Глава 23

Между деревьями двое мужчин спускались к реке. За их спиной вились дымы бивуачных костров и раздавался привычный шум военного лагеря. Порция осторожно следовала за ними; она как тень скользила между стволами и кустами, не теряя мужчин из виду, но и не смея подобраться слишком близко, чтобы ее не обнаружили. На протяжении двух дней Порция следила за Руфусом. Неразличимая в толпе солдат, она так и пожирала его глазами и ловила звуки любимого голоса. Ах, как это было мучительно — оставаться неузнанной, в стороне, не имея возможности приблизиться!

Отряд Декатура двигался в голове колонны, за ним следовала пехота принца Руперта, а арьергард составлял небольшой кавалерийский разъезд. К ночи они встали лагерем под стенами Йорка, а перед рассветом сюда подтянулись остальные войска роялистов, собранные со всех окрестностей.

Порция поспешила смешаться с вновь прибывшими и почти не боялась разоблачения. Избежать ненужного внимания в такой сутолоке было довольно просто, тем более что она не была новичком среди солдат и отлично знала, как себя вести. Ни у кого не возникало сомнения, что этот незнакомец принадлежит к одному из соседних отрядов.

Всякий раз при виде Руфуса у нее все сжималось внутри и сердце терзала ужасная боль. Как ей хотелось броситься к нему в объятия, почувствовать себя в кольце больших сильных рук, вдохнуть запах его кожи и волос, погладить шелковистую рыжую бороду и окунуться в теплое сияние голубых глаз. Во время последней встречи их взгляд был таким пугающе пустым, что от одного воспоминания можно было сойти с ума. Ей нужно только одно: избавиться от жутких воспоминаний и вернуть прежнюю нежность и любовь, составлявшие весь смысл ее жизни.

Временами Порции казалось, что Руфус чувствует ее присутствие, ощущает его в воздухе. Но он так ни разу и не оглянулся, а страх предстать перед ним открыто и быть снова безжалостно отторгнутой заставлял Порцию бесцельно слоняться вокруг и следить за ним исподтишка, пытаясь унять терзавший ее душевный голод.

И все то время, пока Порция изыскивала способ повстречаться с Декатуром наедине, в голове ее тревожно звенела мысль о том, что сделать это нужно до рассвета, ибо тогда начнется бой и будет поздно о чем-то говорить. Она может опоздать. Руфус может погибнуть в бою. Сердце девушки сжимали ледяные тиски страха.

Пока Порция слонялась среди солдат, стараясь держаться на отшибе, она не раз и не два слышала недовольные разговоры о том, что задерживают жалованье, причем не за один месяц. Мало-помалу люди проникались сознанием того, что попусту рискуют своей головой ради человека, которому наплевать на их судьбу. Это тревожило Порцию — и наверняка тревожило Руфуса. От таких солдат не приходится ожидать отваги в бою. При виде разряженных в пух и прах офицеров на великолепных породистых скакунах ни у одного из подчиненных не возникало чувства гордости и причастности к великой армии — не говоря уже о преданности. Вряд ли солдаты захотят жертвовать жизнью для того, чтобы эти вельможи смогли продолжать свою роскошную жизнь, наслаждаясь унаследованным богатством и привилегиями.

И вот теперь безвольную армию пригнали на место, где по прихоти принца Руперта должен состояться решающий бой, призванный ознаменовать полную победу роялистов. Марстон-Мур, вересковая пустошь в нескольких милях к северу от Йорка, давала достаточный простор для маневра двух больших армий.

День клонился к вечеру, когда Порция последовала за Руфусом и Уиллом, спускавшимися к реке у подножия небольшого лесистого холма. Отряд Декатура собирался обедать, тогда как остальные силы королевских войск еще только заканчивали короткий дневной переход. На другом конце пустоши можно было различить в подзорную трубу знамена армии парламента. Обстановка в лагере роялистов накалилась до предела, и Порция гадала, как чувствует себя враг перед неотвратимой жестокой дракой.

Судя по всему, у Уилла с Руфусом было не очень разговорчивое настроение, да и Порция находилась слишком далеко, чтобы разобрать о чем они беседуют. Мужчины достигли берега, и девушка под прикрытием кустов остролиста подобралась поближе. Отсюда можно было подслушать — но Руфус с Уиллом молча разделись и прыгнули в воду.

Порция смотрела и не могла насмотреться, откровенно наслаждаясь возбуждающей сценой. Казалось, прошла целая вечность, с тех пор, когда она могла любоваться обнаженным телом Руфуса. И теперь ей в глаза бросилась его непривычная худоба. Того и гляди скоро из-под кожи начнут выпирать ребра! Впрочем, широкая спина оставалась по-прежнему прямой и мускулистой, талия — такой же стройной, а ноги — прямыми и мощными. При виде того, как играют мускулы под гладкой кожей бедер и ягодиц, когда Руфус с шумом прыгнул в воду, Порция почувствовала жаркую, страстную истому. Уилл тоже был сложен на славу, по-юношески изящен и гибок, однако не выдерживал сравнения с Руфусом. Ни у кого тело не излучало такую уверенную, пышущую здоровьем жизненную силу и мощь.

Купальщики тем временем поплыли наперегонки к противоположному берегу, и даже отсюда, из-за кустов, было видно, какое удовольствие доставляет обоим эта гонка. Как будто и Уиллу, и Руфусу ужасно не хватало каких-то простых, незатейливых действий, благодаря которым так хорошо отдыхает смятенный рассудок. Но вот Руфус вернулся и пошел на берег, с каждым шагом все выше поднимаясь над водой, и Порция пожирала глазами тело, близость с которым дарила ей столь острое наслаждение и от одного вида которого она испытывала мгновенное возбуждение.

Боже, как она любит этот плоский живот, длинные сильные бедра, густые рыжие волосы на широкой груди! Горячий язык невольно прошелся по губам, вспоминая, какова на вкус его кожа и как приятно покрывать ее поцелуями. Он нетерпеливо ежился от этой щекочущей ласки, бедра двигались, играя мускулами, а живот напрягался и становился совершенно твердым. Во рту у Порции стало солоно, словно она наяву обхватила губами шелковистую головку его копья и ласкала его — затвердевшее, готовое к любви.

Беспомощно сжавшись за густыми кустами и следя за тем, как энергично Руфус растирает покрасневшую от воды кожу, Порция ничего не могла с собой поделать — она хотела его, хотела так, что темнело в глазах, тряслись руки и подгибались колени. Она не заметила, как уселась на первую попавшуюся кочку, покрытую мокрым мхом.

Уилл, шлепая по воде и разбрасывая брызги, также выскочил на берег и рухнул на мягкую траву. Порция без труда могла уловить каждое слово.

— Руфус, я не понимаю, зачем ты собираешься участвовать в завтрашнем бою, если все равно не веришь в успех?

Руфус помолчал, прежде чем ответить.

— У меня на то две причины. Первая — присяга, которую мы все вместе дали королю. Я не намерен ее нарушать — во всяком случае, до завтра… — Он снова задумался и добавил: — Но я готов своим решением освободить от присяги любого из моих людей — если кто-то не захочет рисковать головой.

— Брось, ты же знаешь, что этого никто не сделает! — с жаром возразил Уилл. — За тобой они пойдут в огонь и в воду!

— Верно, но зачем класть свои жизни за безнадежное дело? — Руфус небрежно пожал плечами. — Наверняка в обеих армиях найдется немало солдат, которые так рассуждают.

— Ну а что за вторая причина? — напомнил юноша.

— В этом бою я надеюсь встретиться с Като Грэнвиллом, — ровным голосом сообщил Руфус.

— И испытаешь неземное счастье оттого, что отправишь его на тот свет, — утвердительно закончил за друга Уилл.

Руфус тоже улегся на траву, закинув руки за голову.

— Есть вещи, которые приходится делать из чувства долга.

— Только долга? И не более? — Теперь в голосе Уилла слышалось явное недоверие.

Руфус повернулся на бок и принялся играть травинкой с большим муравьем.

— Знаешь, Уилл, в последнее время мне стало на все наплевать.

— Эхо из-за Порции? — нерешительно спросил Уилл.

До сих пор эта тема оставалась запретной, однако в краткие минуты затишья перед последним боем он не побоялся задать свой вопрос. Руфус опять надолго задумался. А потом резко сел и потянулся за рубашкой.

— Я пришел к выводу, что провидение предоставляет мужчине одну-единственную попытку целиком довериться какой-либо женщине… прирасти к ней телом и душой… И если этот дар не будет принят, такого человека больше не волнует его будущее. — Он встал и надел штаны. — Поднимайся, пора возвращаться в лагерь. — Минуты откровения миновали, и голос Декатура вновь стал безразличным и отстраненным.

Уилл послушно оделся, и мужчины пошли обратно, храня такое же молчание, как и по пути к реке. А Порция еще долго сидела на своей кочке под кустом, прежде чем справилась с собой и смогла вернуться к кострам.

— Ну и что вы скажете?

Като не спеша опустил подзорную трубу и обернулся к стоявшему рядом человеку. Оливер Кромвель — коренастый малый с коротким ежиком волос — всегда поражал маркиза своим неопрятным видом. Воротничок давно посерел от грязи, камзол покрылся какими-то жирными пятнами, а сальные нечесаные волосы прилипли к черепу.

— До полной темноты еще добрых четыре часа, — задумчиво процедил Грэнвилл. — И судя по дыму от кухонных костров, мы наверняка застанем их врасплох.

— Вот именно! — Кромвель злорадно потер руки. — А вы как считаете, Фэрфакс?

Лорд Фэрфакс водил туда-сюда своим породистым носом с таким видом, будто здесь пахло чем-то неприличным.

— Это выглядит не совсем по-джентльменски, — процедил вельможа. — Навалиться на ничего не подозревающих врагов, которые едва успели рассесться у костра, чтобы как следует пообедать. Однако мы при этом получим неоспоримое преимущество.

— Вот именно! К тому же война давно перестала быть джентльменским занятием, — обронил Като. Он снова поднес к глазам трубу и впился взглядом в противоположный край пустоши, где дымили костры роялистов. Будет ли Руфус Декатур среди этих солдат? Скорее всего да, и они запросто могут повстречаться на поле брани. Повстречаться и положить конец — каков бы он ни был — той вражде, что разгорелась еще между их отцами. Если Като сегодня погибнет — не важно, от руки Декатура или раньше, во время боя, — он не оставит наследника, который сможет продолжать кровную месть. Ведь дочери не годятся для таких целей. Но с другой стороны, если верить слухам, и Руфус Декатур не имеет законных отпрысков, кои смогут продолжать это достойное занятие.

Не замечая, что его лицо исказил гнев, Като постарался вслушаться в беседу у себя за спиной.

— Они наверняка так же разглядывают нас в свои подзорные трубы, как и мы — их. — Лорд Левен задумчиво оттопырил губы. — И от них не ускользнут наши приготовления к атаке.

Кромвель задорно блеснул глазами — судя по его убедительной, складной речи он уже давным-давно успел составить диспозицию боя.

— Но ведь если лорд Фэрфакс атакует со своей кавалерией с правого фланга, то он сможет выйти на позиции под прикрытием вон того леса… а шотландцы могут ударить с левого фланга, и по меньшей мере на протяжении первой сотни ярдов их закроет вон та гора. — И он указал кнутовищем на небольшой холмик. — Ну, а когда враги будут застигнуты врасплох на флангах, можно двинуть в атаку и основные силы.

— Ага, к тому времени поднимется такая суета, что они вряд ли это заметят. — Лорд Левен довольно ухмыльнулся. — Похоже, мы выиграем этот бой еще до заката.

Для сдержанного и неразговорчивого шотландца такая приподнятость и уверенность в победе были весьма необычны, однако все три полководца одинаково предчувствовали удачу, созерцая вражеское войско, мирно расположившееся возле костров и не ожидавшее внезапной атаки.

— Ну что ж, тогда вперед! — решительно промолвил Кромвель, и трое мужчин, обменявшись короткими кивками, разошлись по своим местам.

Порция сидела на корточках возле костра, жевала колбасу, поджарешгую на конце клинка, и резалась в кости с двумя деревенскими парнями из Камбрии. Оба были новобранцами и откровенно трусили. Легкомысленная болтовня Порции и тот факт, что она выигрывала у них при каждом броске, помогали беднягам немного отвлечься от тревожных мыслей. Таким образом мисс Уорт не просто набивала себе карманы, но и занималась важной работой, поднимая боевой дух в войсках.

От подслушанного разговора у реки ее все еще бросало то в жар, то в холод. Руфус сказал, что любил ее. Но он так же определенно высказался и о том, что у их любви больше нет будущего. А время — драгоценное время! — на исходе. Нынче вечером — или никогда. Порция твердо решила: еще один бросок — и пора отправляться на поиски Декатура.

Первые признаки смятения — крики, треск мушкетных выстрелов — достигли ее ушей как раз в тот момент, когда она сгребала в карман небольшую кучку мелочи под неистовую ругань обыгранных простофиль. Все повскакивали со своих мест, роняя еду и кружки с элем и хватаясь за оружие, небрежно разбросанное на траве возле костров. Поднялась страшная суматоха — солдаты метались взад-вперед, словно потерявшиеся цыплята, пока командиры не сумели пресечь панику бешеными криками. Со стороны самого дальнего бивуака явственно доносились звуки боя.

Пока ее никто не заметил, Порция поспешила укрыться в роще. Она явилась на Марстон-Мур вовсе не ради того, чтобы сложить голову на поле брани… или подвергать неоправданному риску свое нерожденное дитя. Дивясь собственному спокойствию и ясности мысли, она ловко двигалась под прикрытием деревьев, приближаясь к месту битвы.

Теперь было совершенно ясно, что мятежники решили предпринять неожиданную атаку, и прежде всего Порцию интересовала судьба отряда Декатура. Девушка знала, что именно он прикрывал правый фланг, откуда доносился шум рукопашной схватки.

Но вдруг подлесок захрустел под копытами огромного черного коня, который от неожиданности встал над Порцией на дыбы. Кавалерийский офицер, разряженный в пух и прах, грозно замахнулся своим дорогим мечом с отделанным самоцветами эфесом.

— Ах вот ты где! — Великолепный конь нервно заплясал под туго натянутыми удилами, а его всадник привстал в седле. — Из какого отряда?!

— Декатура, — отвечала Порция.

— Так почему ты здесь торчишь? — Меч со свистом описал в воздухе блестящую кривую, и если бы Порция вовремя не отскочила, то наверняка лишилась бы головы. Судя по лихорадочному румянцу и бешено вращавшимся глазам, красавец вельможа ничего не соображал от страха.

— Я, ходил в гости на соседний бивуак, сэр, — выпалила Порция. Этот тип явно принял ее за дезертира. — И как раз возвращался в свой отряд. Что там случилось, сэр?

— Вот и возвращайся туда, да поживее! Все что нужно узнаешь от своего сержанта. — Он поднял коня на дыбы, заставил развернуться и галопом припустил из леса.

Порция немедленно сняла с головы шлем и темную шапку, выставляя напоказ длинные волосы. Пора было расставаться с солдатским маскарадом. Следом за шлемом в кусты полетели и нагрудные латы. Затем Порция пробралась к самой опушке. Здесь уже было дымно от пороховой гари и совсем близко раздавались выстрелы и лязганье клинка о клинок. Отовсюду неслись дикие выкрики, и от этих воплей, в которых звенела смесь смертельного ужаса и возбуждения, по спине у Порции побежали мурашки.

Она спряталась за толстым дубовым стволом. В ушах гудело, а во рту пересохло от страха. Но боялась Порция не за себя. Она ловко взобралась на дуб и устроилась в его густой кроне, обхватив ногами кривую ветку. Под прикрытием листвы девушка могла не опасаться быть замеченной, зато сверху открывался отличный обзор.

Поначалу Порция растерялась — такая вокруг царила суматоха. На память приходили древние мифы, живописавшие первобытный хаос. Войска давно сошлись в рукопашной, и трудно было различить, где роялисты, а где мятежники. Наплывали клубы порохового дыма от мушкетов и пушек, а когда они рассеивались, взору представлялась залитая кровью земля с раскиданными трупами солдат и лошадей. Повсюду носились обезумевшие от ужаса животные, потерявшие седоков, и подкованные копыта безжалостно крушили кости и мертвым, и раненым, у которых не было сил подняться. Ополоумевшие пехотинцы беспорядочно метались в поисках своих товарищей и не думали о том, что представляют собой прекрасную мишень для снайперов и разивших без промаха всадников.

Охваченная отвращением и ужасом, Порция следила за жуткой бойней, поневоле вдыхая густой запах свежепролитой крови, слушая стоны и крики раненых и неистовые крики тех, кто пытался идти в атаку. Вот какой-то офицер из королевской армии с залитым кровью лицом, в изодранном в лохмотья кружевном жабо и роскошном камзоле, рассеченном сверху донизу чьим-то неверным ударом сабли, сбивает в кучу ошарашенных солдат и строит их в подобие боевой шеренги. Наконец они подчинились и побежали вперед с пиками наперевес, выкрикивая что-то воинственное на бегу, — прямо на линию атакующих мятежников. Те не спеша прицелились и разрядили свои мушкеты, и, когда пороховой дым рассеялся, все солдаты лежали мертвые на алой от крови земле в неестественных, нелепых позах, как поломанные куклы. Обезглавленный труп их командира истекал кровью в нескольких футах впереди.

Да, у Порции появилась наконец возможность как следует разглядеть противника. И убедиться в ужасной, неоспоримой истине: армия роялистов не выстоит в этом бою.

Мало того, что она значительно проигрывает в численности: столь неожиданная атака, захватившая их врасплох, окончательно лишила сторонников короля надежды на победу.

Но в данный момент Порцию интересовал лишь тот небольшой участок, на котором расположились цепи под командованием Декатура. Отсюда трудно было различить отдельные лица, однако Руфус наверняка находился там, среди верных ему людей, и бился вместе с ними не на жизнь, а на смерть.

В следующий миг ей в глаза бросился штандарт Декатура: гордый орел рода Ротбери раскинул крылья над хаосом битвы. И ей до боли захотелось оказаться там, чтобы рука об руку со своими товарищами принять неравный бой. Она по глупости упустила последний шанс выяснить отношения перед боем, и теперь ей не суждено развеять ужасный, несправедливый гнев Руфуса и по праву занять свое место рядом с возлюбленным, рядом с отцом ее нерожденного ребенка. И Порции казалось, что желание оказаться рядом с Руфусом так велико, что вот-вот взовьется могучий вихрь и перенесет ее на своих чудесных крыльях на поле брани.

Однако ничего не случилось, она все еще сидела на своем суку: распахнутые глаза взирают на страшную резню, дрожащие руки инстинктивно прикрывают пока еще плоский живот, а сердце замирает от невыразимого, невыносимого ужаса.

Люди падали один за другим, и Руфус ничего не мог с этим поделать. Вот рухнул бездыханным старый Джордж, человек, так долго бывший его наставником. Благодаря ему юный Декатур научился быть искусным полководцем и стратегом, которому не страшны никакие испытания этой жестокой жизни.

Руфус, ослепленный, отупевший от реявшей повсюду смерти, прорубился сквозь кровавый хаос и подхватил обмякшее тело. Поздно: Джордж погиб, и его невидящие глаза равнодушно смотрели на рыжее от пожарищ небо, и вместе с алой горячей кровью его тело покинула открытая, честная душа мудрого, любившего жизнь человека.

Руфус закрыл Джорджу веки и выпрямился. Аякс, нервно кося глазами, пританцовывал на месте. Руфус вскочил в седло и повернул боевого коня назад, в самую гущу схватки. На его глазах Пола, державшего штандарт Ротбери, вышиб из седла какой-то проворный мятежник. Аякс, повинуясь поводьям и шенкелям, пронес своего хозяина к поверженному знаменосцу.

Не слезая с коня, Декатур наклонился и выхватил древко из мертвых пальцев Пола. Теперь его целью стало сохранить как можно больше людей, верных древнему штандарту с орлом. Тех, кто не побоялся разделить со своим лордом жизнь отщепенцев, людей вне закона, тех, кто воспринял совершенную по отношению к Ротбери несправедливость как свою собственную. Он, Руфус, втянул простых солдат в сечу ради личной выгоды и остался перед ними в неоплатном долгу — и перед живыми, и перед мертвыми — за восстановление попранной чести рода Ротбери.

И он носился в самой гуще боя, как ангел смерти. Он сносил головы своим противникам и всегда оказывался именно там, где его людям приходилось тяжелее всего — и каждый раз вселял в их сердца надежду. И все это время Руфус не прекращал поисков. В этой жуткой сече он по-прежнему оставался целым, без единой царапины, как часто бывает с человеком, одержимым какой-то целью. Не обращая внимания на свистевшие у лица пули, на острые сабли, готовые нанести смертельный удар, Руфус упрямо прокладывал себе дорогу сквозь разрушение и смерть, пока не различил наконец штандарт Грэнвиллов.

И вот перед ним Като, маркиз Грэнвилл, верхом на сером жеребце, привстал в стременах и громкими криками подбадривает своих людей, которым предстоит последний, решительный бросок: он раз и навсегда положит конец армии роялистов!

— Здесь, на Марстон-Мур, мы бьемся за кровные права лучших граждан нашей страны! — Звучный голос Като разнесся над распаленной толпой, которая отвечала яростным ревом.

Мятежники решительно двинулись на остатки королевской пехоты, и Като дал шпоры коню, чтобы возглавить атаку. Руфус Декатур направил Аякса наперерез серому скакуну.

Грэнвилл, похоже, смешался — но всего лишь на краткий, едва уловимый миг. Вот его взор обрел прежнюю ясность, он железной рукой усмирил могучего жеребца, и враги сошлись лицом к лицу в небывалом спокойствии — даже шум боя больше не тревожил их слух.

— Декатур, — промолвил Грэнвилл в напряженной, душной тишине, окружившей этих двоих и отрезавшей их от остального мира.

— Грэнвилл.

На более учтивое приветствие ни один из них не рассчитывал. Руфус решительно развернул Аякса и поскакал в сторону от общего боя. Като следовал за ним, как тень. Обоих противников захватили жестокие чары близкой развязки кровной вражды, которая с раннего детства окрасила их жизнь в черные цвета, стала руководить их поступками, решениями и привязанностями.

Вскоре всадники достигли относительно тихого уголка — грозный шквал атаки пронесся здесь примерно полчаса назад. Не говоря ни слова, как по команде, оба остановили коней и спешились.

Руфус воткнул в мягкую землю свой штандарт, скинул шлем и нагрудные латы. Като также снял доспехи, и вот двое мужчин встали друг перед другом в одних камзолах.

— Мечи? — Голос Като звучал сдержанно, едва ли не безразлично. — Или мечи и кинжалы?

— Как угодно, — отвечал Руфус с такой же чопорностью.

— Стало быть, только мечи, — решил Като. Он демонстративно вытащил из ножен на поясе свой кинжал и отшвырнул подальше.

Руфус поступил так же и обнажил меч. Поединок начался.

Порция не понимала, что заставило ее покинуть свой наблюдательный пост. В эти сумасшедшие минуты она действовала неосознанно, повинуясь чутью и инстинктам. Ясно было одно: королевская армия проиграла бой. Это было сокрушительное поражение — такой крах, после которого король утратит власть над северными провинциями, если не над всей страной.

А еще Порция понимала, что где-то посреди этой кровавой сечи ей следует отыскать Руфуса. Пусть речь идет об истерзанном бездыханном теле — не важно. Значит, больше ей ничего не осталось. Горе ее будет безгранично, но если она сумеет отыскать и похоронить тело — это дарует ей хотя бы некое подобие душевного покоя. Ведь некогда Руфус любил ее. И теперь она носит под сердцем частичку своего любимого.

Итак, Порция двинулась через поле боя при Марстон-Мур. На небе проступили бледные звезды. Западный край небосвода все еще освещали последние лучи солнца. Она двигалась от тела к телу, обходя раненых и уцелевших. Порция не слышала стонов тех, кто умирал от ран, не обращала внимания на ржание испуганных лошадей, потерявших всадников. Девушка шла и шла, пока не увидела, как ветер колеблет штандарт Ротбери.

И тогда ее ушей достиг звон стали, ударявшейся о сталь. Это был первый звук, пробившийся к ней из охваченного агонией внешнего мира. Она различала даже приглушенный топот сапог по мягкому дерну, но голосов дерущихся все равно не было слышно.

Тот же инстинкт, что заставил Порцию спуститься с дерева, повел ее на звуки поединка: она двигалась совершенно неслышно, скрываясь среди сгущавшихся вечерних теней.

Вот и они: двое мужчин, захваченных страшным танцем смерти. Их мечи, словно две серебристые рыбины, стремительно взлетали в воздух, сталкивались, уклонялись, скупо поблескивая в сумерках. Огромные, сильные тела как бы утратили для наблюдателя свою материальность: в обманчивом отсвете заката они напоминали танцующих духов — ужасных и прекрасных одновременно.

И в этот миг к Порции возвратился весь ужас и боль реальности: она поняла, что Руфус жив, он не покинул этот мир. Как не покинул его и Като. С глаз будто спала пелена: вот они, противники один другому под стать, и совершенно ясно, что их поединок не кончится добром. Один из них сегодня умрет, а может, умрут оба.

Вспышка ярости мгновенно задушила в Порции все прочие чувства. Неужели они не понимают, как нужны своим близким? Неужели им не ясно, как много людей нуждается в них, в их силе, заботе, в их любви?! Неужели этим двоим невдомек, что они в долгу перед теми, кто подарил им свое доверие и любовь, кто позволил им идти по жизни, черпая силы в этом доверии и любви?!

Рука сама собой потянулась к спрятанному в сапоге кинжалу. Порция держала его наготове, напряженно прищурившись, не спуская глаз со смертоносных блестящих клинков. Ни один из мужчин не заметил ее среди вечерних теней, их не волновало ничего, кроме собственной непримиримой жажды крови. Однако Порция совершенно успокоилась, и ее рассудок работал четко и ясно. Теперь она вела себя как опытный солдат: с полным хладнокровием и самообладанием она караулила удобный момент.

И точно уловила, когда тот наступил, и не колебалась ни секунды. Кинжал просвистел в воздухе, направленный уверенной рукой, и выбил сноп искр из меча Като, пытавшегося пробить снизу оборону Руфуса. Клинок Като отклонился. И Порция нырнула в узкую щель между противниками. Она приземлилась на колени так, чтобы ее голова оказалась как раз под двумя занесенными в воздух мечами.

От неожиданности все застыли. Руфус отскочил назад, опуская меч. Като сделал то же самое. Порция осторожно подняла голову.

Руфус в сердцах отшвырнул оружие. Он ринулся к Порции и рванул за руку, заставляя встать, а затем вцепился ей в плечи и принялся трясти что было сил. Он тряс ее так, что голова девушки моталась из стороны в сторону и стучали зубы.

— Как ты посмела!!! Как ты посмела выкинуть такую наглую, такую идиотскую шутку?! — бесновался он. — Я же тебя чуть не убил! — И Руфус до боли сильно прижал ее к себе и бормотал ей в макушку какие-то угрозы и проклятия, не замечая, что гладит, гладит растрепанные рыжие волосы, и тонкую шею, и хрупкие плечи…

Однако Порция поспешила вырваться. Девушка все еще кипела от негодования. Она готова была выть от ярости, она снова испытала неистовую смесь восторга и отчаяния — как тогда, когда узнала, что Руфус любил ее. Она чувствовала и сейчас эту любовь — в жестокой хватке сильных рук, в полном безумного гнева голосе. Но и это не помогло ей совладать с собой, стоило подумать о причине, которая привела их всех сюда, на залитую кровью пустошь.

— Нет, это как ты посмел! — выкрикивала Порция, скинув с себя его руки. — Как посмели вы оба? Неужели вам мало тех, кого убили сегодня в бою? — И Порция обернулась к ошарашенному Като, обводя широким жестом поле брани. — Разве вражда между вашими отцами окупит их смерть? Разве она стоит того, чтобы вам самим жертвовать жизнью? И жизнью ваших детей?

— Погоди-ка… — Като немного пришел в себя и повелительно взмахнул рукой, но Порцию не так-то просто было унять.

— Что станет с Оливией? — гневно спросила она. — Если вы с Руфусом сложите головы в этой бессмысленной сваре, что станет с вашими детьми? Какое им дело до того непотребства, которое учинили ваши родители почти тридцать лет назад? Детям нужен живой отец, им нужно…

— Попридержи язык! — рявкнул Като. Он оправился настолько, что сумел прервать Порцию на полуслове. — Это не твоего ума дело, девка! — продолжал он. — Черт побери, откуда ты вообще взялась?

— Какая тебе разница? — Порция небрежно отмахнулась от Като и напустилась на Руфуса.

Широко распахнутые глаза метали зеленые молнии, огненная шевелюра словно светилась в темноте, стройное, хрупкое тело напряглось в неистовом порыве положить конец этому безумию.

— Что станет с мальчиками, Руфус? — прозвучал вопрос. — Ты готов обречь их на сиротство, как когда-то обрекли тебя? Сделать их бродягами, без близких людей и крыши над головой? Кем они вырастут? Что останется у них, когда ты положишь свою жизнь на алтарь никому не нужной мести?

О, она отлично видела его лицо, видела, как пляшут в его взоре демоны ярости, однако не испытывала ни малейшего страха и подошла вплотную, чтобы лучше видеть его глаза.

— А что станет вот с этим ребенком, Руфус? — И Порция положила руку на живот. — Я не собиралась рожать ребенка, у которого не будет отца!

Сквозь пелену ярости Руфус с трудом уловил смысл ее слов. Но он видел, как Порция держит руку на животе. И против воли вспомнил, как стояла вот так же его мать, тщетно пытаясь защитить нерожденного ребенка, у которого уже не было отца. Он вспомнил мертвого младенца, восковое, залитое кровью тельце своей сестры.

— Моего ребенка? — Его голос прозвучал глухо, как из подземелья, из самых потаенных глубин души.

Порция в запальчивости обратила внимание только на вопросительную интонацию его слов.

— А чей же еще он может быть? — выпалила она, чувствуя, как пересохло во рту. — Или ты полагаешь, что я путалась со всеми в твоей деревне?

Наступила невероятная тишина: трое стоявших на поле людей словно и не дышали. Наконец Руфус промолвил:

— Утенок, я, конечно, не во всем бываю прав, но такого все же не заслужил.

Порция молча отвернулась, горестно взмахнув рукой.

— И как давно ты об этом знаешь? — Руфус подошел поближе и осторожно положил руку ей на плечо, предлагая — но не заставляя — снова посмотреть на себя.

— С начала осады… наверное, за день до того. Но я слишком мало знаю об этих вещах и, долго не была уверена. — Порция говорила через плечо, вполоборота, все еще едва владея собой.

— Милая, почему же ты ничего не сказала?

— Сначала я не была уверена… а когда все стало ясно, ты уже не пожелал бы меня слушать, — бросила Порция, отчаянно пытаясь совладать с подступившими рыданиями: несмотря на то что теперь вроде все встало на свои места, горе и боль последних двух недель охватили ее с прежней силой, и жестокие слова сами слетали с языка, раня и язвя так, как ранили когда-то ее. — Ты ведь не стал бы меня слушать той ночью, правда?

— Правда. — Казалось невероятным, как одним словом можно выразить затопивший Руфуса океан раскаяния.

Он хотел бы прижать Порцию к груди и утешить ее, чтобы исчезла мучительная гримаса с милого лица, чтобы ушло горе из ее глаз, чтобы она даровала ему свое прощение. Но Порция не подпускала его к себе, отгородившись частоколом из боли и обид.

— Я пробралась в замок, потому что хотела… потому что мне было нужно… посоветоваться, спросить кое-что у… — Порция задохнулась и обеими руками отвела с лица спутанные волосы. Она все-таки поборола свой гнев, и стена отчуждения рухнула.

— У Оливии?

Порция молча кивнула.

У Руфуса по-прежнему не находилось слов, зато он понял, что больше его не станут отталкивать. И он обнял Порцию, и прижал к себе так, как делал это всегда, стараясь успокоить и утешить.

— Прости меня, — промолвил он голосом, полным раскаяния. — Поверь, я не знал, что такое любовь, пока не повстречал тебя.

Като молча стоял в стороне, предпочитая пока не вмешиваться. Он все еще многого не понимал, хотя силу связавшего этих двоих чувства ощущал как нечто физическое, что можно пощупать руками. Маркиз не спеша засунул меч в ножны и нарушил напряженное молчание вопросом:

— Декатур, насколько я могу судить, моя племянница носит твоего ребенка?

— Выходит, что так, Грэнвилл. — В живых синих глазах, смотревших на маркиза Грэнвилла поверх облака рыжих волос, промелькнула усмешка. — Выходит, что теперь нас связывает не только пролитая когда-то кровь.

— Порция — истинное дитя своего отца. — Като ответил на взгляд графа Ротбери сардонической ухмылкой. — И она, подобно Джеку, решила творить свою судьбу, нимало не смущаясь принятыми правилами и приличиями. Я бы с удовольствием пожелал вам обоим счастья, Декатур, вот только боюсь, что ты вряд ли станешь слушать мои объяснения… — Он беспомощно пожал плечами в поисках подходящих слов. — Моего отца трудно было назвать приятным человеком. Он верил только в то, что обязан выполнять свой долг. Твой отец умышлял недоброе против короля… а мой не осмелился осудить решение королевского суда. — У Като вырвался горький смех. — Да, теперь это выглядит довольно смешно. Вряд ли мой отец мог вообразить, что в один прекрасный день я поведу армию против короля. Но я не использовал ни одного гроша из тех доходов, что приносили поместья Ротбери. Прошу тебя поверить мне на слово. Я не в силах исправить тот вред, что причинил мой отец твоему отцу. Но я согласен забыть о нашей вражде во имя ребенка, которому еще предстоит появиться на свет, если ты сделаешь то же самое.

Его голос звучал искренне, и предложение мира было полно благородства. Руфус почувствовал, как нетерпеливо пошевелилась Порция. Как учащенно и горячо она дышит, с трудом удерживаясь на месте. И наконец, ему стало ясно, что владевшие им всю жизнь демоны не принадлежали ему, они достались от отца… человека норовистого, сурового и скорого на расправу, готового заподозрить оскорбление и измену там, где их на самом деле не было.

Да, почти тридцать лет назад схлестнулись не на жизнь, а на смерть два горячих, крутых характера, однако это вовсе не означает, что их ссора должна стать судьбой всех последующих поколений. Да, Руфусу будет не так-то просто избавиться от унаследованной от отца жажды мести, и без того ставшей причиной многих утрат и смертей. Но необходимо положить вражде конец, и он сделает это.

— Грэнвилл, вы позволите своей племяннице стать женой графа Ротбери? — спросил Руфус, сжимая руку Порции.

— Не думаю, чтобы на то требовалось мое согласие. — Породистую физиономию Като осветила лукавая улыбка. Он взял Порцию за другую руку и добавил: — Эта леди слишком своенравна. Порция, ты хочешь за него замуж?

— Да, — чуть слышно выдохнула она.

У Руфуса возникло такое чувство, словно настал миг, ради которого он жил на земле. Он готов был летать.

— Ну, так не будем откладывать, — выпалил Декатур. — Грэнвилл, вы не могли бы найти священника?

— Брак на поле боя, — добродушно поддразнил Като. — Что ж, это выглядит вполне уместно, особенно если невеста в штанах. — И он направился за своим конем. — Я вернусь через полчаса.

— Но мы не можем венчаться прямо здесь! — возразила Порция. — И я не желаю быть невестой в штанах!

— Мой милый утенок, я не намерен и часу терпеть того, что наш союз будет оставаться не закрепленным священными узами, — своим прежним, безапелляционным тоном заявил Руфус. — Ты все равно постоянно ходишь в штанах — так какая, к черту, разница?

— Но я слеплена не из того теста, из которого получаются графини. — Порция сама не знала, что тянет ее за язык, однако продолжала упрямиться. — Я же незаконнорожденная дочь отщепенца среди Грэнвиллов! Как я могу занять место графини Ротбери?

Руфус рывком притянул ее к себе. Сжал в ладонях ее лицо и жадно всмотрелся сквозь вечерний сумрак.

— Порция, что еще за глупости?

— Не знаю, — честно призналась она. — Но, Руфус, разве это глупости?

— Самые настоящие, — заверил Руфус. — И для нас обоих будет лучше, если впредь ты не станешь повторять ничего подобного.

— Еще бы, ведь ты тоже слеплен не из того теста, из которого получаются графы, — с лукавой улыбкой заметила она.

— Совершенно верно. — Пальцы в латной рукавице осторожно погладили Порцию по лицу, и Руфус с чувством произнес: — Ты — свет моих очей, любимая. Мне страшно подумать о той боли, которую я тебе причинил, но я клянусь уважать тебя, и любить, и заботиться о тебе до смертного часа.

Часом позже в неверном свете масляных ламп, установленных на перевернутом полковом барабане, они с Порцией обменялись священными клятвами перед растерянным священником. Като уверенно взял руку племянницы, чтобы подвести к жениху, и Руфус так же уверенно принял ее от маркиза. Он надел ей на палец золотое обручальное кольцо с орлом рода Ротбери. Здесь не было возможности подогнать кольцо по размеру, и оно свободно болталось на тонком пальце, так что Порция постоянно сжимала руку в кулак, боясь обронить его.

Всю первую брачную ночь она не расставалась с Руфусом, помогая ему собрать вместе остатки того, что некогда составляло большой сплоченный отряд Декатура. Рассвет застал Порцию дремлющей в седле на спине у Аякса, в надежном кольце сильных рук ее мужа. Уилл вел Пенни в поводу — совсем как в ту студеную зимнюю ночь, когда войскам короля еще сопутствовала удача.

Руфус привел к себе в деревню всех из своего отряда, кому удалось выжить, и там, у себя в доме, возвел на ложе свою невесту, и познал ее с невыразимой нежностью и любовью, и был познан сам. И в тот миг, когда она опустила свою головку ему на грудь в чудесном блаженстве между сном и явью, вялая и томная после недавней вспышки страсти, Декатур ощутил такое счастье и такую веру в себя, о которых не смел и мечтать.

Он улыбнулся в темноте и ласково отвел влажные волосы со лба жены.

— С чего это ты так сияешь? — сонно поинтересовалась Порция, уткнувшись носом в густые волосы у него на груди.

— Как ты догадалась? — Он провел рукой по ее спине и положил ладонь на маленькую ягодицу.

— Я это чувствую по твоей коже. — Она поцеловала его сосок и игриво закинула ножку поверх его бедра. — И мне всегда известны все твои мысли.

— Это должно напугать меня не на шутку. — Рука Руфуса переместилась в заветную ложбинку между ног, — Но почему-то я не боюсь.

— Это потому, что ты просто не посмеешь допускать такие мысли, которые хотел бы от меня утаить, — заявила Порция со страстным грудным смехом и крепче прижалась к нему.