Глава 3

Высокие напольные часы в кабинете парижского дома Саймона Куинна пробили одиннадцать раз, когда раздался стук во входную дверь. Высокие напольные часы маскировали потайную дверь. Несколько лет назад, купив этот дом, Саймон позаботился о том, чтобы в случае возникновения непредвиденной ситуации он мог уйти из дома незамеченным.

Саймон прислушивался к обмену репликами между визитером и дворецким. Голоса приближались. Саймон встал с кресла. Только утром он сошел с трапа корабля и по прибытии в Париж весь день провел в хлопотах, в том числе и для того, чтобы организовать вот эту самую встречу, которая должна поставить точку на его службе. С завтрашнего дня он начнет новую жизнь. Он послал сообщение Дежардану сразу по приезде. В этом сообщении он потребовал разрешить ему встретиться с его людьми для того, чтобы убедиться в том, что все они живы и здоровы. Если все они живы и здоровы, тогда обмен может состояться уже следующим утром.

Саймон был одет в костюм для верховой езды. Плащ висел на спинке кожаного кресла у двери. В сапог он засунул кинжал, на поясе висела маленькая шпага. Не то чтобы он собирался ею воспользоваться, но он всегда носил ее с собой, рассматривая скорее не как настоящее оружие, а как талисман – она придавала ему уверенность в себе. Если даже и придется вытащить шпагу, то, скорее, чтобы отвлечь противника – лучшим оружием Саймона были кулаки. Ими он владел мастерски, что неудивительно – на них он всегда мог положиться, еще с отрочества.

Саймон всесторонне подготовился к грядущей миссии. Он был профессионалом и знал свое дело. Он сошел с корабля и вернулся домой не один. Рядом с ним был некто в бесформенном плаще с капюшоном. Через час после приезда к нему домой Лизетт, одетую так, чтобы узнать ее было невозможно, перевезли из его дома в другое надежное место. Таким образом, Саймон Куинн лишал своего противника возможности сорвать обмен.

– Добрый вечер, мистер Куинн.

Саймон пристально смотрел на человека, стоявшего в дверях. Худой и мускулистый, с грубыми чертами лица, этот человек походил на работягу. Трудно было поверить в то, что такой мужлан мог быть на короткой ноге с утонченным и обходительным Дежарданом. Тем не менее, этого человека действительно послал Дежардан. Иначе его бы здесь просто не было.

– Я готов, – сказал Саймон.

Он шагнул к двери и взял плащ с кресла, при этом ни на мгновение не отводя взгляда от гостя.

Своим обликом сподручный Дежардана заметно выделялся на фоне изящного убранства дома Саймона Куинна. Несмотря на то, что Куинн рос беспризорником, освоив сначала уличную жизнь Дублина, потом Лондона, и, несмотря на то что и еду, и место для ночлега ему приходилось добывать с боем, выбился в люди он не только благодаря крепким кулакам и завидной живучести. Добрую службу сослужили ему его выдающиеся внешние данные – его редкая мужественная красота. Несколько лет он прожил в любовниках у красивой и богатой леди Уинтер. Мария многому его научила, в том числе и тому, какую важную роль играет внешность человека. Благодаря этой славной женщине Саймон научился одеваться с неброской элегантностью, понимая, что ходить щеголем человеку его происхождения не стоит. Тонкий вкус и чувство меры отличало все, чем он владел: от обстановки дома до упряжи лошадей. Никому не пришло бы в голову сомневаться в его богатстве, и в его вкусе тоже.

– Едем? – спросил визитер.

У него был аристократический выговор с прононсом.

– Я готов, – повторил Саймон.

Они вышли из дома и оседлали коней. Посланец Дежардана прибыл в сопровождении еще двух слуг, но, окинув их быстрым взглядом, Саймон решил, что без труда сможет справиться с ними, если потребуется. Кроме того, если Лизетт, по мнению Дежардана, стоила дюжины его людей, то опасаться было нечего.

Что создавало совершенно новую дилемму.

Виконт готов был немедленно освободить двенадцать человек ради одной Лизетт, что оставляло иллюминатов, группу, с которой работал Дежардан, фактически без рычагов влияния, делая неосуществимым требование по возвращению Жако и Картланда – двух французов, которых все еще удерживал в заключении в Англии лорд Эддингтон, бывший руководитель Саймона. Что-то тут не сходилось.

Тем не менее, более не в его, Саймона, компетенции было решать подобные загадки, а любопытство можно и подавить. Куинн стремился как можно быстрее покончить с двойной жизнью, которую ему пришлось вести так долго. Недавний визит в Англию и краткая, без намека на романтическую ностальгию, встреча с Марией, которая сейчас уже была замужем, напомнила ему о временах, когда он был доволен своей судьбой. Время, проведенное им с Марией, Саймон вспоминал как время сплошного безмятежного счастья по сравнению с последними несколькими годами постоянной нервотрепки. Настала пора кардинально менять свою жизнь. Хорошо это или плохо, но служить дальше Саймон Куинн не мог и не хотел.

Копыта коней отбивали веселую дробь по каменной мостовой, и легкий ночной ветерок приятно холодил щеки. Парижские улицы продолжали жить полной жизнью – вокруг торопились куда-то прохожие, время от времени проезжали экипажи. Саймон скорее по привычке замечал все и всех вокруг. Его жизнь так сильно зависела от умения оценить обстановку, что постоянная настороженность и предельное внимание к деталям стали его второй натурой.

Годами он искренне верил в то, что живет так, как хочет, а вовсе не приносит себя в жертву избранному образу жизни, но сейчас, приняв решение уйти от дел, он впервые думал о будущем без тревоги, рожденной неизвестностью, и улыбался.

– Вот мы и приехали.

Саймон, следуя примеру своих спутников, свернул на боковую улицу и остановил коня у столба. Привязав лошадей, они через железные ворота вошли на кладбище.

– Мне придется завязать вам глаза, – сказал один из людей Дежардана.

– Нет. – Саймон вытащил шпагу.

– Только до того момента, как мы спустимся вниз, – с леденящей улыбкой заверил его человек Дежардана.

– У меня отвратительная память, – протянул Саймон. – Вам не стоит волноваться из-за того, что я стану преследовать вас заодно с мертвецами.

– Либо вы надеваете повязку на глаза, либо мы поворачиваем назад.

Саймон колебался. Он пытался оценить их намерения. Он даже сделал вид, что готов вернуться, и направился туда, где ждали кони. Все трое пошли за ним, укрепляя Саймона в мысли, что уговорить их не удастся.

Засунув шпагу за пояс, Саймон сказал:

– Хорошо. Я разрешаю вам завязать мне глаза. Но только на пару минут, не больше. И руки не связывать.

– Разумеется, – с мрачной ухмылкой ответил старший из отряда Дежардана, обликом походивший на портового грузчика.

Черная повязка легла Саймону на глаза. Его повели двое – один справа, другой слева. Они прошли по мокрой траве, затем спустились по каменным ступеням. Воздух стал спертым, и Саймон оступился на неровной земле. Он выругался и услышал смех в ответ.

– Остановка, – сказал кто-то из троих несколько секунд спустя.

Саймон остановился и стянул повязку. Он заморгал и убедился, что его догадка оказалась верной – они вошли в катакомбы. Через равные интервалы проход освещали факелы, из чего следовало, что проходом часто пользовались. Саймон схватил ближайший факел – и для освещения, и для обороны, если потребуется. Увидев, что его спутники с опаской смотрят на него, Саймон приподнял бровь, вызывающе усмехнувшись. Главный из них пожал плечами и пошел первым.

Они углубились в подземелье. Вскоре тот, кто шел первым, свернул в узкий боковой проход, за этим поворотом последовали несколько других. Всякий раз каменный туннель становился все уже. Тем большей неожиданностью возникло на их пути довольно большое круглое помещение со сводами. Здесь была устроена темница. Посреди этой пещеры стояли три клетки. В каждой из них находилось по четыре человека. Кое-кто лежал на полу, кто-то сидел, прислонившись спиной к решеткам, За пленниками присматривали несколько охранников. Впрочем, сейчас охрана была занята игрой в карты.

– Как вы? – обратился Саймон к своим людям, обведя взглядом три клетки. Все двенадцать человек были грязными, обросшими, но раненых и больных среди них как будто не было. Сейчас все стояли, схватившись руками за прутья, и смотрели на Саймона с надеждой.

– Мечтаем о ванне, – сказал один из пленников.

– И об эле, – добавил другой.

– А о женщинах? – спросил Саймон, улыбнувшись.

– О да!

– Завтра вас освободят, – сказал Саймон. – Мне бы очень хотелось, чтобы вас освободили прямо сейчас, но я пожелал убедиться, что все вы в порядке, перед тем как передать им то, что они хотят.

Человек по имени Ричард Бекинг протянул ему сквозь прутья руку, и Саймон без колебаний пожал черную от грязи руку товарища.

– Спасибо, Куинн, – хрипло проговорил Ричард.

– Тебе спасибо, друг, – ответил Саймон, сжав его руку крепче, незаметно вложив ему в ладонь свернутую в трубочку записку.

Ричард чуть заметно прищурился, давая Саймону понять, что принял послание и сохранит его в тайне. Эта записка была частью плана. Саймон должен был убедиться в том, что все пленники отпущены на свободу и им ничто не угрожает до того, как он передаст Лизетт Дежардану.

На этом Саймон попрощался с товарищами и вернулся на поверхность тем же путем, каким попал в подземелье, – частично с повязкой на глазах, частично без нее Он расстался с людьми Дежардана у того, столба, где они привязали коней.

Саймон возвращался домой. В этот час людей на улицах стало намного меньше, и лишь один экипаж попался ему на пути. Он остановился, пропуская карету. В окне кареты мелькнула дамская рука в перчатке, что свидетельствовало о том, что врагов там нет и волноваться не из-за чего.

Всадник был так хорош собой, что у Линетт при виде его закружилась голова. Она наклонилась вперед так, чтобы получше рассмотреть его в окне кареты. Линетт не упускала всадника из виду до того момента, пока он не скрылся за поворотом.

Он сидел в седле выпрямившись, удерживая свободный повод одной рукой. Другая рука лежала на эфесе шпаги. У всадника был непринужденный, даже скучающий вид, но Линетт чувствовала, что это всего лишь маска, а внутренне он предельно собран. Он проводил взглядом их карету, и, благодаря тому, что на нем не было шляпы, Линетт смогла разглядеть его лицо – лицо умопомрачительного красавца.

– Что ты там увидела? – спросила у Линетт мать – она сидела в карете напротив дочери.

– Я любовалась красивым мужчиной, – объяснила Линетт, усаживаясь поудобнее.

– Бесстыдница. Что, если бы он увидел, как ты вытянула шею, разглядывая его?

– Здесь слишком темно, – возразила Линетт. – Ты же не разрешила нам зажечь лампу.

– Опасность грозит отовсюду, – со вздохом сказала мать и потерла виски. – Ты не понимаешь.

– Потому что ты не хочешь мне ни о чем рассказать.

– Линетт…

И Линетт не стала настаивать. После смерти сестры Линетт считала своим долгом стать для обожаемой матери опорой и утешением, и эта роль трудно давалась импульсивной девушке. Лизетт всегда была тихой и рассудительной, а Линетт, наоборот, всегда была возмутительницей спокойствия, выдумщицей и проказницей. Она вечно впутывалась в истории, которые заканчивались неприятностями.

– Простите, маман.

– Ничего. Путешествие было долгим, мы все устали. Виконтесса была настоящей красавицей с изящной фигурой, очень светлой кожей, точеным лицом и роскошными золотистыми волосами, и эти черты она передала своим дочерям. С возрастом она не утратила красоты, она оставалась все такой же хорошенькой, какой была в юности. Но хрупкой она была только на вид. Маргарита Байо, виконтесса де Гренье, была удивительно сильной женщиной. Если уж она что-нибудь задумала, то поколебать ее решимость не мог никто.

За исключением ее дочерей.

Она не могла ни в чем им отказать, и после смерти одной из них вторую она баловала еще сильнее, чем прежде. Именно поэтому сейчас они оказались в Париже. Линетт всегда хотела посетить знаменитый город, так что, когда виконтесса предложила съездить в Испанию, желая немного поднять настроение и себе, и дочери, Линетт упросила ее слегка отклониться от маршрута. Несмотря на то, что Маргарита не любила Париж и за последние двадцать лет ни разу там не была, она, хоть и с большим нежеланием, уступила дочери.

– Мечтаю о горячей ванне и мягкой постели, – сказала она, зевнув.

– Но ты разрешила нам пробыть в городе всего неделю! – возмутилась Линетт. – Не можешь же ты проспать два дня из семи!

– Я шучу, малышка. Однако твой отец собирается приехать в Париж по делам как раз в это время, – напомнила ей мать. – Никто из нас не хочет получить от него выговор.

Отец ее отличался такой же предусмотрительностью и осторожностью, как и ее мать. Он требовал, чтобы они постоянно извещали его о том, где находятся.

– Нет, конечно.

Линетт отвернулась к окну, рассматривая город. Радость от поездки омрачалась тоской. Тоской по безвременно ушедшей сестре. С момента рождения они были неразлучны, и, несмотря на то, что после смерти Лизетт прошло два года, Линетт до сих пор страдала от одиночества, которое может понять лишь близнец. Она чувствовала себя так, словно утратила часть себя, и эта утрата ни на минуту не забывалась.

«Я буду радоваться этому приключению за нас обеих, Лизетт, – мысленно обращалась она к сестре, прижимая руку к ноющему сердцу. – Я увижу все те места, о которых мы говорили, даже те, которые, как я говорила, у меня нет желания видеть. Я буду представлять себе, что ты со мной, словно ты показываешь мне все это. Я буду смотреть на мир твоими глазами».

– Я скучаю по сестре, – прошептала Линетт. Боль и тоска сжимали ее горло. – Ужасно скучаю.

– Мы будем жить за нее, – прошептала виконтесса. – Каждый день.

– Да, маман. – Линетт откинулась на спинку и закрыла глаза.

Странно, но тот мужчина на коне снова встал у нее перед глазами. Даже наблюдая за ним издали, она чувствовала его энергию, его жизненную силу. Если бы Лизетт была сейчас с ней, она непременно заговорила бы с сестрой о нем.

«Ты когда-нибудь видела мужчину красивее, чем он?» – спросила бы у нее Линетт. «От таких мужчин, как он, только и жди беды, – сказала бы она. – Мне бы хотелось найти себе мужа, который был бы мне товарищем и другом, который разделял бы мои интересы и был бы верен мне и своим убеждениям. Пусть он будет спокойным и тихим. Мужчины с буйным нравом не созданы для брака. Их и называют неукротимыми, потому что их невозможно укротить».

Лизетт со своей неоспоримой логикой всегда могла урезонить витавшую в облаках импульсивную Линетт. Лизетт была для сестры якорем, и без нее она чувствовала себя утлой лодочкой в штормовом море.

Линетт готова была все отдать, пойти на все, лишь бы вернуть сестру. Но смерть украла у нее Лизетт. И теперь ей предстояло научиться выживать в одиночку.

Виконт Дежардан искал в винной кладовой особый сорт бургундского, когда услышал скрип отворяемой двери. Он замер, от страха душа ушла в пятки.

– Милорд.

Дежардан облегченно выдохнул, услышав обычный человеческий голос, лишь едва отмеченный хрипотцой, но напряженность осталась. Разве можно позволить себе расслабиться, когда постоянно приходится плясать под чужую дудку?

Дежардан обернулся и увидел перед собой слугу. Взгляд виконта скользнул левее, через плечо лакея он смотрел на каменную лестницу, которая вела к катакомбам. Он не переставал думать о дьяволе, несмотря на то, что Эспри уже несколько лет не общался с ним напрямую – только через послания.

Дежардан вопросительно приподнял брови, и слуга кивнул. Не надо было произносить лишних слов. Обмен с Куинном произойдет утром, и хорошенькая Лизетт, вероятно, самое лучшее его приобретение, будет ему возвращена.

Ему все еще не верилось в то, что ее взяли в плен. За те два года, что она на него работала, у нее не произошло ни одного срыва, ни даже намека на неудачу. Может, ее специально подставили? Только бы не это, потому что сейчас как никогда для выполнения очередной задачи ему нужна красивая женщина. Такая, что может лгать и убивать без зазрения совести. Жаль, что таких немного.

Визитер исчез за дверью, ведущей в туннель, а Дежардан поднялся по лестнице на кухню, где трудилось несколько поваров и поварят. Они готовили ужин для его семьи и гостей. Дежардан оставил бутылку вина на кухонной стойке и вернулся в гостиную.

Гостиная была самой его нелюбимой комнатой в доме. По заказу жены комнату декорировали в белых и голубых тонах, причем был выбран настолько светлый оттенок голубого, что он тоже казался почтя белым. Весь металлический декор был из серебра, так что Дежардану эта комната представлялась чем-то вроде снежной берлоги. Единственным ярким пятном в комнате был висевший на стене портрет Бенджамина Франклина.

Ему нравился Бенджамин Франклин. Он испытывал к нему глубокое уважение. Этот человек был блестяще одаренным, обаятельным, остроумным и великим мастером ложи.

И еще Франклин был последней мишенью Эспри.

Всего неделю назад Дежардан получил очередное послание, будь проклят тот, кто его отправил. Отказ от оплаты услуг не освободил Дежардана от тягостной связи с Эспри. Теперь он ничего не получал от Эспри за службу, кроме обещаний, что, если Дежардан будет продолжать сотрудничать, семье его ничто не будет угрожать.

И, ввиду этих новых обстоятельств, Дежардан был даже рад тому, что Лизетт провалила миссию. Изначально Дежардан рассчитывал на то, что, если Лизетт удастся выяснить, кто направлял деятельность Саймона Куинна во Франции, он сможет, используя полученную информацию как приманку, вытащить Эспри на свет. Однако теперь, когда внимание Эспри сосредоточилось на Франклине, Дежардан не мог отпустить Лизетт с богом. Она должна была продолжить работу на него. Эспри требовал отчетов о его встречах, разговорах, переписке. Причем отчетов детальных. Общие слова Эспри не устраивали, как не устраивали сплетни, не подтвержденные документально.

– Я нашел то, что искал, – сказал Дежардан, подойдя к человеку, которому предстояло стать главной движущей силой его плана.

Эдвард Джеймс оторвал взгляд от портрета Франклина и, повернув голову к хозяину дома, кивнул. Виконт Дежардан еще ни разу не видел, чтобы Эдвард Джеймс улыбался.

– Я благодарен вам за труды и с нетерпением жду момента, когда смогу попробовать вино, о котором вы так высоко отзываетесь, милорд.

– Какие труды, о чем вы, – сказал Дежардан, подумав, что угостить Эдварда хорошим вином – самое меньшее, что он мог для него сделать, если принять во внимание, через что его гостю придется пройти в довольно скором времени.

Джеймс работал личным секретарем у Бенджамина Франклина – должность престижная, но такая, какой и врагу не пожелаешь. Он помогал Франклину практически во всех его начинаниях, он знал малейшие подробности жизни великого ученого и политического деятеля, и как раз к этим подробностям через Дежардана и рассчитывал получить доступ Эспри. До сих пор Дежардан ни разу не разочаровал своего мрачного демона, но, понимая, что ходит по лезвию ножа, не желал своему таинственному повелителю ничего, кроме смерти. И для осуществления заветной мечты Дежардан должен был превзойти самого себя и раздобыть информацию настолько ценную, чтобы заставить Эспри ради ее получения облечься в плоть… и лишиться жизни.

И разве можно придумать орудие для извлечения информации у мужчины более удобное и более надежное, чем красивая женщина?

– У вас красивый дом.

– Благодарю.

Джеймс был высок и худ. Темно-русые волосы, темные близорукие глаза в медной оправе очков, крепкая челюсть. Красивым его назвать было трудно, но дочь Дежардана он смог очаровать своей «энергетикой», и она только о нем и говорила. Анна старалась бывать на всех мероприятиях, где появлялся Джеймс. Она подмечала в нем каждую мелочь, вплоть до того, сколько ложек сахара он кладет в чай. И это обстоятельство было весьма на руку Дежардану. Он намеревался передать всю собранную его дочерью информацию Лизетт, чтобы та смогла ее использовать и добиться расположения секретаря Франклина.

– Какие у вас планы до конца недели? – спросил Дежардан.

Он внимательно слушал ответ Джеймса, отмечая главное – то, что следует передать Лизетт Он надеялся, что секретарь Франклина получит удовольствие от, пусть недолгого, общения с хорошенькой блондинкой – такой, о которой мужчине с данными Джеймса и мечтать не приходится.

Эта блондинка будет стоить ему репутации и работы, если Джеймсу повезет, и жизни – если ему повезет меньше.