ник должен был вернуться из школы другим человеком. Но он не изменился. Приезжал из школы чистенький, весь с иголочки, как чопорный маленький джентльмен, но сразу же бежал в конюшни, и оба пацана тут же убегали в лес. – Он усмехнулся. – А когда возвращались обратно, были похожи на парочку цыганят.

– А что они делали в лесу?

– Да все. Играли в Робин Гуда, в Гая Уорика и Ричарда Львиное Сердце, а когда стали постарше, их начало привлекать дикая природа – больше мистера Ника, но и моего Элджи тоже. Эти двое, они знали землю как свои пять пальцев, лучше, чем егеря где гнездятся сапсаны, где спят барсуки, где лисица прячет своих лист... – Он поморщился. – Оттуда и пришла беда. Старый сэр Генри, я уже говорил, он был помешан на охоте на лис.

Фет кивнула:

– Мой дедушка тоже был заядлым охотником. Для него было большим разочарованием, что никто из нас не родился мальчиком.

– Старый сэр Генри, он придирался к Нику из-за многих вещей. Из-за мушки, например.

– Он запрещал музыку? Мой дед тоже.

Стивенс бросил на нее сардонический взгляд.

– Не то чтобы запрещал. Он просто не хотел, чтобы его сын играл. Музыка – женское занятие, бывало, говорил он. И книги. Мистер Ник любил читать, но его отец считал, что музыка и книги – не мужское дело. А мистер Ник, ах, как он любил разные истории. Бывало, читал их нам с Элджи – оттуда, стало быть, они и брали свои игры про Ричарда Львиное Сердце и все такое.

Фейт улыбнулась. Она могла представить Ника и его друзей, играющих в лесу в отчаянных легендарных храбрецов.

– В глазах сэра Генри единственным спасительным достоинством мальчика было то, что он с малолетства души не чаял в лошадях – он и Элджи, оба, – и сэр Генри ожидал, что Ник будет, как он сам и его брат, заядлым охотником.

Стивенс покачал головой:

– Один раз он поохотился, еще когда был совсем мальцом. Никогда этого не забуду – его маленькое личико испачкано лисьей кровью, папаша его такой гордый, а Ник весь трясется, белый от злости. После этого он отказался участвовать в охоте, как бы ни орал сэр Генри, как бы ни бил его, ни наказывал. Не ладили они с отцом, скажу я вам. Старый сэр Генри был помешан на охоте, хоть это в конце концов и убило его. Сломал на охоте спину, да, вот так. Свалился с лошади, когда перескакивал через изгородь. – Стивенс поморщился. – К плохому концу он пришел, да, был прикован к постели и медленно умирал.

– Это ужасно. А сколько было Нику, когда это случилось?

– О, к тому времени он уже давно был на войне. Охота и стала причиной того, что его отправили в армию. Загоняли лису, у которой, как знали они с Элджи, были лисята, поэтому ребята перебили запах тухлой рыбой и всем таким сбили гончих со следа. Когда его отец узнал об этом, он был готов убить мальчишку. – Стивенс неодобрительно фыркнул. – Избил его и отправил в армию, чтоб сделать из него человека. Им, мальчишкам, тогда было по шестнадцать.

– Тогда ему – им, – наверное, было трудно в армии.

Последовало короткое молчание.

– Ага, трудновато, и Нику труднее, чем Элджи. Ко многим сторонам военной службы он привык, но вот убивать... Хороший военный капитан Ник, такого еще поискать. Говорят, в нем течет кровь скандинавских воинов, холодная воинственная ярость. Но когда все закончено... э-э... мистер Ник ненавидит себя.

Он взглянул на Фейт.

– В жизни мистера Ника было много смертей. Да почитай все его друзья-товарищи были убиты в том или ином сражении. А потом еще его отец вот так умер. И его брат.

– Его брат?

– Умер от заражения крови незадолго до того, как сэр Генри сломал спину. Должен сказать, это чуть не убило леди Блэклок, маму мистера Ника. И то сказать – видеть, как умирает старший сын, наследник, а потом еще и муж. А капитан Ник в армии, каждый Божий день рискует жизнью. Бедная леди. Она поседела от свалившихся на нее несчастий.

«Бедная, бедная женщина, – подумала Фейт, – сколько горя ей пришлось пережить».

– И Николас поехал домой, чтобы помочь матери?

Покрытое шрамами лицо Стивенса загадочно сморщилось.

– Нет.

Фейт была потрясена. Совсем не похоже на Николаса, которого она знала.

– Ему ничего не сказали, мисс. Отец запретил говорить об этом мистеру Нику. Ни про свою сломанную спину, ни про смерть мистера Генри.

– Но это... это же ужасно. Исключить его вот так... когда он был так нужен...

Стивенс кивнул:

– Он страшно переживал, когда узнал. Поехал домой, когда уже было слишком поздно. Слишком поздно даже для похорон. Он был тогда как потерянная душа. Винил себя за то, в чем вовсе не было его вины. Усугублялось дело еще и тем, что к тому времени и Элджи убили. Мистер Ник винит за это себя. Считает, что не должен был разрешать Элджи идти вместе с ним в армию. – Стивенс фыркнул. – Как будто кто-то мог удержать моего мальчика, но мистер Ник, он очень тяжело все воспринимает. Считает, что должен обо всех заботиться.

Фейт кивнула, глаза защипало от слез. Он действительно обо всех заботится, ее Николас.

– Вот потому-то я и пошел в солдаты после того, как моего Элджи убили. Кто-то должен был удерживать мистера Ника от мрачных мыслей. – Его лицо сморщилось в кривой улыбке, когда он добавил: – Думаю, теперь вы взяли на себя эту обязанность, мисс. И могу сказать, у вас получается это куда лучше, чем у меня. Он намного счастливее, когда с вами, давненько я его таким не видел.

Фейт задумалась над его словами. Поскольку они были сказаны человеком, который знает Ника всю жизнь, она должна была признать, что Стивенс понимает, о чем говорит. А мысль о том, что Николас стал счастливее с тех пор, как женился на ней, Фейт принимала с радостью.

Но лично ей совсем не казалось, что Николас счастлив. В иные моменты – да, но по большей части Фейт ощущала в нем темноту и глубокую печаль, до которой не могла дотянуться. Теперь она знала, откуда взялась эта темнота. Какая ужасная история! Теперь она лучше понимала, почему он так боится привязанности. Любить людей чудесно, но иногда болезненно – более чем болезненно, – если теряешь их. А Николас стольких потерял...

– Вы правда думаете, что он счастлив, Стивенс? – Спрашивая это, она изучающе смотрела на старого солдата, и секунду спустя он отвел глаза.

– Счастливее, мисс. Намного счастливее. На свете нет ничего совершенного.