Глава 21
Пока горничная укладывала ей волосы, Лилиана снова ощутила приступ тошноты. Вообще-то ее тошнило с прошлой ночи, когда она, стоя там, где сейчас стоит Полли, сказала Эдриану, что предпочитает ему Бенедикта. Она закрыла глаза. Почему она это сделала? Он привел ее в ярость, и слова вырвались сами собой. Если бы она могла взять их обратно… Но это невозможно, Эдриан нацепил маску равнодушия. Он избегает ее как чумы.
Отлично, подумала Лилиана, когда тошнота прошла. Она не может взять те слова обратно и продолжает гневаться на него за ложь. Они безнадежно утонули в молчаливой обиде, и пропасть между ними с каждым днем становится шире. Напряжение уже сказывается на ней, она все время чувствует себя больной. К тому же сыта по горло постоянным присутствием Бенедикта! Но Эдриан делает вид, что его брата не существует, как не существует и его жены. За столом Бенедикт вел себя на редкость несносно: обходился со слугами так, будто платил им, обременял ее своим вниманием, унижал Эдриана туманными замечаниями об отце и Килинг-Парке.
В довершение, словно дела и без того не были из рук вон плохи, явились «негодяи». Лилиане даже захотелось вернуть слепого Эдриана. Не его слепоту, а того Эдриана — любящего, нежного, откровенного. Эдриана, который дарил ей радость, прижимал ее во сне к себе, тянулся к ней утром, не успев еще открыть глаза. Она хотела того Эдриана, а не равнодушного, холодно-любезного, страшно далекого.
Но она не знала, как его вернуть.
— Да, вы не слишком хорошо выглядите, — констатировала горничная.
Лилиана посмотрела в зеркало, не замечая ни светлых локонов, падающих на шею и виски, ни элегантного платья цвета лаванды, ни своей прозрачной кожи. Она видела круги под глазами и искусанную нижнюю губу.
— Спасибо, Полли, — мрачно поблагодарила она. Та прищелкнула языком.
— Миледи, вы не должны хандрить, раз к его светлости вернулось зрение. Вы ведь рады за него?
— Конечно. — Лилиана выдавила улыбку.
— Если мне позволено будет спросить… миледи, случаем, не беременна?
— Простите?
— Я уверена, что вы беременны, — непререкаемым тоном заявила Полли. — Вам это не приходило в голову? Я ваша горничная, и если вы не знаете, то уж я-то знаю.
Лилиана быстро подсчитала дни. О Господи! Не может быть! О Господи… А чем иначе объяснить нездоровье, резкую перемену настроения, постоянную готовность к слезам?
Бессознательно проведя рукой по животу, она уставилась в зеркало. Боже, она носит его ребенка, какое счастье! Но тут опять накатила тошнота, и, положив руки на стол, Лилиана уперлась в них лбом.
— Ничего страшного. Его светлость будет очень доволен, а приступы скоро пройдут, ручаюсь, — улыбнулась Полли и направилась к двери. — Миледи, оставляю вас наедине с вашими мыслями.
По поводу тошноты горничная ошиблась, зато от мыслей у Лилианы даже заболела голова. Все, что произошло между ней и Эдрианом в последние несколько дней, теперь казалось мелочью, но если принять во внимание росток жизни у нее внутри, было над чем призадуматься. Она произведет на свет ребенка, который узнает лишь презрение отца, как Эдриан в детстве…
Лилиана подняла голову. Возможно, она не сумеет преодолеть образовавшуюся пропасть, но вопрос о его рождении выяснит раз и навсегда. Портрет в Килинг-Парке не давал ей покоя, она часто любовалась им и теперь вспомнила, что Эдриан был копией деда с отцовской стороны и, значит, сыном своего отца, а не кого-то другого. Тогда почему отец презирал его? Неужели не замечал этого сходства?
Видимо, существует другая причина. Если Эдриан действительно сын лорда Килинга, она должна это выяснить хотя бы ради собственного ребенка. И есть человек, который способен ей помочь. Мистер Перл, адвокат в Килинге, знающий все обо всех.
Но как ей поговорить с ним? Она не может рассказать о своих подозрениях Эдриану. Он не будет ее слушать, а если и выслушает, то не поверит. Нет, придется сделать это без его ведома.
Эдриан послал за Бенедиктом и теперь дожидался его в кабинете. Тот вошел с сияющей улыбкой и сразу направился к письменному столу, где сидел брат.
— О, ты выглядишь с каждым днем все увереннее, как я посмотрю! — воскликнул он. — Знаешь, сегодня прекрасный день, тебе стоит погулять в саду. Мы с Лилианой это уже сделали.
Эдриан вцепился в подлокотники стула.
— Может, присядешь? — спросил он. Бенедикт сел, небрежно вытянув ноги.
— Мне бы хотелось увидеть, как Лилиана гуляет в садах Килинг-Парка. Они гораздо больше здешних, и, я думаю, она с радостью…
— Бен, я думаю, нам надо откровенно поговорить.
— Конечно! — Тот явно удивился, но быстро пришел в себя. — Что ты имеешь в виду?
— По-моему, тебе пора вернуться в Килинг-Парк.
— О да! Теперь я уверен, что ты полностью выздоровел…
— И никогда больше сюда не приезжать.
— Что?! — Вскочив, Бенедикт недоверчиво уставился на брата.
— Мне уже давно следовало попросить тебя об этом, однако я не понимал, какие цели ты преследуешь. Краска сбежала с лица Бенедикта.
— Женившись на Лилиане, я совершил большую ошибку, но она моя жена, Бен, и ты ничего уже не сможешь изменить.
Губы у Бенедикта задвигались, но он не произнес ни слова, лишь покачал головой.
— Не знаю, что ты имеешь в виду, — наконец пробурчал он. — Полагаю, ты неправильно все истолковал. Я не хочу ничего менять. Я рад за Лилиану, она милая девушка, и я счастлив, что она удачно вышла замуж.
— То есть ты стараешься меня уверить, что никогда ею не интересовался? Даже теперь?
— Господи, я ведь тебе сказал! — Бенедикт засмеялся, как будто услышал самое абсурдное на свете предположение. — Я никогда не интересовался Лилианой — во всяком случае, не в том смысле, который ты в это вкладываешь. Я испытываю к ней лишь братскую привязанность!
— Братскую привязанность, — эхом отозвался Эдриан. — А я думаю, нечто большее.
— Если ты ревнуешь, то поговори со своей женой. Если у вас несколько странные отношения, это ваша проблема, а не моя.
Ярость, бушевавшая в Эдриане все утро, готова была выплеснуться наружу.
— Надеюсь, — угрожающе произнес он, — ты не имел в виду, что она питает некую странную любовь к тебе?
— Едва ли ты можешь сделать меня ответственным за то, что сейчас она жалеет о своем поспешном замужестве.
— Будь честным, Бен, признайся. — Эдриан встал из-за стола. Бенедикт отступил на несколько шагов, плотно сжав губы. — Что ж, я помогу тебе. Совершенно ясно, что ты делал попытки вбить между нами клин, старался, чтобы я думал, что у вас с ней что-то есть. Ты изо всех сил настраивал ее против меня, чтобы утолить жажду мести.
Граф замолчал, ожидая, что Бенедикт станет это отрицать, но брат удивил его.
— Ты меня предал! — с ненавистью выпалил он. — Я всегда тобой восхищался как никем другим. Но ты отобрал ее у меня, и я тебя возненавидел. Ты прав, Эдриан, я приехал сюда в надежде увидеть тебя сломленным, жалким, обреченным провести остаток жизни в темноте и одиночестве. Раз она никогда не станет моей, я хотел, чтобы ты страдал до конца своих дней. Она тоже ненавидит тебя и сожалеет об этом замужестве больше, чем ты способен вообразить.
Эдриан смотрел на брата, который получил все, что должно было принадлежать ему, на брата, который так любил его жену, что из ревности готов был ее погубить. Ему даже стало жаль Бенедикта.
— Теперь уезжай, Бен. Твое пребывание в Лонгбридже отныне нежелательно, — спокойно сказал он.
Бенедикт резко повернулся и направился к выходу, но у двери помедлил.
— Ты бесчувственный ублюдок! — гневно выплюнул он. — Надеюсь, придет время, и ты испытаешь такую же боль, как я в тот момент, когда ты украл ее у меня. Ты не способен любить! Мне очень жалко бедную Лилиану, но, Господи, ты даже не представляешь, как я жалею тебя!
Дверь кабинета с грохотом захлопнулась.
Эдриан тупо смотрел ему вслед. Было время, когда он мог бы согласиться с братом, но теперь он познал и страдание, и любовь. Только не знал, что с ними делать.
И ему было жаль себя.
Лилиана разработала план, включающий, к сожалению, обман Полли Дисмьюк. Пользуясь сентиментальностью горничной, она сказала ей, что у нее есть сюрприз для мужа, который нужно привезти из Килинга, но если Эдриан узнает, куда она поехала, то сразу догадается, что это. Как она и думала, Полли с энтузиазмом одобрила ее план, заявив, что сюрприз просто необходим для поднятия духа его светлости.
Теперь осталось убедить Эдриана, что она должна повидаться с семьей, вернувшейся из Бата. Правда, они должны приехать только на следующей неделе, но, может, он этого не помнит? К счастью, «негодяи» еще не уехали из Лонгбриджа, и он не станет задавать вопросы в их присутствии.
Отправляясь на его поиски, Лилиана очень нервничала. Ложь вообще не в ее характере, к тому же она собиралась обмануть Эдриана после того, как сама упрекала его за это. Но выбора не было. Если бы не вопрос о законности рождения, если бы она никогда не видела портрет его деда, она бы ничего такого не делала. А вопрос, кто он, становился теперь основным, поскольку она носит его ребенка. Ей не видать покоя, если она хотя бы не попытается узнать правду.
Когда Лилиана вошла в Золотую гостиную, сердце у нее упало. Эдриан сидел перед камином и читал газету. Он был один.
— Ты пришла, — равнодушно произнес он.
— А где твои гости?
— Уехали рано утром.
Они уехали? Разве лорд Артур не хотел осмотреть ирригационные сооружения?
— Так скоро? — тупо спросила она.
— Думаю, они чувствовали себя неловко, — ответил Эдриан, и она покраснела.
— А Бенедикт?
— Крайне удивлен таким вопросом, мадам. Ведь он наверняка сообщил вам о своем отъезде.
Господи, наконец-то, а то она уже решила, что он навсегда поселился в Лонгбридже. Она провела все утро в оранжерее, избегая встречи с ним и разрабатывая план.
— Мне об этом не известно. Он уехал в Килинг-Парк? — Надо же хоть что-то сказать.
— О да. Видимо, торопится перекрасить вашу любимую гостиную.
Лилиана нахмурилась. Она понятия не имела, зачем Бенедикт завел вчера об этом разговор, ибо ничего особенного про ту гостиную никогда не говорила. Кажется, там очень уютно, вот и все.
— Не надо выглядеть такой огорченной, Лилиана, он ведь уехал не в другую страну, — усмехнулся Эдриан и как-то странно посмотрел на нее, будто впервые увидел. — Составите мне компанию?
Она села на краешек стула, положила руки на колени и опустила глаза, чувствуя, что он наблюдает за ней.
— Наконец-то мы здесь одни, ты и я. Но судя по твоему виду, тебе это не нравится.
Лилиана не знала, нравится ей или нет, скорее, это лишало ее присутствия духа. Все так изменилось с тех пор, как он был слепым. Неожиданно она вспомнила ту ночь, когда сидела в этой комнате у него на коленях, целовала, убеждая его и себя, что он не перестал быть мужчиной. Вспомнила счастливые моменты духовной близости, когда она читала ему вслух или смотрела в его пустые глаза, в которых отражался свет камина. Действительно ли Эдриан тогда наблюдал за ней? Она уже не знала. Кажется, с тех пор минула целая вечность, и за это время между ними пролегла такая пропасть, что оба теперь не представляли, как ее перейти.
Желудок опять свело, и Лилиана приложила руки к животу.
— Не нравится и вызывает отвращение, — нахмурился Эдриан.
— Я не очень хорошо себя чувствую.
— Из-за того, что осталась наедине со мной? Кажется, он дает ей понять, что она его раздражает, он сыт ею по горло.
— Это никак не связано с тобой. Просто мне нехорошо, — резко ответила Лилиана.
— Возможно, тебе надо лечь в постель. — Эдриан пожал плечами. Отвратительное равнодушие! — Пожалуйста, делай как тебе удобно. Я давно привык к твоему постоянному отсутствию, и если ты предпочитаешь одиночество…
— Вряд ли я его предпочитаю. Но поскольку я не могу привыкнуть к твоему равнодушию, то мне, видимо, следует предпочесть одиночество.
Лилиана кипела от гнева. Этот человек — дурак, черствый, безразличный, уничтожающий все на своем пути!
— Равнодушие? — ухмыльнулся Эдриан. — Прости, я думаю, мы сами установили нашу линию поведения. Ты можешь поступать как угодно, Лилиана, если это сделает тебя счастливой. Можешь домогаться моего брата, если тебе этого хочется. На какие еще уступки я должен пойти?
Вскочив, Лилиана в бешенстве уставилась на мужа.
— Прекрати! Я не домогаюсь твоего брата! Твой брат меня совершенно не интересует, и я очень рада, что он наконец уехал!
— Правда? А может, твоя внезапная болезнь вызвана сожалением?
Она только молча подняла глаза к потолку. Упрямец! Ненавистный, сводящий с ума! Круто развернувшись, Лилиана направилась к двери.
— Я не способна тебя понять. Не в моем характере быть такой… бессердечной, как ты. Я думала, ты изменился, Эдриан! Я знаю, ты уже другой, но все еще не позволяешь себе чувствовать. И не желаешь этого. Мне искренне жаль тебя!
Эдриан встал с места. Губы плотно сжаты.
— Что, по-твоему, я должен чувствовать, Лилиана? Позор своего рождения? Вину за убийство моего кузена? Или ты, возможно, предпочитаешь, чтобы я испытывал боль от того, что ради мести женился на тебе, что терпел унижения от собственного отца, что отвергнут тобой ради моего слабохарактерного брата? Ты этого хочешь? Если именно это сделает тебя счастливой, пожалуйста, я буду чувствовать, — хрипло произнес он.
Эдриан смотрел на нее холодными карими глазами, словно приглашал к спору с ним. Лилиана невольно отступила.
— В чем дело, любовь моя? Не в твоем характере заставлять человека все это чувствовать.
Да, черт возьми! Нужно убираться отсюда поскорее, от него, от его бессердечного равнодушия. От человека, которого она считала необыкновенным и который испытывает такую боль, что не желает впускать любовь в свою мрачную душу. Она не в состоянии ему помочь.
Уже взявшись за ручку двери, Лилиана вспомнила, что пришла с ним поговорить. Она закрыла глаза. Набрала побольше воздуха, потом резко повернулась, чтобы поскорее покончить с делом.
И увидела.
Горькие складки у рта, холодный блеск в глазах. Эдриан смотрел, как она уходит, и это причиняло ему боль. Он тут же отвернулся, и Лилиана закусила губу, борясь с желанием подойти к нему. И чего она добьется? Он на другой стороне пропасти.
— Моя… моя семья вернулась из Бата, и я хотела бы с ними повидаться. Я уеду на несколько дней. Со мной едет Полли. И Бертрам.
Кивнув, он развернул газету.
— Поступай как знаешь.
Между ними снова была стена, но Лилиана уже знала, что в ней есть трещина. Хотя сердце молило ее подойти к нему, она вышла из комнаты, слишком расстроенная и слишком испуганная, чтобы сделать еще одну попытку. Кроме того, она должна выяснить правду. Ради него.
Услышав, как закрылась дверь, Эдриан поднес руку ко лбу, потом смял и отбросил газету. Он чудовище! Слишком гордый, чтобы признать, что она причинила ему боль. Дьявольская гордость не позволила упасть перед ней на колени и молить, чтобы она снова любила его. Неудивительно, что она предпочла Бенедикта: несмотря на его слабости, тот не был чудовищем и мог дать ей любовь, в которой она так нуждалась. А он не может даже сказать, что считает ее красивой, или поблагодарить за самоотверженность в дни его темноты. Он видел в ее глазах отвращение, ощущал ее презрение и не находил слов, чтобы все изменить. Он чудовище.
Эдриан подошел к буфету и налил себе виски. Пусть хоть это притупит его боль.
