Глава 22
—И на каком же ты сроке, позволь спросить?
Порция с трудом подняла голову над помойным ведром и уселась на корточки, вытирая губы платком.
— Как ты догадался?
— Чего уж проще, — дернул плечом Джозеф. — Ну, так на каком ты сроке?
Узница выпрямилась. Все эти дни она никого не видела, кроме старого Джозефа, и ни с кем не могла об этом поговорить.
— Мне очень стыдно, но я и сама не знаю толком.
— Обычно после первых трех месяцев больше не тошнит, — сообщил Джозеф и поставил на стол котелок с овсянкой.
— То есть меня скоро перестанет выворачивать наизнанку? — Порция не сомневалась, что у Джозефа должен быть богатый опыт в таких делах.
— Обычно так, — отвечал Джозеф. — Но некоторые молодки мучаются все девять месяцев.
— Наверное, я буду одной из них, — мрачно решила Порция. И потянулась всем телом, с завистью следя за Джуно, носившейся по лужайке. Джозеф обязательно выпускал щенка побегать не меньше трех раз в день. Еще бы! Ведь Джуно не умеет пользоваться горшком!
— А хозяин знает? — поинтересовался старик, прежде чем отпереть дверь.
— К тому времени, как я стала твердо уверена, у нас не осталось возможности поговорить. — Узница перешагнула порог камеры с невольным вздохом облегчения.
Пять дней, проведенные за решеткой, превратились в вечность. Ноги подергивались от желания ходить и бегать, тело, лишенное возможности разряжаться от избытка энергии, не желало спать, а рассудок мутился от бесконечных «а если…».
— Джозеф, можно мне хоть немного гулять вдоль реки? Я дам тебе слово — и даже поклянусь, — что не сбегу.
— Я и так знаю, что ты не сбежишь, да только приказа-то не было, — уперся Джозеф.
Порция окончательно отчаялась. Тот Руфус, которого она вроде бы знала, ни за что не обрек бы ее на столь жестокое заточение. Оставалось утешаться тем, что он отдавал приказы в спешке, поджимаемый обстоятельствами, и попросту забыл об этих подробностях. А что, если это не так? Если Руфус не упомянул о прогулках намеренно? О да, он спас ее от кары за измену, зато подвергнет собственному наказанию. Оно, конечно, не столь ужасно, зато не менее жестоко.
— Может, стоит дать ему знать… — Ворчание Джозефа перебили звонкие голоса рожков. Даже здесь, на окраине, был слышен шум, который поднялся в деревне: громкие команды, топот копыт и тяжелых солдатских башмаков.
— Что такое? — С бешено бьющимся сердцем Порция метнулась к окошку. Однако каждая клеточка тела и так знала ответ. Вернулся Руфус.
— Пойду погляжу. Кушай покуда овсянку — я мигом. — Джозеф с непривычной поспешностью проковылял к двери и вышел, впустив в камеру толику свежего дыхания летнего дня, отчего Порции еще сильнее захотелось вырваться на волю.
Толстая дверь со стуком захлопнулась, и тут же она услышала, как легло на место тяжелое бревно.
Узница машинально, без аппетита поглощала овсянку. Сидя взаперти, не очень-то проголодаешься, а ее стол был не настолько разнообразен, чтобы возбуждать аппетит. Но Порция чувствовала ответственность за новую жизнь, теплившуюся под сердцем. Жизнь, некоторым образом ставшую ее единственной опорой. Ибо теперь она жила исключительно ради ребенка. Ее кровь струилась по жилам ради него. Ради него она дышала. О нем думала без конца. Ее тело словно по собственной воле подчинило свое существование тому маленькому комочку, который и сам еще не мог осознать ни важности своего появления на свет, ни своих собственных нужд. Порция настолько слилась с плодом в своем чреве, словно сама стала этим ребенком.
Вот и теперь простое поглощение пищи принесло относительный покой. А тем временем шум за стеной переменился. Слитно пищали флейты и гремели барабаны, им в такт грохотали размеренные шаги — это маршировала армия, и слаженные действия настоящих военных ничем не напоминали разбойничью вольницу.
Да и Руфус Декатур больше не был разбойником, отщепенцем. Он теперь граф Ротбери, верный вассал короля, а Порция Уорт — жалкая предательница, недостойная его милости. И что бы ни привело его в деревню, официально он будет игнорировать ее существование. Но он обязательно заглянет сюда… и что-нибудь скажет… или хотя бы пошлет весточку через Джозефа, или Джорджа, или Уилла.
Отрывистый лай Джуно возле двери оповестил о возвращении Джозефа: щенок, путаясь в ногах, прибежал вместе со стариком и кинулся лизать Порцию с таким восторгом, словно не видел хозяйку целую неделю.
— Да… да… я тоже тебя люблю. — Порция наклонилась, чтобы погладить Джуно. Еще месяц назад она бы просто подняла собаку к себе на колени. Однако полугодовалая сучка изрядно подросла и обещала стать большой собакой — хотя совершенно не отдавала себе в этом отчета. Уж очень умильно она упрашивала, как и прежде, подержать себя на коленях.
— Это Руфус? — Порция изо всех сил старалась, чтобы голос не выдал ни нетерпения, ни надежды.
— Он, он. — Черт бы побрал эту стариковскую неспешность! — Они все вернулись, вместе с отрядом принца. Говорят, скоро начнется большая драка. И вся эта прорва народу отправляется туда завтра утром.
— А Руфуса ты видел? — с замирающим сердцем спросила она.
— Не то чтобы видел… Ты уже поела? — И Джозеф кивнул на пустой котелок. В его старческих глазах мелькала тревога. — Он ведь такой занятой стал нынче, да… с этим своим принцем, с его офицерами и все такое…
— Если он захочет поговорить со мной, то наверняка это сделает. — Однако голос выдавал охватившую ее безнадежность. Узница вернулась в свою клетку в сопровождении Джуно. — По крайней мере, он знает, где меня искать.
— Знает, знает, да только не знает, что ты непраздная, — грубовато буркнул Джозеф, запер камеру и взял со стола котелок. — В полдень жди меня с обедом.
Порция улеглась на нары и вслушивалась в знакомый грохот запоров, отрезавших ее от внешнего мира. Сколько еще Руфус собирается ее здесь держать? До конца войны? Или до того, как она сойдет с ума в этой клетке? Неужели он больше никогда не заговорит с ней? А может, в один прекрасный день Джозеф просто отопрет дверь и скажет, что она свободна? Свободна идти на все четыре стороны при условии никогда не попадаться на глаза Руфусу Декатуру? Свободна дать жизнь незаконному отпрыску Декатура, которому не суждено узнать своего отца?
Руфус перешагнул порог своего дома и был ошеломлен мертвящей пустотой. Они с Порцией покинули это место несколько месяцев назад, и за это время его существование утратило всякий смысл. Вот на гвозде за дверью все еще висит ее теплый зимний плащ, и Руфус знал, что там, наверху, на спинке кровати так и осталась ее ночная рубашка, а на перине можно различить отпечаток изящного тела. Его собственное тело было намного больше и тяжелее, так что проминало в тюфяке глубокую яму, в которую скатывалась Порция. Она спала, свернувшись клубком и привалившись к его спине.
Никогда в жизни Руфус не чувствовал такой душевной пустоты, как сейчас. Даже когда остался полным сиротой, в ужасе содрогавшимся при воспоминании о предсмертных словах своего отца, жутком хлопке выстрела и дымившихся руинах, в которые превратили отчий дом, служивший ему единственным пристанищем на свете. Ему не было так больно даже тогда, когда он в горе застыл над телами своей матери и маленькой сестры, не зная, как станет хоронить их.
Ведь в самые жуткие моменты жизни он продолжал верить в будущее — пусть неведомое и пугающее, оно возрождало в нем волю жить. А теперь он не мог отделаться от ощущения, что утрачен самый смысл его бытия. Ему не о чем было мечтать, нечего добиваться. Ибо один-единственный раз за всю сознательную жизнь он рискнул отдать все, что имел, — доверие, преданность и любовь — другому человеку. И он любил… Полно, он все еще любит ее, и сила этого чувства так велика, что затмевает все остальное. А она — она предала его. Порция воспользовалась его любовью и обманула. И боль от этой измены терзала Руфуса несказанно.
— Она, что ли, здесь? Порция здесь? — Люк и Тоби запутались в ногах у отца, поспешно прорываясь в дом. Головой вперед сорванцы влетели в кухню и плюхнулись на пол, ошалело осматриваясь в пустой комнате.
— Ее нет? — с обидой протянул Люк.
— Ее нигде нет, — заявил Тоби. И сердито поглядел на отца. — Куда она делась?
Руфус считал, что малыши приняли исчезновение Порции с той же легкостью, с которой относились к постоянным переменам, которыми была полна их жизнь. Да только не тут-то было. Тот факт, что мальчики не стали задавать никаких вопросов, означал лишь то, что они успели обзавестись на сей счет собственными суждениями и, ожидали увидеть Порцию в день возвращения в привычную обстановку. И вот теперь под их возмущенными и обиженными взглядами Руфусу ничего не оставалось, как проклинать свою слепоту и глупость. Порция успела стать столь же неотъемлемой частью их жизни, какой была для него. А он слишком углубился в собственные переживания и даже не подумал, как могут отнестись сыновья к столь неожиданному и необъяснимому исчезновению Порции Уорт.
Зато теперь их расспросы вынуждали незамедлительно принимать решение, которое Руфус старательно откладывал в последние дни. Ведь он не сможет вечно держать Порцию в камере. Так что же с ней делать?
— Я не знаю, — машинально пробормотал он, отвечая скорее самому себе, нежели Тоби.
Но мальчишки не желали верить.
— Куда она делась? — повторил Тоби терпеливо и совсем по-взрослому, как будто отец не понял смысл вопроса с первого раза.
— Она скоро вернется? — подхватил Люк звенящим от нетерпения голосом, не спуская глаз с отца.
— Я не могу точно сказать. — Руфусу с трудом удалось вложить в свой тон хоть немного уверенности. — Порция отправилась по своим делам.
— Но ведь она даже не попрощалась! И я думал, что она будет ждать нас здесь! — воскликнул Тоби так не по-детски, что Руфусу стало совсем скверно на душе.
— Ей пришлось уехать в спешке, и она не захотела вас будить, — отвечал Руфус. — Я ведь уже объяснял. Ну а теперь вам придется на пару дней отправиться в гости к мадам Белдэм, так что поторопитесь и соберите то, что вам нужно.
Хотя однажды он чрезвычайно категорично заявил Порции, что его сыновьям не место в борделе, однако одно дело взять их с собой под стены осажденной крепости и совсем иное — на поле брани. Принц Руперт настаивал на том, что королевские войска вполне готовы и что сейчас самое время устроить грандиозную битву, которая сразу решит исход войны. Однако Руфус полагал… нет, он знал наверняка… он знал, что принц заблуждается. Роялисты еще не набрали сил для большого боя. А когда бой будет проигран, вряд ли король Карл сможет долго противостоять парламенту.
Его недолгое знакомство с принцем оказалось достаточным, чтобы понять: Руперт весьма недалекий малый, несмотря на славу отличного полководца. Взять хотя бы его решение поспешно снять осаду с замка Грэнвилл, когда до победы оставалось всего несколько дней. Такие действия были не просто ошибочными — они основательно подорвали моральный дух солдат. Ведь королевская армия на протяжении многих месяцев терпела одно поражение за другим, и людей нужно было приободрить хотя бы одной, но полной и окончательной победой. Такой победой могла быть капитуляция замка Грэнвилл. Руфус видел, какое разочарование охватило королевских солдат, но принцу было на это наплевать. И Декатуру ничего не оставалось, как выполнять приказ старшего по званию командира. Ведь в данный момент он состоит на службе у короля и обязан подчиняться королевским военачальникам без возражений. Ну что ж, он никогда не уклонялся от драки, и если все же уцелеет в этом бою, то постарается пересмотреть свою позицию.
Но как же ему не хотелось уходить от замка Грэнвилл именно теперь! Сама мысль о том, что этот заносчивый тип будет праздновать победу, хотя его почти удалось поставить на колени, сводила Руфуса с ума. Правда, оставалась надежда, что их встреча не за горами. Декатур предчувствовал, что Като также окажется участником предстоящего боя.
— Хозяин, я, конечно, прошу прощения…
Чуть ли не жалобный голос Джозефа вернул Руфуса к действительности. Он поспешно обернулся и заулыбался при виде старика.
— Вы позволите шепнуть вам кой-чего по секрету, милорд?
Руфус понимал, что сразу по возвращении в деревню ему предстоит этот разговор, и постарался к нему подготовиться.
— Конечно. — Он кивнул в сторону лестницы. — Ребята, собирайтесь. Как только будете готовы, Билл посадит вас в повозку.
— Мы и так все собрали, — заявил Тоби осуждающим тоном. — Мы все собрали вместе с Порцией, когда отправлялись к замку. Мы еще тогда сложили все вещи.
— Да, и мы ничего здесь не забыли, и собирать нам нечего, — заныл Люк, толкаясь лбом в отцовские колени.
— Тогда ступайте поиграть на улицу.
Руфус решительно выставил сыновей вон и плотно прикрыл дверь. Не обращая внимания на возмущенные вопли, он прислонился к ней спиной и спросил:
— Ну как она?
Джозеф задумчиво теребил бороду и выглядел довольно мрачно. На Руфуса накатила волна паники.
— Что случилось? — всполошился Декатур. — Она здорова?
— Ах да, милорд, конечно. Малышка чувствует себя неплохо, — промямлил Джозеф. — Вот только ей не мешало бы поразмяться… ну хотя бы погулять вдоль реки и все такое. Вы не давали такого приказа, вот я и… — И он поднял на хозяина вопросительный взгляд.
Руфус ничего не мог с собой поделать — из самых потаенных глубин души вырвались на волю воспоминания о Порции, делавшие ее такой особенной, неповторимой. Он словно наяву увидел ее обаятельный, полный жизни и движения облик. Порывистую легкую фигуру, упрямые завитки огненно-рыжих волос, раскосые зеленые глаза, лучившиеся веселым лукавством и проницательностью. И Руфус как свою ощутил ее муку от вынужденного безделья, долгих, бесконечных часов, проведенных в тесной клетке.
Всего пять минут прогулки вдоль реки — и он мог бы быть с ней…
Но в следующий миг на него обрушилась память о том, как она обошлась с ним, с Руфусом, и вся его нежность и тепло растаяли от горечи, обиды и гнева.
— Я не хочу, чтобы мальчики догадались о ее присутствии. Как только Билл увезет их отсюда и после того как завтра мы уедем, можешь ее выпускать, — равнодушно бросил он. — Передай, чтобы к моему возвращению духа ее здесь не было. — Он повелительно взмахнул рукой и прошел мимо Джозефа к лестнице.
Джозеф стоял, вслушиваясь в его шаги на втором этаже. Судя по всему, Декатур просто метался по комнате, как тиф в клетке, не в силах оставаться на месте. От мудрых глаз Джозефа не укрылось отчаяние, промелькнувшее на лице Руфуса минуту назад. Точно такое же отчаяние, с каким смотрела на него Порция на протяжении всей этой недели. Сомнения быть не могло — эти двое умудрились по какой-то причине причинить друг другу страшную боль. Старик прожил долгую жизнь и понимал, что такое горе не оправдают никакие причины, особенно если вспомнить о зачатом ими ребенке. А если Руфус и впрямь отделается от девчонки, как он вроде бы решил, то он даже не узнает о младенце.
Итак, Джозеф решительно кивнул каким-то своим мыслям и молча вышел из дома. Мальчишки сидели во дворе и тупо ковырялись палками в грязи. При виде Джозефа две пары ярко-синих глаз вспыхнули надеждой — но тут же угасли, и лица у малышей стали такими несчастными, что у старика защемило сердце.
— Эй, малявки, кто поможет мне собрать мед из ульев?
Прежде такое предложение заставило бы их позабыть о любом горе. Однако теперь мальчишки просто молча встали и поплелись за Джозефом.
Весь день Порция провела обратившись в слух и ловя малейшие звуки, проникавшие сквозь оконце под потолком. Флейты, барабаны, топот сапог и громкие слова команды. Судя по всему, в воздухе витало что-то необычное. Тщательно подавляемый страх множества солдат перед приближающимся боем.
Вот уже который час узница нетерпеливо мерила шагами свою камеру под настороженным взглядом Джуно: та тоже держала ушки на макушке — не идет ли кто-то по тропинке к дому? Порция знала, что сердцем почует его приближение не меньше чем за сотню ярдов отсюда, и до самого полудня эта надежда грела ей душу. Однако потом что-то подсказало ей, что ждет она напрасно. Что Руфус отправится прямо в бой и даже не взглянет на нее на прощание. Без единого доброго слова он отправится искать смерти, готовый обречь ее до конца жизни нести эту тяжесть, тяжесть столь нелепо прерванных отношений, тяжесть оттого, что он погиб в бою, все еще ненавидя ее и считая предательницей.
Порция проглотила горькие слезы и дожидалась Джозефа в мрачном молчании. Солнце уже давно перевалило за полдень, когда наконец дверь распахнулась и на пороге появился запыхавшийся старик.
— Господи помилуй! Ну и сумасшедший нынче денек! — Он поставил на стол корзинку с крышкой. — Не дай Бог, ты подумала, что я про тебя забыл. — И он отпер дверь камеры, обратив внимание на ее измученное лицо, горестно поджатые губы и блестевшие от непролитых слез глаза.
— Нет, я так не думала. — Порция прошла к столу, а Джуно опрометью ринулась вперед, весело задрав хвост. — Что происходит в деревне?
Джозеф сперва выпустил щенка и лишь потом вернулся к столу и открыл корзину.
— Военные дела… все топают взад-вперед, один важнее другого… Ну а ты кушай, кушай. Не забывай, есть-то теперь надо за двоих…
— Разве об этом забудешь?
Порция машинально жевала, не чувствуя вкуса пищи. Все силы уходили на то, чтобы не спрашивать про Руфуса… про то, вспомнил он о Порции или нет…
Армия выступила в поход на рассвете. Порция слышала в сереющем сумраке, как слитно топают сапоги, грохочут копыта, звенит амуниция и сбруя. На этот раз начало марша не сопровождалось привычной музыкой — пением флейт и рокотом барабанов, и это вносило довольно мрачную ноту. Порция даже подумала, не забыли ли они поднять над отрядами свои знамена, как полагается войску, отважно марширующему навстречу победе и уверенному в том, что их дело — правое.
Руфус никогда не скрывал, что сомневается в полководческом гении короля Карла. Да, его командиры отважны, однако слишком часто их действия оказывались ошибочными и недальновидными. Интересно, не разочаровался ли он полностью в своем монархе? И что стало с замком Грэнвилл? Сдался ли Като за ту неделю, что Порция томится в тюрьме? Это было возможно, однако вряд ли замок успели взять. И если так, то что почувствовал Руфус, получив приказ прекратить осаду?
Как это ужасно, когда о тебе все позабыли! Джозеф не стремился сообщать ей новости, и она из-за глупой, упрямой гордыни старалась сдерживаться, вместо того чтобы вытянуть из старика все сведения о ходе осады, о ближайших планах, о настроении среди солдат.
И Порция без конца металась по камере, мучаясь от своей никчемности, в ужасе представляя себе, что Руфус мертв, что он лежит, раненый, умирающий, и стонет от боли. Но тут ее ушей коснулся легкий перестук копыт, позвякивание удил и нежное ржание, и сердце подскочило от дикой надежды. Порция метнулась к решетке, вцепилась в холодные прутья и ловила знакомый звук шагов.
Джуно заскулила и встала на задние лапы, царапая передними замок. Эти шаги означали для нее свободу.
— Руфус? — Непослушные губы едва вымолвили это имя, когда загремело бревно на входной двери. Руки мгновенно стали липкими от пота, кровь зашумела в ушах. — Руфус… — Ее голос бессильно заглох. Казалось, она не в силах перенести столь тяжкого разочарования.
К ней вошел Джозеф: в руках какие-то вещи, выцветшие глаза весело блестят.
— Ну, давай-ка выходи отсюда, малышка. — Старик сложил на столе свою ношу и стал отпирать решетку. — Их арьергард отсюда не более чем в получасе езды. И это не наш отряд. Наш едет в аван… в общем, там, где положено. — И он подтвердил свои слова гордым кивком. — Так что ты запросто примкнешь к задним рядам — они-то тебя не знают!
— О чем это ты толкуешь, Джозеф? — Порция перешагнула порог камеры. Вся согбенная фигура старика излучала необычную энергию. И в сердце у Порции снова зашевелилась слабая надежда.
— О том, что ты успеешь их догнать, — о чем же еще? — заявил Джозеф. — Я приволок твою саблю, мушкет и кинжал, которые привез Джордж. А вот твои доспехи, и шлем, и куртка. Пенни под седлом и готова в дорогу. Армия движется к Марстон-Мур, аккурат возле Йорка. Об этом они без конца болтали в столовой. Стало быть, туда тебе и дорога, малышка.
Наконец Порция все поняла. С глаз словно спала пелена. Джозеф предоставляет ей полную свободу и возможность самой решить свою судьбу. Она уже не беспомощная узница!
Порция успела приобрести достаточный солдатский опыт, чтобы не строить иллюзий по поводу предстоящей битвы — как не строил их и Руфус. Но он скорее сложит голову на поле боя, чем попытается спастись бегством. Порция же хотела лишь одного — успеть выяснить отношения, прежде чем он очертя голову ринется в драку.
Сноровисто облачаясь в куртку и доспехи, Порция старалась не думать о том, что Декатур не захочет ее слушать, что гнев и жажда мести по-прежнему владеют его рассудком и не позволят понять очевидное. Нет, Порция заставит его выслушать себя во что бы то ни стало. Заставит!
Джозеф подал ей перевязь, и девушка пристегнула саблю, спрятала за голенище кинжал, повесила через плечо мушкет с пороховницей. И в тот же миг она снова обрела связь с окружающим миром. Оставалось спрятать под плотную шапку длинные рыжие волосы и нахлобучить сверху шлем. Теперь вряд ли кто-то заподозрит в ней женщину — если быть осторожной и не показываться на глаза знакомым.
— Джозеф, ты присмотришь за Джуно?
— Ага. Не переживай за своего щенка, — пообещал старик, — делай то, что должна сделать.
Порция вышла к двери и свистнула Джуно. Та весело помчалась на зов, размахивая хвостом и смешно задирая неуклюжие широкие лапы. Хозяйка с видимым усилием подняла собаку на руки, и та в восторге облизала ей лицо.
— Тебе придется остаться с Джозефом, — раздельно произнесла Порция и внесла Джуно в дом. — Подержишь ее, пока я не отъеду подальше?
— Езжай спокойно, малышка, — сказал Джозеф, крепко ухватив извивающийся комок шерсти. — И да пребудет с тобой Господь.
— Пусть Он пребудет со всеми нами, — серьезно ответила Порция. И звонко расцеловала старика в обе щеки. — Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал.
— Пустое, малышка, я просто слишком стар и не могу спокойно позволять молодым без причины делать друг друга несчастными. Так что поезжай за ним и расставь все по местам. Хозяин у нас норовистый и из упрямства может наломать дров — как любой человек. — И Джозеф свободной рукой помахал на прощание.
Пенни стояла со спущенными поводьями и щипала траву. Она ласково заржала, приветствуя Порцию, пока та гладила шелковистую шею и на свой, особенный манер чесала у лошади за ушами, с наслаждением вдыхая привычный запах конского пота и седельной кожи.
Это было утро последнего дня в июне. Порция вскочила в седло и вдохнула полной грудью свежий воздух. Несмотря на ранний час, он уже слегка нагрелся — предстоял жаркий денек. Всадница развернула лошадь, и та припустила резвой рысью в сторону гор, пересекая кольцо обезлюдевших сторожевых постов вокруг логова Руфуса Декатура.
Вот и дорога на Йорк. Ослепительное жаркое солнце успело подняться совсем высоко, земля была твердой и пыльной, а трава по обочинам почти высохла. Пенни двигалась ходкой рысью, чутко прядая ушами: ей не терпелось догнать отряд, с которым она так привыкла путешествовать. Однако Порция вовсе не торопилась догонять армию. Она и так не собьется со следа, и не стоило раньше времени подъезжать слишком близко, рискуя быть опознанной. Всадница то и дело придерживала свою слишком резвую лошадку.
